По местам стоять, главные машины проворачивать!

ЧЕСТЬ.

Вот что-то в военном просторечии часто звучит совсем некорректная фраза: отдал честь, отдание чести, когда в уставе внутренней службы говорится о воинском приветствии. Помнится военные патрули тормозили и хватали народ, при этом начальник того патруля задавал вопрос почему-то тот или иной служивый патрулю честь не отдал. Нет бы говорил, почему не поприветствовал. В общем, вписывали в увольнительные записки замечание за не отдание той самой чести. Да я бы за такой поступок наоборот бы людей поощрял. А как же, человек насмерть стоял, а честь свою так и не отдал. Ну, вот о той самой чести………..

Начало июля. Раннее утро. Железнодорожный вокзал одного из уездных городков Нечерноземья. Перрон забит народом, ожидающим электричку. Здесь и празднично одетые люди, явно собирающиеся ехать куда-то в гости, железнодорожные рабочие с инструментом и приборами, выезжающими для выполнения работ на путях, просто одетые люди, приезжавшие из ближайших по ходу электрички деревень и посёлков на местный рынок и успевшие уже продать своё молоко, ягоду и всякое другое разное, приобрести кое-что из сельскохозяйственного инвентаря и всего такого прочего. Среди ожидающих электричку на перроне блестит, ослепляя всех вокруг золотом погон, пуговиц с якорями, плавсоставовских нашивок и всеми другими прочими атрибутами парадной чёрной тужурки, белизной рубашки и чехла фуражки флотский лейтенант. На него оглядываются, им засматриваются, им восхищаются. Армейский офицер здесь достаточно привычен, флотский же редок, потому как из этих мест до моря пилить и пилить. И видит бог многие из всего этого простого люда море то и в глаза никогда не видели. А тут ещё из-под полы тужурки высовываются золотистые пасики парадного пояса, на которых висит самый настоящий флотский кортик. Орёл! Красавец! Буквально неделю назад произведённый в офицеры флота, ещё совсем новенький, ещё не помятый, ещё гордый своим отличием от всех других его окружающих. Конечно, совсем скоро, с прибытием на действующий флот, он обломается, потускнеет и помнётся, слетит с него вся эта позолота. И эту красивую, блестящую золотом парадную тужурку будет он одевать крайне редко. Раз так несколько в год и не более. Всё остальное время будет он висеть в рундуке его каюты, покрываясь зеленью плесени и времени службы на флоте. Постоянно на нём будет китель или обычный комбинезон, а если угодит в дальние тропические моря, так и вовсе одни трусы, при чём выцветшие от солнца и многократных стирок и расползающиеся от пота. И не будет он уж таким орлом и красавцем. Будет он так себе, всего лишь одним из многих. На него не будут засматриваться. В приморских городах и посёлках таких хоть пруд пруди, если удобно как собак не резанных, в общем, куда не плюнь так точно угодишь тем плевком в подобного. И тем более им не будут уже восхищаться. А будут жёстко нагибать и жестоко драть. Потому как лейтенант это ещё не совсем офицер и человек. И часто он будет иметь виноватый вид и склонённую понуро голову. Это будет потом. Но сегодня пока он точно орёл и красавец для местного народа.

Лейтенант тоже ждёт электрички. У него в плане сегодня представление по случаю производства в офицеры флота своим деду и бабке. Те живут в деревне недалеко от города, и им давно уже перевалило за 80 лет. Появиться перед ними надо, понятное дело, во всей красе. В руках у него небольшой портфель, в котором необходимая для представления бутылка водки, не весть откуда и каким способом добытые заморские сигареты для деда, конфеты для бабки. День обещает быть жарким. Форма одежды явно не по погоде. Жарко. Можно было бы и без тужурки обойтись. Кремовой рубашки было бы за глаза. Но на кремовой рубашке золота нет, а значит, и нет должного блеска. А ритуал представления надо блюсти, потому и терпит. Стоит лейтенант в кампании разношёрстно одетых уже достаточно пожилых мужиков. Одни из них в облачении достаточно парадном. Другие в рабочем, в их грязных руках чемоданчики с инструментом. Среди них и отец лейтенанта, уже давно переквалифицировавшийся из машинистов паровозных в электровозные. Он, как и сын, при параде. Даже по такому случаю в шляпе, а не в обычной кепке. Все это приятели отца лейтенанта, близкие и не очень, но все железнодорожники. И лейтенант здесь за своего. На погонах у него серебристые молотки. Такие же как и у железнодорожников. Лейтенант из флотских механиков. Смеются, говорят, расспрашивают лейтенанта о море и кораблях. И бог его знает, кто из них больше горд и больше удовлетворён своим положением, отец или сын.

