По местам стоять, главные машины проворачивать!

Это было начало…

II. Ф Л О Т

О В Р а.

Есть такая аббревиатура на флоте. Охрана водного района. Структура такая. В ней и корабли, и люди. Не жалуют её вниманием на флоте, да и в жизни то же. О ней, об ОВРе, её соединениях, бригадах и дивизионах, её кораблях, не пишут книг, пьес, поэм и стихов, не снимают фильмов, как будто не существует её в природе. Всё о подводных лодках, крейсерах и кораблях близких к ним, ну хотя бы по водоизмещению, об их людях, на худой конец о катерах и катерниках. Но никогда об ОВРе. А она есть. И она это часть флота. Флот не мыслим без неё, она же без флота. С неё начинается флот. Да, внимания нет к ней, потому что это чернь флотская, быдло, рабочая сила, прислуга, призванная заниматься делами неблаговидными: дерьмо подбирать и убирать, подтирать, приносить и подавать, сторожить, сидя, порой, на цепи, вечно что-то и кого-то обеспечивать, в общем, низший сорт. Цвет кости был подчёркнут даже цветом матросской робы. На больших кораблях она была белой, на малых – тёмно-синей, можно смело числить чёрной. В словарях всяких, уставах и наставления ОВРа звучит достаточно солидно. Ну вот примерно так: соединения ОВР обеспечивают поддержание и сохранение в прибрежных районах, прилегающих к пунктам базирования флота условий для безопасности плавания и стоянки кораблей организацией и несением дозорной службы, действиями по уничтожению противника, обеспечению выхода в море и возвращение в базы своих подводных лодок, надводных кораблей и судов, поддержанию фарватеров, полигонов и мест стоянки кораблей в безопасном от мин состоянии. Да кроме этого много чего ещё другого: от регулирования движения по рейду до швейцарских функций по открытию и закрытию дверей, калиток и ворот, только чаевых вот никто не подаёт. Так что задач и обязанностей у ОВРы на флоте выше крыши, точно больше чем у других.

Если произносить эту аббревиатуру грассируя и усиливая букву Р, то появляется что-то устрашающее и страшное в этом. ОВР-Р-Р-Ра!!! Да и слова, рифмующиеся с ОВРой, обозначают не самое лучшее, что может иметь место в жизни, всяких разных неприятных тварей. Кобра – что-то угрожающее, шипящее, ядовитое, холодное и неприятное. Укус её точно смертелен. Зебра – полосатая тельняшка неопределённости и непостоянства жизни. Полоса белая, полоса чёрная, самое верное и полное определение всего строя овровской жизни. Кара – расплата за свои грехи прошлые, настоящие и будущие, грехи своих предков, детей уже растущих и будущих и их детей тоже. И это точно, за грехи свои люди на флоте расплачивались часто ссылкой именно в ОВРу, ведь дальше и страшнее на флоте просто некуда.

ОВРой пугают молодёжь, готовящуюся в офицерском или мичманском обличье прийти на флот, как малых детей милиционером при их шалостях и непослушании, превращением в козлят, нет в полноценных козлов, ещё в училищах. Ею пугают и уже состоявшихся, в общем-то, офицеров. Вот будешь плохо служить, не подобающе себя вести, то будешь сослан в ОВРу. Оно так и было. Ссылали туда людей, разумеется бестолковых, раздолбаев и пьяниц. Куда же ещё их девать. Нормальные бойцы им самим нужны.

