Целитель

Я молча смотрела на подарок, не в силах вымолвить ни слова. Мать не смотрела на меня, ее пальцы гладили ткань, сшитую, я знала, по ночам, при свете очага.

– Мама, оно такое…– я не могла подобрать слова от восторга.

– Носи, – с теплотой отозвалась мать, – особенно когда с Морисом. А то ходишь как оборванка, а не дочь правителя.

В ее голосе не было упрека, и хотя она старалась держать холодно, в голосе слышались нотки нежности. Я едва не расплакалась, понимая, что такие чувства вижу от нее впервые за много лет.

– Спасибо, мама, – тихо произнесла я, – за всё спасибо.

Мать кивнула и лимит нежности на этом был закончен. Лицо моментально переключилось на холодное, равнодушное. И я поняла, что в ней еще осталась капля человечности, которую она тщательно скрывала за маской жены правителя. И эта маска стала ей настолько родной, что другого лица она не знала.

—6—

Мы прогуливались с Вики после работы, осматривая наши территории. Вечерний воздух был густым и теплым, пах дымом очагов и сухой пылью. Каждый второй встречный кланялся, останавливался с вопросами «Неки, как твои дела?» или «Наследница, удачи тебе». Я кивала, стараясь побыстрее пройти мимо, чувствуя, как под этим вниманием кожа покрывается мурашками. Все эти люди видели не меня, а лишь тень моей бабушки и призрак будущей правительницы.

Вики без умолку болтала о чем-то, её голос был единственным, кто обращался ко мне просто как к подруге. Она была моей полной противоположностью – солнце там, где я была тенью. Она обожала внимание, могла заговорить с кем угодно и грезила самыми невероятными вещами, например, попасть на соседний остров.

– …и мне говорили, что наследник чертовски красив! – выпалила она, размахивая сорванной веточкой. – Ну, а ты что скажешь? Ты же видела его вблизи!

Вики отчаянно хотела замуж. Иногда мне казалось, что если бы сам Дери, этот кровожадный правитель наших врагов, предложил ей руку и сердце, она бы только вздохнула и спросила, когда свадьба.

– Ну, расскажи же, подруга! – пристала она, дёргая меня за рукав с такой силой, что чуть не порвала ткань. Её глаза сияли нездоровым азартом.

– Вот когда придёт он захватывать наши земли, сама всё и увидишь! – отрезала я, стараясь скрыть под колкостью внезапную дрожь, пробежавшую по спине при воспоминании о его взгляде.

– Надеюсь, он и меня с собой захватит, – хихикнула она, подмигивая.

Я тоже выдавила улыбку, хотя на душе было грустно. Это была не просто глупая шутка. Это была горькая пилюля нашей реальности, общий страх, заставляющий просыпаться по ночам.

Мы пришли на берег реки, я посмотрела по сторонам. Местность была открытой, находиться на такой было очень опасно. Нас учили, что нужно постоянно быть рядом с укрытием. Но мы с Вики очень любили это место, особенно по вечерам. Речка на закате становилась волшебной. Вода, днём быстрая и серая, теперь текла медленно, окрашенная в цвета раскалённой меди и расплавленного золота. Небо в ней переливалось, как в расписной эмали, а длинные тени от прибрежных ракит ложились на воду бархатными, сиреневыми полосами.

Именно эта красота и была нашей ловушкой. Она заставляла забыть о правилах, о приказах, о постоянном, едва уловимом страхе, что щекочет нервы в спине. Мы с Вики знали каждую впадину на берегу, каждый камень, каждое дерево, от которого оставался лишь сухой скелет. Опасность делала эти минуты особенными, словно украденными у самой судьбы.

Мы не говорили ни слова. Просто сидели на мягком песке, и смотрели, как последний луч солнца выжигает на воде огненную дорожку. В эти мгновения речка была не просто водой и берегом. Она была обещанием. Обещанием того, что где-то там, за её поворотом, ещё есть мир, не тронутый войной, где можно будет просто прийти и смотреть на закат, не прячась.

Мне не хотелось уходить отсюда, возвращаться домой, где родители снова не будут обращать на меня внимание. Хотелось остановить время, чтобы продлить это ощущение легкости и беззаботности. Но до наступления темноты мы должны были вернуться – таковы местные правила.

Я привстала и уловила шорох за спиной. Резко повернувшись, я увидела наследника. Возможно, он только появился, или наблюдал за нами с первой минуты нашего появления.

