Поворотная точка. Магический роман

Екатерина Жебрак

Поворотная точка. Магический роман

Пролог. Шесть лет назад

Солнце пробивалось сквозь малахитового цвета шторы. Луч лёг на стол тёмного дерева, на лежащие на нём бумаги. У стола были двое – взрослый, зрелых лет мужчина и молодая медноволосая женщина. Женщина сидела, мужчина же стоял за её спиной…

– Значит, вот как? – желчно усмехнулся Хелиус, покачав головой и отходя в сторону.

– Неожиданно, – Эстия положила на стол объёмное дело, которое они вместе читали. – Дрейк… Это уму непостижимо. Так вот, в чём дело…

– Этот многое объясняет, – кивнул маг. – Что ж… Я ожидал другого… Но правосудию виднее. В конце концов, судьбы этих людей меня не волнуют. Любая мера пресечения, которая поможет нам с вами быть в безопасности, меня устроит.

– Я согласна с вами, мистер Морель. Это самое главное. Надеюсь, свои проклятия они придержат при себе.

Хелиус усмехнулся.

– Леди Эстия, им придётся постараться – иначе защитные амулеты особняка выдадут их с головой. И Арьени это понимает. Ну а Блэру теперь, думаю, не до нас.

– Агния, наверное, уже знает…

– Думаю, да. И ей должны предложить оформление развода.

– Вряд ли она согласится.

– Подтолкнёте её к этому решению?

Эстия покачала головой.

– Она молилась за него всё это время. Думаю, она посчитает это наилучшим исходом. И даже будет рада.

– Хм, Светлые маги – очень странные люди…

– В них есть вера.

– И изрядная доля идеализма, – он подошёл к окну.

– Это их изюминка. Так же, как ваша изощрённость ума, мистер Морель, – улыбнулась Эстия, наблюдая за ним.

– Вероятно, – маг склонил голову. – И всё же мне это чуждо. Светлые маги верят в то, чего нет.

– Но оно каким-то образом сбывается… – Эстия продолжала улыбаться, глядя на мужа с теплотой.

– У меня всё прекрасно сбывается и без Светлого идеалистического фанатизма, – он фыркнул. – Хватает разумного расчёта и целеустремлённости.

– Мистер Морель, вы сравниваете себя с кем-то? – рассмеялась девушка. – Светлых магов мало, но всё же проще стать им, чем вами. Вами стать невозможно. Позвольте им воплощать свои надежды хотя бы так – раз уж иное им не под силу…

Маг усмехнулся.

– Хорошо, что вы общаетесь с Агнией Блэр. Хотелось бы, чтобы хоть кто-то разумный сообщил идеалистичной Светлой волшебнице, какие надежды стоит взять в работу.

Эстия рассмеялась.

– Мистер Морель, всё не так уж запущенно. Она лишь хочет, чтобы у Фебоса и у её мужа всё было хорошо.

– То, что хорошо для её мужа, может оказаться смертельным для всех остальных.

– Я думаю, она видит это иначе, – улыбнулась ведьма. – Агния понимает, что злорадство и радость – это разное. Никто не счастлив, причиняя другому боль. Это иллюзия. Дрейк так же, как и другие люди, в глубине себя хотел любви, тепла, кого-то близкого рядом. И, думаю, она желает ему именно этого душевного покоя, а не реализации мести.

– Покоя ему теперь будет предостаточно, – усмехнулся Хелиус.

– Как и моему отцу.

– Сомневаюсь, леди Эстия, – он вернулся к ней. – Арьени унижен и растоптан. Лишён всего, к чему привык. И его место жительства… И подчинённое положение… Не думаю, что чёрные колдуны – последователи матриархата. А ему предстоит именно это.

– Вы считаете?

– Уверен. Ваша мать вошла в роль воинствующей валькирии. Защитницы справедливости. Такая мелочь, как самолюбие Арьени, её не остановит. Она будет защищать его даже от этого…

– Тогда у меня плохой прогноз…

– Да, в Норвегии ожидается очень плохая погода… – хмыкнул Хелиус.

