Поворотная точка. Магический роман

Я учу другому. Как не оказаться там и с теми, кто эти ловушки строит. Как овладеть удивительной магией – магией речи и магией невербальных знаков. То, что я выучила, увы, на своём опыте, раз за разом попадая в разного рода передряги. Пропуская мимо ушей и глаз то, что в них буквально било.

Моё детство, отношения с отцом, общение с семьёй Кадини, необходимость скрываться, прятаться, отвергать многих, чтобы скрыть свою болезнь, а затем встреча с Дрейком… Всё это – звенья одной цепи. Одной очень страшной цепи. Цепи самопредательства.

Я смотрю на то, какой растёт Лаура, и волнуюсь. И радуюсь одновременно. Потому что она не будет соглашаться на неподходящие ей отношения. Не потерпит унижающего её мужчину. Не отвергнет кого-то просто потому, что ей так сказали. Она воспитывается с ощущением, что с ней всё в порядке. Она – любима. Она – ценна. Мир в её глазах – дружелюбное место. Она учится наукам и манерам не потому, что надо, а потому, что это естественно. И ей нравится уметь всё больше и больше. Да, я волнуюсь, не станет ли она легкомысленной, но это моя вечная привычка – волноваться. Дети копируют родителей, а мы с Хелиусом, смею надеяться, сумеем быть достойными примерами в её глазах.

А я копировала своего отца. Его разочарование в себе, его неполноценность, его необходимость прятаться я приняла на себя. Он не со зла воспитывал меня так, как вышло. Он просто сам был таким.

Хорошо, что это время закончилось.

– Эрик, привет! – я улыбнулась магу, который шёл мне навстречу по широкому круговому коридору, опоясывающему здание Реабилитационного центра, застеклённому и благодаря этому ярко освещённому.

– Эстия, – он ответил на улыбку.

Светловолосый, со спокойным взглядом. Уравновешенный, разумный Светлый маг. Хелиус считает, что Эрик мало знает о себе – и о своей крови. Впрочем, много ли знаю я? С тех пор, как из неё убрался вирус, став в итоге моим преданным спутником, я не возвращалась к этому вопросу. Но он вернулся ко мне сам…

– У тебя сегодня группы? Мне казалось, по вторникам у тебя свободно…

– Ты права, я не работаю сегодня, – улыбнулся он. – Я, собственно, к тебе.

– Что-то случилось? – я напряглась.

Маг покачал головой.

– У тебя сегодня лекция про Невербальные ловушки насилия. Я записался. Ты не против?

– А, ты об этом! Конечно, я только за… – я немного растерялась.

– Это серьёзная тема. Я хочу больше понимать про это, – он стал собран. – Я учу людей справляться с последствиями. Но они не просто так оказываются с теми, против кого приходится потом применять защитную магию. Я наблюдаю за ними… И пытаюсь понять, что приводит их туда… – он нахмурился.

– Ты прав, насилие просто так не случается…

Мы пошли дальше. Нам по пути. Во многих смыслах.

Эрик прав. Это так. Насилие – не норма. И оно есть не в каждой жизни. Кто-то не соприкасается с ним никогда, а кто-то проживает его ежедневно – будучи или жертвой, или агрессором.

В моей жизни насилия было много. Избыточно-много. Начиная с раннего детства – с ругани родителей, в которой я жила, испытывая отчаяние. А потом – ликантропия. Болезненные обороты, страх и ужас. Каменный мешок той маленькой комнаты, где отец меня запирал перед полнолунием… Да, на оборотне всё заживает без следа, но это не говорит о том, что он не испытывает боль. Испытывает. Это больно, быть почти в гробу – а для оборотня эта комнатка была именно гробом. Каменным гробом. Слишком тесно… Я сворачивалась в комок. Стены не давали развернуться. На то и расчёт – оборотни очень сильны, я могла вынести дверь и сбежать. Но это не получится сделать, если эта дверь меньше тебя, а комната-гроб сдавливает всё тело.

Я могла только выть. Сдавленно. И бесконечно варить зелья, ища шанс на излечение – только бы прекратить этот ужас. Только бы не каменный гроб…

Я понимаю отца – точнее, его страх. Это был он. Он боялся за себя. Мои неудобства против угрозы его жизни – ничто, я понимаю… Умом.