– Вики, уходи! – сказала я, закрывая ее спиной.

Она вскочила, ахнула и побежала к жилищам. Дери посмотрел ей вслед. Я думала, я боялась, что он пойдет за ней, но он не ушел. Он пристально посмотрел на меня, в его глазах блестел холодный интерес, словно я была не живым человеком, а редким и странным насекомым, которого он обнаружил в своём саду. Он не был агрессивен, но в его спокойствии таилась такая же угроза, как в замершем перед прыжком животном.

– Твоя подруга бегает быстро, – его голос был ровным, без насмешки, просто констатация факта. – А ты предпочла остаться. Почему?

Я не нашлась что ответить. Сердце колотилось где-то в горле, а ноги стали ватными. Он сделал шаг вперёд, и я инстинктивно отступила, чувствуя, как холодок страха пробежал по спине. Но отступать было некуда – за спиной была холодная тёмная вода, поглощающая последние отсветы заката.

– Тебя не учили, что за нарушение правил положено наказание? – он спросил это тихо, почти вежливо, и от этого стало ещё страшнее.

Он остановился в двух шагах, его взгляд скользнул по моему бледному лицу, по напряженным рукам. И вдруг в уголках его глаз дрогнули едва заметные морщинки.

– Или, может быть, закат того стоил? – в его тоне появилась неуловимая нота, не то любопытства, не то понимания.

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Дери ещё мгновение постоял, изучая меня, затем медленно, не спеша, повернулся и растворился в сгущающихся сумерках так же бесшумно, как и появился.

Я осталась стоять одна, дрожа от страха и непонятного облегчения, смотря в пустоту, где только что он был. Ощущение лёгкости и беззаботности бесследно испарилось, но его место заняло другое – щемящее, тревожное и странно живое. Ощущение, что что-то только что началось.

—7—

На следующий день ко мне в теплицу пришла хмурая Вики. Она нервно теребила пояс на платье, переминаясь с ноги на ногу.

– Зря мы не рассказали твоему отцу о вчерашнем.

Я посмотрела на подругу и вздохнула.

– Ничего не случилось. Он ушел

– Я испугалась, Неки. Он мог нас утащить

– Но не утащил же. А вот если мы расскажем родителям, то потеряем наше любимое место. – я дотронулась пальцем до кончика ее носа. Она знала, как дорого мне это место.

– Ты прости, подруга, но я больше туда ходить не буду. Мне было очень страшно. И вообще родители мне запретили гулять вечерами.

– Хорошо, больше не буду тебя звать на вечерние прогулки, – безразлично ответила я, хотя ее слова меня ранили. Я так нуждалась в ее обществе, даже когда мы просто молчали. А теперь у меня забрали и эту возможность. Ненависть к сонки росла словно росток под моими руками – еще чуть-чуть и она станет осязаемой. – Только родителям не рассказывай о вчерашнем. Иначе мне здорово влетит от отца.

Вики грустно вздохнула. Она жила по правилам, как и ее родители. Ей уже исполнилось двадцать три, она была не замужем и очень боялась, что, если нарушит местные законы, все мужчины от нее отвернутся. Я искренне любила ее за легкость, заразительный смех, поддержку. Но иногда так хотелось, чтобы она забыла про правила и просто жила. Убегала по ночам из дома, сидела на краю обрыва и любовалась звездами. Это было то, чем жила я. И когда я предлагала ей нарушать правила вместе, она всегда обиженно надувала губы и говорила, что это у меня отец правитель, и мне такие выходки простят, в отличие от нее. Только она не понимала, что это за мной пристально следил народ, а отец всегда ждал моей ошибки, чтобы лишний раз напомнить, какая я никчемная. Но каждый раз, нарушая правила, я чувствовала себя обычным человеком, позволяла себе наглость не думать о долге и моих обязательствах перед народом и отцом.

Я не упрекала Вики в ее стремлении следовать правилам. А вот от нее периодически я слышала упреки, приправленные ноткой зависти. «Вот у тебя есть дар, ты везучая, а моя семья не имеет способностей», – говорила она, или – «Морис тебе уже три раза предлагал выйти за него, а ты отказываешься, глупая. Была бы я на твоем месте…». Но я всегда закрывала на это глаза, лишь бы не потерять нашу дружбу – один из тех якорей, что еще держал меня у причала.

