Страницы старого дневника. Фрагменты (1874-1878). Т. I

Генри С. Олкотт

Страницы старого дневника. Фрагменты (1874–1878). T.I.

© Базюкин В. В., перевод, 2016

© Издательство «Дельфис», 2016

* * *

Выражаем благодарность фирме ООО «Строительный Союз Светлый» и Челпаченко С. А. за помощь в издании книги

Предисловие переводчика

1885 год ворвался в жизнь Е. П. Блаватской как чёрный, катастрофический год: Общество психических исследований (ОПИ) вынесло свой беспрецедентный вердикт в отношении души и сердца теософского движения, к тому времени ширившегося по всему миру. То было время, когда теософское движение бурно и динамично развивалось, практически охватив собой все страны Европы, Соединённые Штаты Америки и многие государства Азии. Тысячи людей во всём мире потянулись к теософии в поисках ответа на вопросы: что есть Вселенная, как устроен мир, что такое жизнь и какова миссия человека в этом мире – вопросы, на которые не давали ответа ни наука, ни многочисленные религии. И вот теперь как будто всё было кончено. Честное имя Е. П. Б., казалось, отныне навсегда втоптано в грязь, всё дело её жизни, любимое детище, ради которого принесено столько жертв, погибало у неё прямо на глазах, а она, так много умевшая и знавшая, была бессильна что-либо сделать… «Одна из самых ловких, изобретательных и интересных мошенниц в истории» – таково было клеймо, поставленное на основательнице Теософского общества Обществом психических исследований в печально знаменитом отчёте Ходжсона 1885 года. Это на ней-то, подарившей человечеству столько глубоких и пробуждающих мысль книг!

Конечно, пройдут годы, и спустя ровно столетие это самое Общество отречётся от своего же собственного заключения, признает, что «в ходе подробного исследования этого Отчёта становится всё более и более очевидно, что Ходжсон был заранее настроен на то, чтобы использовать любые доказательства, пусть даже самые ничтожные и сомнительные, чтобы только бросить тень подозрения на Е. П. Б., и в то же время он оставил без внимания все те обстоятельства, которые могли бы свидетельствовать в её пользу. Его отчёт сплошь состоит из предвзятых утверждений, домыслов, выдаваемых за реальные или возможные факты, из ничем не подтверждённых показаний анонимных свидетелей, случайного набора доказательств и откровенных подтасовок… Ходжсон не оправдал возложенного на него доверия и проявил себя ни на что не годным исследователем»[1].

Целый век понадобился Обществу психических исследований для того, чтобы провести новое тщательное расследование этого нашумевшего дела и восстановить наконец честное имя Е. П. Блаватской.

Но тогда, сто лет назад, кто мог на это надеяться, кроме, возможно, самой Е.П.Б.? И, тем не менее, уже в 1886 году в свет выходит книга под названием «Случаи из жизни госпожи Блаватской», написанная одним из ближайших сподвижников Е. П. Б., Альфредом П. Синнеттом, в которой он на примерах многочисленных феноменов, демонстрировавшихся Е. П. Б. в разные годы и засвидетельствованных авторитетными и не вызывающими ни малейших сомнений представителями британского общества, попытался опровергнуть выводы Общества психических исследований.

Предлагаемая читателю книга, «Страницы старого дневника», написанная одним из основателей и многолетним президентом Теософского общества Генри С. Олкоттом, отчасти преследует ту же цель. Необходимо сразу же предупредить читателя о том, что настоящее издание представляет собой лишь фрагменты первого и второго томов. Первый том «Дневника» начал выходить ещё на страницах журнала «Теософист» (The Theosophist) начиная с марта 1892 года (vol. XIII, No.6, March, 1892), то есть примерно через год после смерти Е. П. Б. А уже в виде книги он был опубликован в 1895 году. Дневник имеет ещё и красноречивый подзаголовок: «Правдивая история Теософского общества». Олкотт подошёл к своей задаче со всей ответственностью и свойственной ему педантичностью. На пространстве шести массивных томов он подробнейшим образом, как летописец, восстанавливает всю историю ТО. Он включает в текст множество документов, протоколов и стенографических отчётов различных собраний, решений и т. д.