Потому что на самом деле это было бесчеловечно. А для меня это было привычным – я же не знала, что бывает иначе. Я впитала боль и насилие с самого детства. Я не думала, что этого может не быть. Моя жизнь была такой, и я не роптала. Привыкла.

Привыкла к тому, что близкий человек запирает меня в гробу, и что я – нечто плохое, недостойное, виноватое в тех усилиях, мороке и расходах, которые приходится на меня выделять…

Только это – про что угодно, но не про любовь. Но как решить проблему, которой не видишь?! Если для меня насилие было нормой и называлось любовью, я не могла ничего изменить. Чтобы изменить, мне нужно было понять, что бывает иначе.

И я поняла. Правда, гораздо позже. Когда познакомилась с «ужасным, жестоким и бессердечным» Хелиусом Морелем. Самым чутким человеком, которого я встречала. Чутким ко мне. А остальные имеют от него то обращение, которого заслужили. Кто-то ровное, кто-то уважительное, кто-то – никакое.

А некоторые даже попадают на Херс. Хелиус, как и сам Мир, взаимен. Вы желаете смерти ему – что ж, будете лишены нормальной жизни сами. Будьте осторожны со своими желаниями и пожеланиями – они могут сбыться у вас самих…

Похоже, выбравшись из отцовской семьи, я была довольно добра к миру, раз мои помыслы в отношении других сбылись для меня самой вот таким вот образом. Раз я обрела любимого человека и душевное равновесие…

…Хелиус научил меня, как бывает. Как можно относиться к другому. Как можно быть рядом с человеком бережно. Слушать, быть внимательным. Он дал мне то, чего я не получала 26 лет своей жизни до встречи с ним.

Я глубоко вздохнула. Тело вспомнило ужас воспоминаний об обороте. Волк поднял голову, глядя на меня как будто виновато.

– Ты не при чём. Ты тоже страдал… – я погладила пушистую шерсть.

Мы оба мучились. Оба были изгоями. Вот только это не случайность. Это закономерность. Не просто так оборотень проник в ту лунную ночь в дом на реке Арно. Оборотень был квинтэссенцией злобы и ненависти. И пришёл он туда, где были родственные ему энергии. Где было много ссор, криков, злых насмешек. Потому и прошёл он беспрепятственно. Потому не сработали защиты, потому он пришёл тогда, когда дома были живые. Будь всё иначе, цари в этом доме любовь и поддержка, оборотень споткнулся бы на первой линии охранных чар. Или пришёл бы в ту ночь, когда наша семья любовалась бы полной луной где-нибудь на берегу океана…

Но зло приходит туда, где оно естественно. В доме на реке Арно ему было легко и привольно. И неудивительно, что я была укушена. Я, маленькая, слабая, пугливая, была лёгкой добычей. Я привыкла быть никем. Я привыкла, что кто-то другой сильнее и кто-то другой решает за меня. Вот и оборотень оказался следующим, кому это было позволено. А потом – отец. Потом – Кадини, которым он меня едва не скормил, давая Марине карт-бланш на действия по возвращению меня в стойло… Потом – Дрейк.

Пока с помощью Хелиуса, Селены и Даны я не вырвалась из липкой паутины внушённой беспомощности, которая делала из меня марионетку. Пока не содрала с себя чужие привычки, вросшие в меня, как вторая кожа. Это было больно. Но…

Но Эстия Арьени умерла бы лет в 27. Чтобы выжить, ей надо было стать Эстией Морель. А это непросто. Чтобы это случилось, пришлось перестроить всю себя, перешить всё заново. Пришлось отступиться от всего, решиться на безумные шаги, отказаться от шанса на принятие… И стать счастливой.

Что ж, приятно, что я это сделала сама. Но, всё же, своим детям я такого не желаю. Пусть им будет хоть немного легче… Пусть они начнут свой путь с твёрдой земли, а не с болота, как я.

Интересно, моя мать так не любила мою плаксивость… А она не задумывалась о том, почему я плакала? Что испытывал маленький ребёнок, чего ему не хватало, что пугало, если привычной реакцией были слёзы? Моя пятилетняя дочь не плачет. Нет причин. Она – в безопасности и она умеет решать свои задачи. Она может расстроиться, но и тут находится выход. Лауре не знакомо состояние бессилия. У неё нет поводов для слёз.