Эстия, соглашаясь, кивнула. Она вновь перечитывала юридические и медицинские отчёты, а он наблюдал за ней. Людское правосудие часто несовершенно, и он об этом знал. Но госпожа Фортуна кокетливо прикрыла лицо изящным веером, а, значит, всё будет сделано наилучшим образом. Виновные понесут наказание, даже если им и удалось убедить людей в своей безвинности.

Всё будет сделано изящно. Без крови, без насилия. Это раньше он, Хелиус Морель, не умел работать так. Он знал мало – тогда, в юные годы. Сейчас же он твёрдо усвоил одно.

Всё будет, как надо. Как ему надо.

Виновные погубят себя сами. Как захотят. А он понаблюдает за этим. Он будет зрителем в этом прекрасном – а, может, напротив – плоском и карикатурном спектакле.

Актёры всё сделают сами. Как диктуем им их самоубийственная роль.

Роль, которую они выбрали по собственной воле.

***

Сад был пустым. Ветер колыхал разросшиеся сорные травы, трепал желтеющую листву двух персиковых деревьев. Чёрный колдун мрачно смотрел на это.

Когда-то сад был роскошен: кусты обильно цветущих роз, фонтаны, изящные скамейки. Когда-то. Когда магия самого колдуна питала созданную им иллюзию. Но, увы, остров Херс отнимает не только свободу – он ставит крест и на том, что осталось в миру. Преступник должен быть обезврежен. Целиком и полностью. Мало ли, какие злобные чары он оставил среди мирных, законопослушных магов? Поэтому тяжёлое, как свинец, поле острова гасило всё. Даже сам шанс навредить тем, кто остался на свободе.

Поэтому прекрасный сад превратился в то, чем и был всегда – в заброшенное, заросшее чем попало место.

Колдун криво усмехнулся. Он выглядел постаревшим, уставшим, осунувшимся. Чернота глаз не напоминала больше раскалённый уголь. Это была чернота безжизненной пещеры…

Он присел около стены своего дома. Он был один – как и много десятков лет назад, когда ему пришлось спрятаться здесь. Сад был такой же, пустой. И он, Эстен, был такой же – уставший и разочарованный. Это потом он взял себя в руки. Это потом он попытался жить. Это потом к нему пришёл таинственный визитёр…

Это потом он перешёл дорогу Морелю.

Так же, как и в конце этой зимы. И снова – сокрушительное поражение. Вот только на этот раз кара была более суровой – остров Херс.

Да, он снова на свободе – суд признал его вину не столь уж серьёзной. Но «на свободе» – не значит «свободен». «Отпущен» – не значит «оправдан» Магические ограничения – это тюрьма на свежем воздухе. Он не взаперти, но он отныне – магический кастрат, способный едва ли на половину того, что было ему подвластно раньше. А в случае первых же подозрений он вернётся на чёртов остров.

Злая усмешка кривила красивое лицо художника. Свобода далась высокой ценой. Да и свобода ли это. Впрочем, ему повезло куда больше, чем его сыну.

На душе стало ещё тяжелее. Догадавшийся обо всём Дрейк не слишком обрадовался новости. Это было неприятно. Очень неприятно. Тот, кого сам Эстен несколько раз спасал, вытаскивал с того света – ответил чёрной неблагодарностью. За что и поплатился. Будь всё иначе, Эстен, возможно, и не нашёл бы в себе сил свидетельствовать против сына ради собственного спасения. Но если он – враг… Что поделаешь…

Увы, Эстену не повезло ни с дочерью, ни с сыном. Оба отвернулись от него. Оба предали.

Щедрое, хоть и уже осеннее флорентийское солнце мягко согревало стену дома и привалившегося к ней колдуна.

