Немолодая для дракона

Опять я пыталась заглянуть в будущее и видела туман перед глазами. Никаких идей, никаких мыслей, кроме тревожных и гнетущих.

Я взяла платье, вышла в холл. Направилась к парадной двери. Сердце колотилось не от страха, а от… облегчения. Свобода была так близко! Даже если эта свобода – улица, подворотня, ночлежка… это всё равно мой выбор.

“Платье можно продать!”, – подумала я. – “И вообще! Можно попросить деньги у дворецкого! За пение! Мол, так и так. В связи с обстоятельствами непреодолимой силы и наглости, мне сейчас не помешает маленькая награда!”.

Мне кажется, это было бы правильно.

Но что потом?

Я снова присмотрелась к будущему, мысленно сжимая в руках деньги.

И снова туман. Холодный, пронизывающий, пустой.

“Но ведь ты сказала, что ты это сделала от души!”, – спорило внутри меня что-то. – “Бесплатно! Ты сказала свое слово. Разве можешь ты после этого просить деньги?”.

Парадокс.

Я уже тянулась к массивной дверной ручке…

И тут…

– Мадам! – раздался голос, полный искреннего, почти театрального ужаса.

Амбросс материализовался из-за колонны, как призрак, специализирующийся на спасении дам от собственных решений. В руках у него – поднос с чашкой чая и… свежей газетой.

– Куда вы? – спросил он, мягко, но уверенно вставая между мной и дверью. Его лицо выражало такую тревогу, будто я собиралась прыгнуть в кипящий котёл.

Глава 16

– К родственникам, – сказала я, стараясь, чтобы мой хрип звучал как можно более решительно.

– О, мадам, умоляю вас, подождите! – воскликнул он, тыча пальцем в газету. – Только что вышел свежий номер «Столичного Вестника»! Посмотрите! – Он развернул газету. – «Срочно: Мост через реку Сильвервейн закрыт на ремонт до дальнейшего уведомления! Все экипажи, следующие в восточном направлении, просят найти альтернативные маршруты!»

Я прищурилась. На газете была дата… вчерашняя.

– Амбросс, – сказала я, – это вчерашняя газета.

– Ах, простите, мадам! – Он ловко подменил газету на другую. – Вот, сегодняшняя! Видите? «Неожиданный ураган обрушился на восточные предместья! Деревья падают, дороги размыты! Гражданам настоятельно рекомендуется не покидать дома!»

– Мои родственники живут в западном предместье, – ответила я.

– О, тогда еще хуже! – ужаснулся Амбросс. – Ураган движется прямо туда!

Я посмотрела на окно. За стеклом – ясное, спокойное утро. Ни облачка. Ни ветерка. Птицы поют, как ни в чём не бывало.

– Амбросс, – сказала я, – на улице полный штиль.

– Да, мадам, – кивнул он, совершенно не смутившись. – Но метеомаги предупреждают: это затишье перед бурей! Самое коварное! Ураган может налететь в любой момент! Прямо на вас! Представьте: вы в карете, а тут – ууууу – и вас уносит в неизвестном направлении! Это же опасно!

Он смотрел на меня такими искренними, заботливыми глазами, что мне захотелось расхохотаться. Или заплакать. Или и то, и другое.

– Амбросс, – сказала я, – я не верю ни в ураган, ни в ремонт моста.

– А вы верьте в мою заботу о вашем благополучии, мадам? – воскликнул он. – Я просто не могу позволить вам выйти на улицу в таком состоянии! Вы только что пережили… эээ… эмоциональное потрясение! Вам нужен отдых! Чай! Комфорт! Ещё один день! Один! Что вам стоит? К тому же ураган может начаться в любой момент!

Он протянул мне чашку чая. Тёплую. Ароматную. С ложечкой мёда.

Я посмотрела на чай. Потом на Амбросса. Потом на дверь.

