Высота свободы

Ариф молча кивнул в сторону широкой, устремлённой вверх мраморной лестницы с резными перилами:

– Он наверху. В своей спальне. Уснул, наконец-то. Доктор Саид ушёл час назад, сказал, дать отдохнуть, не тревожить.

Аиша медленно, будто поднимаясь на эшафот, шагнула к ступеням. Её ладонь скользила по гладким, отполированным до блеска деревянным перилам, но не чувствовала их тепла. Каждый шаг давался ей с невероятным трудом, словно ноги были налиты свинцом. Она боялась. Боялась того, что увидит за той дверью. Боялась подтверждения своих самых страшных предчувствий.

Дверь в просторную, залитую солнцем спальню отца была приоткрыта, оставляя узкую, тёмную щель. Аиша, затаив дыхание, бесшумно заглянула внутрь, и её сердце, казалось, остановилось, а потом упало куда-то в бездну.

Джималь Аль-Мансури, всегда такой могучий, полный неукротимой силы и непререкаемого авторитета, человек, чей один лишь взгляд мог заставить трепетать подчинённых, теперь казался маленьким, хрупким и беззащитным среди груды белоснежных, пуховых подушек на огромной, резной кровати из тёмного дерева. Его лицо было серым, землистым и страшно осунувшимся, дыхание – тихим и прерывистым. Рядом на прикроватной тумбочке, как зловещие памятники болезни, стояли многочисленные пузырьки и баночки с лекарствами, а на столике мерцал холодным синим светом экран кардиомонитора, показывающий неровную, скачущую линию пульса.

Аиша неслышно, как тень, подошла и опустилась на колени на мягкий персидский ковёр у самой кровати. Её пальцы, дрожа, осторожно коснулись его руки, лежавшей поверх лёгкого шёлкового одеяла. Кожа была сухой, пергаментной и обжигающе горячей.

Он пошевелился, его веки дрогнули и с огромным усилием медленно открылись. Тёмные, когда-то такие пронзительные, ясные и умные глаза, теперь помутневшие от боли, с трудом сфокусировались на ней.

– Аиша… – его голос был едва слышным, похожим на шелест сухих листьев. – Моя крылатая голубка… ты вернулась…

– Я здесь, баба, – она наклонилась ближе, чтобы он лучше видел её лицо, и натянула на губы самую нежную, любящую и обнадёживающую улыбку, какую только могла изобразить. Фасад её самообладания был готов рухнуть. – Я с тобой. Как ты себя чувствуешь?

– Скучал по тебе, дочь моя, – проигнорировал он её вопрос, как и всегда, когда не хотел говорить о болезни. Его взгляд блуждал по комнате, цепляясь за знакомые предметы, но не видя их. – Небо… ты видела небо? Оно… оно всё такое же бескрайнее… и чистое…

– Да. Оно прекрасно, – её голос дрогнул, и она сделала глоток воздуха, чтобы успокоиться.

Её перфекционизм, её годами отточенная выучка сработали автоматически, как защитный механизм. Она встала, чтобы поправить его подушку. Не просто поднять, а уложить её под определённым, самым оптимальным углом, чтобы ему было легче дышать, чтобы ни одна складка на наволочке не причиняла дискомфорта. Она передвинула стакан с водой ровно на три сантиметра вправо, чтобы он стоял точно в центре маленькой льняной салфетки с вышитым фамильным вензелем. Эти маленькие, бессмысленные в данной ситуации ритуалы, этот тотальный контроль над мелочами были её последним щитом, её крепостной стеной. Пока она могла контролировать хоть что-то здесь, в этой комнате, ей казалось, что она может контролировать и саму неотвратимо надвигающуюся беду.

– Аиша… – его пальцы, холодные и костлявые, слабо сжали её руку, не давая ей отдалиться. – Девочка моя… Я… я так устал.

– Не говори так, пожалуйста, – её голос сорвался, став тонким и беззащитным, каким он не был с самого детства. – Ты поправишься. Мы вызовем лучших врачей. Из Европы, из Америки… Мы сделаем всё, что только можно. Я всё продам, если понадобится.

Он медленно, с бесконечной печалью покачал головой, и в его потухших глазах появилась бездонная, вселенская скорбь.

– Нет, дочка. Самые лучшие врачи бессильны перед волей Всевышнего. Я это чувствую. Здесь, – он слабо ткнул пальцем себе в грудь, в область сердца. – Я… я боюсь не за себя.