Всё это, разумеется, крайне интересно, но мы решили не перегружать читателя массивом этих документов. Как истинный анналист, Г. Олкотт ведёт неторопливый рассказ о том, с чего начиналось Т.О., как оно развивалось и к каким результатам пришло к концу XIX века, охватывая в целом период с 1875-го по 1898 год. Готовя это издание, мы преследовали цель сосредоточиться не столько на фактах истории Общества, сколько на психологических портретах его главных представителей, и в первую очередь, конечно же, Е. П. Блаватской. Кому как не Г. Олкотту, человеку, прожившему бок о бок с этой удивительной женщиной долгие годы, было знать малейшие подробности её характера и видеть то, что оставалось закрытым для посторонних глаз.

Фигура самого автора книги, Г. С. Олкотта, сегодня не вполне однозначно оценивается в международном теософском движении. С одной стороны, он, безусловно, славный, мужественный герой Гражданской войны в США, скрупулёзный исследователь психических явлений в Вермонте в 1874 году, безупречность которых особо упоминает А. Конан Дойль в своей двухтомной книге «История спиритизма». «Он был, – пишет знаменитый автор рассказов о Шерлоке Холмсе[2], – человеком ясного ума и выдающихся способностей, наделённым к тому же высоким чувством чести. Читая очень полную и подробно изложенную историю его жизни, о которой он рассказывает в своих “Страницах старого дневника”, невозможно не испытывать чувства уважения к этому человеку – преданному до последнего своему делу, начисто лишённому эгоизма, наделённому редкой нравственной стойкостью, готовностью следовать одной лишь истине и принимать полученные результаты такими, какие они есть, даже если они противоречат твоим собственным ожиданиям и желаниям. Он был не мечтателем-мистиком, а весьма практичным человеком дела, но некоторые его наблюдения в области психических исследований не встретили того внимания, которого вполне заслуживают»[3].

С другой стороны, очевидно, в Г. Олкотте со временем возникло и накапливалось глухое раздражение в отношении своего учителя. Так часто случается с людьми: в бесконечном ворохе событий даже самый великий человек обычно начинает казаться его близким вполне земным человеком и мало чем отличающимся от них самих. Такой психологический феномен хорошо известен. Действия этого феномена не избежал, за редким исключением, практически никто из числа близкого окружения Е. П. Б. Но, кроме того, два соучредителя Т.О. разделились и в своих взглядах на функции, которые должно выполнять Теософское общество в дальнейшем. По этой причине Учителям приходилось не раз вмешиваться в отношения между Е. П. Б. и Г. Олкоттом.

Так, в одном из своих писем Учитель К. Х. писал Г. Олкотту: «Вот что скажу я, чтобы вывести вас из нынешнего тупика: Е. П. Б. практически не касается никаких административных мелочей, её следует и в дальнейшем ограждать от них, насколько это возможно сделать с учётом её сильной натуры. Но вот что вы должны довести до всеобщего сведения: в том, что касается оккультных вопросов, она вольна делать всё что ей угодно. Мы не бросили её, она не “перепоручена каким-либо чела”. Она – прямой исполнитель нашей воли. Я предупреждаю вас о недопустимости того, чтобы подозрения ваши и возмущение по поводу “многих её дурачеств” взяли верх над вашей интуитивной верностью [здесь курсив мой – В.Б.] ей… Отметил я также для себя и ваши мысли по поводу «Тайной доктрины». Будьте вполне уверены в том, что всё не указанное ею как взятое из научной и иной литературы было передано или внушено ей нами. Любая ошибка и неверное утверждение, допущенные в работах других теософов, которые она исправляла и поясняла, исправлялись мною или по моим указаниям. Эта работа гораздо важнее своей предшественницы, это – краткое изложение таких оккультных истин, которые сделают книгу источником сведений и знаний для серьёзного ученика на долгие годы вперёд»[4].