«Один день. Что тебе стоит? — подумала я. – Может, за это время ты придумаешь, куда идти. Или… может, Эмма снова придёт. И скажет что-то важное. Что-то, что заставит её отца… поверить».

Мысль о том, что я нужна маленькой девочке и при этом пытаюсь сбежать, устыдила меня.

Но тут же я поборола чувство стыда.

Я всегда старалась помочь людям. И вот чем обернулась моя помощь!

Может, если бы я сидела дома, делала вид, как подобает приличной жене, что в душе не “бубу”, где мой муж, не пыталась кого-то спасти, все было бы иначе?

Я бы сейчас лихорадочно не соображала, кого берут в горничные, сколько платят в трактире за уборку и почем нынче комната в ночлежке?

– Ладно, – сдалась я, взяв чашку. – Один день. Но если завтра будет “внезапное извержение вулкана” – я уйду, даже если мне придётся плыть через реку лавы вброд.

– Договорились, мадам! – просиял Амбросс. – А теперь – в вашу комнату! Чай лучше пить в уединении и покое! Поверьте опытному чаеведу!

Глава 17

Я вернулась в свою роскошную камеру. Амбросс поставил чай на столик и, кланяясь, исчез, оставив меня наедине с моими мыслями и вчерашней газетой.

Я села в кресло. Попила чай. Он был… хорош. Уютный. Успокаивающий.

«Я в ловушке, – подумала я. – Но… приятной ловушке. И я сама в неё вошла».

Я смотрела в окно. Думала о Реджинальде. О леди Эштон. О своём потерянном голосе. О пустом взгляде Ассандра Эштона.

И тут дверь тихонько открылась.

Вошла молодая горничная. Лет восемнадцати. Лицо заплаканное, глаза красные, нос – как у кролика после снежной бури.

Она несла поднос с фруктами, но руки её дрожали так, что яблоки подпрыгивали.

– Что случилось? – спросила я, забыв про свой хрип.

Она вздрогнула от ужасного звука моего голоса, как будто только сейчас заметила, что я в комнате. Согласна! Звучит неожиданно. Вроде бы симпатичная сорокалетняя женщина, а голос как у инфернальной твари, ниспосланной миру за его грехи.

– Н-ничего, мадам! – быстро сказала девушка, опуская глаза. – Просто… пыль в глаз попала!

– Не ври, – сказала я мягко. – Я же вижу. Ты чуть не плачешь. Расскажи. Может, я смогу помочь?

Сейчас мне хотелось отплатить этому дому за его гостеприимство.

Она замялась. Потом, не выдержав, бросила поднос на стол (яблоки покатились по ковру) и разрыдалась.

– Он… он меня бросил, мадам! – всхлипнула она, словно ее прорвало.

Бедная девочка словно ждала того, кто проявит к ней сочувствие.

И остановиться уже не могла.

– Мой Том! Говорил, что любит, что свадьба в июне… А теперь… теперь он уезжает с торговцем в дальние земли! Говорит, что я… слишком скучная! Клуша – домоседка… Что ему нужны… приключения! Теперь надо мной все смеются… Все знали, что будет свадьба… Готовились… У меня даже платье было пошито… – задыхаясь шептала она, растирая слезы по лицу.

Вот это было обидно вдвойне! Не к женщине ушел! А просто ушел!

Бедняжка рыдала, уткнувшись в передник. Я встала, подошла к ней. Не знала, что сказать. Как утешить. Я ведь сама была разбита. Сама потеряла всё.

Я понимала, что этот Том был важен для нее.

Я просто… взяла её за руку.

– Вернется твой Том спустя какое-то время, больной, нищий, убогий, с простреленным коленом, – утешала я. – А ты уже будешь замужем. Он к тебе, а ты ему рукой помашешь и скажешь: “Спасибо, Том! Если бы ты меня не бросил, то я бы никогда не встретила другого! И не была бы счастлива!”.

“И че? Тебе такой совет помог бы?” – съехидничала я мысленно.