По перрону неспешно прогуливались два армейских офицера. Оба майоры. По погоде они в зелёных рубашках. Не по погоде в галифе или как там их называют, и в хромовых сапогах. На них никто не смотрит. Ими никто не восторгается. Они не блестят, ослепляя всех вокруг, несмотря на великолепно начищенные до того самого ослепительного блеска сапоги. Раз прошли, второй раз прошли. Стоящий вполоборота лейтенант наблюдает их. Надо бы вроде как и уважить двух майоров, соблюсти правила воинской вежливости, поприветствовать их, да не тут то было. Поприветствовать, значит, «честь» отдать. Нет уж. Совсем недавно в училище, где капитанов рангов первых и вторых как собак нерезаных, прежде чем приветствовать капитанов 3 ранга, тех же майоров, приходилось ещё думать, махнуть ли ему небрежно рукой или обойдётся он и без того. А тут ещё и сапоги к тому же. Пошли они на хрен. Тем не менее, лейтенант довернул свой корпус, повернувшись к ним спиной, вроде бы их как совсем не видит. Не выдержали майоры наглости. Подошли.

– Товарищ лейтенант, а почему вы не отдаёте честь старшим по званию?

Замялся лейтенант, молчит, краснеет, сопит. Не скажешь же им в лоб, что я, мол, вас «сапогов» кое на чём видел и на нём же вертел. А ведь армейские майоры абсолютно правы. Как не крути, правы. Но всё разрешилось в момент. Лейтенанта заслонили широкие спины железнодорожников, явственно и многозначительно звякнули гаечные ключи в чемоданчике одного из них, в недоумении развернулись грязные ладони, по ширине соизмеримые с совсем не маленькой лопатой.

– Мужики! Чё-то мы не понимаем, по какому случаю вы к парню пристаёте?

Ничего не осталось двум майорам. Они всё поняли. Поняли, что вступать в полемику с этими работягами абсолютно бессмысленно, точно будет самим же дороже. Работяги те могут и побить запросто. В общем, маневр их не удался, галс получился учебным, а не боевым. Майоры, молча развернулись и ушли. Так что «честь» молодого флотского лейтенанта с помощью тех самых работяг была сохранена. Так что разбирайтесь уж теперь сами, кто и кому честь свою отдал.

САЛАЖАТА В ВАЛЕНКАХ

Встретились два лейтенанта. Не виделись с самого выпуска из училища. При распределении в штабе базы как-то разминулись, а потом были назначены на разные соединения кораблей. Рукопожатия, объятия, обмен впечатлениями, возникшими проблемами, новостями о себе, об однокашниках, сокурсниках, воспоминаниями о жизни в системе. Ещё почти новенькие лейтенанты, можно сказать, ещё хрустящие. Мех на шапках ещё не порыжел, кожа верха ещё хранит свой хромовый блеск, низ шапок ещё не засален, подкладка кителей ещё не разлетелась в клочья от пота. Но уже на брюках появились пыльные пятна, ни чем и ни как не выводимые. Соляр это. Стирай, не стирай, толку не будет. Микропора подошв зимних ботинок, от того же соляра, разлетелась вдрызг, образовав на носке ботинок характерную ступеньку. Всего чуть более полугода на флоте они. Тем более на этом, самом дальнем, где нет ни родственников, ни обычного за последние пять лет круга друзей и приятелей. От этого встреча ещё теплее для них, до того ни разу не переваливавших Уральский хребет и не обретших ещё близких друзей среди флотского люда. Чаще всего такие встречи происходят при стоянках кораблей в судоремонтных заводах, куда сгоняются они со всех концов необъятного Тихоокеанского театра, когда подходят сроки ремонта или когда «приспичит», с авариями и крупными поломками. Встреча лейтенантов произошла то же в заводе. Один встал в плановый ремонт буквально через месяц, после того как принял дела, другой пришёл только что на корабле, становящимся на докование, из отдалённого залива. Обо всём переговорили, всех вспомнили. Осталось только одно: правила хорошего тона предусматривали необходимость обмытия встречи в каком-нибудь Владивостокском ресторане. Решение созрело быстро, благо рабочий день уже шёл к концу. Разошлись, каждый пошёл на свой корабль просить или вымаливать добро на сход, не получится – искать повод для необходимости схода. Умудрились получить добро, погладили брюки, чисто выбрились и часов в18 встретились в назначенном месте. Вышли за проходную завода.