Кроме того, «полковник Олькотт дошёл почти до игнорирования оккультной основы Общества; он зашёл так далеко, что приблизительно в 1888 году Учитель К[ут] Х[уми] сказал Е. П. Блаватской: “Общество освободилось от нашего руководства и нашего влияния, и мы предоставляем его самому себе, ибо мы никого не держим в рабстве. Он говорит, что хочет спасти его? Он спас его тело, но из-за страха и опасений лишил его души; сейчас Общество представляет собой труп без души, машину, которая до сих пор функционировала довольно хорошо, но после его ухода она рассыплется на куски. Из трёх целей в нём занимаются только второй, это уже больше не братство и не тело, над которым витает дух, господствующий по ту сторону Великой Цепи. Его доброта и любовь к миру велики и по духу поистине Гаутамические, но он злоупотребил этой добротой»[5].

Это раздражение и какое-то глубоко затаённое чувство обиды не могло не выплеснуться и на страницы книги полковника Г. Олкотта, хотя писал он её уже после смерти своего «дружища», как называл он Е. П. Б. Трудно согласиться с такими, например, строками: «Я бы не сказал, что по отношению к обычным людям, вроде меня и других её близких друзей, она отличалась особой верностью и преданностью… Вместе с тем она всей душой была предана своей тётушке, другим своим родственникам и Учителям, ради дела которых она готова была пожертвовать не то что одной, а двадцатью жизнями и не моргнув глазом взирала бы на гибель всего рода человеческого в огне, если бы так было нужно [курсив мой – В.Б.]». Почему-то гораздо больше хочется верить строкам, написанным, например, А. Синнеттом: «Язык её, когда она бывает охвачена приступом возбуждения, мог бы незнакомого с нею человека навести на мысль о том, что она и впрямь жаждет мщения и, будучи вне себя от ярости, готова и в самом деле обрушиться на своих врагов с самой бешеной местью, окажись те только в её власти. И лишь люди, близко знающие её, – а таких найдётся всего с полдюжины – вполне уверены в том, что, несмотря на всю эту бурю чувств, попади эти её враги и в самом деле к ней в руки, ярость её против них в одно мгновение лопнет как мыльный пузырь»[6].

Но, будучи человеком, по оценке А. Конан Дойля, «наделённым высоким чувством чести», Г. Олкотт, конечно же, не мог не отразить в своей книге многих вполне реальных фактов, касающихся и жизни Е. П. Блаватской, и деятельности Теософского общества.

Наш пристальный интерес к личности Е. П. Б. не вызван желанием открыть и вытащить на свет Божий какие-то скандальные страницы её биографии – таких подробностей с избытком хватает и в псевдобиографических исследованиях, вышедших и до сих пор, к сожалению, выходящих как в России, так и за рубежом. Именно для того, чтобы овладеть как можно более обширными сведениями об истинных фактах её жизни, как можно глубже погрузиться в мир её чувств и мыслей и научиться отделять правду от лжи, до сих пор источаемой в некоторых «исследованиях», мы и предлагаем читателю эту книгу. Пусть она станет ещё одним камнем, положенным в фундамент нашего памятника благодарности великой нашей соотечественнице, книги которой и сто с лишним лет спустя не потеряли своей актуальности, широко читаются во всём мире, всё так же зовут человека к новым знаниям и открывают перед ним новые горизонты для нравственного совершенствования. Таков, если хотите, и наш патриотический долг перед ней.

В. В. Базюкин

Глава 1

Встреча основателей

Поскольку рассказ мой пойдёт о том, как родилось и развивалось Теософское общество, то я должен вернуться к самому началу и вспомнить о том, как состоялась первая встреча двух его основателей. Всё произошло довольно прозаично. Я сказал: Permettez moi, Madame[7] – и протянул зажигалку, чтобы она прикурила от неё свою сигарету. Из нашего первого знакомства, начавшегося в дыму, возгорелось большое и никогда не прекращавшееся пламя. Обстоятельства, которые свели нас вместе, были весьма примечательны, как это станет понятно из моего дальнейшего рассказа. Впрочем, отдельные факты уже публиковались в печати.

