Жизнь в режиме отладки 2

Глава 2: Гриф «Секретно»

Утро вторника встретило меня не мягким рассветом, а состоянием предельной, звенящей концентрации.

Сон был коротким, но на удивление продуктивным. Казалось, мой мозг, получив наконец-то достойную пищу, всю ночь переваривал ее, строя и отбрасывая гипотезы с лихорадочной скоростью.

Выходя из квартиры, я инстинктивно притормозил.

На лестничной площадке, как и почти каждое утро, стоял Петрович, наполняя воздух едким дымом дешевых сигарет. Когда я с ним пересекался, наш утренний ритуал включал в себя его громогласное, по-свойски дружелюбное приветствие и пару замечаний о моей «сидячей» работе. Но сегодня у меня не было ни времени, ни желания на этот социальный танец.

Я замер у двери, прислушиваясь. Шаги, кашель, чирканье зажигалки. Я дождался момента, когда он отвернулся к окну и бесшумной тенью выскользнул из квартиры, на секунду задержав дыхание, чтобы не вдыхать этот запах обыденности. Я проскользнул мимо, незамеченный. Это была маленькая, но важная победа. Я оставался в своем мире, не позволяя внешнему шуму его нарушить.

Поездка на метро прошла как в вакууме.

Я не доставал наушники. Музыка была бы сейчас лишней. Я просто смотрел на мелькающие огни за окном вагона, но не видел их. Перед моим внутренним взором стояли другие картины: расходящиеся круги «Странника» на карте города, сложные, витиеватые схемы энергопотоков, которые мне еще только предстояло расшифровать. Каждый инцидент, каждый сбой, каждая жалоба в полицейских рапортах – все это были не просто данные. Это были ноты. И я должен был сложить из них мелодию.

В СИАПе царила привычная рабочая атмосфера. Толик ворчал на свою базу данных, Игнатьич с видом алхимика, познавшего тайну мироздания, чертил на ватмане какие-то мандалы, а Людмила Аркадьевна, несокрушимая, как скала, шуршала бумагами. Я кивнул им в знак приветствия и рухнул в свое кресло. Никакого кофе, никаких предисловий. Только работа.

Я погрузился в архив проекта «Реконструкция».

Это был океан информации. Гигабайты данных, накопленных за десятилетия. Я начал с малого – построил временную шкалу всех крупных и мелких инцидентов. Технические сбои, скачки напряжения, необъяснимые отключения. Затем я начал накладывать на эту шкалу данные по энергопотреблению разных отделов, ища корреляцию.

Работа шла медленно, но уверенно.

Это было похоже на просеивание тонн песка в поисках крупиц золота.

Постепенно начала вырисовываться закономерность. Большинство самых странных, самых необъяснимых сбоев в разных частях НИИ удивительным образом совпадали по времени с пиковыми нагрузками на установки в нескольких конкретных лабораториях. ОКХ и АТ, как я и подозревал. Отдел Прикладной Биофизики. Даже некоторые логи из лабораторий ОГАЗ и ХГ показывали странную синхронизацию. Но все это были косвенные улики, предположения.

Чтобы доказать что-либо, мне нужны были исходные данные, исторические записи работы самого первого, старого измерительного комплекса, который, по слухам, установили еще основатели института. Где-то там, в самых старых и запыленных архивах, должен был быть ключ.

Я начал поиск.

Внутренняя сеть НИИ была лабиринтом, но лабиринтом логичным. Используя свой доступ, я смог отследить ссылки, зависимости, архивные копии. И я нашел его. Файловый архив с лаконичным названием «Наследие-1». Сердце забилось чаще. Это было оно. Я чувствовал это. Это был первоисточник, из которого черпали данные все последующие системы.

Я кликнул по иконке архива, предвкушая, как сейчас передо мной откроется сокровищница. Но вместо списка файлов на экране появилось короткое, бездушное системное сообщение.

«ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН. ТРЕБУЕТСЯ ВЫСШИЙ ГРИФ ДОПУСКА. ПРОТОКОЛ „СЕКРЕТНО-1А“.»

Я уставился на надпись.

Высший гриф допуска. Мой второй уровень, которым я так гордился еще в пятницу, здесь был бессилен.

Я был как мальчишка, который подобрал ключ от сарая, но обнаружил, что за ним находится бронированная дверь банковского хранилища.