А у меня они, похоже, были в изобилии. Неудивительно, что эти поводы сопровождали меня до моего второго и окончательного замужества. Я к ним привыкла. Я их создавала. Сама. Потому что жила так, как будто мне всё ещё 5, и скоро мама с папой снова начнут скандалить и хлопать дверями, а мне придётся сидеть в темноте своей комнаты, в бессилии и страхе ожидая конца их ссоры и не зная, каким будет новое утро…

Но нет, об этом валькирии вроде Сиггрид Хильде Бьёрк не думают. Они придумывают. Как сейчас, когда она придумала свою версию случившегося с отцом. А он, похоже, не стал её переубеждать.

Хорошо, что этот кошмар под названием «детство» закончился. Но я не одна такая. И мои лекции – это моя благодарность миру за Хелиуса, который задавал мне важные вопросы, за Селену, которая бережно показывала многообразие вариантов, за Дану, которая оказалась смелее многих.

У тех, кто приходит ко мне на лекции, нет ни Хелиуса, ни Даны, ни Селены. У них есть я. И я постараюсь задать им нужные вопросы и сказать нужные слова. Показать им, что делает их жертвами, и научить, как выйти из этой безумной игры.

– Эстия… – Эрик открыл передо мной дверь аудитории.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как мы дошли до места проведения занятия.

– Спасибо, – я улыбнулась магу.

Что ж. Время начинать.

***

– Дана, смотри! Как думаешь, Ребекке понравится?

Черноволосая ведьма взглянула на мужа, зашедшего в гостиную виллы Кадини. Марко, одетый, по обыкновению, в светлое, держал в руках нечто.

– Покажи?

Муж протянул ей крупную заколку, похожую на хризантему. Дана рассмеялась.

– Понравится. И ничего, что её за такой заколкой не видно будет.

Марко улыбнулся, как будто смущённо.

– Она давить не будет, тут мягкий ободок…

– Да что ты оправдываешься?

– Не знаю, – улыбнулся он. – Не могу никак привыкнуть, что у нас дочки.

– Это твоя бурная молодость – ты очень любил девочек, – хмыкнула Дана. – Вот теперь растишь.

– И переживаю, что они вырастут, и им какой-нибудь придурок типа меня попадётся, – нервно хихикнул Марко.

– Не волнуйся, – Дана закинула ногу на ногу и откинулась на спинку дивана, – я научу их, как таких придурков на место ставить. И чего точно делать не стоит.

Марко присел рядом с ней. Вид мага был задумчивым.

– Интересно всё разворачивается…

Дана пожала острыми плечами. Неизменное каре, стройность, худые пальцы и ехидные усмешки были, как всегда, при ней. Марко взглянул на жену. Она была лучшим, что случилось в его жизни. Едкая, страстная, решительная… Прагматичная, твёрдая. Обожаемая…

Верная. Преданная.

Та, за которую Светлый маг Марко Кадини благодарил богов каждый день.

– Как складываем, так и складывается. Жизнь – то ещё оригами, – фыркнула Дана. – У кого-то кривой журавлик, а у кого-то идеальный дракон.

– Дракона долго складывать, – заметил Марко, взглянув на стеллаж, на котором стояли бумажные фигурки.

– Вот то-то и оно, – фыркнула Дана. – На дракона вон сколько времени надо. А журавлик – тяп-ляп, и сложили. То же самое в жизни – кто сколько усилий приложил, то и получил.

– Ты много сделала, – он с восхищением смотрел на жену.

Дана передёрнула плечами.

– А я и не спорю. Все думали, я буду дома сидеть, в потолок плевать. А теперь мои перцы – в лучших ресторанах высокой магической кухни! В «Гримуарах!»

– Тебе очень идёт это занятие. Ты сама – как самый жгучий перец.

– Да, я такая, – игриво усмехнулась она.

– А твоя сестра…

– Сама придумала себе развлечение, – перебила его Дана. – На что ума хватило, тем и занимается. И живёт вполне себе в удовольствие.

– Один я…

– Марко! Хватит ныть! А кто наши уникальные перцы растит?! Я, что ли? Я – за коммерческую часть. Бренд, реклама, лицо фирмы. Ну и немного магии в семенах, – она подмигнула ему. – Чтоб подделать не могли и эссенцию не вытянули. Но мы об этом никому не скажем, – она приложила палец к губам, сохраняя игривый вид. – И вообще, мы с тобой развлекаемся, если вдруг ты позабыл. Перцы, розы… Это игра, Марко. Как твоё оригами. Ты, когда чужой сад продумываешь или за своим ухаживаешь, сильно напрягаешься? Страдаешь?