Как-то в июле 1814 года сидел я у себя в юридической конторе, размышляя над одним сложным делом, расследовать которое меня попросили городские власти г. Нью-Йорка, и мне вдруг подумалось, что вот уже несколько лет, как я перестал следить за движением спиритуалистов. Уж не знаю, что именно заставило меня перейти от мыслей о механическом устройстве счётчиков воды к современному спиритуализму, но, как бы то ни было, я отправился в лавку, расположенную за углом, и вернулся, держа в руках номер журнала «Знамя света».

В нём я прочитал о том, что, судя по рассказам, на одной ферме, находившейся под городом Читтенден в штате Вермонт, что в нескольких сотнях миль от Нью-Йорка, происходят невероятные явления: например, уплотнение форм призраков. Я тут же подумал, что если всё это правда и посетители действительно могут наблюдать, трогать и даже разговаривать со своими умершими родственниками, которым каким-то образом удаётся настолько восстанавливать свои тела и одежду, что на какое-то время они обретают способность оставаться плотными, видимыми и осязаемыми, то ничего важнее этого в современной физической науке просто нет. Я решил отправиться туда и увидеть всё собственными глазами.

Г. Олкотт в период военной службы

Я действительно побывал в указанном месте, нашёл там полное подтверждение того, о чём прочитал в журнале, пробыл там дня три-четыре, после чего вернулся в Нью-Йорк. В газете «Нью-Йорк Сан» я опубликовал отчёт об увиденном, который в виде многочисленных перепечаток затем широко разошёлся по всему миру – настолько серьёзны и интересны были собранные в нём факты.

Тогда редактор другой газеты, «Нью-Йорк Дэйли Грэфик», предложил мне вернуться в Читтенден и вместе с художником, который передавался в моё полное подчинение, провести тщательное расследование обстоятельств дела уже для этой газеты. Мне и самому всё это было так интересно, что, сделав необходимые распоряжения, связанные с деятельностью своей конторы, я вернулся 17 сентября на ферму Эдди – такова была фамилия семьи, которая ею владела и там проживала.

Остановился я в этом окружённом призраками таинственном доме и ежедневно в течение двенадцати недель, если мне не изменяет память, мог наблюдать явления самого необычайного свойства. Между тем два раза в неделю в «Дэйли Грэфик» появлялись мои репортажи, рассказывавшие о «призраках Эдди». Каждый такой репортаж выходил вместе с рисунками привидений, которых собственными глазами видели и мой художник, мистер Кэппс, и я сам, и все остальные посетители – а число их на ферме порой доходило до сорока, – присутствовавшие в «комнате для сеансов»[8]. Публикация этих писем и привела мадам Блаватскую в Читтенден и свела нас, таким образом, друг с другом.

Ферма Эдди, Читтенден

Первый день нашего знакомства я помню совершенно отчётливо – так, как будто это случилось лишь вчера. Кстати говоря, о многих обстоятельствах нашей встречи я уже рассказал в своей книге «Люди из иного мира» (People from the Other World[9], с. 293 и далее). Стоял солнечный день, и даже мрачный старинный дом на ферме выглядел вполне приветливо. Он расположен в чрезвычайно живописной долине, куда со всех сторон сбегают густо поросшие травой склоны гор, покрытых до самых своих вершин зеленеющими рощами. Бабье лето было в полном разгаре, и всю местность окутывала тонкая голубая дымка, подобная той, что дала название и горам Нилгири[10]. Прежде зелёная листва берёз, вязов и клёнов, уже побитая первыми заморозками, теперь представляла собой яркие золотисто-багряные пятна, и казалось, будто всё вокруг устлано роскошными коврами. Нужно побывать в Америке, чтобы воочию наблюдать этот осенний наряд природы во всём его великолепии.