Он замолчал, собираясь с силами, его грудь тяжело вздымалась.

– Я боюсь оставить вас. Особенно тебя. Ариф… он мужчина, он сильный, умный, он пробьёт себе дорогу в этом мире. А ты… ты вся в небесах. Ты паришь. А на земле… на земле у тебя нет опоры. Нет крепкой надежной руки.

– У меня есть ты! – вырвалось у неё, и она с ненавистью поймала себя на том, что звучит как капризный, испуганный ребёнок, а не как взрослая, самостоятельная женщина.

– Меня скоро не будет, – его слова, тихие и безжалостные, повисли в воздухе, как приговор. – И мой величайший страх… что я не успею… не успею устроить твою судьбу. Обеспечить тебе надёжную защиту. Ты должна быть под крылом. Или отца… или мужа. Так было всегда. Так должно быть.

Вот оно. Пришло. То, чего она подсознательно боялась все эти месяцы. То, от чего она бежала в небо, в свою работу, в иллюзию независимости.

– Баба, пожалуйста… не сейчас… не сейчас, – она умоляла, чувствуя, как почва уходит у неё из-под ног.

– Сейчас! – в его голосе, истощённом и хриплом, вдруг прорвалась прежняя, стальная, не терпящая возражений сила, ограненная теперь животным отчаянием. – Именно сейчас! Пока я ещё в своём уме. Пока я ещё могу это сделать. Мне… мне дали слово… что позаботятся о тебе…

Её внутреннее сопротивление было молчаливым, яростным, всесокрушающим. Нет. Она не желала быть частью патриархальных устоев, которые заперли бы её в золотой клетке, пока её брату, Арифу, дозволялось покорять весь мир, учиться где угодно, гонять на суперкарах и строить свою жизнь так, как он хочет.

Но она смотрела на него. На его впалые, покрытые нездоровым румянцем щёки, на дрожащие, полупрозрачные веки, на губы, побелевшие от нечеловеческого усилия. Он не приказывал. Он умолял её. Не как глава семьи, отдающий распоряжение. А как умирающий отец, чьё последнее, самое заветное желание на этой земле – знать, что его любимая дочь, его крылатая голубка, будет в безопасности.

И её собственное сердце, такое же гордое, свободное и независимое, как и она сама, в тот самый миг разорвалось на тысячу окровавленных осколков.

– Хорошо, баба, – прошептала она, и её собственный голос звучал чужим, далёким, будто доносился из-под толщи воды. – Хорошо. Я обещаю. Я сделаю все, что пожелаешь. Только… только не уходи. Пожалуйста. Дай мне время. Дай нам время.

Она не помнила, как вышла из комнаты. Её ноги сами понесли её по длинному, тёмному коридору, в то время как сознание было заполнено сплошным белым шумом отчаяния, вины и страха. Она дошла до огромного панорамного окна в холле второго этажа, уперлась лбом в прохладное, гладкое стекло и уставилась в яркий, солнечный, безразлично-спокойный мир за ним. В сад с цветущими олеандрами, в сверкающий на солнце бассейн, в бездонную, ясную синеву неба, которое теперь казалось ей не освобождением, а бескрайней, бездушной пустотой.

За её спиной раздались тихие, чёткие шаги. Она не обернулась. Знала, что это Ариф. Он подошёл и встал рядом, его плечо почти касалось её плеча.

– Он не слышит никаких доводов, сестра, – тихо, почти шёпотом, сказал он, глядя в то же окно. – Не хочет ничего слушать. Ему важно только одно – твое согласие и твоя безопасность. Так, как он её понимает. В его мире женщина без мужчины – это мишень. А он не может умереть, оставив тебя одну.

Аиша закрыла глаза, чувствуя, как по её щекам катятся горячие, солёные, беспомощные слёзы. Она не молилась, не искала утешения в привычных словах. Просто смотрела в бездонное, голубое небо над Абу-Даби и шептала в холодное стекло, чтобы услышал только Он один, Тот, к кому она всегда обращалась в самые трудные минуты: – Прошу тебя… Услышь меня. Дай ему время. Дай… мне время. Пожалуйста.

Но времени, этого единственного, самого ценного ресурса, не было. Его отнимали у неё с каждым прерывистым, хриплым вздохом за той, закрытой теперь, дверью.