Я попробовал несколько стандартных обходных путей, скорее по привычке, чем в надежде на успех. Система, разумеется, даже не отреагировала. Это была не просто техническая защита. Это была стена. Стена, возведенная основателями, чтобы скрыть свои самые главные тайны.

***

Я откинулся на спинку кресла, глядя на непробиваемую стену системного сообщения.

Тупик. Чистый, цифровой, абсолютный тупик. Я мог до бесконечности анализировать имеющиеся у меня данные, строить самые изящные корреляции, но без доступа к историческим архивам «Наследия» это все было лишь гаданием на кофейной гуще. Я нащупал эпицентр землетрясения, но не мог заглянуть в самые недра, чтобы понять, что же на самом деле движет тектоническими плитами этого мира.

Оставался только один вариант. Пойти к Орлову.

Признать свое поражение перед протоколами безопасности и запросить помощь.

Это было неприятно. Это было похоже на то, чтобы прийти к учителю и сказать: «Я не могу решить задачу, потому что вы не дали мне все условия». Но другого пути не было. Я был не просто исполнителем, я был его «неофициальным агентом», и он должен был знать, что его агент уперся в стену, которую ему в одиночку не сломать.

Я поднялся, размял затекшие плечи и вышел из относительного уюта нашего кабинета.

Коридоры НИИ жили своей обычной, странной жизнью. Из-за одной двери доносилось низкое гудение, от которого вибрировал пол. Из-за другой – пахло озоном и чем-то неуловимо-сладким. Мимо прошел техник, кативший тележку с каким-то сложным прибором, похожим на гибрид пылесоса и лазерной пушки из старого фантастического фильма. Я кивнул ему, он кивнул в ответ. Я уже становился частью этого пейзажа.

И тут я увидел ее.

Алиса. Она стояла у окна в дальнем конце коридора и оживленно спорила с каким-то парнем из ее отдела. Я узнал его – тот самый Витя, которого она пыталась переубедить в день моей первой экскурсии.

Они не флиртовали, не смеялись. Они работали.

Парень размахивал руками, тыча пальцем в экран планшета, который держал в руке. Алиса, нахмурившись, что-то быстро отвечала, ее волосы, собранные в небрежный пучок, горели огнем в луче света, падавшем из окна. Я слышал обрывки фраз: «…резонансная стабильность поля падает…», «…но коэффициент затухания гармоник…», «…если мы изменим частоту модуляции…».

И в этот момент мой мозг, против воли, провел параллель. Я вспомнил ту случайную встречу у метро.

Маша и ее коуч Василий. Та же сцена: двое, парень и девушка, увлеченно разговаривают.

Но как же по-разному это выглядело. Там была поза, наигранный интерес, поверхностные фразы о «энергетических потоках», за которыми чувствовалась пустота. Здесь же… здесь была жизнь. Здесь была страсть. Страсть к знанию, к решению невыполнимой задачи. В глазах Алисы и этого парня горел тот же огонь, который я чувствовал в себе, когда смотрел на свои графики.

Это был диалог двух настоящих, увлеченных своим делом людей, двух мастеров, обсуждающих тонкости своего ремесла.

И я, к своему удивлению, не почувствовал ни ревности, ни неловкости, ни ощущения, что я третий лишний. Вместо этого в груди разлилось странное, теплое чувство. Гордость. Да, именно она. Я гордился тем, что знаю ее. Гордился тем, что эта огненная, упрямая, гениальная девушка – мой союзник.

Я вдруг смутился от самого факта этого сравнения. Как можно было вообще ставить Алису, с ее кипящим интеллектом и фанатичной преданностью науке, в один ряд с…

Я отмахнулся от этой мысли. Это было несправедливо. И по отношению к Алисе, и даже, наверное, по отношению к Маше. Просто две разные вселенные. И я точно знал, в какой из них хочу жить.

Я не стал их отвлекать, прерывать этот священный ритуал научного спора. Тихо обойдя их по широкой дуге, я направился дальше, к кабинету Орлова.

Он встретил меня так, словно ждал.

Отложил бумаги, которыми был занят, и внимательно посмотрел на меня.

– Алексей. Что-то нашел?

