Развод. Дно отчаяния

Тата Шу

Развод. Дно отчаяния

Глава 1.

Маша смотрела в окно на пасмурное небо и набирала номер сестры. Трубка взорвалась веселым голосом Даши:

– Маш, привет! Я уже собралась, еду на курсы! Там сегодня целых два часа будут рассказывать про дыхание в родах, представляешь?

– Представляю, – сладким голосом ответила Маша. – Как раз к семи закончишь?

– Да, в семь ровно. Артем сказал, что заедет за мной, если не задержится на работе.

– Какой он у тебя заботливый, – протянула Маша, сжимая телефон. – Ладно, не скучай там. Переодевайся во что-нибудь красивое, а то ходишь вся в балахонах.

Она положила трубку. План был в действии. Она знала, что Артем сегодня ушел с работы рано – его коллега случайно обмолвилась об этом в вконтакте. Она знала, что Даша вернется не раньше семи тридцати, даже если курсы закончатся в семь. Она все рассчитала.

Она приехала к ним домой под предлогом – вернуть книгу о беременности, которую якобы брала на прошлой неделе. Артем открыл дверь. Он был в растерянном виде, в майке и спортивных штанах.

– Маша? Даши нет дома.

– Я знаю, – улыбнулась она во всю ширь, той самой улыбкой, которая была точной копией Дашиной, но с холодком в глазах. – Я к тебе. Порадовать тебя. Ты же так давно… один.

Он попытался отказаться, что-то пробормотать про то, что так нельзя. Но она была настойчива. Она говорила ему то, что он, по ее расчетам, хотел слышать: что он мужчина, что он заслуживает внимания, что она всегда его хотела, что это будет их маленькая тайна. Она играла на его слабости, на его эго, на его физиологии. И он, «здоровый мужик» не смог устоять. Он позволил ей повести себя в спальню. В их спальню. На их кровать.

Даша вернулась раньше. Лектор отпустил их пораньше, а такси на улице нашлось мгновенно. Она чувствовала себя уставшей, но счастливой. Она купила по дороге два маленьких пирожных – одно себе, одно Артему. Он последнее время был каким-то напряженным, хотелось его порадовать.

В прихожей она заметила туфли Маши. Странно, она не говорила, что зайдет. Возможно, ждет ее. Даша улыбнулась, собираясь крикнуть: «Сестренка, я дома!» – но в этот момент ее ухо уловило приглушенный звук из спальни. Неясный стон. Сначала она подумала, что это из телевизора. Сердце почему-то заколотилось чаще. Она подошла к двери. Она была приоткрыта. И вот тогда она увидела. Сначала она увидела разбросанную на полу одежду. Мамино кольцо Маши на тумбочке. А потом… потом движение на кровати. Два тела. И знакомые профили.

Дверь в спальню была приоткрыта настолько, что взгляду открывалась картина, от которой у Даши перехватило дыхание и похолодели пальцы, сжимающие коробку с пирожными.

В полумраке комнаты, освещенной лишь тусклым светом настольной лампы, на ее кровати двигались два тела. Маша сидела на Артеме верхом, доминируя над ним. Ее спина была напряжена, изгибаясь в немом торжестве. Длинные волосы, такие же, как у Даши, растрепались и прилипли к влажной коже плеч и спины. Она ритмично раскачивалась, и ее тихие, победные стоны были тем звуком, что прорвался в прихожую.

Артем лежал под ней, его лицо было искажено гримасой нарастающего, неконтролируемого наслаждения. Его пальцы впились в ее бедра, то ли пытаясь остановить, то ли подстегивая ее движения. Его глаза были закрыты, он тяжело дышал, полностью отдавшись физиологии момента. Все его тело было напряжено, как струна, и по его лицу было ясно – финал был неизбежен и уже совсем близок. Он был на краю, и его мир в тот миг скукошился до этой женщины, до этого предательства, до этого животного, всепоглощающего удовольствия, которое затмило собой голос разума и чувство долга. Они были так поглощены друг другом, так оглушены страстью, что не заметили застывшую Дашу в дверном проеме.