“Да ладно, ей даже двадцати нет. А тебе уже сорок! Разница есть! Молодой проще и замуж выйти снова, и счастье обрести… А кто посмотрит на сорокалетнюю нищую женщину с голосом как у адской твари?”.

И в этот момент…

БАХ.

Как будто кто-то включил телевизор прямо в моей голове.

Глава 18

Я почувствовала её. Её боль – как острый, холодный нож в моё собственное сердце. Мои пальцы онемели, а в висках застучало, будто я вдыхала её отчаяние вместе с воздухом.

Её стыд – как тяжёлое одеяло, которым хочется накрыться и исчезнуть.

Её страх – что она никому не нужна, что она… недостаточно хороша.

Это было не моё. Это было её. И я это… вобрала в себя. Как губка.

Я не знала, как это работает. Я просто… была рядом.

Секунда. Другая.

Горничная… перестала плакать.

Она медленно подняла на меня глаза. Глаза – сухие. Спокойные. Почти… счастливые.

– Как вы это сделали? – прошептала она, с изумлением глядя на меня.

– Что сделала? – удивилась я.

– Вы… словно забрали мою боль! – сказала она. – Прямо сейчас! Я… я чувствую себя… легче! Как будто… как будто всё не так уж и плохо!

Я посмотрела на свою руку. На её руку. Ничего не изменилось. Ни света, ни вспышек. Только… тепло.

«О боже, – подумала я. – А что, если… Дар не умер? Он… переехал. Из горла – в ладони. Такое ведь может быть?”.

Я улыбнулась горничной. Но сама почувствовала, как насторожилась.

– Просто… не сдавайся, – сказала я, но думала не о Томе, а о своем даре. – У тебя еще вся жизнь впереди! И счастье скоро улыбнется!

Она кивнула, улыбнулась в ответ и, собрав яблоки, вышла, гордо подняв голову.

Я осталась одна.

И впервые за это время… не чувствовала себя беспомощной.

“Может, я и не птичка без песни, – подумала я, глядя на свою ладонь. – Может, я – руки, которые могут держать других, пока они падают”

Тихий стук в дверь застал меня за чтением вчерашней газеты – той самой, с «ураганом», который так и не налетел. Я уже начала подозревать, что Амбросс просто коллекционирует отговорки, как Реджинальд – редкие манускрипты.

– Войдите, – хрипло сказала я, откладывая газету.

Дверь открылась… и закрылась. Никого не было.

Но воздух в комнате изменился. Стал мягче. Теплее. И пахнул… детством. Свежескошенной травой и ванильными пряниками.

Я подняла глаза.

Она стояла у окна. Эмма. Её полупрозрачная фигура слегка светилась в лучах заходящего солнца. Но сегодня в её фиалковых глазах не было спокойного любопытства. Была… боль. Глубокая, почти физическая.

– Ты снова пришла, – прошептала я, не вставая. – Что случилось?

Она обернулась. Её маленькое лицо было напряжённым.

– Скажи ему ещё раз, – прошелестел её голос прямо в моей голове. – Скажи папе… что я люблю его. Очень-очень. И что… мне больно смотреть, как он страдает.

Я вздохнула. Горло неприятно сжалось при мысли о его пустом, холодном взгляде.

– Эмма… Я говорила ему. Он… не поверил. Он думает, что я… издеваюсь. Что я лгу. Что я использую твоё имя, чтобы… не знаю, чтобы что? Чтобы получить комнату и чай? – Я горько усмехнулась. – Он считает, что если ты хочешь с ним поговорить – ты сама бы пришла. К нему. Лично.

– Я не могу! – вдруг вскрикнула она, и её голос зазвенел, как хрустальный колокольчик, разбитый о камень. – Если я приду… он меня не отпустит! Никогда! Он будет держать меня… и станет ещё грустнее! Ему нужно… отпустить. Понимаешь? Отпустить!

Она сжала кулачки. Её маленькие плечи задрожали. Она выглядела такой хрупкой, такой потерянной.