– Коля, я во Владивостоке первый раз, – обратился к приятелю лейтенант, только сегодня подошедший к стенке завода, – Видел только аэропорт. Оттуда сразу в Техас, в кадры. До бригады добирался на пароходе из Находки. Так что, давай веди.

Ставший уже отчасти Владивостокским аборигеном лейтенант решил выпавшее время и возможность использовать с целью более глубокого познания географии городских кабаков. За время ремонта он был практически во всех ресторанах, единственном тогда в городе пивном баре на Постышева то же. Пробел был всего один у него: судьба пока не заносила его в «Утёс», самый близкий от завода, ресторан. Всего две автобусных остановки по Черёмуховой. Что-то он среди флотских офицеров популярностью не пользовался. И причины тому были. Только лейтенантам это было ещё неведомо. Молодые ещё.

– Миша, давай тащиться далеко не будем. Тут недалеко есть один, «Утёс» называется. Как там не знаю, я сам там ни разу не был, – ответил приятелю знающий обстановку и ориентирующийся в городе лейтенант, – пока ты месяц будешь в доке стоять успеем и другие посетить. Нам же просто посидеть. День будний, по большому счёту не съёмный. Завтра рабочий день. Ну, что решаем.

– Коля, давай туда. Мне один хрен, где водку пить, – ответил он согласием.

Дождались автобуса, запрыгнули в него и поехали по назначению. Автобус, надрываясь, вполз на сопку, перевалил её. Всё, уже на месте. Действительно рядом, пешком дойти можно. Ресторан был уже открыт. Обычной страждущей и жаждущей толпы не наблюдалось. Зашли, сдали свои шинели и шапки в гардероб, прошли в зал. Посетителей было не так уж и много. Зал был заполнен в лучшем случае наполовину. Имелись свободные столики. Вечер в ресторане только начинался. Музыканты ещё расставляли кое-что из аппаратуры, настраивали свои инструменты. Подскочила администраторша зала, поздоровалась, сказала, что можете занимать любой свободный столик. Опытный и знающий лейтенант выбрал столик поближе к эстраде. Сели. Почти тут же подошла официантка и приняла заказ. Ждать долго не пришлось. Уже стоит на столе графинчик водки, кувшин с каким-то морсом, дежурные салаты и нарезка. Разлили по стопкам водку и проглотили по первой за встречу. Повели неспешный разговор о жизни, предались воспоминаниям.

Тем временем зал заполнялся. И вот уже через какой-то час все столики были заняты. Во всю грохотала музыка, перед эстрадой оркестрантов становилось всё больше и больше танцующих, явно по мере разогрева от принятого спиртного. Вился клубами сизый табачный дым. И эта атмосфера захватывала лейтенантов. Настроение их поднималось, глаза начинали бегать по лицам и фигурам женщин в поисках возможного флирта до подъёма флага. Но до подъёма из-за стола и участия в плясках они ещё не созрели.

За столиком лейтенантов появились соседи, молодой парень в водолазном свитере и совсем не молодая женщина с обветренным лицом, крупными руками, на которых просматривались надутые, как у мужчины, вены. После выпитых нескольких стопок водки начали они говорить о рыбе, её обработке, ругали какого-то мастера, какого-то чифа, не обращая никакого внимания на лейтенантов. При этом, как из уст парня, так и его дамы неслись крепкие выражения. Ну, совсем как на корабле. Из-за соседних столов несся тот же мат о палтусе, минтае, крабе. Чёрных флотских мундиров в зале не было. Костюмов и галстуков не наблюдалось то же. Если женщины были в красивых, совсем недешёвых платьях, то большинство мужчин в свитерах, полуверах, иногда мелькали тёмно-синие, однобортные тужурки с золотистыми пуговицами с якорями, вензелями из золотистого галуна на погончиках. Не уютно как-то стало лейтенантам, не смотря на то, что подобные выражения слышат они ежедневно, по много раз, да и сами говорят тем же языком. Всё стало предельно ясно и понятно, когда народ уже изрядно поднабрался. С эстрады понеслась «заказная» музыка и песни для и в честь рыбаков ещё не перевернувшейся у пирса плавбазы «Обухов» от рыбаков БМРТ «Радужный», и наоборот, другим траулерам от других баз, в честь капитанов, старпомов, стармехов, номерных помощников и механиков. «Утёс» – с незапамятных времён пристанище Владивостокских рыбаков. Вот перейти дорогу, за ней, под крутым обрывом берега бухты Золотой Рог, причальная стенка от Калининской переправы и чуть ли не до Первомайского завода с ошвартованными плабазами, большими и средними траулерами, рефрижераторами. Когда-то именно здесь базировалась и знаменитая китобойная флотилия. Народ праздновал возвращение с путины, а, может быть, прощался с берегом, уходя на неё. Несколько раз в зале возникали потасовки, но достаточно быстро, силами администрации ресторана и некоторых посетителей, они прекращались. До ушей лейтенантов иногда доносились реплики в их адрес. Не самые лестные. Сгущались тучи над ними, грозой попахивало. Ещё не набравшимся, нормально соображавшим и держащимся на ногах лейтенантам стало ясно, что они попали на чужой праздник жизни, в чужой дом, точно, незваные гости. И самое умное исчезнуть отсюда как можно скорее, не дожидаясь конца вечера.