Мир не рухнул с грохотом. Он рассыпался в беззвучный, мелкий и острый прах, который навсегда осел в ее легких, заставляя каждое последующее дыхание быть колющим и болезненным. Сначала был просто шок – абсолютный, всепоглощающий. Он проявился не истерикой, а ледяной тишиной. Звон в ушах заглушил все звуки: их испуганные вскрики, их бормотание, шум улицы за окном. Даша замерла на пороге, и ее сознание, отчаянно пытаясь защититься, стало выхватывать и анализировать самые незначительные детали, складывая их в чудовищную мозаику предательства. Разбросанная на полу одежда. Его майка, которую она купила ему на прошлый день рождения. Ее юбка, та самая, что Даша примеряла вместе с ней всего неделю назад, восхищаясь, как сестра выглядит в обтягивающем. И на тумбочке – холодно поблескивающее мамино кольцо. Их семейная реликвия, которую Маша носила, клянясь хранить память о матери. Теперь оно лежало свидетельством самого грязного нарушения сестринской клятвы.

А потом взгляд скользнул на кровать. На два знакомых профиля. На простыни, смятые чужими для нее телами. В мозгу что-то щелкнуло с глухим, окончательным звуком. Оборвалась невидимая нить, которая держала всю ее жизнь: доверие, любовь, ощущение дома и безопасности. И тогда ледяной шок сменила адская боль. Она пришла не из души, а изнутри, из самого нутра. Острая, режущая, живая. Это кричало ее тело, ее плоть, ее будущее. Это был спазм такой силы, что она инстинктивно вскрикнула и схватилась за живот, чувствуя, как что-то теплое и необратимое разливается по ногам. Предательство мужа перечеркивало их прошлое. Предательство сестры отнимало у нее семью и веру в людей. Но предательство собственного тела, которое теряло самое дорогое, самое желанное – двух ее крошек, из-за шока и боли, – это было финальной, добивающей каплей. Темнота нахлынула волной милосердия, унося ее от их перекошенных лиц, полных ужаса, но не раскаяния.

Очнулась она уже в больничной палате. Первым ощущением была пустота. Не физическая – а вселенская, душевная. И только потом пришла память. И вместе с ней – осознание.

Она лежала и смотрела в белый потолок, и ее сознание, еще затуманенное лекарствами, отчаянно искало опору в прошлом. Оно прокручивало идеальные картинки: как они с Артемом выбирали обои для этой самой спальни, смеясь и споря. Как он готовил ей завтрак в постель по выходным. Как они лежали вечерами, и он говорил ей на ухо о том, как будет любить их дочек, как будет их защищать. У них было все: любовь, достаток, планы, поддержка самой близкой подруги – сестры. Это был прочный, надежный мир, построенный на фундаменте из взаимного доверия. И этот мир был не разрушен, а осквернен. Его не забрали, его опоганили. И сделала это та, кому она доверяла больше всех на свете. Маша не «оступилась». Она рассчитала. Она спланировала. Она звонила ей сладким голосом, зная, что в этот самый момент уже едет к ее мужу. Она советовала надеть что-то красивое, пока сама готовилась раздеться в ее спальне. Это было не преступление страсти. Это было хладнокровное, расчетливое уничтожение.

Артем пришел в палату, его лицо было искажено горем и виной. Он плакал, целовал ее холодные руки, клялся в вечной любви, говорил, что это ничего не значит, что это ошибка, что он с ума сошел.

– Даш, прости, я не железный, – хрипел он, рыдая у ее кровати. – Я здоровый мужик, понимаешь? Мне нужна женщина, а ты вся в беременности, я боялся тебя потревожить… Она пришла, она говорила… я не устоял…

Его оправдания добили ее окончательно. Он не железный. Ему «нужна женщина». Ее беременность, их общее чудо, оказалось для него неким неудобством. А ее сестра – «женщиной», которая «нужна». В его словах не было раскаяния за содеянное. Была жалкая попытка оправдать свою животную природу. Он не говорил «я предал тебя». Он говорил «я не устоял как мужик».