– Нашел, Игорь Валентинович. Но не совсем то, что искал. Я наткнулся на проблему, – я подошел к его столу. – Я проанализировал данные по энергопотреблению и сопоставил их с известными инцидентами. Корреляция есть, и она четкая, особенно с работой нескольких установок. Но чтобы доказать что-либо наверняка, мне нужны первоисточники. Самые старые логи. Я нашел архив «Наследие-1», но… он защищен протоколом «Секретно-1А». Моего допуска недостаточно.

Орлов выслушал меня, не перебивая. На его лице не отразилось ни удивления, ни разочарования. Он медленно кивнул, словно мои слова лишь подтвердили то, что он и так знал.

– Я так и думал, – произнес он наконец. Это было сказано тихо, почти для себя. Затем он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел знакомый азартный огонек. – Что ж, значит, пора делать тебя настоящим посвященным. Идем.

– Куда? – невольно вырвалось у меня.

– К Стригунову, – Орлов поднялся из-за кресла. – Он уже, наверное, заждался.

***

Кабинет Стригунова, который я посетил всего чуть больше недели назад, казался мне теперь верхом уюта и человеческого тепла по сравнению с тем местом, куда меня привел Орлов.

Это было помещение без окон, облицованное тускло-серым, стерильным на вид пластиком. Мебели было минимум: два металлических стула и такой же стол, на котором не было ничего, кроме встроенной панели и какого-то сложного, незнакомого мне прибора, похожего на медицинский сканер.

Воздух был холодным, с легким, едва уловимым запахом антисептика. Здесь не было ни пыли, ни запаха старых книг, ни даже человеческого присутствия. Это было место абсолютной, стерильной функции.

Майор Стригунов уже ждал нас. Он сидел за столом, прямой, как аршин проглотил, в своем неизменном сером костюме. Его лицо, как и в прошлый раз, было лишено каких-либо эмоций. Он был не человеком, а частью этого стерильного интерьера, винтиком в бездушном механизме безопасности НИИ.

– Игорь Валентинович, Алексей Петрович, – произнес он своим ровным, бесцветным голосом, указывая на стул. – Присаживайтесь. Я проинформирован о необходимости повышения уровня вашего допуска.

Мы с Орловым сели. Я чувствовал, как по спине пробегает легкий озноб, и дело было не только в прохладном воздухе. Атмосфера этого места давила, вызывая иррациональную тревогу.

– Вы ознакомлены со стандартными протоколами, касающимися грифа »Секретно-2», – продолжил Стригунов, глядя на меня своими немигающими глазами. – Протокол »Секретно-1А» – это нечто иное. Он регламентирует доступ к информации, составляющей основу деятельности нашего института. К данным и технологиям, разглашение которых может нести угрозу не только государственной, но и, скажем так, глобальной безопасности.

Он сделал паузу, давая мне осознать вес сказанного.

– Поэтому процедура его получения отличается от стандартной. Это не просто подпись под документом, Алексей Петрович. Это клятва. Клятва на крови, в самом буквальном смысле.

От этих слов холод, казалось, сконденсировался в моей груди. Я посмотрел на Орлова, но его лицо было совершенно спокойным. Он знал, на что шел. Он знал, на что вел меня.

Стригунов взял со стола прибор, похожий на стильную футуристическую авторучку. Точно такой же, каким он делал мне укол в палец. Но я почему-то был уверен, что это явно не писчий инструмент.

– Прошу вас, подойдите, – скомандовал он.

Я встал и, чувствуя себя подопытным кроликом, подошел к столу. Ноги были ватными.

– Повернитесь спиной. Расслабьте шею.

Я глубоко вздохнул и подчинился. Сердце колотилось где-то в горле, отстукивая тревожный ритм. Я услышал тихий щелчок, а затем почувствовал короткий ледяной укол в основание шеи, чуть ниже затылка. Это не было больно. Это было… странно. Холод мгновенно распространился по всему телу, тонкой, ледяной паутиной оплетая нервные окончания. Он не парализовывал, не сковывал. Он просто был. Чужеродное, системное ощущение, как будто в мою операционную систему только что установили новый, непонятный драйвер.

Через секунду все прошло.

Осталось лишь легкое онемение в месте укола и фантомное ощущение этого внутреннего холода.

– Процедура завершена, – констатировал Стригунов, когда я, слегка пошатываясь, вернулся на свой стул. – Ваш профиль обновлен. Теперь у вас есть доступ к архиву «Наследие-1».