      ОВРу не любили, и, видит бог, не любят до сих пор. Не любили и не любят почти все поголовно. Не любили и не любят её молодые лейтенанты и мичманы, только что пришедшие на флот, но уже с заложённой в них этой нелюбовью, и вот вдруг попавшие в её жёсткие лапы. Завидовали они чёрной завистью своим однокурсникам, оказавшимся на кораблях более цивилизованных соединений, в наименовании которых не было этой неприятной аббревиатуры, живших более нормированной и определённой жизнью. А тут жизнь в одну длинную и широкую чёрную полосу той зебры. Если и выпадает белая полоса, то не надолго, узкая она, чёрт возьми, преодолевается крайне быстро, порой за одну ночь всего, то есть от добра на сход после вечернего чая к примеру до подъёма флага завтра. Жизнь без просвета. Бесконечное сидение на железе даже в базе, иногда просто потому что начальник этого захотел. Мир через круглое отверстие иллюминатора. Нудное брандвахтенное стояние на якоре на рейде, без смены, далеко за пределы автономности. Топлива хоть залейся, расходуется только на дизельгенераторы, а вот вода кончается, кончаются харчи. Привезут, а могут и к пирсу пустить, чтобы принять воду, загрузить продукты и выпнуть обратно в точку. А берег вот он, рядом, рукой подать. Бесконечные дежурства и по этому, и по тому. И если дежурство в базе, то всё равно сходам дробь. А до дома ходьбы совсем немного. Постоянные моря, к своей боевой подготовке и боевым службам ещё бесконечные обеспечения всех и всея. В море проще: всё расписано, вахта, сон, всё как-то определённо, ясно. В базе всё непредсказуемо. Сейчас одно, через минуту совсем другое, планировать что-либо не возможно, так как не ясно совсем, чем придётся заниматься через эту минуту. Непроходящее напряжение от чувства собственной крайности во всём абсолютно, ответственности за всё, необходимости принимать самому решение, не надеясь на подсказку, указания хотя бы направления движения в поисках того же решения. Осознание какой-то ущербности, которую подчёркивают уже размеры овровского корабля, когда клотик его мачты едва достигает крыла мостика кораблей 1, 2-го рангов, а то и просто среза верхней палубы, и оттуда можно и плюнуть, и просто пописать прямо в корабельную фальштрубу. Маленькие каюты, где двоим порой уже трудно развернуться, низкие подволоки и маленькие иллюминаторы, в которые если приспичит просто не пролезть даже самому худому. Стремительная и безжалостная качка во всех мыслимых и немыслимых плоскостях в штормовом море, которая, точно при тех же условиях, более плавная на большом корабле. но не у всех. Только у офицеров, мичманов.И унылое плавание некоторых типов овровских кораблей, от Гамова до Аскольда к примеру, ну дальше чуть, до Поворотного, в пределах видимости берегов. У овровских кораблей зачастую и в большинстве даже наименований, вернее имён нет. Только тактические номера. Были времена, когда и они наименования имели, но совсем какие-то неблагозвучные, лишний раз подчёркивающие овровскую ущербность. Комсомольцы автономного республиканского, краевого, областного уровня, вместо громких имён флотоводцев и полководцев имена революционных матросов, наименования несуразных птиц и зверей: Лунь, Пингвин, Ворон, Филин, Бык, Хорь и так дальше в том же духе. Было время когда у одного класса кораблей тоже имена пошли. Но какие? Так к минному делу привязанные: Трал, Параван, Заряд, Запал. Они же ещё имена невысокого уровня адмиралов носили. Ещё наименование корабельных специалистов, типа Связист, Комендор, Рулевой, Электрик, Дизелист, Моторист. Не знаю, может быть были и типа Трюмный, Кочегар.

Да ещё эти наименования числились страшно секретными. Помню при заходах не в нашенские порты таблички с наименованиями брезентом закрывали, когда на больших кораблях их наименование на бортах с обоих сторон аршинными буквами начертано было. То ли дело в большом флоте. Всякие там причастия звучат то как, слух так и ласкает. Внезапный с Возбуждённым и Напористым, Вразумительный с Сметливым и Смышлённым, Статный с Стройным, Безудержный с Безумным, Неудержимым с Неукротимым. Это же песня! В том же ресторане к примеру: «Для моряков эсминца «Блестящий» исполняется песня «По аэродрому». Здорово! А тут что сказать: «Для моряков тральщика «Кочегар» или СКР «Хорь»… Не звучит же совсем. И во всём этом абсолютное ощущение какой-то неприязни, презрительности со стороны офицеров тех же больших кораблей. Овровец как клеймо касты неприкасаемых. И отпуск, когда давно уже с деревьев облетели листья, выпал снег, замёрзли заливы и бухты. И где здесь в ОВРе сделать карьеру, когда должность командира боевой части всего на всего старлейская. Каплейская у дивизионного специалиста, а в дивизионе таких старших лейтенантов претендентов на вышестоящую должность до десятка. Вот и не любили они ОВРу, волею судеб в её рядах оказавшиеся.