И Даша поняла, что потеряла все. Не только детей. Не только мужа и сестру. Она потеряла веру в саму ткань реальности. Любовь оказалась набором ритуалов, достаток – декорацией, а семья – ловушкой. Ее скинули на самое дно отчаяния, где не было ни света, ни надежды, только острая, мелкая пыль от рухнувшего мира и ледяная пустота внутри, на месте где уже бились два крошечных сердца.

Глава 2.

Тишина в палате была густой и звенящей. Она давила на уши, нависала тяжелым одеялом, под которым нечем было дышать. Даша лежала неподвижно, уставившись в белизну потолка, пытаясь найти хоть какую-то точку опоры в прошлом, которое всего за несколько часов превратилось из фундамента ее жизни в груду обломков.

Ее мысли упрямо возвращались к детству. К их квартире в старом доме, где пахло ванилью от бабушкиных пирогов и лекарственными травами, которые заваривала мама, чтобы укрепить их иммунитет. Их воспитывали мама и бабушка – два стойких островка в не всегда спокойном море жизни. Отец, человек порывистый и страстный, встретил другую любовь и ушел, создав новую семью. Но, к его чести, он не бросил дочерей. Он исправно помогал, приезжал на праздники, дарил подарки, и в их отношениях сохранилась спокойная, светлая привязанность. Он был тенью на периферии их жизни, но тенью надежной.

Центром вселенной были они – две женщины. Бабушка, научившая их печь песочное печенье и вышивать крестиком. Мама, с утра до ночи пропадавшая на работе, чтобы дать им хорошее образование, но всегда находившая силы выслушать школьные новости и проверить уроки. И они с Машей. Неразлучные сестры-близняшки.

Но даже тогда, в этой, казалось бы, идиллии, Даша смутно улавливала темную ниточку, тянувшуюся от сестры. Маша всегда была чуть более замкнутой, чуть более обидчивой. Если Даша приносила из школы пятерку, Машина четверка тут же становилась трагедией. «Тебе всегда все легко дается», – бросала она, хлопая дверью в комнату. Даша не понимала тогда, что ее старательность и усидчивость сестра воспринимала не как труд, а как несправедливое преимущество. Эта тихая зависть лишь усугубилась с годами. Они поступили в один институт, на одну специальность. Даша с головой ушла в учебу, проводя ночи над конспектами и проектами. Маша же искала короткие пути, предпочитая учебе тусовки и романы. И когда на последнем курсе открылась вакансия в престижной фирме, куда взяли только одного стажера с их потока, им стала Даша. Ее диплом и знание языка оказались весомее. Для Маши это стало катастрофой. Солидная зарплата сестры, ее стремительный карьерный рост, дорогие костюмы и восхищенные рассказы о работе – все это было ежедневным укором. Даша, чувствуя это, пыталась делиться: дарила ей вещи, водила в рестораны, оплачивала совместные поездки. Но чем щедрее она была, тем горше становилась желчь на дне Машиного сердца. Она видела не сестринскую заботу, а унизительную подачку.

Потом один за другим ушли их тихие гавани. Сначала уснула и не проснулась бабушка, тихо и мирно, как и жила. А спустя два года мама, сгоревшая за несколько месяцев от рака. Мир осиротел, и единственной опорой друг для друга должны были стать они.

И тут судьба, казалось, окончательно указала Маше ее место. Даша вышла замуж. Не просто за коллегу, а за Артема, сына владельца фирмы. Красивого, обаятельного, состоятельного. Их свадьба была той самой, о которой пишут в глянцевых журналах. Маша была свидетельницей, улыбалась и поздравляла, а внутри у нее все переворачивалось от черной, невыносимой зависти. Все, абсолютно все лучшее в этой жизни доставалось Даше.