– Пошли в дом? Или тут обед накрыть? – негромкий голос раздался за спиной. – Напоследок…

Сиггрид. Она осталась. Единственная, кто не отвернулся. Остальные вычеркнули его из своей жизни. Он для них – преступник. Никто не подаст руки убийце. Никому не интересно, что толкнуло его на преступление. Никто не хочет слышать, что он отказался от мысли об убийстве, что он не сделал бы ничего. Для других это не довод. Они мыслят иначе. А ему лучше не думать о них. Особенно о так называемой дочери – чтобы вновь не было беды, чтобы охранные чары её мужа не распознали угрозу.

Впрочем, сил на ненависть уже не было. Их вообще не было.

Был только заросший сад, погибшая возлюбленная и заточённый в тюрьме неблагодарный сын. И валькирия.

Валькирия, которая уверена, что его подставил Хелиус Морель. Которая не поверила, что Эстен сам задумал убийство зятя и дочери. Сиггрид верит в свою правду, а он, Эстен, не спешит её переубеждать. Зачем? Чтобы ещё и она отвернулась?

Нет уж. Он слишком долго был один. Да и связь с внешним миром ему нужна. И жить где-то нужно… И как-то – ведь с его-то крохами магии это не так просто. Нужны вторые руки. Нужна чужая магия. Нужно…

Много чего нужно. Поэтому в глазах Сиггрид Арьени он чист.

…Да-да, Сиггрид Арьени. Официальный брак. Чтобы не повторилось скандалов. Чтобы никто никого ниоткуда не выгнал.

– Эстееееен… Ты спишь? – она подошла поближе.

– Если бы, – криво усмехнулся колдун. – Я не хочу есть. Не здесь – это точно. Вещи собраны – пора уходить.

Он встал с земли.

– Да и правильно. Я тебе всегда говорила, Норвегия – лучше. Там прохладно, свежо. А дом, хоть и небольшой, но настоящий.

Она тоже изменилась. Стала мрачнее. Под стать ему. Тяжкая обида на дочь, несколько месяцев борьбы за его свободу – она делала, что могла. Вот и стала – такой же, как и он. Мрачной, закрытой, ворчливой.

Они больше не ругались. Незачем. Мир одинаково отрёкся от них обоих. От него – за преступление, от неё – за то, что осталась с преступником.

…Ветер сорвал ещё несколько листьев с персиковых деревьев. Персики с них собирать теперь не ему. Ему – униженно собирать личные вещи. Ему – уходить. С ним останется только эта валькирия и краски с холстами.

И странное жгучее чувство в груди.

И крохи магии в венах. И сожаления.

И острое желание повернуть всё вспять. Но это не по силам никому. Жизнь идёт вперёд, отбрасывая тех, кто старается задержаться в прошлом. Жизни они не нужны.

Они и себе самим – не нужны…

***

Отказ за отказом. Они все – против неё. Перед ней закрываются двери. Ей смеются в лицо. Её унижают, кидая на пол её дипломы…

Никто не хочет связываться с Виолой Гринфор.

Нортон молчит – да она и не напишет ему. К Кортэрам она не пойдёт. Все они – на стороне её врагов.

Она. Одна.

Виола Гринфор тяжело опустилась на маленький скрипучий диван в этой маленькой никчёмной квартирке. Уехать в Мексику, к родным? К тем, кого она презирала? Они примут, наверняка примут. Но возвращаться, как побитая собачка?..

Впрочем, не уедет она в Мексику. На счетах остались копейки, найти работу она не может – по профессии её не берут, её даже в библиотеку не взяли. И секретарём – тоже. А наниматься в какую-нибудь лавку, стать продавцом или ещё кем-то второсортным?! Нееет. Так она не унизится…

Весь мир против неё. Чёрствый и жестокий мир. Несправедливо жестокий.

Виола тяжело вздохнула и бросила взгляд на люстру. На крепко висящую люстру…

Пожалуй, выдержит.

Потому что жить в этом дурацком, бессовестном, холодном мире она не видит ни малейшего смысла.

***

Солёный ветер, простор и холод. Маленькая рыбацкая деревня на архипелаге за Полярным кругом. Место, где нет лишних. Место, где так непросто жить.

Сиггрид улыбнулась. Она победила. Она добилась своего. Она отвоевала своего избранника у другого холодного и безжизненного острова.