– Миша, нам здесь, похоже, делать нечего, давай линять. Не задался вечер сегодня, – шепнул на ухо приятелю знаток местной географии и неутомимый исследователь её, – Извини, честное слово не знал, что здесь такая атмосфера.

Получил кивок согласия, встал и пошёл искать официантку, что бы рассчитаться. Минут через десять вернулся.

– Всё, рассчитался, давай сниматься. Выйдем, подумаем, что дальше делать. До закрытия кабаков ещё полтора часа. Можно ещё куда-нибудь … – перебиваемый объявлением на весь зал по микрофону с оркестровой эстрады, договорить не успел.

– В честь лейтенантов Тихоокеанского флота от рыбаков Дальнего Востока звучит песня «Салажата»

– Ну, суки потные, – чуть ли не в унисон пробормотали про себя лейтенанты.

Надо же, даже не офицеры, а подчёркнуто – лейтенанты. Вечная флотская издёвка, когда, положим, в кают-компанию приглашаются офицеры и лейтенанты. И тут за людей не считают, сволочи. Взяты первые аккорды, полилась музыка и известная песня флотских учебных отрядов, распеваемая хором в строю только что призванными на службу бойцами, ещё подчёркнуто в бескозырках без ленточек, где в припеве дважды звучит: «Салажата, салажата».

– Коля, придётся проглотить. Пошли, – потянул за рукав приятеля ошарашенный первым посещением одного из Владивостокских ресторанов лейтенант.

– Да, вот сейчас пойдём с тобой под этот марш, на смех этим козлам. Нет, подожди, – проскрипел зубами обиженный насмерть злой шуткой рыбаков другой, – Это дело нельзя так оставлять.

Завёлся. Отчасти и понятно. До поступления в систему, он успел полтора года отбарабанить мотористом на сторожевом корабле Северного флота. А тут такое. Приятель то со школьной скамьи в систему пришёл. Обсуждение действий продолжалось под звуки оскорбительной для лейтенантов песни.

– Что ты предлагаешь? Сейчас возникнем и что? Руку не успеешь поднять, как в бубен настучат, да на ногах пронесут по залу, на них же и за дверь выкинут, – трезво оценил обстановку более молодой по возрасту лейтенант, – Вон сколько их в зале. А мы с тобой одни здесь, наших нет.

Вот уже взяты последние аккорды, песня смолкла. В зале раздались оглушительные аплодисменты, одобрительный рёв и хохот.

– Так, Миша, выворачивай карманы. Все деньги, что есть, давай мне. Потом разберёмся. Сейчас я им устрою!

Заблестевшие глаза, появившаяся на губах ехидная улыбка, говорили о появившемся решении.

– Коля, что устроишь, – начал уточнять у приятеля ход дальнейших действий, впервые попавший в один из Владивостокских ресторанов лейтенант.

– Потом увидишь. Не клади в штаны, Миша. Всё будет нормально, – быстро зашептал приятелю лейтенант, определившейся с дальнейшим ходом событий, – ты давай выходи. Сразу одевайся, мою шинель и шапку держи наготове. Всё, пошёл.

Лейтенант встал из-за стола, направился к гардеробу. Взял свои вещи, вещи приятеля. Одел шинель, натянул поглубже на уши шапку и стал ждать. Другой в это время подошёл к оркестрантам и что-то шептал на ухо барабанщику. Наконец положил на барабан деньги и направился к выходу. Взял у приятеля шинель, одел её, так же глубоко натянул шапку. Помахал рукой оркестрантам, утвердительно кивнул им головой.