Он помолчал, давая мне прийти в себя, а затем продолжил своим монотонным голосом, в котором, однако, теперь появились новые, стальные нотки.

– А теперь о последствиях. Механизм, который мы только что интегрировали, является не только ключом, но и замком. Биометрическим. Он напрямую связан с вашим речевым центром и вегетативной нервной системой. Любая попытка вербализовать информацию, защищенную грифом «1А», за пределами авторизованных зон или в присутствии неавторизованных лиц, вызовет… определенную реакцию.

– Какую реакцию? – голос прозвучал хрипло, я едва узнал его.

– Резкую физическую боль. Сначала легкий спазм в горле, затрудненное дыхание. Если вы проигнорируете это предупреждение, боль усилится экспоненциально. Она будет локализована в основных нервных узлах. Поверьте, Алексей Петрович, вы не сможете ее игнорировать. Система разработана лучшими специалистами нашего Отдела Прикладной Биофизики. Она эффективна. Абсолютно эффективна.

Я сидел, пытаясь осознать услышанное. Это было не просто предупреждение. Это был физический, вживленный в мое тело запрет. Они не просто брали с меня подписку о неразглашении. Они вшивали мне в мозг «сторожевого пса», который будет рвать меня на части изнутри при малейшей попытке проговориться. Мир Стругацких, который казался мне такой остроумной фантазией, вдруг стал моей реальностью. Реальностью, где наука и магия, технология и проклятие сплелись в один тугой, леденящий кровь узел.

– Это все, – произнес Стригунов, складывая руки на столе. – Поздравляю с повышением, младший научный сотрудник. Можете приступать к работе.

Я встал.

Тело было моим, но я чувствовал, что оно мне больше не принадлежит полностью. В нем теперь жил чужой. Холодный, безжалостный и абсолютно преданный своей цели страж. Я вышел из кабинета, и стерильный воздух коридора показался мне теплым и уютным. Орлов шел рядом. Он ничего не говорил.

Да и что тут можно было сказать?

Он провел меня через ритуал посвящения. Теперь я был одним из них. Настоящим.

***

– На сегодня, думаю, достаточно, – голос Орлова вырвал меня из оцепенения.

Мы уже стояли в его кабинете, и я даже не помнил, как мы сюда дошли. – Это много информации для одного дня. И физической, и психологической. Идите домой, Алексей. Отдохните. Переварите. А завтра… завтра у вас будет много работы.

Он говорил это своим обычным, спокойным тоном, но в его глазах я видел сочувствие. Или, может быть, отражение своего собственного опыта, который он пережил когда-то давно.

Он знал, что я чувствую. Он знал, что этот переход, это «посвящение» – не просто формальная процедура.

– Спасибо, Игорь Валентинович, – сумел выдавить я.

– Идите, – мягко повторил он. – Адаптация требует времени.

Я кивнул и, не говоря больше ни слова, вышел из кабинета, зашагав по знакомым коридорам НИИ, но ощущая себя чужим, инородным телом.

Люди, которые встречались мне по пути – Толик, спешащий куда-то с распечатками, Игнатьич, задумчиво стоящий у доски с формулами – казались мне представителями другой, более простой и понятной расы. Они занимались наукой. А я… я не знал, как теперь назвать то, чем занимаюсь я.

В основании шеи чувствовалось легкое, едва заметное жжение. Фантомный след того ледяного укола. Оно не было болезненным, но постоянно напоминало о себе, о той невидимой границе, которую я сегодня перешел, о той клятве, которую принес не словами, а собственной нервной системой.

Выйдя из здания НИИ на улицу, я на мгновение зажмурился.

Вечерний мир, который еще утром казался таким привычным, теперь выглядел иначе. Хрупким. Ненастоящим. Тонкая декорация, натянутая поверх чего-то гораздо более сложного, древнего и потенциально опасного. Я смотрел на спешащих по своим делам людей, на машины, на фасады домов, и видел за всем этим невидимую сеть, которую ощущал теперь почти физически. Сеть, по которой текли не только электричество и данные, но и что-то еще. Что-то, что могло вызывать страх, ломать технику и заставлять предметы левитировать. И знание об этом отделяло меня от всех этих людей непреодолимой пропастью.

Я не стал идти к метро. Мысль о том, чтобы оказаться в замкнутом пространстве, полном людей, которые ничего не знают, была невыносимой. Включил смартфон. Поймать машину в это время было непросто, но мне повезло. Почти сразу рядом со мной затормозила старенькая, потрепанная «Нексия».