Да, избранника.

Она поняла это, когда лишилась его. Поняла многое. Поняла, что порвёт весь мир, но вернёт себе его.

Того, из-за кого она столько наворотила в жизни.

Он – только её.

…Черноглазый колдун обернулся к ней.

– Выбрось дурные мысли из головы. Всё будет лучше, чем ты можешь себе представить.

Он криво усмехнулся. Усмехалась и она.

– Ты, Арьени, и не жил-то никогда по нормальному. Тебе понравится здесь, вот увидишь.

Он не ответил. Валькирия фыркнула. Хандра – хандрой, но жить-то надо. А ещё лодки втащить на берег. Лучшее лекарство от тоски – работа.

И здесь, на Лофотенах, Эстену Арьени будет, чем заняться. Сильные мужчины в суровых северных широтах всегда в чести.

А магия – чёрт с ней, с магией. Слишком много от неё бед. Без магии он себя поймёт – а пока она была в крови, он лишь её и разглядывал. А разглядывать надо было себя.

И без магии можно жить. Главное, быть на свободе.

***

– Я не стану таким, как он… Тварь… Падла…

Он мерил шагами камеру. День за днём, неделю за неделей. Как тигр в клетке. Он безжалостно вспоминал. И думал, думал, думал…

– Арьени – падаль. Трус, правильно отец… хм, Хелиус тогда сказал. Только трус так мог… Хотя, – кривая усмешка исказила его лицо, – я не лучше. Весь в папочку. Задумал убить женщину. Видите ли, бросила она меня, – он хрипло рассмеялся. – Вина так вина. Арьени тоже бросила женщина. Он на убийство не решился, нет. Он решился на ещё более мерзкое дело… Но я не лучше, я такой же, – Дрейк в ярости ударил кулаком по каменной стене и скривился от боли – рука окрасилась кровью. – Я тоже попытался насолить тому же человеку – Морелю. И тоже – через женщину. И тоже – безуспешно. Чччёрт, – новый удар, и новая брызнувшая кровь. – Я похож на него, на этого подонка! – его лицо кривилось яростью. – Нет, – он вдруг выдохнул. – Нет. Стоп. Он тоже любит злиться в пустоту. На безопасном расстоянии от врагов, – Дрейк зло усмехнулся. – И злобу затаивать. И упиваться собой. Стоп. Достаточно. Я вытравлю из себя всё, что хоть как-то напоминает мне его. Я уповал на магию – как и он. Он великолепен в ней, как и я. А мой приёмный отец великолепен в деле отношений. И потому он всегда в выигрыше, а мы с папашей всегда терпим поражение. Понятно. К чертям собачьим эту магию. Нет её на Херсе, и слава богам. Не на то я ставил. Не на то…

Он устало опустился на узкую металлическую койку.

– Чччёрт, пожизненное. Я здесь навсегда. Наверное, правильно. Моменты душевного просветления были в моей жизни слишком редко. Я опасен. Я псих. Меня бы в психбольницу, но нет, здесь надёжнее. Отсюда я точно никому не наврежу…

Он откинулся на тонкое подобие подушки.

– Агния с младенцем будут в безопасности. Надеюсь, она справится с делами. Хотя, скорее всего, подаст на развод. Зачем ей мои проблемы. Диграны примут её обратно. Открестятся от меня и сменят фамилию ребёнку. Что ж, правильно. Незачем портить репутацию родством с преступником. Это лишнее. Я для них чужой. Пусть живут. И Эстия, – он против воли скривился. – Дьявол, моя сестра… Вот что тянуло-то. Родная кровь. А я хотел её убить. Убить за нежелание продолжать инцест. Тьфу, гадость какая… Это меня надо было убивать, а не её. Это у меня прицел сбит, что я решил, что влюблён в сестру. Дьявол, Арьени, как же ты мне дорог… Хотя… Я сам хорош. Сам глупости натворил, – он тяжело вздохнул. – Зато теперь все в безопасности. Я никому не наврежу. Никогда в жизни…

Он, ухмыляясь с ноткой безумия, поднял голову. Под потолком было маленькое окошко. И свинцовое небо за ним. На Херсе не бывает хорошей погоды. Этот остров – аномалия. Жуткое, мрачное место. Лучший дом для таких, как он, убийц.