– Почему? – спросила я мягко. – Почему он не должен держать тебя? Ты же его дочь. Он тебя любит.

Глава 19

– Любовь… не всегда лечит, – прошептала она. – Иногда она… душит. Как пальцы на горле. Только медленнее. Тише.

Я замерла. Её слова ударили точно в сердце. Я знала, о чём она говорит. Я жила в такой любви двадцать лет.

– Хорошо, – сказала я, решившись. – Я поговорю с ним снова. Но… мне нужно что-то. Что-то, что заставит его поверить. Что-то, что знает только он… и ты. Секрет. Маленький, личный. Такой, что если я его скажу – он поймёт, что я не могу врать. Что это… только от тебя.

Эмма задумалась. Её глаза стали огромными, как будто она заглядывала вглубь своих воспоминаний. Губы шевелились, будто она что-то повторяла про себя.

– Есть… – начала она, и в её голосе появилась искорка надежды. – Есть одна вещь, которую…

И тут – стук.

Настоящий, громкий, деревянный стук в дверь.

– Мадам! Обед! – раздался голос Амбросса.

Эмма исчезла. Просто растворилась в воздухе, как дым. Осталось лишь лёгкое свечение и ощущение, что она где-то рядом. Спряталась от посторонних глаз.

– Войдите! – крикнула я, чувствуя, как сердце бешено колотится.

Дверь открылась. Амбросс вкатил столик с серебряными колпаками, от которых шёл дразнящий аромат жареной птицы и свежего хлеба.

– Надеюсь, вы проголодались, мадам, – сказал он, расставляя тарелки. – Сегодня у нас куропатка под соусом из диких ягод и… о да! Пирожные с заварным кремом! Как раз для… эээ… поднятия настроения!

Я смотрела на него. Потом – на окно. За стеклом – ни облачка. Ни ветерка. Идеальный вечер.

– Амбросс, – спросила я, стараясь, чтобы мой хрип звучал как можно более невинно, – а ураган-то так и не пришёл?

Дворецкий замер, держа в руках салфетку. Потом медленно, с достоинством, обернулся ко мне.

– Мадам, – сказал он, глядя мне прямо в глаза, – вы же знаете, как это бывает с дождём. Стоит только выйти из дома без зонта… как небо сразу открывается! Так и с ураганом. Стоит только вам решить уехать… и он тут как тут! Это закон природы. И магии. В равной степени.

Он кивнул, как будто этим всё было сказано.

– А ещё, мадам, – добавил он, понижая голос до заговорщического шёпота, – я принёс вам яблочный компот. Говорят, он помогает… эээ… восстанавливать силы. И голос. Особенно если пить его… в тишине. И без поспешных решений об отъезде. Но только если в этот момент вы не думаете о поспешном отъезде! Это важно! Маги рекомендуют!

Я не смогла сдержать улыбки, видя двухлитровый графин с компотом.

– Спасибо, Амбросс. Вы… незаменимы. Вы просто сокровище, а не дворецкий. Уж поверьте, я видела многих. Но ваша преданность семье… это нечто!

– Это моя работа, мадам, – скромно ответил он и, поклонившись, вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

Я сидела, глядя на стол, накрытый для одного. Вкусно пахло. Уютно. Но мне не хотелось есть. Мне хотелось… дождаться ответа.

И я не ошиблась.

Глава 20

Через минуту, когда шаги Амбросса затихли в коридоре, воздух снова задрожал. И Эмма появилась. Она стояла посреди комнаты, как маленькая фея, и смотрела на меня с такой серьёзностью, будто от её слов зависела судьба мира.

– Пещера Улиток, – прошептала она. – Скажи ему… «Тайная Пещера Улиток». Он поймёт. Он… единственный, кто знает.

– Пещера Улиток? – переспросила я, чувствуя, как по спине пробегает мурашками. – Что это? Где это?