Не любили жёны. Не просто не любили, а ненавидели, проливая горючие слёзы по своей загубленной молодой жизни. Вечно одни, в холодных и сырых комнатах коммунальных квартир, порой не своих даже, а в чужих, которую нужно будет освобождать с появлением хозяев из отпуска. И очень долго сохнет бельё, всё покрывается зелёной плесенью от дикой влажности. Скорая ночная любовь вдруг появившегося поздно ночью с корабля мужа, который исчезнет на рассвете и никто не знает когда появится он в очередной раз. Их дипломы программистов, переводчиков, юристов никому не нужны. Нет здесь соответствующей работы, где можно было бы применить свои знания и навыки, если, конечно, не исключать кухни. Лежат в шкафах или чемоданах туфли на высоких каблуках, праздничные платья. Не одеть их, потому как сплошь и рядом грязь и камни, асфальтом и не пахнет, где здесь ходить в таких туфлях. Картина на все времена: к катеру, идущему в город, спешат женщины в резиновых сапогах, кроссовках. На пирсе они снимают обувь, из пакетов и сумок извлекают туфли, одевают их. И вот уже величественно постукивают по пирсу их каблуки. Для полной идиллии в этой картине не хватает только босых ног, связанных и повешенных на плечо ботинок или сапог, и ручья перед городом, где будут вымыты ноги.

Не любили высокие начальники вплоть до командующего флотом. ОВРа у начальников точно как ненавистная падчерица у злой мачехи. И если не каждый день, то через день точно слышалось от них: «Опять это сраная ОВРа…». И сколько в этих словах презрения. Числили они ОВРу бестолковой и бездарной. Один из классиков маринистики как-то заметил, что в частности на тральщиках служат отчаянные и бестолковые люди. Такая она, ОВРа, и есть, сброд, хотите скопище молодых, отчаянных, бестолковых. Портила она картину своими авариями, различными происшествиями. Для адмиралов все одинаковы, командир корабля, значит командир. И им было глубоко плевать, что у того командира опыта хрен да ещё чуть-чуть, в общем, совсем маленько. На флоте он всего два-три года и в силу молодости своей, отсутствия опыта бесшабашен, не осторожен, как и его подчинённые.