– Зато теперь у меня есть время на размышления… Тем более, что с моей сломанной магией я тут долго не протяну. Хотя я на удивление бодр. Странно. Ну ничего. В любом случае, ничего другого мне уже не светит. Я на месте. Я должен был оказаться здесь давным-давно, после войны. Что ж, остров, я слегка задержался. Прими меня. Я с тобой надолго…

Страшная улыбка искажала красивое лицо Дрейка. Улыбка приговорённого. Улыбка безумца, осознавшего своё безумие…

А над Херсом кружили стаи птиц, оглашая окрестности гортанными криками, да бились волны о скалистый берег. Затерянный в океане остров спрятал в себе ещё одного человека. Того, кто посмел думать, что он имеет право распоряжаться чужими жизнями. Теперь его жизнью распорядились другие…

***

Ноябрьская ночь была тихой. Морось за окном превращалась в мелкие снежинки. И всё же земля была ещё слишком тёплой – снег падал и таял.

Анна стояла у окна. Эрик подошёл к ней.

– Твоей вины в этом нет, – негромко проговорил он.

– Я понимаю… – грустно ответила Анна. – И всё же это так страшно… – она прикоснулась головой к плечу мужа. – Лишить себя жизни… Уничтожить себя… Я думаю об этом. О том, почему люди решаются на самоубийство. Почему они не видят будущего, почему отчаиваются… Почему отдают бесценное… Почему становятся врагами самим себе…

– Ты очень правильно сказала… – он приобнял её. – Врагами… Сначала, как враги, заводят себя в тупик, заставляют терпеть нестерпимое, обрекают себя на страдания, а потом ещё и убивают… Грустно это всё…

– У вас на работе много таких? – Анна взглянула ему в глаза. – Кто в шаге от…

Эрик покачал головой.

– К нам идут те, кто пересилил врага внутри себя. Идут за подмогой. А те, в ком враг победил, уже никуда не приходят…

Анна уютно прижалась к Эрику.

– У нас всё будет хорошо, – как заклинание, произнесла она.

– Непременно, – он погладил золотистые волосы жены.

Их жизнь изменилась. Дом, второй сын, новая работа… Та самая, которая вызвала в покойной Виоле столько гнева и обиды, столько злых слов. Нет, она не сказала их в лицо – не хватило смелости. Она написала их в письме, обвиняя в предательстве и лицемерии. Она говорила их на людях, распуская сплетни. Вот только зачем, Эрик понять не мог. Её ложь и оскорбления не могли принести ему вреда – те, кто знал его, не поверили бы, а кто не знал – забыли бы эти рассказы через час. Виола думала, похоже, иначе. Разнося сплетни и клевету, надеялась навредить, опорочить. «Открыть всем глаза на истинное лицо Кортэра», – как она говорила.

А, по сути, открыла глаза на своё лицо. Лицо, искажённое злобой.

Эрик глубоко вздохнул. Виолы больше нет. Она не увидит этот снег. Не встретит Рождество. Не напишет ни строчки и не скажет ни слова. Её душа лишилась возможности быть в этом прекрасном мире. Она может лишь смотреть…

Маг крепче обнял Анну. Она подняла на него глаза.

– Как хорошо, что мы с тобой встретились в этом удивительном мире…

Анна нежно прижалась к нему.