– В честь рыбаков Дальнего Востока от офицеров Тихоокеанского Флота звучит с наилучшими пожеланиями песня «Валенки» – прозвучало на весь зал с эстрады.

– А теперь, давай, ноги делаем, – хлопнул приятеля по плечу лейтенант, заказавший музыку, и быстро открыл дверь на выход.

За спиной, под первые аккорды песни, раздался многоголосый, обиженный рёв. Лейтенанты в это время уже стремительно брали сопку.

Всю жизнь эти лейтенанты прослужили на Тихоокеанском флоте. Но больше ресторан «Утёс» никто из них не посещал. Тех лейтенантов, ставших капитанами 1 ранга, на флоте уже нет, отдав сполна своё, ушли в запас. Существует ли «Утёс» сейчас, они не знают.

НАУКА.

После проворачивания и проведённого развода на работы на юте тральщика осталась одна электромеханическая боевая часть. Перед строем стоит её командир, целый лейтенант, и уже как минут пять воспитывает своих подопечных. Воспитательный процесс сопровождается криком, порой доходящим до истеричных нот, разбрызгиванием слюней. Уроды, козлы, вашу мать, бараны. Крику своему лейтенант помогает усиленной жестикуляцией рук и топотом ног по палубе. Из стоящих в строю матросов некоторые угрюмо, исподлобья смотрят на беснующегося начальника, некоторые совсем не смотрят, стоят, опустив голову и рассматривая палубу и собственные сапоги. Ну что там вдаваться в конкретные причины лейтенантского гнева и суть его пламенных речей. Они до остервенения банальны, слышатся на кораблях постоянно и многократно. Причин масса, они появляются ежеминутно. Жизнь такая. Везде бардак. И если его не фильтровать как-то, порой не обращать внимание на мелочи, то ровнять, строить и драть народ можно все 24 часа в сутки совсем не вынимая. Нет в мире совершенства вообще, в корабельной жизни в частности. Поэтому флот находится постоянно в состоянии организационного периода, явного, то есть объявленного вышестоящим начальником, и неявного, которые подразумевают: вечное устранение замечаний, повышение уровня организации и боевой готовности.

Со стенки наблюдал за происходящим один из начальников лейтенанта. Дивизионный механик, капитан 3 ранга, по флотским меркам совсем уже не молодой, за сорок перевалило ему. Наконец затих лейтенант, распустил народ. Дивмех, не спеша, покряхтывая, радикулитно согнувшись в пояснице, поднялся по трапу.

– Здорово, лейтенант, – протянул руку дивмех, потом хлопнул его по плечу и подтолкнул к входной двери надстройки, – пойдём, поговорим.

Прошли в каюту лейтенанта. Дивмех сел на диван, достал из пачки сигарету и стал её разминать.

– Да ты не стой, садись вон в своё кресло, – улыбаясь, сказал он, – Ну, и чего ты с утра разорался? Всех чаек и рыбу распугал.

– Да. Тут. Опять. Эти козлы… – поперхнулся лейтенант начавшими снова выползать наружу недавно прекратившимися его же воплями, забыв опуститься в своё кресло.

– Да успокойся ты. Корабль стоит, привязан к пирсу, не горит, не тонет. Значит всё ещё не так и страшно, – проговорил дивмех с не сходящей с лица улыбкой, – да сядь ты. Давай по порядку. Что там у тебя?

– Сволочи! Суки! На проворачивании опять перекачали 4-ю цистерну расходную. Все ростры в соляре. Помощник уже на дерьмо изошёл, – несколько спокойнее стал рассказывать суть дела начальнику механик, – 11-ю то же. Только там пробка на трубе фуштока отдана была, топлива в трюме чуть ли не по самый электродвигатель правого насоса ВРШ. А там ещё, суки, …

– Всё ясно, лейтенант. Не кипятись. Жизнь это, дорогой мой, жизнь. И

никуда от этого не деться, – перебил лейтенанта дивизионный механик, – Только не прав ты.

– Как это не прав? – возмутился механик, – Такую херню сморозили. Что я смотреть спокойно должен. Поубиваю всех на хрен!

– Ты меня не понял, лейтенант. Конечно, ты, по сути, прав. Но вот только не вовремя ты всё это затеял, не по уму всё, – вздохнул начальник, не переставая улыбаться.