Когда молодые переехали в свою новую трехкомнатную квартиру с ремонтом «под ключ» и видом на центр, Даша совершила, как ей казалось, великодушный жест. Она оставила Маше их общую, родительскую квартиру. Ту самую, где прошло их детство, где стены помнили смех и шепот сестер.

– Она твоя, – сказала тогда Даша, протягивая сестре ключи. – Наши корни. Наша память. Пусть она хранит тебя.

Маша взяла ключи. Поблагодарила. А про себя подумала, что это очередная унизительная милость. Подачка с барского стола. Ей оставили старый хлам, в то время как сама Даша наслаждалась новой, блестящей жизнью. В тот день, стоя на пороге пустеющей квартиры, она в последний раз позволила себе расплакаться. А потом вытерла слезы и пообещала себе, что однажды получит все. Не по милости, а сама. Любой ценой.

Лежа сейчас в больничной палате и глядя в бесконечную белую пустоту, Даша наконец-то сложила эти кусочки мозаики. Она увидела не внезапную слабость мужа и не минутное помутнение сестры. Она увидела долгую, холодную, многолетнюю войну, которую Маша вела против нее за ее же жизнь. И та сцена в спальне была не поражением. Это была ее победа. Пиррова, ядовитая, разрушительная, но победа. Она отняла у Даши все, что та имела. И Даша поняла, что отдала ей ключи от квартиры не как пристанища, а как плацдарма для будущего нападения.

Даша лежала в стерильной больничной тишине, которая после бурных объяснений и слез казалась еще громче. Каждый звук – скрип двери, шаги медсестры, гул холодильника – отдавался в ней пустотой. Пустотой, которая теперь была не только вокруг, но и внутри.

Артем больше не приходил. После того как его оправдания – эти жалкие, трусливые попытки свалить вину на свою «мужскую природу» и ее «беременность» – разбились о ее ледяной, безмолвный взгляд, он исчез. Присылал смс, цветы, передавал деньги через врачей. Она не читала, не принимала, не брала. Эти знаки внимания были таким же фальшивым ритуалом, как и вся их прежняя жизнь.

Мысли ее были холодны и четки, как схема предстоящей битвы. Возвращаться в ту квартиру? Войти в ту самую прихожую? Увидеть ту самую спальню? Лечь на ту самую кровать? Это было невозможно. Это было бы добровольным погружением в ад, ежесекундной пыткой. Каждая вещь, каждая комната кричала бы ей о предательстве. Тот дом умер для нее в тот миг, когда ее мир рассыпался в мелкий, острый прах. Она уже мысленно составляла список: найти риелтора, выставить квартиру на продажу, разделить счета, собрать документы для развода. Она будет делать это отстраненно, как бухгалтер, ведущий делопроизводство по банкротству чужой фирмы. Ее душа была заблокирована, и только так она могла двигаться дальше.

И вот, в один из таких дней, когда она механически ковыряла вилкой больничную овсянку, дверь в палату открылась. Даша ожидала увидеть врача или медсестру, но на пороге стояла она – Алла, жена ее отца. Даша внутренне сжалась. Отношения с Аллой Леонидовной всегда были ровными, но прохладными. Та самая ревность к прошлому отца, к памяти ее матери, всегда витала между ними незримой стеной. Алла была вежлива, но Даша чувствовала легкое напряжение, исходящее от нее всегда, когда речь заходила о «прежней» семье.

– Даша, – тихо сказала Алла Леонидовна, заходя и неуверенно останавливаясь у кровати. В ее руках был скромный букет полевых цветов и коробка дорогих конфет. – Я… мы с отцом узнали. Я не могу передать, как нам жаль.

Ее голос звучал непривычно искренне, без привычной сдержанной скованности. Видимо, масштаб трагедии был настолько чудовищным, что даже старые обиды померкли.