– Это самое главное волшебство, – продолжил Эрик. – Найти на огромной планете своего человека…

– И других своих людей, – она повернулась к нему лицом, обняла его за шею. – Эрик, я так счастлива… Жить… Встречать каждый день. Быть окружённой прекрасными людьми. Общаться. Любоваться небом, травой, всем этим чудом жизни. Мы ведь здесь ненадолго – жизнь коротка… Мне кажется, это похоже на то, как люди уезжают в отпуск. Вот мы здесь, на Земле – в отпуске. Нам отмерено лет 120 пребывания в удивительном месте. Здесь есть тела, здесь есть ощущения, вкусы, запахи… То, чего нет в тонком, духовном мире. Мы здесь, мне кажется, чтобы насытиться этими ощущениями. Налюбоваться…

– А кто-то весь отпуск сидит в номере отеля, отвернувшись к стене… – добавил с горечью Кортэр. – И потом ворчит и злится, что всё плохо, скучно и неприятно. А всего-то надо было выйти из отеля.

Анна вздохнула и приникла к нему.

– Тебе не скучно здесь? – спросил её Эрик.

– Здесь? У нас? – удивилась Анна.

Маг кивнул.

– Мы с тобой живём в достатке, но всё же скромно. Не бываем в ресторанах и на светских мероприятиях…

Анна заливисто рассмеялась.

– Эрик, я счастлива, что мы можем там не бывать. Мне хорошо здесь. Кому-то – там. Мне не нужно богатство, мне нужна душевность. Она у нас есть.

– А изобилие, которого многие хотят?

– Оно есть у нас, – совершенно спокойно кивнула волшебница. – Изобилие – это ведь не избыток. Многие избытка хотят. А потом не знают, что с ним делать. Гонятся за деньгами, за славой, признанием, статусом, красивыми званиями, пропуская всю жизнь. Несутся, не глядя. Обменивают своё время на эти миражи. Но время закончится у всех… А деньги и имущество переживут владельца. Слава же и признание могут рухнуть в один миг… Так стоит ли отдавать на заклание свою жизнь, чтобы создать то, что не понадобится или что рассеется как мираж? Мне нравится моя жизнь, Эрик. У нас есть всё, что нужно. Нам хорошо. Душевно. У нас растут дети. Ты занимаешься интересным делом. Я тоже, хоть оно и не приносит монет и купюр… Мне кажется, Эрик, мы с тобой намного счастливее многих других.

Маг внимательно слушал её.

– Я тоже наблюдаю, как люди живут безоглядно, как будто эта жизнь – понарошку. Как будто будет ещё одна – в это же время, в этом же теле, в той же личности. Тратят время и силы, как будто они бессмертные. Платят собой. Безумие… – Эрик вздохнул.

Анна вдруг погрустнела.

– Я про Дрейка подумала… Это так страшно…

– Как и то, что едва не случилось. Я смотрю на Эстию и мне не верится, что её могло не стать. Она, как и ты, умеет жить. Любить жизнь, любить мир… Окружать себя особенными людьми. Мир многое потерял бы с её уходом.

– Она очень сильная… Когда я думаю о ней, я чувствую огромную мощь. Как у горы. Она верная. И не поступится честью. И не предаст своих… Интересно, у неё будет мальчик или девочка, – вдруг разулыбалась Анна. – Мне кажется, мальчик…

– Она же валькирия…

– А разве в нашем мире не бывает чудес? – улыбка Анны стала лукавой.

Маг рассмеялся.

– В таком случае, мне тоже кажется, что в семье Морель родится сын. Я видел, как Эстия смотрит на мистера Мореля. Это тоже, наверное, чудо.

– То, каким он стал?

– И это тоже.

– Одиночество и чужое безразличие ранит, разрушает. Потому раненные становятся жестокими. Мне кажется, Эстия и мистер Морель вылечили свои Души друг об друга. Потому и стали такими.

– А Виола свою Душу вылечить не смогла…

– Виола свою Душу ранила сама… И чужие Души ранила. Вот и кончились силы. Как кровь, которая истекала из жил, – Анна опустила глаза.

– Значит, самоубийцы – это те, кто истёк кровью? Кровью Души?

– Наверное…

– Кто не смог перевязать свои раны, – продолжил Эрик, прищурившись. – Кто оказался для себя врагом-мучителем. Кто не оказал себе помощь…

– И не принял помощь другого.

– Теодор пытался вылечить Виолу.

– Но она вместо этого стала ранить уже его.