И сейчас, когда она сказала, что не будет гулять со мной по вечерам, я чувствовала, как этот якорь становится слишком легким, чтобы удерживать меня от полного распада. Я оставалась одна и мне это совсем не нравилось.

После работы в теплице я вышла на улицу и вдохнула свежий воздух, который сразу наполнил легкие. Усталость отступала, и я хотела по привычке дойти до Вики, позвать на берег. Но потом вспомнила, что теперь смотреть на водную гладь мне придется одной.

Я не боялась, что придет наследник. Я боялась, что приду домой и снова попаду в привычную для меня атмосферу равнодушия и ненависти. Уже темнело, но мне хотелось хоть на пару минут оказаться там, где мысли улетают по бескрайней речке, к несуществующим берегам и надеждам на мирную жизнь.

Я долго раздумывала – вернуться домой или пойти на берег. С одной стороны, было страшно снова встретиться с ним, с другой я не могла позволить ему отнять у меня еще и мое место.

– Всего на пару минут, – прошептала я себе и направилась к берегу.

Погода была хорошей – легкий ветерок, остатки дневного тепла. Но речная прохлада заставила поежиться, и я пожалела, что не взяла кофту. Осторожно приблизившись к берегу, я посмотрела по сторонам. Пусто.

Я наслаждалась закатом и багреющей рекой, когда мой слух уловил стон. Он был не рядом, но довольно ощутимый. Я двинулась в сторону звука. Возможно, кто-то из местных детей упал, подвернул ногу и не мог вернуться домой.

Я шла вдоль берега и увидела мужчину, лежащего возле реки. Приближаясь, я узнала его. Это был Лир – тот самый охотник, который недавно вернулся с ранением. Он тихонько стонал, пытаясь подняться.

Что он здесь делает, промелькнуло в голове. Может, ушел с больницы прогуляться? Я ускорила шаг, но вдруг из воздуха возник наследник. Он присел рядом с Лиром, что-то шепнул ему на ухо и взял за спину.

– Не смей, – крикнула я, – и ветер понес мой голос далеко за пределы берега.

Дери поднял голову, посмотрел на меня. Растерянный взгляд, словно не ожидал увидеть меня. Я побежала, я должна была спасти Лира. Но через секунду Дери исчез, забрав Лира с собой.

Я подбежала в надежде, что они не исчезли, а просто потерялись в тени. Я в панике осмотрела берег и не увидела ничего, кроме песка и камней. Я не успела… Он забрал его с собой.

Я прибежала домой и бросилась к отцу:

– Отец, наследник похитил Лира!

Отец даже не взглянул на меня.

– Лир сегодня умер в больнице

– Что? Но я сама видела.

Он вздохнул так раздраженно, что я отступила назад.

– Лир… Сегодня… Умер… – по слогам, с нескрываемым раздражением, сказал он.

– Отец…

Он не ответил, лишь кинул на меня презрительный взгляд, от которого стало страшно и холодно.

Я не понимала, что происходит, но ушла. Еще одна загадка в моей копилке. Еще одна загадка, которую предстояло разгадать.

—8—

В процессе работы я часто думала о том, как бы мы жили в окружении настоящей природы. Я помнила, что раньше здесь было все по-другому. Но появление химикатов на нашей территории просто уничтожило всё, что так бережно хранила природа после катастрофы. А мне так хотелось почувствовать запах свежей зелени на лугу, послушать пение птиц и изучить насекомых. В моем представлении это было словно волшебство, такое недосягаемое и невозможное.

Мои мечты прервал резкий, сухой кашель за спиной. Я обернулась. На пороге теплицы стоял Калеб, опираясь на посох из гладкого дерева – реликвию прошлого. Он был ученым, мудрецом и просто нашей опорой. Он умел по крупицам собирать прошлое, находить живое там, где всё умерло.

– Неки, – его голос был хриплым, но твердым. – Урожай снова меньше, чем в прошлом месяце.

Я опустила взгляд, сжимая в земле пальцы. Они, такие теплые и живые, чувствовали, как скудеет почва с каждым днем. Я могла заставить семя взойти за секунду, но не могла вернуть земле былое плодородие. Я была всего лишь костылем для умирающей земли, а не исцелением.

– Я делаю все, что могу, Калеб. Но у меня недостаточно сил. Я не могу исцелить землю.