– Спасибо, – глухо ответила Даша, кивая на тумбочку. – Положите, пожалуйста, туда.

Алла выполнила просьбу и, помолчав, присела на краешек стула рядом.

– Как ты? – спросила она, и в ее глазах читалась не просто вежливость, а неподдельная тревога.

Даша лишь пожала плечами. Какой мог быть ответ на этот вопрос?

– Я знаю, что это глупый вопрос, – вздохнула Алла, словно поймав ее мысль. – Даша, я все знаю. Знаю, что случилось. Знаю, кто… был инициатором. – Она произнесла это с таким отвращением, что Даша впервые за долгое время почувствовала нечто похожее на родственность. – И я понимаю, что тебе некуда идти.

Она сделала паузу, собираясь с мыслями.

– Твой отец… он готов порвать всех на части. Но он мужчина, он не всегда понимает, что нужно в такой момент. А я… – она посмотрела Даше прямо в глаза, – я хоть и не родная тебе мать, и мы не были близки, но я женщина. И я знаю, что значит быть преданной. И я знаю, что значит терять.

Она говорила тихо, но уверенно.

– Я пришла сказать тебе вот что. Ты не должна возвращаться в тот дом. Ни на день. Ни на час. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя, чтобы… чтобы просто выжить. Мы с отцом хотим забрать тебя к себе. Пока ты будешь заниматься разводом, продажей квартиры, всем этим… этим кошмаром. У нас есть место. Ты будешь в безопасности.

Даша смотрела на нее, и впервые за эти дни ее глаза наполнились не болью, а изумлением. Это было последнее, чего она ожидала. Она готовилась к борьбе с миром в одиночку.

– Алла Леонидовна, я… я не знаю, что сказать. Это очень щедро, но я не хочу вас стеснять… быть обузой.

– Ты не будешь обузой, – твердо сказала Алла. – Это не предложение, почти приказ. Мы семья. И в такой момент семья должна быть вместе.

Она помолчала, а затем достала из сумки не современную электронную ключ-карту, а старомодный ключ на простом железном колечке.

– Но это еще не все, – продолжила она. – Когда ты окрепнешь, тебе нужно будет начать все сначала. С абсолютного нуля. Без воспоминаний, без призраков прошлого.

Она протянула ключ Даше. Та взяла его машинально. Он был холодным и тяжелым в руке.

– Это ключ от квартиры моих родителей, – объяснила Алла. – Они уже много лет как переехали в этот город, ближе ко мне, а эта… в соседнем городе, всего в часе езды отсюда. Небольшая, двухкомнатная, в старом, но очень уютном и тихом районе. Она пустует. Мы сдаем ее иногда, но сейчас она свободна.

Алла смотрела на Дашу с неожиданной нежностью.

– Я говорю отцу, что мы ищем арендаторов. Но на самом деле… я хочу, чтобы ты ее взяла. Переехала туда. Начни свою жизнь с чистого листа, Даша. В месте, где никто не знает ни тебя, ни твою историю. Где нет ни одного угла, который бы напоминал тебе о боли. Где ты сможешь заново научиться дышать. И, надеюсь, однажды… жить.

Даша сжимала в ладони холодный металл ключа. Он был не просто ключом от незнакомой квартиры. Это был ключ к выходу. Спасательный круг, брошенный с самого неожиданного берега. Это был шанс. Она посмотрела на Аллу, и ее глаза впервые за долгое время наполнились не слезами отчаяния, а чем-то другим – хрупкой, едва зарождающейся надеждой.

– Спасибо, – прошептала она, и это было единственное, самое главное слово, которое она могла найти. – Я… я поеду.

Глава 3.

Выход из больницы стал переходом на новое поле боя. Первые дни у отца и Аллы прошли в приглушенной атмосфере. Отец, всегда могучий и уверенный, теперь ходил тихо, и в его глазах стояла мука. Однажды вечером он не выдержал.