– А он оказался себе другом, и закончил отношения, которые вредили ему. Не стал терпеть и резаться об неё.

Анна кивнула.

– Жаль её, конечно. Но я ловлю странное ощущение облегчения…

– Отмучилась.

– Да.

– Как человек, больной неизлечимой болезнью, причиняющей огромные физические страдания.

– У неё так же сильно болела Душа. Болела смертельно. А от лекарств она отказалась. Отвернулась…

– Что ж… Покойся с миром, Виола… – Эрик взглянул в сумрачное небо.

– Прощай…

…Пара, обнявшись, смотрела в редкие снежинки. Часы тихо тикали на стене, отсчитывая мгновения. Время шло – для живых. И замерло – для мёртвых. Эрик пронзительно-остро ощущал это сейчас. Каждую секунду. Каждый вдох. Прикосновение мягких волос Анны, тепло рук, рассеянный свет настольной лампы. Он – жил. Жил настолько полно, как никто бы не смог догадаться. Снаружи он казался спокойным, безэмоциональным, уравновешенным человеком, твёрдо стоящим на ногах. Да, он был таким. Но внутри него было куда большее. Он умел чувствовать. И благодаря этому и становился таким устойчивым. Он жил в этом мире, чувствовал мир, был его частью. Его Душа не противопоставляла себя материи планеты. Она дружила. Любила. Ценила.

И мир ценил его в ответ.

***

Пленник угрюмо смотрел в стену. Он знал каждую щербинку на ней, каждую трещинку. Он жил здесь.

Ярость улеглась. На смену ей пришла апатия. Он жив. Увы, жив. Он понял не сразу всю тяжесть отведённой ему кары. Через полтора года дошло. Всё дошло. Ужас объял осуждённого. Холодящий, парализующий ужас. Хотелось выть на луну, видимую иногда сквозь тучи в маленьком окошке под потолком.

Он. Здесь. Навечно.

Вся короткая человеческая жизнь пройдёт здесь – в угрюмости и мрачности острова Херс, в одиночной камере, в полной бессмысленности бытия, без магии, без смысла, без дела. Ужас сковывал когда-то сильного мага. То, что он мнил внутренним стержнем, хрустело, расходилось паутиной трещин и крошилось минуту за минутой этого страшного понимания.

Он. Здесь. Навечно.

Страх захлестнул. Панический, животный страх. Хотелось вскочить, броситься куда-то, вырваться… Но это бесполезно. Он уже пытался. И самоубиться тоже. Не дали.

– Что я наделал… – прошептал пленник, качая головой. – Ради чего я поставил свою свободу на кон… Ради какой-то глупой мести?! Всего-то женщина! Всего-то вечно-успешный Хелиус! Чччёрт, да подумаешь!!! Это мелочи! Какое мне до них дело?! Ушла эта – найду другую. А этот дьявол доволен жизнью – так и я не хуже могу. Чччёрт, зачем я это сделал?! – в отчаянии взвыл он. – Зачеееем?!

В камере снова стало тихо. Осуждённый сидел, уронив голову на руки.

– Они все на свободе. Эстия варит свой вечный кофе. Хелиус упражняется в изящной словесности… Кадини развлекаются… У всех дети, семьи. Жизнь продолжается. А я… Меня нет. Я – здесь. Херс – филиал Преисподней. Я жив, но я труп. Меня похоронили досрочно. Запаковали в каменный мешок. Я в гробу, чччёрт! – его лоб покрылся испариной. – Я уже в гробу… – Дрейк в ужасе огляделся по сторонам, сердце гулко билось где-то в горле, пот тёк по всему телу. – Дьявол, да я – мертвец. И убил себя я сам. Я – самоубийца. Я хотел убить их – да нет же! – в ужасе воскликнул он. – Я хотел убиться об них! Хелиуса не обыграть, я знал, – неестественно-светлые глаза были безумны. – Я нарывался. Я ждал пулю в лоб или оборотня в подворотне. Я хотел, чтобы он убил меня… Чччёрт…