– Я знаю, дитя. Но «всего» скоро может не хватить. – он подошел ближе, и его старые, проницательные глаза упали на мои руки, покрытые тонкой паутиной золотистых прожилок – видимым следом моей странной силы. – Сила, что в тебе, – это не просто инструмент. Бабушка твоя говорила, что это был дар, последний шанс, данный самой природой. Но мы используем его, чтобы бороться с симптомами, игнорируя болезнь.

Он помолчал, глядя на багровый шар запыленного солнца за стеклом теплицы. Его руки, давно покрывшиеся морщинами и пигментными пятнами, дрожали, держа пожелтевший посох.

– Нам нужно отправиться к сонки, – медленно произнес он, – мы нуждаемся в их помощи.

У меня перехватило дыхание. Соседний остров был синонимом смерти. Я вспомнила визиты их наследника и у меня сковало горло. Как мы можем пойти к ним, когда они прогнали нас, когда забрали последнюю надежду на жизнь? Они разрушили свою землю, уничтожили нашу, закрыли доступ к хранилищу, а теперь нагло уводили людей.

– Это безумие! – вырвалось у меня.

– Это необходимость, – невозмутимо парировал Калеб. – В их хранилище сохранились споры грибов, очищающих землю от химического ожога. Без этого… – он не договорил, но его взгляд, скользнувший по увядающим листьям томатов, был красноречивее любых слов.

Сердце заколотилось в груди. Ужас перед мертвыми землями за стенами нашего острова смешивался с пьянящим, запретным любопытством. Увидеть не изуродованный химикатами клочок земли, а настоящий луг? Услышать не скрип ржавых механизмов на ветру, а пение птицы?

– Почему ты говоришь это мне? – тихо спросила я.

– Потому что ты единственная, кто может отличить живое от мертвого, Неки, – сказал мудрец. – Твои руки почувствуют, есть ли в той земле жизнь. И, возможно… возможно, твое тепло сможет разбудить те самые споры, если мы их найдем.

– Это очень опасно, – я встала, стряхнув с ладоней землю. Росточек, который не успел подняться под моими руками, медленно опал и засох. Я только что погубила одно семечко.

Калеб слегка пожал плечами и прошелся по теплице.

– Неки, в твоих руках огромная сила. В них – источник жизни. Ты самая сильная из всех живущих на острове. Благодаря тебе земля снова станет плодородной и цветущей.

– Какой в этом смысл? – я не смогла сдержать горькую усмешку. – Ты думаешь, они просто отдадут нам эти споры? После того, как они отравили нашу землю, а отец убил их правителя?

Калеб остановился перед лотком с увядшими огурцами. Его палец осторожно коснулся бурого листа.

– Они не отдадут. Но они могут обменять.

Ледяная дрожь пробежала по моей спине.

– Нет. Только не это.

– У нас больше нет ничего другого, Неки. Ни ресурсов, ни технологий. Есть только ты.

Я отшатнулась, как от удара. Мои руки, эти самые руки, что должны были нести жизнь, вдруг стали валютой в чудовищной сделке. Он предлагал мне стать вещью, предметом бартера.

– Ты хочешь, чтобы я пошла к ним? Чтобы я… работала на них? Чтобы оживляла их землю, пока наша умирает?

– Я хочу, чтобы ты спасла обе, – голос Калеба прозвучал с несвойственной ему усталостью. – Они нашли споры, но не могут их «разбудить». Их земля мертва по-иному. Без твоего дара эти споры для них всего лишь пыль. А без спор… Он снова посмотрел на засохший росток у моих ног. – …мы обречены. Оба наших народа. Это не предательство, Неки. Это стратегия. Ты дашь им надежду, а мы получим инструмент для настоящего исцеления.

Я смотрела на свои ладони. Золотистые прожилки на них будто пульсировали в такт бешеному стуку сердца. В них была сила. Но достаточно ли ее, чтобы выстоять против ненависти, которую я испытывала к тем людям? Чтобы войти в логово волка и не быть съеденной?

Я представила его лицо. Наследника. Холодные глаза, которые видели в нас лишь жалких дикарей, цепляющихся за жизнь.

– Они убьют меня, как только я сделаю свою работу, – прошептала я.

– Возможно, – Калеб не стал лгать. – Но это наш единственный шанс. Иногда, чтобы вырастить новый сад, нужно спуститься в самые адские глубины и принести оттуда одно-единственное семя. Даже если это будет стоить жизни садовника.