– Под старым дубом, – улыбнулась она, и в её улыбке впервые за всё время мелькнула искорка детской шалости. – Мы с папой… построили её. Из веток. И камней. И туда… запускали улиток. Смотрели, как они ползут. Это было… наше. Только наше.

Она посмотрела на меня. Её глаза светились.

– Скажи ему это. И он… поверит. Должен поверить. А компот очень вкусный… Я его любила…

Она начала растворяться, как туман на солнце. А у меня как ножом по сердцу ее слова: «Я его любила!». Мне хотелось взять судьбу за грудки, встряхнуть ее, а потом отвесить пощечину, как леди Эштон. «Ты зачем отнимаешь самое дорогое?! Чем тебе ребенок помешал?! Вон сколько преступников бегают и хоть бы хны! Их иди и убивай!».

Но я понимала, что такого никогда не будет.

– Пожалуйста… – донёсся её голос, уже почти неслышный. – Скажи ему… что я люблю его. И… что я свободна. Пусть и он… будет свободен.

И Эмма исчезла.

Я осталась одна. С обедом. С компотом. И с фразой, которая звучала в моей голове, как заклинание:

«Тайная Пещера Улиток».

Я встала. Подошла к окну. Посмотрела на сад. На старый, огромный дуб, чьи ветви тянулись к небу, как руки, просящие о чём-то.

– Ладно, Эмма, – прохрипела я. – Попробуем. Ради тебя. И ради… его свободы.

Я не знала, что это за «Пещера Улиток». Но я знала одно: если я скажу эти слова лорду Эштону – его мир перевернётся. И, возможно, что-то в его сердце изменится? Он поймёт, что дочь не бросила его, не исчезла. Что ему придётся отпустить ее на какое-то время, а потом однажды они снова будут вместе…

От этих мыслей у меня защипало в глазах. Думать о таком было невыносимо грустно.

Я глубоко вздохнула. Взяла себя в руки.

Пора идти к дракону. И говорить с ним… на языке его дочери.

Глава 21

Я постучала. Тихо. Почти неслышно.

– Войдите, – донёсся голос лорда Эштона. Хриплый. Усталый. Но – живой. Вчера он просто молчал. Сегодня – ответил. И это дало мне надежду.

Я вошла, стараясь не шуметь. Не нарушать сакральную тишину.

Хозяин сидел в том же кресле. Всё так же красивый. Всё так же трагичный. Но… что-то изменилось. Он не гладил куклу. Он держал её на коленях, как святыню, но его руки были сжаты в кулаки. На одном поблескивал перстень. На другом… чешуя. Не полностью, как вчера, а лишь лёгкий, мерцающий узор на костяшках пальцев. Как будто боль пыталась вырваться наружу. А он не позволял ей этого сделать.

Лорд Эштон поднял на меня взгляд. Не пустой. Не презрительный. Напряжённый. Осторожный. Как будто он ждал… чего-то.

– Что вам нужно? – спросил он. Голос – твёрдый, но без вчерашней ледяной жестокости.

Я сделала шаг вперёд. Сердце колотилось. Горло сжимало. Я собрала всю свою храбрость. Всю боль. Всю надежду.

– Я… снова видела вашу дочь, – сказала я своим хриплым, ужасным голосом. – Прошлой ночью.

Ассандр не отвёл взгляд. Не отвернулся. Он просто… напрягся. Его пальцы сжали куклу чуть сильнее.

– Я уже говорил вам… – медленно начал он, но я перебила его. Тихо. Уверенно. Его глаза опустились на куклу. – Может, прекратите…

– Она просила передать вам… кое-что. То, что знает только она… и вы.

Он замер. Его дыхание стало чуть чаще. В глазах – не гнев, не недоверие. Страх. Глубокий, животный страх.

– Что? – прошептал Ассандр. Почти неслышно.

Я сделала ещё шаг. Я стояла теперь совсем близко. Я видела каждую тень на его лице. Каждую трещину в его броне.