– Нет… – растерянно помотал головой Светлый маг.

– Вот и чудно. Вот и твори красоту, раз эти дураки не могут сами придумать, где что посадить. А у тебя вон какое чувство вкуса! Твои сады завораживают! Вот и играй. И выигрывай – тебе и в процессе хорошо, и деньги отличные на счёт приходят. Жаловаться не на что. А кто додумывается играть в игру, которую не знает – сами виноваты. Их никто насильно не заставлял это делать, – она раздражённо дёрнула плечом.

– Мне нравится моя жизнь, – улыбнулся маг, снова покрутив в руках крупную заколку для дочери. – Я сейчас счастливее, чем раньше. Когда просто жизнь прожигал, было не то. Мимолётные радости, а в душе…

– В душе – тухлятина у тебя была. И магия вуду. А сейчас у тебя розы и дочки.

– И ты, – он с нежностью посмотрел на жену. – Ты – самое главное.

Дана усмехнулась, но как будто была польщена.

– Классный ты, Марко, – она вдруг приобняла его. – Я с тобой не притворяюсь.

Марко сгрёб её в объятия. На сердце было светло. Жизнь, как оригами, складывалась в причудливого единорога.

Складывалась – потому что её складывали…

***

Здорово, Блэр!

Ну что, я продолжаю. Всё равно тебе некуда деваться. Может, ты и выкидываешь мои письма, не читая, мне плевать. Я намерен писать тебе.

Что бы тебе рассказать? Начну по-стариковски. У целителей бываю раз в год – Мари заставляет проверяться. Хотя на зельях Эстии я нормально так сердце подлечил. Рубец уже не такой зверский. Глядишь, не помру в этом году. Да шучу я, шучу. Говорят, очень даже хорошее сердце. Чего не должно было быть. Думаю, внезапная Светлая магия, с которой я очнулся после комы, меня и подняла. Вместе с Эстией – помнишь, я рассказывал то видение? Где проценты от выполненных за воплощение задач расписаны. Ух, страшное дело. Интересно, а у тебя там что в списке? Наверняка штрафов куча. Не знаю, как ты будешь это на Херсе навёрстывать, но лучше бы начать. А то, говорят, следующая жизнь будет так себе, с такими-то долгами…

Так, ну что ещё тебе сказать… Яблони растут, не переживай. От вредителей обработали. Ждём урожай. Я всё не могу определиться, каким сортом в тебя запустить, когда ты ко мне заявишься, «Золотой звездой» или «Солнышком»? Или «Искрой»? Наверное, «Искрой». Они кислющие, аж глаза на лоб вылазят. В отпуск он собрался, видите ли… Практически на курорт. А что, очень даже – остров, море, всё включено. Ох, Блэр, доберусь я до тебя.

Кстати, твоим родным корзину яблок отошлём как обычно, не волнуйся. Пацан твой «Солнышко» любит. А мой выводок предпочитает «Золотую звезду». Им жёлтый цвет нравится. Они у меня хоть и мелкие – дети, я имею ввиду – и зубов всего ничего, но грызут только так. Всё пса пытаются накормить. Он им тоже очень нравится. Наверное, потому что жёлтый – ретривер же.

В общем, давай уже, Блэр, собирайся на свободу. И не надо мне говорить, что это невозможно. Сам знаю. Но от мечты запустить в тебя яблоком я не откажусь. Так что жду на нашем ранчо.

Бывай.

Ирвин Вейст.

– Псих… – тихо проговорил Дрейк, перечитывая это письмо.

Оно было живым и солнечным. Оно пахло яблоками и собачьей шерстью. И смехом.

…Это вначале он плевался, читая эти письма. Зачем ему знать про инфаркт, чуть не убивший назойливого Вейста? Зачем ему знать про покупку дома? Про свадьбу? Про близнецов-мальчишек? Зачем ему это?!

А потом ему всё стало понятно.

– Чёртовы Белые маги, успокойтесь. Что Агния, что Вейст. Не вытащите вы меня отсюда. Никакими своими молитвами. Черти… Дэскел мне внушает, что я тварь и животное, и он прав. А вы меня ждёте домой. Хотя я вам ничего хорошего не сделал. На что вы надеетесь?!