– Ладно, – сказал дивмех, снимая фуражку и почёсывая свою лысую голову, – Карьера у меня на флоте не состоялась. Сорок три, всё ещё или уже майор. Надеялся флагмехом стать, вторую звезду получить, да вот прислали из Стрелка молодого и перспективного. Через пару месяцев слиняю в стольный город Рамбов, Ораниенбаум то есть, дослуживать. А ещё через пару лет на покой уйду, кур буду разводить, в земле шевыряться. А эти два месяца я тебя жизни поучу. Я двадцать лет на действующем флоте уже, битый и топтаный. Всё видел, надеюсь, что всё знаю и понимаю. Опыт, как говорят, не пропьёшь. Смотрю вот на вас, лейтенантов, глупых, зелёных, как три рубля, серых, как штаны пожарника, и удивляюсь, чему вас, дураков, в системах пять лет учат. Тут, на флоте наука другая совсем нужна. Да и чему там могут научить. В основном там народ, который с флота слинял ещё при каплейских, если не старлейских звёздах. Науку, они, конечно, знают, а флот понять до конца не успели, мало там пробыли, а то, что знали уже забыли, да и меняется флот. Есть там, конечно и зубры, но их мало. Так что слушай и на ус мотай. Потом сам убедишься, что не сказки я тебе тут рассказывал.

Вот примерно так начал учить своей науке старый флотский зубр лейтенанта.

– Вот с утра ты завёлся и, по сути, весь день рабочий сорвал. Ну, поорал ты, слюной своей палубу окропил. И что ты думаешь, все бросились впереди собственного визга исполнять тобой сказанное. ХВЖ! В общем, хрен в ж…, в задницу значит. Ни хрена не угадал. После всего тобой сказанного нет у них настроения на работу, разошлись они, держа сложенные фиги во всех карманах, с мыслями работать им или же послать всё куда подальше. Они сейчас вот сидят где-нибудь в шхерах и массируют свои задницы, разодранные тобой, обиду свою пережёвывают, сопли вытирают, а то и спят просто. Ну, найдёшь ты их сейчас, выдерешь, как коз сидоровых. Но, уверяю тебя, лейтенант эффекта не будет. Что-то и сделают, но без души, через силу, точно, не так как надо. Ту же прокладку раком поставят, пакет фильтров толком не обтянут, потом все вы хором встанете на уши в поисках пропавшего давления. Нельзя матросов драть… С утра! А вот вечером!!! Как задраят переборки водонепроницаемые, на вечерней поверке! Вот тут да! Отдраивай и ты свой стопорный клапан, выпускай наружу всё, что за день накопил. Самоё время, твоё время, лейтенант. Тут всех за день отличившихся нужно отодрать по полной схеме, вставить по самое некуда, да ещё провернуть с треском, чтобы там, внутри, разодрать всё к чёртовой бабушке. За всё, что было. За то, что потом будет не надо. И не хором всех отличников, херню за день напоровших. Сам должен понимать, что драть надо индивидуально, но публично, больше удовольствия. Что бы они, сволочи, сполна осознали все прелести флотской службы, что бы заснуть не могли, мучаясь от мук душевных, проклиная себя за собственную тупость и неспособность. Да, среди двоечников сплошных, нужно и отличника найти, того по попке погладить, или по голове, ну тут самому решать надо как оно лучше и сподручнее. А утром всё должно быть спокойно, по деловому. До вечерней поверки! Понял, лейтенант?

– А как же… – продолжить механик не успел, был перебит начальником.

– А как же? А так же, – продолжал свою науку дивизионный механик, – Понятно, херню твои охломоны сморозили, тут и разговоров нет. Они же, собаки, это понимают, они перед тобой стояли и мучались от своего раздолбайства, бестолковости и тупости. Стыдно им было. А как только рот свой раскрыл и орать начал, так у них тут же все створки закрылись, за ними и стыд их скрылся. Чем больше ты орал, тем меньше того стыда оставалось. Ты сегодня одно только умное сделал. Это то, что команду дал топливо из кормовой машины обрезами, через фильтр обратно в цистерну слить, а не качнуть, дождавшись ночи за борт. Пусть помучаются. Ты по тупому устав не читай, кто там чего должен и чего обязан. Жизнь она, хоть и военная, за него уходит. Ты, лейтенант, слушай, что я говорю. Я жизнь на флоте прожил. До сих пор не в конторе какой-нибудь сижу, а вот всё ещё с кораблями и вами рядом. Всё, что говорю, на себе испытал, прошёл через это, выводы для себя сделал. А ты слушай старших, что бы их ошибок ни повторять. Умнее будь.