Не любили враги. Главные наши враги – НАТО со своим главным организатором и вдохновителем. Как-то и они в этой всеобщей нелюбви со своими врагами, то есть нами, объединились. Они далеко, не спросить и не выяснить у них причин нелюбви к ОВРе. Нелюбовь свою они на бумаге выразили. Вот загляните в их справочник Джейна. И что вы там обнаружите? Ну, понятно среди всех прочих фотографии и кораблей наших, их тактико-технические данные. Шпионы всегда работали нормальным образом. Видит бог, что у них есть полная информация о номерах наших проектов с шифрами наименований. Но, те не менее, они свою классификацию родили, так нравящуюся нашим журналистам. То тут, то там в статьях и репортажах на флотские темы звучит дежурная фраза – …. по классификации НАТО. Приводит в восторг их, журналистов, такой оборот речи. Нет бы им просто дать номер проекта и родной шифр, тем более, что это сейчас уже секрета никакого не составляет. Но не звучит это, по их мнению, вот по классификации НАТО – звучит и очень как-то здорово. Вот в классификации вся нелюбовь натовская и проявляется в полный рост. Уважение к атомному подводному флоту полное. Даже замена порой наименований хладнокровных и живородящих обитателей глубин пресных и солёных водоёмов, типа китов, акул, барракуд, дельфинов, мурен, скатов, кальмаров, щук, на более благозвучные. Тут и звучание букв греческого алфавита – Альфа, Дельта, родные англоязычные имена – Оскар, Чарли, с первого по третий Викторы, совсем родное – Янки, совсем уважительное – Папа, грозный, сметающий всё на своём пути Тайфун. И к дизельным подводным лодкам то же со всем почтением. Опять же замена наименований хладнокровных сомов, палтусов, ленков, кефалей на иные, более благозвучные. Тут вам и искромётные ненашенские танцы – Танго, Фокстрот, романтические шекспировские имена – Ромео, Джуллиет (прочитаем как Джульетта), игра для богатых – Гольф, наконец, просто театральное выражение восторга исполнительским мастерством – Браво. Правда, тут некоторым не повезло несколько. Потому что есть Виски, но всё равно это звучит лучше, чем просто Самогон. Обижена вот только Варшавянка, почему–то обозвали её Кило. Оно многое обозначает, не ясно, что враги имели в виду. Вряд ли вес, так как весит миллиона в три больше, если кило за килограмм числится. А может быть, букву последнюю не правильно написали. Если Кила, то это уважение, грыжа значит, а это всегда не удобно, особенно если болтается она у них между ног. Большой надводный флот по большому счёту не очень обижен. Череда Балкомов, Крест, Криваков, Кар вместо Орланов, Сарычей, Ястребов, Беркутов, Буревестников. С понижением ранга кораблей уважение и почтение понижается. С начала не очень. Вся катерная рать не очень то приятных проявлений общей метеообстановки, как-то Цунами, Вихрей, Молний превратили они в противных насекомых – Ос, Тарантулов, Шершней, Слепней, Молей. Может быть это от того, что обиделись просто, что задержались несколько в развитии своего ракетного оружия, осознали только тогда, когда израильский эсминец на грунт пошёл. Но тут ещё ладно хоть так, все эти зловредные насекомые кусают и больно, им это неприятно, отсюда, наверное, и такое отношение, свидетельствующее об их назойливости, всяких там неудобств от присутствия на море. А вот малый ракетный корабль с романтическим именем Овод точно обидели. За горбом анкетное, читаю и пишу со словарём, что такое Нанучка не знаю, может быть, есть такое слово в английском языке. У меня тут сразу же возникают ассоциации связанные с младшим сыном, росшим в одном из поселений Русского острова, копившим свой словарный запас среди матросов береговой базы, гуляя лет с двух практически без сопровождения. Так вот он выражал своё неудовольствие брату, старшему его на шесть лет непременно словами – Ганё нанючее. Может быть, они вложили в наименование класса корабля тот же смысл. А вот овровские корабли обижены насмерть, никакого уважения, никакой любви, вопиющая фамильярность и сплошное уничижение. И вот вам сторожевой корабль Петя. Не Пётр даже, а так пренебрежительно, всё равно как Петька. Гордое наименование скитальца морей Альбатроса противолодочных кораблей, они поменяли на Гришу и пронумеровали их с первого по пятый. Россыпи драгоценных и полудрагоценных камней тральщиков – Аквамаринов, Рубинов, Сапфиров, Яхонтов, Топазов, Корундов, Алмазов, перекрестили в Нат, Юрок, Лид, Сонь, Андрюш, Жень, Оль. Не называли мы так свои корабли. Единственно только их Ваню мы обижали, называя просто Машкой.