Он тяжело вздохнул и потёр уставшие глаза.

– В одном Дэскел не прав. Окажись я на свободе, я бы не взялся бы за старое. Мне было бы некогда. Я бы… Я бы жил… Чёрт, этот придурок растит яблони! А я ни одной былинки не вырастил… Я скорее сжигал…

На глаза мага навернулись слёзы.

– Под дождь бы… проливной. Или под снег. В сугроб бы. Или на самую жару в июле в полдень. И выращивать… Да что угодно. Лишь бы без чёртовых людей рядом. Окопаться в своём доме и заделаться фермером. Или собак разводить. Возиться с щенками, – он с болью улыбнулся. – Беззащитными, мелкими, тявкающими… Чёрт с ней, с честью, гордостью и тому подобным. Быть бы живым и свободным. И просто. Тихо. Жить…

Он откинул голову на холодную стену.

– Пожалуй, в следующей жизни этим и займусь. А пока – пару писем…

***

Хелиус задумчиво рассматривал отчёты. Человек, принёсший их, стоял около стола.

– А госпожа Сольберг оказалась умнее, чем я мог предположить, – усмехнулся хозяин кабинета. – Кто бы мог подумать… Какая прыть.

Хелиус бросил взгляд на стоящего перед ним человека.

– Гарсон, разузнайте всё, что возможно, про господина Таубе. Род занятий на данный момент, род занятий в прошлом. Личную жизнь. Всех жён и любовниц. Детей. И мне понадобятся фотографии.

– Будет исполнено, мистер Морель, – Гарсон поклонился. – Фотографии тоже всех? Жён, любовниц, детей?

– Разумеется, – Хелиус слегка скривился. – И, пожалуй, фотографии его родителей.

– Так точно, мистер Морель!

– Можете приступать.

Дверь кабинета закрылась за посетителем. Хелиус покачал головой.

– Как всё любопытно закручивается. Я, похоже, недооценивал госпожу Сольберг… Впрочем, её стараниями один уголовник уже живёт на свободе – тогда как ему надлежало сгнить на острове… Выдающаяся женщина…

Он вдруг прищурился.

– Тем проще. Вдруг мне захочется с ним о чём-нибудь поговорить…

Госпожа Фортуна кокетливо прикрыла лицо веером. Хелиус усмехнулся в ответ. Что ж, похоже, этот разговор будет. И пусть ему пока неизвестно, о чём он – тем приятнее. Это интрига. Загадка. Будоражащая тайна. Хелиус Морель усмехался. Его ждёт нечто невероятное – раз уж ему захочется побеседовать с Эстеном Арьени. Что-то удивительное. Иных причин для разговора с этим человеком быть не может. Только что-то из ряда вон выходящее.

И Хелиусу Морелю было любопытно. Новая игра забрезжила где-то на небосводе. Где-то вдалеке, за норвежскими фьордами…

Глава 4. Сказки

Магия бывает разной. Обычную остров Херс блокирует, давит, прижимает к земле. Но вот полёт Духа острову не остановить.

Он сидел с закрытыми глазами. Его сознание было высоко. Он смотрел. Смотрел в прошлое, настоящее и будущее одновременно. Он видел какого-то странного молодого мага, заранее озлобленного на весь мир. Жестокого к миру и жестокого к себе. Безжалостного. Мага, который исподволь чувствовал что-то неправильное в своей жизни, но не мог понять, что это. И бросался, как слепой пёс, на всё, что двигалось рядом.

А это были люди. Живые, чувствующие люди.

Вот только у пса болели внутренности. И за своей болью он не замечал боль других. Не думал об этом. Он просто пытался облегчить свои страдания. А других страдающих презирал.

Слабаки. Тряпки. Им нет места в жизни.

…Потому и сидел он уже шесть лет на острове Херс. Потому что таким слабакам, как он, нет места в жизни.

Он измывался над теми, кто был слабее. Он возвышался над низложенными. Он строил свою гордость на грязных победах. Он преодолевал трудности, которые сам же для себя и создавал.

Слабый, надломленный и злой человек.

Дух смотрел на свою жизнь со стороны. Смотрел, и понимал… Видел всё то зло, что сеял на земле. Видел всех, кто остался в шрамах, соприкоснувшись с ним…

…А потом тело открыло глаза.