Столовая в ферме Эдди

Обед у Эдди подавался в полдень, и вот, войдя в голую и неудобно обставленную столовую, Кэппс и я впервые увидели Е. П. Б. Незадолго до полудня она приехала на ферму вместе с сопровождавшей её канадкой-француженкой, и, когда мы вошли в столовую, они уже сидели за столом. Мне сразу же бросилась в глаза её алая гарибальдийская рубаха, которая явно выбивалась из окружавшего её унылого цветового фона. На голове – густая копна светлых волос, остриженных выше уровня плеч, шелковистых и волнистых до самых своих корней, так что они чем-то напоминали тончайшую шерсть котсуолдской породы овец. Вот эти её волосы и красная рубаха и привлекли моё внимание к ней еще до того, как я успел приглядеться к её внешности.

У неё было крупное лицо с явно калмыцкими чертами, выказывавшее внутреннюю силу, национальный склад характера и властность и так же удивительно контрастировавшее с ничем не примечательным обликом присутствовавших в комнате людей, как её красная рубаха – с серо-белой окраской стен и унылооднообразной одеждой остальных посетителей.

Чтобы увидеть медиумические феномены, на ферму к Эдди беспрерывно стекались самые экзотичные личности, и тогда мне подумалось, что эта экстравагантная дама – всего лишь одна из них.

Задержавшись в дверях, я шепнул Кэппсу: «Боже правый! Ты только взгляни на это…» Я направился через всю комнату и уселся прямо напротив неё, чтобы предаться своему любимому занятию – изучению характера людей на основании их внешности. Дамы вели[11] между собой разговор по-французски на какие-то малозначительные темы, но, судя по её выговору и беглости речи, я тут же решил, что она, если и не парижанка, то, по крайней мере, законченная учёная дама из Франции.

Ферма Эдди: вид сбоку и сзади

После обеда обе дамы вышли во двор, где мадам Блаватская скрутила себе сигарету, а я, чтобы завязать беседу, предложил ей прикурить от моей зажигалки. Поскольку я обратился к ней по-французски, то и весь последующий наш разговор мы вели на этом языке. Она спросила меня, как долго я уже тут нахожусь и что я думаю о здешних феноменах, при этом заметила, что сама она чрезвычайно интересуется подобными вещами и приехала в Читтенден под впечатлением от прочитанных ею репортажей в «Дэйли Грэфик»: интерес в обществе к этой теме настолько велик, что иногда уже через час после выхода газеты в газетных киосках невозможно найти ни одного номера, и она выложила целый доллар, чтобы заполучить в руки последний номер.

– Я не сразу решилась приехать сюда, – сказала она, – поскольку опасалась встретиться здесь с полковником Олкоттом.

– А что заставляет вас так опасаться его, мадам? – спросил я её.

– О! Боюсь, ему захочется написать и про меня в своей газете.

Я ответил ей, что на этот счёт она может быть совершенно спокойна, так как, уверен, полковник Олкотт не станет упоминать её имени в своих репортажах без её личного на то согласия. И тут я представился ей.

Мы подружились в одну минуту. И она, и я одновременно почувствовали, что оба принадлежим к одному и тому же классу людей, космополитов и вольнодумцев, и что узы, которые связывают нас друг с другом, гораздо крепче тех, что соединяют со всем остальным обществом, среди которого, впрочем, встречались люди и умные, и вполне достойные. В нас говорил голос нашего общего интереса к высшей, оккультной стороне человеческой натуры и природы, мы испытывали друг к другу притяжение душ, а не полов. Ни тогда, в самом начале нашего знакомства, ни впоследствии ни один из нас не ощущал принадлежности другого к противоположному полу. Мы были просто друзьями – так мы и смотрели друг на друга, так и называли друг друга. Время от времени находились низкие люди, осмеливавшиеся предположить, что нас объединяет нечто большее, чем просто дружба. Точно так же они полагали, будто эта несчастная, внешне малопривлекательная, всеми преследуемая Е. П. Б. заводила любовные интрижки и с многими другими людьми, но у всякого по-настоящему чистого человека не могло остаться и тени подобных мыслей, стоило ему какое-то время побыть в её (обществ) и убедиться, что каждый её взгляд, каждое её слово и каждый поступок наглядно свидетельствовали об отсутствии у неё половых чувств вообще[12].