За рулем сидел словоохотливый пенсионер с пышными седыми усами и глазами, полными праведного гнева на несовершенство мира. Не успел я сесть, как он обрушил на меня поток обыденного, житейского ворчания.

– Вы посмотрите, что творится! – начал он, ловко встраиваясь в плотный поток машин, даже не спросив, куда ехать. – Куда ни глянь – одни эти… самокатчики! Летают как угорелые, правил не знают, под колеса бросаются! А чуть что – водитель виноват! Раньше такого не было. Раньше порядок был. Молодежь стариков уважала, а сейчас…

Я уточнил свой адрес и откинулся на сиденье, закрыв глаза. И, как ни странно, этот поток недовольства, эти жалобы на современную молодежь, на высокие цены, на плохие дороги, на правительство – все это действовало на меня успокаивающе. Это было так… нормально. Так по-человечески. Это была реальность, которую я понимал. Реальность, где самой большой угрозой был неконтролируемый выброс «частиц При», а лихач на электросамокате.

Водитель не умолкал всю дорогу. Он рассказывал о своей внучке, которая «совсем от рук отбилась, целыми днями в своем этом… тиктоке сидит», о соседях, которые «музыку по ночам врубают, спасу нет», о том, что пенсии маленькие, а лекарства дорогие.

Я слушал его вполуха, кивал в нужных местах, но на самом деле я слушал не слова.

Я слушал музыку. Музыку обыденной, человеческой жизни. И она, как камертон, помогала мне настроить мое собственное, сбитое с толку восприятие.

Да, я ввязался в невероятную и опасную игру. Да, я перешел черту, за которой уже не было возврата. Но этот сварливый, уставший от жизни таксист, этот обычный человек из мира, который я, казалось, покинул, сам того не зная, возвращал меня на землю. Он напоминал мне о том, что, несмотря на все аномалии и секретные протоколы, мир вокруг продолжает существовать по своим, простым и понятным законам. И это давало странную, но очень нужную точку опоры.

Когда машина подъехала к моему дому, я почувствовал, что снова могу дышать. Внутренний холод отступил, уступив место трезвой, ясной решимости. Я знал, что меня ждет. И я был к этому готов.

– Спасибо, – сказал я, расплачиваясь через приложение с водителем и оставляя щедрые чаевые.

– Да не за что, сынок, – проворчал он, но в его глазах я заметил удивление и толику тепла. – Ты это… держись там.

– И вы держитесь, – ответил я и вышел из машины.

Я поднял голову и посмотрел на окна своей квартиры. Теперь это был не просто дом. Это была моя база. Мой тихий штаб в самом центре этого безумного, невероятного и бесконечно интересного мира.

Глава 3: Опять двойка

Среда началась без происшествий.

Дорога на работу прошла на удивление гладко, без пробок и даже без особого столпотворения в метро. Я вошел в НИИ, чувствуя себя так, будто иду не просто в офис, а в свою личную цитадель. Стерильный, холодный кабинет Стригунова и его «клятва на крови» казались теперь каким-то странным, лихорадочным сном. Но легкое фантомное ощущение в основании шеи не давало забыть, что это была реальность.

Я кивнул коллегам, которые уже были на своих местах и погружены в работу, и с нетерпением направился к своему столу. Сегодняшний день обещал быть прорывным. Сегодня у меня был ключ.

Компьютер привычно ожил, переливаясь голограммой логотипа. Я проигнорировал все текущие задачи, все отчеты и логи. Моей единственной целью был тот самый архив – «Наследие-1». Я ввел свои обновленные учетные данные, и система, коротко пискнув, подтвердила мой новый, высший уровень допуска. На мгновение сердце замерло в предвкушении.

Я кликнул по иконке архива.

И уставился на экран в полном недоумении.

Никаких списков файлов. Никаких каталогов.

Вместо этого экран заполнило нечто, не имевшее аналогов ни в одной из известных мне операционных систем. Это был не интерфейс в привычном смысле слова. Это была сложная, динамическая структура из пульсирующих концентрических колец, по которым бежали витиеватые символы, похожие на гибрид клинописи и диаграммы Фейнмана. В центре этой структуры медленно вращался темный, многомерный на вид объект, от которого исходило едва заметное искажение, словно от раскаленного воздуха.