– Тайная Пещера Улиток, – произнесла я. Чётко. Ясно. Без запинки.

Тишина.

Тишина, которая длилась вечность.

И вдруг…

Он вскочил.

Не как дракон. Не как чудовище. Как человек, которого ударили в самое сердце.

Хозяин схватил меня за руку. Не больно. Не грубо. Но крепко. Его пальцы, частично покрытые чешуёй, были горячими. Дрожащими.

– Откуда вы это знаете?! – прошипел он, и в его голосе была не ярость, а ужас. – Это… это невозможно! Это знали только мы! Только я… и она! Никто больше! Никогда!

Он смотрел на меня. Не как на врага. Не как на лжеца. А как на… чудо. На последнюю нить, связывающую его с тем, что он потерял.

Я не испугалась. Я смотрела ему прямо в глаза. В эти фиалковые бездны, полные боли и… надежды.

– Она сказала мне, – прошептала я, запнувшись. – Она сказала: «Скажи папе… что я люблю его. И… что я свободна. Пусть и он… будет свободен».

Он отпустил мою руку. Отшатнулся. Как будто обжёгся.

Лорд Эштон повернулся к окну. Его плечи задрожали. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели. Чешуя на его руке вспыхнула, стала ярче, плотнее.

И тогда… он заплакал.

Глава 22

Не громко. Не театрально. Тихо. Беззвучно. Слёзы катились по его щекам, оставляя на коже блестящие следы. Его широкие плечи сотрясались, а я не знала, что делать. Он не пытался скрыть слезы. Не пытался сдержаться. Он просто… плакал. Как ребёнок, который потерял самое дорогое.

Я стояла. Молчала. Я не знала, что делать. Подойти? Обнять? Уйти? Я просто… была рядом.

Через минуту он обернулся. Его лицо было мокрым. Глаза – красными. Но… живыми. По-настоящему живыми.

– Она… она действительно приходит к вам? – спросил он, голос дрожал. – Эмма… счастлива?

– Да, – сказала я. – Она… светится. Она любит вас. Очень. И она… хочет, чтобы вы отпустили её. И… отпустили себя.

Он кивнул. Медленно. С трудом.

– Я… не могу, – прошептал он, глядя мне в глаза. – Я не могу её отпустить. Если я отпущу… она исчезнет. Навсегда. И я… останусь один. Совсем один.

– Вы не один, – сказала я, и в моём голосе была не жалость, а сила. – Я здесь. Я… слышу её. Я… передаю её слова. Я… помогу вам ее отпустить. Если вы позволите.

Лорд Эштон посмотрел на меня. Долго. Внимательно. Как будто впервые увидел меня. Не как инструмент. Не как лгунью. А как… человека. Женщину, которая прошла через ад и всё ещё стоит на ногах. И к тому же снова пытается помочь другим. Вот я мазохистка! Сама себе удивляюсь!

– Почему? – спросил он. – Почему вы… делаете это? После всего… после того, как я… выгнал вас?

Я улыбнулась. Моя улыбка и хрипловатый смех, как у старой пепельницы.

– Потому что… я тоже потеряла всё, – сказала я. – И я знаю, как это… больно. И я знаю… что иногда… нужно просто… протянуть руку.

Он не ответил. Он просто кивнул. Ещё раз.

– Оставайтесь, – сказал он. Тихо. Но твёрдо. – Оставайтесь здесь. Пока… пока она приходит к вам. Пока… вы можете говорить с ней.

Это не было приказом. Это была… просьба. Просьба сломленного человека.

Я кивнула.

– Хорошо, – сказала я. – Я останусь.

Он снова повернулся к окну. Слёзы уже не лились, но следы остались. Он смотрел в сад. На старый дуб.

– Под тем дубом… – прошептал он, будто сам себе, – …мы построили её. Из веток. И камней. Мы запускали туда улиток… и смотрели, как они ползут. Она смеялась… так громко… так счастливо… Странно, но улитки были ей куда интересней дорогих кукол, от которых ломилась детская.