Вот такая нелюбовь. Повальная. Тотальная. Но проходящая. Со временем всё становится на свои места. Конечно не у всех. У некоторых эта нелюбовь к ОВРе сохраняется на всю жизнь. Но, тем не менее, у кого-то это приходит через год, у кого-то через два-три, может быть и больше, но всё равно проходит. Как говорится, стерпится, слюбится. И вот уже со временем появляется привычка к этой неупорядоченной совсем жизни у офицеров, мичманов, их жён. Опять же не у всех, конечно, и из этой среды. Но у большинства точно. Когда молодёжь уже стоит твёрдо на палубах своих кораблей, появляется понимание того, что они, волей судьбы занесённые в ОВРу, тоже люди, они на флоте и нечего перед кем-то ломать шапку, они не хуже других, не ущербны. Они сильнее, умнее, способнее, решительнее тех, других. И это обусловлено обстоятельствами их жизни. И здесь всё предельно просто. Да, ещё лейтенанты, но уже на самостоятельных должностях. Они не командиры групп, они командиры боевых частей, помощники, читай старшие помощники командиров кораблей. Это на больших кораблях лейтенант совсем не человек ещё, а тут даже очень уважаемая личность, так как выше его только командир корабля с помощником, и нет каких-то людей и начальников между ними. Если применить терминологию гражданского флота, то строевые лейтенанты с ходу становятся чифами, механические – дедами. Иногда через год-два чифы превращаются в мастеров. Им смотрят в рот, ждут от них решения. А им не у кого просить в море совета, не получат они и подсказки что делать, в каком направлении двигаться, они должны всё решать и делать сами. И никто их там не поправит, не направит, не научит и не сделает что-то за них. В итоге формируется нормальный, самостоятельный офицер флота, в своём развитии опередивший других, оказавшихся на больших кораблях, в «элитных» соединениях. И это формирование проходит в кратчайшие сроки. Точно, на больших кораблях этот процесс затягивается на годы, иногда долгие. И это только потому, что над лейтенантом, в его деле стоит всегда кто-то направляющий, организующий. Конечно, порой случаются всякого рода ошибки и недоразумения. Но всё это только от отсутствия ещё должного опыта, ещё не выработанного чувства предвидения, интуиции. Поэтому у них ещё нет страха, нет для них и невыполнимых задач. Поставленные задачи, так или иначе, будут выполнены. Самостоятельность только ускоряет обретение бесценного опыта, который потом не пропить и не продать. И вот уже на мостике корабля появляется лейтенант, всего второго года службы. Командир корабля, пусть небольшого, но корабля. И он водит корабль со своим экипажем в море, стреляет, ставит тралы, мины, карает и милует людей, несёт за них в полной мере ответственность. Он тот корабль и в бой поведёт. А там вопрос о том или ином маневре не может быть предметом обсуждения за круглым или другой конфигурации столом и решаться большинством голосов, и никого не будет рядом, кто мог бы подсказать и поправить. Он будет решать всё самостоятельно, понимая, что всякий маневр, сделанный вот сейчас, уже нельзя будет хоть как-то исправить. Чтобы принимать подобные решения нужно уже в этом для флота ещё совсем мальчишеском возрасте обладать и смелостью и уверенностью в себе. И уже ни у кого не возникает сомнений в том, что стоит ли ему и его экипажу что-либо доверять или нет, как и то, что ему уже никто не простит молодость и отсутствие опыта. Осознание всего этого приходит, к сожалению, только со временем, когда погоны уже становятся тяжёлыми совсем или не очень, появляется седина и лысина. В общем как говорится в известном флотском четверостишии о том, что с годами тяжелее всё погоны, всё реже задираем мы подол, и там где раньше прятали, извините, гандоны, теперь мы носим валидол.

Вот как-то уходил корабль надолго, в далёкий южный океан, а на командирском мостике всего лишь старший лейтенант, его помощник тоже, старший на борту начальник штаба дивизиона при тех же звёздах, незабвенные корешки моей молодости. Командиры боевых частей наполовину лейтенанты. В общем, на корабле можно сказать сборище «карасей». И точно бы так и сказали офицеры всяких там «броненосцев», «линкоров» и крейсеров. У них там лейтенанты это ещё не офицеры и не люди, старшие лейтенанты уже офицеры, но ещё не совсем люди. Но в ОВРе всё по другому. Здесь лейтенанты и старшие что ни на есть «зубры» в своём деле, «волки морские». С самого начала и офицеры, и люди. Уже потому, что других нет, и не будет. На флоте главная фигура командир. Должностей на кораблях, наименование которых начинается со слова командир, море неразливанное. На том же корабле и командиры боевых частей, дивизионов, батареи и группы самых разных калибров и мастей. Речь, конечно о командире корабля. Так вот на флоте единственно к кому обращаются, не называя звания, и не взирая на то звание, товарищ командир, так только к командиру корабля. Не знаю, откуда это повелось, документов и особых указаний на сей счёт за долгую жизнь на флоте не слышал, но блюдется это на свято. Традиция. Есть ещё комэски, комбриги, комдивы большие, дивизийные, и малые, дивизионные, они выше по должности командиров кораблей. Их так и зовут, к ним так и обращаются, товарищ комдив, товарищ комбриг. Так что на флоте есть только один командир. Тут конечно надо исключить катерников, которые по сути своей и состоянию души от ОВРы далеко не ушли и вполне подходят к приведённому выше и применённому к ОВРЕ определению классика, у которых все командиры, начиная от командира отделения и выше, званий они не признают. Да ещё таксистов исключить надо. В ОВРе, в отличии от других, уже лейтенант может называться командиром. Настоящим командиром. Вот так. Так вот уходил тот корабль с моими корешками во главе, и у командования не возникало и мыслей в голове о том, что корабль-то, по сути, зелен, кого мы посылаем, справится ли он с задачами в море, не посадить ли на борт старого командира дивизиона или начальника штаба. И корабль там, в океане, прекрасно выполнил все задачи, никого не потерял, ничего по большому счёту не угробил. Вернулся он через 8 месяцев. В чужую базу, до своей же так и не дошли. За три дня собрали, да и отправили к Монерону на выполнение другого дела, искать и поднимать злополучный чёрный ящик и обломки сбитого корейского самолёта. Не успели ни вздохнуть, ни водки вволю попить. Пошли им навстречу, дав жён и детей своих повидать. Дали добро по дороге, завернуть в родной залив. К пирсу не пустили, встали на рейде. Жёны и дети пришли на буксире. Полчаса им дали. Вновь увидели они их только через два месяца, отработав в полной мере поставленную задачу. И это ОВРа, её молодёжь зелёная. И всё это без помпы, какого-либо изумления. Так, обычная работа всего лишь. Орденов и медалей не было.