Это не было защитой паролем. Это была сама система кодировки, совершенно чуждая, построенная на принципах, которые я не мог даже начать осмысливать.

Я попробовал применить стандартные методы анализа файловых систем. Бесполезно. Попытался запустить утилиты для восстановления данных.

Система выдала одну-единственную ошибку: «НЕПОДДЕРЖИВАЕМЫЙ ФОРМАТ КОНТИНУУМА».

Это был не просто архив. Это был артефакт.

После получаса бесплодных попыток я понял, что в одиночку не справлюсь.

Я распечатал несколько скриншотов этого странного интерфейса и, тяжело вздохнув, подошел к столу Толика.

– Анатолий, извини, что отвлекаю. Взгляни, будь добр.

Толик, недовольно проворчав, оторвался от своей базы данных. Но, взглянув на лист в моих руках, он нахмурился. Он надел свои очки, которые всегда висели у него на шее, и долго, молча изучал распечатку. Затем он подозвал Игнатьича.

– Степ, иди сюда. Посмотри, что наш теоретик откопал.

Игнатьич с видом человека, которого оторвали от важнейшего философского трактата, нехотя подошел к нам. Они вдвоем уставились на скриншоты. Я видел, как на их лицах недоверие сменяется узнаванием, а затем – выражением полной безнадежности.

– М-да… – наконец произнес Толик, снимая очки. – Это оно. Без сомнений. Технология основателей. Мы с этим сталкивались пару раз, когда пытались поднять самые старые резервные копии из центрального хранилища. Бесполезно.

– Абсолютно, – подтвердил Игнатьич, с несвойственным ему отвращением глядя на витиеватые символы. – Это не просто кодировка. Это совершенно иной принцип организации данных. Он не подчиняется двоичной логике. Здесь информация, похоже, существует в состоянии суперпозиции. Чтобы прочитать один байт, нужно знать состояние всех остальных. Мы бессильны. Ни один наш инструмент это не вскроет.

Они оба посмотрели на меня с каким-то странным сочувствием, как на человека, который пытался открыть сейф с помощью консервного ножа. Я почувствовал, как надежда, которая горела во мне все утро, гаснет.

И тут за своей спиной я услышал тихий, спокойный голос.

– С этим, Алексей, только к Гене.

Я обернулся. За нами, неслышно подойдя, стояла Людмила Аркадьевна. Она держала в руках тонкую фарфоровую чашку с чаем. И на ее лице играла та самая, загадочная улыбка Чеширского кота.

Улыбка человека, который знает абсолютно все коридоры, все двери и все секретные ходы в этом лабиринте под названием НИИ НАЧЯ.

***

Совет Людмилы Аркадьевны, произнесенный с ее неизменной загадочной улыбкой, был не просто подсказкой.

Это был ключ. Ключ к двери, за которой, как я теперь понимал, обитал не просто сисадмин, а местный оракул, волшебник и, возможно, единственный человек во всем НИИ, способный говорить с технологиями основателей на их родном языке.

Я снова стоял перед неприметной деревянной дверью с корявой табличкой «НЕ ВХОДИТЬ! УБЬЕТ!!!». В прошлый раз я воспринимал это как эксцентричную шутку. Сейчас же, после инструктажа Стригунова и знакомства с протоколом «Секретно-1А», эта надпись уже не казалась такой уж метафорической. Кто знает, какие сторожевые системы Гена встроил в свою дверь.

Я проделал ритуал, которому меня научила Людмила Аркадьевна: три ровных, не слишком громких, но и не слишком тихих стука. Затем я посмотрел на часы. Минута ожидания. В прошлый раз это казалось абсурдной причудой. Теперь я понимал, что это, скорее всего, было частью протокола авторизации. Пароль, который нужно было не только произнести, но и выдержать.

Когда шестьдесят секунд истекли, я осторожно нажал на ручку. Дверь, как и в прошлый раз, открылась беззвучно. Я заглянул внутрь, готовый ко всему, но то, что я увидел, все равно застало меня врасплох.

Берлога Гены была в своем обычном состоянии творческого апокалипсиса.

Горы разобранных компьютеров, переплетения проводов, мигающие индикаторы. Но сейчас посреди всего этого хаоса происходило нечто совершенно из ряда вон выходящее.