– Доченька… Прости меня, – его голос сорвался на шепот. – Я должен был быть ближе. Вы с сестрой росли отдельно после развода… Я не уберег. Мне так стыдно.

Даша, чувствуя вдруг жалость к нему, положила руку на его ладонь.

– Пап, ты ни при чем. Это его выбор.

Но процесс развода омрачали навязчивые попытки Артема вернуть все назад. Его звонки и смс сменились визитом к дому отца. Он стоял под дождем, мокрый и жалкий, говорил о «роковой ошибке» и «мимолетной слабости», уверяя, что порвал с Машей. Говорил о том, что это и его «дети», и что эту беду они должны пережить вместе.

Даша вышла на крыльцо и слушала его, пока в ней что-то окончательно не переключилось. Жалость и гнев сменились леденящим безразличием.

– Хватит, Артем, – сказала она тихо. – Ты не порвал с ней. Ты просто понял, что я не буду тебя прощать. Я не желаю тебе зла. Я искренне желаю тебе и Маше быть счастливыми вместе. Вы заслужили друг друга.

Он замер с открытым ртом, а ее следующие слова добили его окончательно:

– И передай моей «дорогой» сестре, что я не желаю видеть или слышать ни ее, ни тебя. Больше никогда. Вы оба для меня мертвы.

Она развернулась и вошла в дом, просто закрыв за собой дверь. Этот спокойный, окончательный жест оставил его одного под дождем – жалкого и навсегда вычеркнутого из ее жизни. После этого развод пошел быстрее. Отец Артема, прагматичный человек, предложил встречу. Разговор был холодным и деловым.

– Деление квартиры через суд затянется. Я предлагаю выкуп. Справедливую стоимость ее доли. Единоразово, – заявил он.

Даша согласилась. Это были не «отступные», это была плата за свободу. Последним шагом был поход в загс. Девушка-чиновник механически спросила:

– Фамилию Березина подтверждаете?

– Да, – твердо ответила Даша.

Когда она взяла в руки новое свидетельство о расторжении брака с графой «Фамилия после развода – Березина», она почувствовала, будто с нее сняли тяжелый, чужой плащ.

Настал день отъезда. Отец, не в силах говорить, крепко обнял ее, сунув в руку пачку денег «на первое время». Алла Леонидовна наказала звонить.

Даша села за руль своей машины и тронулась в путь. В кармане лежал тот самый ключ и листок с адресом. Дорога заняла чуть больше часа. Новый город встретил ее неярким осенним солнцем. Квартира была в «сталинке». Высокие потолки, паркет и огромные окна. Она вставила ключ в замок, повернула. Внутри пахло старым деревом и покоем. Пустые комнаты, залитые вечерним светом, ждали. Даша зашла внутрь, позволив двери закрыться за ее спиной. Она подошла к окну и посмотрела на незнакомый двор. Она достала из кармана ключ и сжала его в ладони. Он уже не был холодным. Он был просто ключом. От ее дома.

Впервые за последний месяц она сделала глубокий, полный вдох. Она была одна. Она была свободна. И она была дома. И пусть это был ее условный, временный дом. Но это был только ее дом.

Первые дни в квартире прошли в обустройстве и тишине. Даша сознательно избегала суеты. Она гуляла по незнакомым улицам, покупая простые, но качественные вещи: мягкое постельное белье, пушистый плед, несколько глиняных горшков для будущих цветов. Она создавала свое пространство – чистое, нейтральное, без следов прошлого. Каждый день был ритуалом очищения. Она мыла полы, вытирала пыль с подоконников, протирала книги на полках. Физическая усталость была благословением, она заглушала внутреннюю боль, не давая мыслям разбегаться по темным лабиринтам памяти. Но тишина была коварной. В ней всегда таилась засада. Особенно вечерами, когда за окном гас свет и город затихал. Именно тогда, в абсолютной тишине, из самого нутра поднималось то, что она так старательно заглушала днем.