На памяти как-то один из овровских кораблей встал с деловым заходом на внутреннем рейде порта Ходейда. Это Йемен, тогда ещё северный, а не единый. Корабль не в составе отряда, один. Последний день пребывания, на следующий день должны сниматься и уходить. Командир проявил слабину. Не всегда при каплейских погонах на плечах уже выработана жёсткость, способность не «понимать» чаяний народа. Устал он от бесконечных просьб офицеров и матросов ещё раз сойти на берег и вкусить местной экзотики. Плюнул на всё, нарушая всё и всея, добро вам. С корабля сошли все офицеры за исключением помощника командира и пары мичманов. Матросы – наполовину, если не больше. Самого командира куда-то увёз помощник военного атташе.

Надо заметить, что порт Ходейда место коварное. Порой ни с того ни с сего, откуда не возьмись налетает сильнейший шквалистый ветер выбрасывающий корабли на отмель. Буквально год назад один из наших кораблей при таких обстоятельствах оказался на отмели. Повезло. Грунт песчаный, только даванули чуть выступающее за основную линию яйцо подъёмно-опускного устройства. Стащили потом корабль с отмели буксирами. Конечно, скандал после этого был. У командира того корабля на кителе уже и дырка была под орден проколота. Все задачи боевой службы выполнялись безукоризненно, даже с некоторым блеском. Тот шквал и орден накрыл медным тазом, и дырку под него заштопал намертво. Представление завернули.

Часть экипажа, вернувшаяся ближе к вечеру со схода, корабля на прежнем месте не увидела. Подвёз и помощник атташе командира к этому времени. Его чуть не хватил инфаркт вместе с кондрашкой. Через час ожиданий, сомнений, версий: от захвата врагами до угона оставшимся экипажем, – попыток выяснить суть дела у местных арабов увидели заходящий на внутренний рейд порта свой корабль. Он встал на прежнее место якорной стоянки. Разобрались… История прошлого года повторилась чуть ли не один в один. Шквал, якорь пополз по песчаному грунту, корабль потащило на отмель. Помощник немедленно сыграл аврал. Запустили машины, подрабатывая ими на ветер, выбрали якорь и помощник командира, старший лейтенант, с остатками экипажа ушёл, спасая корабль, на внешний рейд. Вот она ОВРа, плоды её воспитания, способность принять решение. Не могу себе представить, что это мог бы сделать человек в подобном возрасте и звании, но воспитанной в других флотских структурах и организациях.