Прогуливаясь, мы говорили друг с другом о феномене Эдди и аналогичных явлениях, отмеченных в других местах. Как я от неё узнал, она много путешествовала по миру, повидала немало оккультных явлений и была знакома с Адептами оккультных наук, но вначале она ни единым словом не намекнула ни на существование гималайских мудрецов, ни на наличие особых способностей у неё самой. Она говорила о том, что американские спиритуалисты заметно тяготеют к материализму, а сам этот спиритуализм представляет собой какую-то оргию феноменов в сочетании с достаточно слабым интересом у участников сеансов к философской стороне вопроса. Манеры её были обаятельны и изящны, а критические суждения о людях и вещах оригинальны и остроумны. Ей было крайне интересно узнать о том, что я сам думаю по поводу этих духовных явлений, и она была обрадована, узнав, что интуитивный ход моих мыслей шёл в русле тех же принципов оккультизма, которые исповедовала она сама. Она рассуждала не как восточный мистик, а, скорее, как тонкий спиритуалист. Я в то время ничего, или почти ничего, не знал о восточной философии, а она поначалу не заговаривала на эту тему и сама.

Сеансы, которые устраивал Вильям Эдди, главный медиум семьи, происходили каждый вечер в просторном зале, расположенном на втором этаже в боковом крыле здания, прямо над общей столовой и кухней. Он сам и брат его Горацио представляли собой самых обычных работяг-фермеров. Горацио занимался хозяйственными работами вне дома, а Вильям, после того как посетители хлынули к ним со всех концов Соединённых Штатов, стряпал на кухне. Это были люди бедные, малообразованные и твёрдо следовавшие своим раз и навсегда установившимся убеждениям, а порой проявлявшие и явную недоброжелательность по отношению к своим непрошеным гостям.

Вильям Эдди

В дальнем конце зала для сеансов находился довольно высокий дымоход, поднимавшийся из кухни снизу и выходивший на крышу дома. Между дымоходом и северной стеной здания имелось небольшое пустое пространство, глубина которого составляла примерно столько же, сколько и высота дымохода, то есть 2 фута 7 дюймов[13], – там-то Вильям Эдди и устраивался в ожидании начала феноменов. Было похоже, что он не умел контролировать их ход, а просто сидел и ждал, пока те не начнутся сами собой. Вход в нишу закрывался одеялом, так что внутри неё царила полная темнота. Спустя какое-то время после того, как Вильям входил в нишу, одеяло вдруг откидывалось в сторону, и из ниши выходила вперёд фигура того или иного умершего: мужчины, женщины или ребёнка, – похожая как бы на ожившую статую. Какое-то время фигура эта сохраняла свою плотность и осязаемость, но уже в следующий миг вдруг растворялась в воздухе без следа, становясь совершенно невидимой. Иногда это растворение происходило прямо на глазах у присутствующих зрителей.

До появления здесь Е. П. Б. выходившие к зрителям фигуры представляли собой или краснокожих индейцев, или американцев и европейцев той же внешности, что и собравшиеся на сеансе гости. Но в первый же вечер после её появления в зале к нам стали выходить и призраки людей других национальностей.

Среди них был грузинский мальчик-слуга с Кавказа, мусульманин-купец из Тифлиса, русская девушка-крестьянка и другие.

На следующий вечер нам явился всадник-курд, вооружённый кривой турецкой саблей, пистолетами и копьём. Затем перед нами возник безобразный негр-колдун из Африки, похожий на самого дьявола. На голове у него была надета корона, сделанная из четырёх рогов антилопы, а на кончиках висели бубенцы. Корона эта соединялась с расшитой узорами, яркой и пёстрой лентой, повязанной вокруг его головы. После него появился какой-то европейского вида джентльмен, на груди у которого были видны крест и лента Святой Анны, – в нём мадам Блаватская признала своего дядюшку.

Появление таких фигур в комнате для сеансов у этих бедных, почти неграмотных вермонтских фермеров, не располагавших ни деньгами для покупки театрального реквизита, ни опытом в его использовании, даже если бы реквизит этот у них и оказался, ни помещения, где бы костюмы можно было надевать, – все эти соображения для каждого присутствовавшего в зале зрителя представлялись убедительным доказательством реальности видений.