Он повернулся и пошел к выходу, оставив меня наедине с тишиной теплицы, пахнущей тлением и безысходностью. Мой дар всегда был моей сутью, моей целью. Теперь же он стал моим проклятием и разменной монетой.

И в глубине души, сквозь страх и ненависть, проклюнулся крошечный, но цепкий росток любопытства. Смогут ли мои руки по-настоящему исцелить землю, которая умерла?

Но теперь я понимала другое – зачем Дери приходил на наш остров. Он наблюдал за мной. Он знал, что в моих руках – их спасение. Он ждал, пока я покажу свою силу, чтобы затем забрать к себе. Калеб был не прав – никакого обмена не будет. Наследник придет за мной и, не спрашивая разрешения, заберет на свою землю.

С теплицы я ушла пораньше, прокручивая в голове слова Калеба. На острове было только одно место, где я могла спокойно подумать, не выслушивая претензии матери и гнетущее молчание отца. Я шла к берегу. Солнце еще не садилось, у меня был как минимум час до наступления сумерек, чтобы побыть наедине с собой.

Речка была спокойной и светлой. Я села на гладкий, отполированный водой камень, и опустила ладони в прохладную струю. Вода немедленно отозвалась – заискрилась, замутилась едва уловимым золотистым светом, и вокруг моих пальцев тут же завились тонкие зеленые нити водорослей. Жизнь, такая быстрая, такая послушная. И такая хрупкая.

«Ты самая сильная… В твоих руках – источник жизни».

Сила? Какая же это сила, если я не могу сказать «нет»? Если мой дар превращают в разменную монету в сделке с теми, кого я презираю. Я сжала кулаки под водой, и водоросли тут же потемнели и рассыпались. Смерть шла так же легко, как и жизнь.

Мысль о том, чтобы ступить на их остров, вызывала тошноту. Я помнила беспощадный взгляд Дери. В его глазах только холодная, оценивающая поволока, словно он рассматривал не людей, а скот.

Из-за кустов послышался шорох. Я резко обернулась, выдернув руки из воды. На берег, хмуро сплющившись, смотрел маленький лягушонок. Один из тех, что еще умудрялись выживать в нашем скудном мире. Он был худым, почти прозрачным.

Не думая, я протянула к нему руку. Тепло медленно потекло из ладони, мягкая, нежная волна. Лягушонок замер, а затем сделал прыжок прямо на мою руку. Его кожа, тусклая и сухая, на глазах стала влажной, насыщенного изумрудного цвета. Он сидел неподвижно, его маленькое брюшко ровно и быстро дышало.

Я осторожно поставила лягушонка на землю, и он прыгнул в воду, полный сил, которых у него не было минуту назад.

Это единственное, на что я была способна. Вырастить кустик, спасти лягушку. Даже эти, казалось бы, элементарные для целителя вещи, давались мне с трудом.

Я взяла в руки маленький камень с берега и посмотрела на него. Полезный в строительстве, но когда их много, от одного можно избавиться. Такой же была и я. Нужной, пока нет других таких же. Эта мысль разозлила меня, и я и кинула в воду. Он упал, оставив после себя круги на поверхности речки. Я взяла второй, третий камень. Я бросала их, словно пытаясь выбросить свою печаль и жалость к себе и своему народу. Каждый всплеск был прощанием. С прощением к матери, чьи глаза всегда полны упрека. С молчанием отца, который смотрит сквозь меня, видя лишь инструмент для выживания. С наивной девочкой, которая верила, что ее дар – это благословение.

Круги на воде расходились, сталкивались, исчезали. Так и мы – наш маленький, затравленный народ, чья жизнь казалась таким же хрупким следом на лике бесконечной, равнодушной пустоши.

Последний камень я зажала в ладони. Он был гладким и холодным. Я сжала его так, что кости пальцев побелели. Тепло, всегда готовое вырваться наружу, сконцентрировалось в кулаке, и камень на мгновение стал обжигающе горячим, почти живым. А потом я резко закинула камень и бросила как можно дальше в воду.

Но камень не упал с привычным «бульк». Он завис в сантиметре над водой. Я с удивлением смотрела на него, не понимая, что происходит. Я взяла другой камень и кинула, он тоже завис над водой.

Понимание пришло мгновенно. Я вскочила и обернулась. Дери стоял чуть позади и держал руки ладонями вверх. Взгляд жесткий, ухмыляющийся, был направлен на меня. Он медленно опустил ладони. Камни один за другим, с тихими всплесками, упали в воду. Он отряхнул руки, словно бросал камни без помощи своих способностей.