В ОВРе раньше чем где-либо воспитывается и способность брать на себя ответственность. При этом никто не видит в этом что-то сверхъестественное, относится к этому как к чему-то обыденному. Только с возрастом приходит осознание этого. Корабельный штурман, третий год на флоте, был в экипаже как-то не очень почитаем. Многим казался он странным. Вспыльчив он был, порой по пустякам, иногда и просто так без всякого на это повода. И обидчив он был. В своей обидчивости совсем непредсказуем, так как причиной обиды могло быть что-то такое мелкое и совсем незначительное. Таким он и остался в памяти многих. Вместе с тем ему можно было поручить любое дело, даже к штурмании совсем не относящееся, и быть уверенным, что он его исполнит в самом лучшем виде. Точно было ещё одно: штурман он классный, к делу своему относился с трепетом и любовью, это уже было видно и понятно в искусно отточенных карандашах, отточенных именно лезвием, а не разными там точилками или ножами, вымоченных особым способом резинках, всегда под рукой находящейся мелкой шлифовальной шкуркой. Как-то столкнулся с ним уже во времена его пребывания в запасе. Понадобилась какая-то карта, и он, пенсионер, работник флотской гидрографии её разыскал. Вынес он карту, свёрнутую в рулон. В моих руках был небольшой кейс и надо было карту просто сложить. Он всё понял и сказал сакраментальную фразу, характеризующую его от и до: « Извини, карту сложить не могу. Рука не поднимается». Корабль стоит на Дахлаке. Тут же и многоцелевая атомная лодка с Северного флота, прибывшая в район послужить, между делом америкосов на вшивость проверить, обогнув мыс Доброй Надежды. Под вечер выходить обоим. Корабль идёт в сопровождение лодки до места погружения и начала её очередной автономки. Корабль впереди, за ней в кильватер лодка. Надо заметить, что район плавания в районе Дахлака совсем не прост: до чистой воды множество мелких островков и песчаных отмелей. Недавно кто-то из подводников грунта уже касался. Командир с помощником и замом на шлюпке ушли к подводникам согласовывать план совместных действий. Вернулись за час до назначенного времени съёмки. Никакие. Всё согласовали, при этом, похоже, сил своих не рассчитали, не сделали поправки на 40-ка градусную и более в тени жару и перебрали. Из шлюпки всех троих выгружали в прямом смысле слова. Зам ладно, можно обойтись. Но вот допущенные к управлению кораблём командир с помощником это круто, когда уже сыграно приготовление и меньше чем через час надо сниматься. Начальники в койках. Что там на лодке неизвестно. Ну там разберутся. Вон наблюдали их швартовку. Так что на носу, что на корме в швартовых командах на пилотках матросских капуст не наблюдали, одни крабы, то есть офицеры и мичмана. Так что начальников там как собак нерезаных, одних майоров точно с десяток наберётся. В ходовой рубке корабля «военный совет». Штурман, минёр и механик. Первые два ровесники, третий год на флоте, последний же только второй, ещё лейтенант. Вопрос один – что делать? Уже совсем скоро начнут дёргать по поводу задержки со съёмкой. Доложить, что корабль вести некому, значит подвести своих командиров под снятие. Здесь, на боевой службе, чикаться не будут. Механик предложил резко поломаться, что и как поломать он найдёт, потом будет долго устранять возникшую неисправность, глядишь и командир отойдёт. Старшие товарищи сходу отвергли предложение. За лодкой Москва присматривает. Через час-полтора точно кого-нибудь из местных начальников пришлют разбираться, а командир никакой. Надо сниматься и идти. Только это может спасти командира и помощника, зама в прочем тоже. Минёр с механиком вопросительно посмотрели на штурмана. Тот всё понял. Думал минуту, махнул рукой: «Снимаемся и идём». Снялись и пошли. Корабль вёл штурман, прокладку минёр. И всё по уму, соответствующие команды, своевременные радиодонесения, штурман умудрялся подводникам давать рекомендации, предупреждал об опасностях, и никому невдомёк было, что командования корабля в ходовой рубке нет. Под утро в рубку поднялся командир. Осмотрелся. Открытое море, корабль идёт, в кильватере лодка, всё нормально. Глянул на карту, посмотрел место корабля на ней и курс. Всё понял командир. Крепко пожал штурману руку, сказал спасибо и пообещал по гроб жизни поить водкой. Вот такая она, ОВРа, всеми нелюбимая, порой даже презираемая. Вот её бестолковая, бездарная, наконец, просто сраная суть.