Взгляд Дрейка был задумчив.

– Я был человеком, когда читал Эстии «Сказки»… А что, если… Хотя, нет. Фебос уже большой, ему поздно такое читать… Но я любил эти сказки всю жизнь. А что, если… Попробую, – он решительно встал.

В его руках зашуршала бумага. Он взял в руки карандаш и устроился у подобия стола.

– Кого бы сделать главным героем сказки? Я читал про Маленького Орка, а для Фебоса… Гном, эльф… Нет, не то… Гоблин, домовой… Нет… Вампир? Привидение? Оборотень… О, точно! – в неестественно-светлых глазах сверкнула искра. – Я напишу сказки про Древнюю жуть.

Он вдруг нахмурился, опустив голову.

– Может, и Эстия прочитает. В конце концов, я страшно виноват перед ней. Не мой бы напор, не моё бы насилие, и всё было бы иначе. Я бы познакомил её с Хелиусом, у них бы закрутился роман, я пообщался бы с Арьени, догадался бы… И ничего этого бы не было. Эх… Сестрёнка, – криво усмехнулся он. – Искалечил я тебя. Прости, – едва слышно произнёс он. – Ну, что ж… Сказка про Древнюю Жуть. Жила-была маленькая Жуть. Маленькая, но Древняя. Древняя, но маленькая. Потому что она мало знала и мало умела…

***

Он закрыл книгу. Положил на прикроватную тумбу. Взгляд зацепился за классический ночник.

Всё было правильно. Плотно задёрнутые шторы, запах свежего постельного белья, чтение перед сном. Так было всегда. Так должно было быть.

Так делала его матушка. Плотно задёргивались шторы, аккуратно складывалось покрывало, закрывавшее тщательно заправленную кровать маленького Теодора, открывалась книга, и будущий наследник огромного состояния, замирая, слушал, как матушка читает…

Книга прочитывалась от корки до корки, не пропуская ни страницы. Даже если сказка не нравилась, её следовало дочитать. Потому что прятаться от правды жизни – низко. Правде всё равно, нравится ли она тебе.

Теодор вдруг улыбнулся.

– Суровые сказки были… Настолько, что я попытался сочинить свою – на этот раз счастливую… Волшебную… А получилось, как в детстве – дочитывай, Тео, до конца. Даже если не нравится, что поделать. Такова твоя сказка. А ты в ней – главный герой. Который перепутал принцессу и драконицу. И спас не ту… Вот такая дурная сказка…

Маг взглянул на часы. Час до полуночи. Пора было выключать ночник и засыпать. Завтра – новый день. Работа. Ответственность.

– Интересно, какие сказки захочет читать моим детям моя жена?..

Он вдруг тихо рассмеялся.

– Надо будет попросить её бросать те сказки, которые будут неинтересными или злыми. А то детвора привыкнет… Привыкнет терпеть, как я. И к плохим сюжетам привыкнет…

Он глубоко вздохнул и взглянул в идеально-белый потолок. Годы терапии в Реабилитационном Центре многое помогли увидеть иначе. То, что он считал своей силой, оказалось доспехом – внешней металлической обёрткой, державшейся на непоколебимых установках. На мыслях, которые он никогда не обдумывал, просто жил. Просто прирос к этому доспеху, не замечая, что двигается в нём, как… Как и полагается латнику. Громко, тяжело, негибко.

Он считал это – силой. А многое другое считал глупостями. Вот только справиться с наследством ему помог не доспех. Ему помогли другие его качества. А доспех был лишь внешней картиной. Очень удобно поддерживать иллюзию, привычную миру. Все знают, что Нортоны – черствы, как прошлогодний кусок хлеба. Все знают, что Нортоны лишены чувств. Все знают, что Нортоны – расчётливы.

Да и сами Нортоны порой в это верят. А потом умирают по досадной случайности. Или женятся не на тех.

– Как же сложно научиться понимать, что мне нравится, – вдруг простонал маг. – Как удобно было жить по алгоритму…

Вот только у Мореля не было алгоритма, а он был куда счастливее Нортона. Потому Теодор и пошёл учиться к этому человеку. Больше – не к кому. Остальные ничего не могли бы ему подсказать. А Морель… Морель мог. Морель подсказывал. А Нортон, запихивая гордыню в дальний угол подсознания, впитывал каждое слово. Учился. Запоминал. Соображал на пределе сил.