– Привет, – внезапно сказал он. Я молчала. И только смотрела в его глаза, в которых отражалось уже уходящее в закат солнце.

Страх медленно подступил к горлу. В голове прозвучало «Бежать». Но ноги не слушались, словно уже налились свинцом под его невидящим, но ощутимым давлением. Он сделал шаг вперед. Песок под его ботинками слегка хрустнул.

Я быстро глянула за его спину, махнув рукой. Дери оглянулся, но там никого не было. Не было и меня на прежнем месте. Я уже бежала, быстро, перепрыгивая камни и ветки. Дыхание сбивалось, я чувствовала, что он приближается. Не шагами – их не было слышно, а каким-то иным, более страшным ощущением. Чувством давления в затылке, леденящим холодом между лопаток.

– Беги, не оборачивайся, – шептала я себе, набирая скорость. Бежать было сложно – сгущались сумерки, под ноги попадались большие камни, под которыми подворачивалась лодыжка. Дыхание стало тяжелым, сердце вот-вот было готово выпрыгнуть из груди.

Внезапно нога провалилась в невидимую яму, и я с размаху грохнулась о землю, больно ударившись локтем. На мгновение в глазах потемнело. Я попыталась подняться, но его рука, тяжелая и горячая, удержала меня, прижимая к земле.

– Уловка была неплоха, – раздался его голос прямо над ухом. Он дышал ровно, будто и не бежал вовсе. – Но бессмысленна.

Его сильная хватка перевернула меня на спину. Я лежала, беспомощно глядя на его силуэт, черневший на фоне последней багровой полосы заката. Он медленно присел на корточки, его лицо скрылось в тени. Но я видела его взъерошенные темные волосы, большие глаза и выразительные скулы.

Он провел пальцем по моей щеке, и по коже побежали мурашки. Внутри все кричало. Я сжала кулаки, чувствуя, как тепло отчаяния пульсирует в ладонях. Но что я могла сделать? Вырастить под ним цветок?

Я лежала на земле, чувствуя пульсацию в ноге и саднящие раны на руках. Он сидел рядом, словно играя с добычей. Нет, ему было недостаточно просто забрать меня. Он питался моим страхом, хотел заставить играть по его правилам.

Рука нащупала на земле камень, я размахнулась и ударила его по виску. Удар получился слабым, но от неожиданности он завалился на бок, прижимая руку к голове. Это был мой шанс. Я вскочила и, забыв про больную ногу, побежала дальше. Я не могла сдаться так просто, позволить забрать себя в мир, который я ненавижу.

На берегу совсем стемнело. Лишь неполная луна слабо освещала речку, делая ее жутковатой на вид. Добежав до обрыва, я резко остановилась и посмотрела вниз. Обрыв был всего в метр высотой, но довольно крутой, и спуститься по нему с больной ногой я бы не смогла. Резко обернулась – Дери неспешным шагом шел за мной, убежденный в моем безвыходном положении. Я заметалась, ища решение, за спиной был обрыв и ледяная река, спереди – он.

– Лучше умру, – снова прошептала я сама себе, развернулась и бросилась в воду. Ледяная вода обожгла кожу, словно огонь. На мгновение мир погрузился в гулкую, сжимающую темноту. Потом я вынырнула, отчаянно хватая ртом воздух, отплёвываясь от горьковатой воды. Течение тут же подхватило и понесло меня, ударив о торчащий из воды камень. Боль пронзила бок, но адреналин заглушал её. Я видела его, он стоял на краю обрыва и смотрел на меня. Я снова нырнула и поплыла на глубине холодной, темной речки. А когда вытащила голову на воздух, Дери уже не было.

Пустой берег. Только шепот воды да скрип веток в ночном лесу. Я медленно, с трудом выбралась на свой берег, дрожа от холода и пережитого ужаса. Тело ломило, из раны на боку сочилась кровь, смешиваясь с речной водой.

Он словно проверял меня на прочность, словно хотел не убить, а испытать. Только я в эти игры не играю. И идея Калеба мне больше не нравится. Мы справимся сами, без их помощи.

Я вернулась домой, хромая и раненная. Сильно болел бок и нога. Пришлось приложить ткань к коже, чтобы остановить кровь. Если мать узнает, что я взяла кусочек ее материала, мне несдобровать.