Он замолчал. Закрыл глаза.

Я молчала. Я не нарушала его воспоминания. Я просто… была.

– Я вам больше не нужна? – спросила я, глядя на лорда Эштона, погружённого в собственные мысли. – Я могу идти?

– Да, – произнёс лорд Эштон.

И я вышла за дверь. Получилось! У меня получилось! Ещё одно доброе дело…

Глава 23. Дракон

Она ушла.

Та женщина. Аннабель. С её хриплым голосом и глазами, полными такой боли, что мне хотелось отвернуться. Или… обнять. Я не знал, что хуже.

Я сидел. Держал куклу. Мою последнюю связь с Эммой. С тем, что было до. До тишины. До пустоты. До этого проклятого дома, который стал моей гробницей.

«Я не верю», – сказал я ей. Жёстко. Окончательно. Как будто это могло защитить меня. Как будто моё недоверие могло остановить боль.

Но боль не остановилась.

Она вернулась. В тот же миг. Как только дверь за ней закрылась. Она вползла в грудь, холодная, липкая, как тень. И зашевелилась.

«Скажи моему папе, что я люблю его… Чтобы он так не плакал… Пожалуйста…»

Эти слова… они звучали в моей голове. Не как голос Аннабель. А как… её. Моей Эммы. Её интонация. Её манера растягивать слово «папа». Её «пожалуйста», которое всегда звучало как мольба и приказ одновременно.

Я сжал куклу так, что фарфор хрустнул. Чешуя на моей руке вспыхнула, ответив на внутренний крик. Знак моей проклятой силы, которая не смогла защитить мою дочь.

«Она бы явилась ко мне. Не к… вам».

Я соврал. Я хотел верить, что соврал. Но… я знал. Глубоко внутри, в том месте, где ещё теплилась искра жизни, я знал. Эмма была слишком хрупкой, чтобы являться мне. Слишком чистой. Моя боль… она была бы для неё как яд. Она бы растворилась в ней, как сахар в горячем чае.

Она выбрала её. Аннабель. Женщину с разбитым горлом. Женщину, которую я выгнал. Женщину, которую я назвал лжецом.

Почему?

Потому что Аннабель… не боится боли. Она живёт ею. Я видел это, когда она пела. Она не просто дарила свет – она впитывала тьму. Она брала мою боль… и делала её своей. Это было… безумие. И отвага. И… красота.

Я ненавидел её за это. За то, что она смогла то, что не смог я. За то, что она выжила. А я… я просто… существую.

– Вон из моего дома. Вы оба, – прошептал я, вспоминая, как кричал это своей жене и её любовнику. Как смотрел на их испуганные лица. Как чувствовал… власть. Власть, которую я потерял в тот день, когда Эмма перестала дышать.

Я встал. Подошёл к окну. Посмотрел в сад. На старый дуб. Там, под его корнями, была наша «Тайная Пещера Улиток». Мы строили её вместе. Я – отец. Она – архитектор. Мы запускали туда улиток и часами наблюдали, как они ползут, оставляя за собой серебристые следы. Она смеялась. Громко. Беззаботно. Её смех был… моим миром.

Теперь там только тишина. И моя тень, растянувшаяся по земле, как пятно вины.

Я услышал шаги в коридоре. Лёгкие. Нерешительные. Я знал, что это она. Аннабель. Она шла сюда. Снова. Зачем? Чтобы снова лгать? Чтобы снова мучить меня её… присутствием?

Глава 24. Дракон

Я сел обратно в кресло. Сжал кулаки. Пусть придёт. Я выслушаю. И снова выгоню. Я должен её выгнать. Потому что если я поверю… если я позволю себе поверить, что Эмма… живёт… где-то там, в этом мире теней… то я сломаюсь окончательно. Я не смогу её отпустить. Я буду цепляться за каждое её слово, за каждое появление… как утопающий. И я утащу её с собой. В эту бездну.