Однажды, перебирая бумаги из больницы, она наткнулась на выписку. Сухие, безличные строчки медицинского заключения: «…выкидыш в результате острого психоэмоционального стресса…» А дальше в памяти всплыли слова врача, женщины лет пятидесяти с усталыми, но добрыми глазами, которая держала ее за руку перед выпиской:

– Даша, вам нужно время, чтобы восстановиться. И физически, и морально. То, что случилось – это огромная трагедия, и вам нужно позволить себе ее пережить. Но вы должны знать главное: с медицинской точки зрения препятствий к тому, чтобы снова стать матерью, нет. Вы сможете. Вы обязательно сможете. Ваше тело справилось с ударом, оно выжило. Оно запомнило это. И оно ждет того дня, когда вы будете готовы подарить ему новую жизнь. Это самое главное. Все остальное – в ваших руках и во времени.

Тогда, оглушенная горем, она почти не слышала этих слов. Они были просто белым шумом, фоном к ее агонии. Но сейчас, в тишине нового дома, они прозвучали с новой, оглушительной силой. «Вы сможете. Это самое главное». Она опустилась на стул у окна, сжимая в руках тот листок. Стать матерью. Снова. Мысль была одновременно пугающей и единственной, в которой теплился крошечный лучик. Лучик, который проникал на дно отчаяния… Вы сможете? Для кого? Ради себя. Только ради себя и той новой жизни, которая, возможно, однажды доверится ей снова. Это будет ее собственный, независимый выбор. Ее тихая, личная победа над тем хаосом, что устроили другие.

Даша всеми силами старалась не плакать. Она сжимала кулаки, глотала ком в горле, глубоко дышала. Она говорила себе, что слезы – это роскошь, которую она не может себе позволить, что они размягчат ту стальную броню, которую она с таким трудом выковала вокруг своего сердца, чтобы выжить. Она не должна плакать о своей судьбе. Слезы означали слабость. А слабость означала смерть. Но иногда, в тишине квартиры и полном одиночестве, на нее накатывало. Это было не рыдание, не истерика. Это было тихое, беззвучное истечение. Слезы текли сами по себе, без ее участия, горячими ручейками по щекам и капая на грудь. Она сидела неподвижно, уставившись в стену, и просто позволяла им течь. В эти минуты она оплакивала своих нерожденных девочек-ангелочков, себя прежнюю – наивную, верящую в любовь и справедливость, ту Дашу, которая умерла в тот день в больнице вместе со своими детьми.

А потом, когда волна отступала, она вытирала лицо, делала еще один глоток холодного чая и возвращалась к своим делам. К жизни. Потому что врач сказала, что она сможет. И это было самое главное. Ради этой возможности, ради какой-то другой, пока неведомой жизни в будущем, она должна была собрать свои осколки по одному и склеить себя заново. Молча. Терпеливо. В одиночестве.

Однажды утром, за чашкой кофе, она достала ноутбук. Пришло время. Она создала новый email – без упоминания старой фамилии мужа. Затем последовала регистрация на профессиональных платформах. Профильные сайты для фрилансеров. Она тщательно заполнила профиль, сделала акцент на опыте работы в серьезном бизнесе и знании специфической лексики. Она не стала брать первые попавшиеся заказы за копейки, а выбрала несколько солидных предложений по переводу финансовых отчетов. Она настроила фильтры: «удаленная работа», «английский язык», «менеджер». Отправила несколько откликов на вакансии «Менеджер по работе с иностранными клиентами» и «Ассистент руководителя со знанием английского». Поначалу были тишина и отказы. Но она не отступала. Через неделю пришел первый ответ на ее заявку на фриланс-бирже. Небольшой заказ на перевод контракта. Она сделала его безупречно и быстро. Затем раздался звонок. Молодой женский голос представился рекрутером из одной IT-компании, которая искала удаленного сотрудника для коммуникации с партнерами из США.