Она чувствовала, как по её щекам, смывая безупречный, профессиональный макияж, катятся тяжёлые, горячие капли. Она не пыталась их смахнуть, не пыталась скрыть. В этом доме, в этой ситуации, её безупречность была бессмысленна.

Ариф осторожно, почти нерешительно, обнял её за плечи, притянул к себе. И она, всегда такая сдержанная, независимая, не позволявшая себе подобных слабостей, обвила его руками и прижалась лбом к его груди, как в далёком детстве, когда ей было страшно от ночных грёз, и только брат мог её успокоить.

– Что я наделала, Ариф? – прошептала она, и её голос дрожал от осознания чудовищности того шага, который она только что совершила, того будущего, которое она себе наобещала. – Что я сейчас наделала?

Ответом ей была лишь гнетущая, звенящая тишина большого, роскошного, наполненного дорогими вещами дома, который в одночасье стал похож на самый настоящий, пышно убранный склеп. Тишина, в которой слышалось лишь прерывистое, тяжёлое дыхание умирающего отца и отчаянный стук двух молодых сердец, запертых в золотой клетке долга и традиций.

Глава 3. Высочайший пассажир

От звенящей, почти осязаемой тишины и от этой непривычной пустоты по коже Аиши бежали мурашки. Шестнадцать роскошных кресел, обитых мягчайшей кожей, – и все они пустовали. Она скользила по проходу, и ее шаги, обычно бесшумные, теперь отдавались гулким эхом в этом стерильном, безжизненном пространстве. Ее пальцы, легкие и точные, по привычке поправляли идеально стоящие хрустальные бокалы, разворачивали меню под безупречным углом, хотя обслуживать здесь сегодня было некого. Рейс Абу-Даби – Лондон. Для нее обычно любой полет был ритуалом очищения, побегом от земли, что слишком сильно тянула вниз. Но сегодня все ощущалось совершенно иначе. Тревожно.

«Никогда не видел ничего подобного», – пронеслось в голове у Аиши, пока она машинально проверяла запас спасательных инструкций в кожаном кармане кресла 1А. «За все годы работы в «Alamir Air»… чтобы весь первый класс был пуст… Это не просто странно. Это зловеще.»

Аиша намеренно хотела спрятаться за безупречной маской бортпроводника, отшлифовывая каждое движение до зеркального блеска. Убежать в свое небо – туда, где не было места боли в глазах отца и грузу невыполнимого обещания. Сегодня эта броня была ей нужна как никогда. Она чувствовала себя загнанной ланью, прислушивающейся к малейшему шороху приближающейся опасности, еще не зная, откуда ждать удара. И пустой салон был первым, безмолвным предупреждением.

Удар настиг ее в виде знакомого щелчка системы оповещения, прозвучавшего как выстрел в наступившей гробовой тишине. Голос Рэйфа, обычно бархатный и спокойный, приобрел непривычную, металлическую официальность, режущую слух.

– Дамы и господа, от имени экипажа приносим свои извинения за задержку вылета. Мы ожидаем посадки еще одного пассажира. Просим вас оставаться на своих местах и пристегнуть ремни. Благодарим за понимание.

Тишину в бизнес-классе и экономе взорвал удивленный гул, похожий на ропот встревоженного улья. Аиша встретилась взглядом с Мэри, стоящей в противоположном конце салона. В широких, всегда добрых глазах подруги читалось то же вопросительное недоумение, смешанное с профессиональной настороженностью. Кто этот человек, ради которого можно остановить целый лайнер? Чья воля способна подчинить себе расписание «Alamir Air»?

Напряжение, тонкое и невидимое, наполнило воздух, сделало его густым и тяжёлым для дыхания. Каждый пассажир, каждый член экипажа ощущал его на себе. Все взгляды, словно по команде, приковались ко входу.

Разгадка явилась в лице Рэйфа. Его появление из кабины пилотов было само по себе красноречивым сигналом. Капитан редко покидал свой пост без веской причины. Он направился к ним, его обычно беззаботное лицо было напряжённой маской, высеченной из гранита.

– Девочки, небольшие корректировки, – тихо, но чётко произнёс он, создавая вокруг них невидимый круг, куда не долетали посторонние звуки. – На борт поднимается Его Высочество принц Халид ибн Заид аль Сауди. Его личный джет встал на внеплановое техническое обслуживание, а вылететь в Лондон ему требуется безотлагательно. Он выкупил… – Рэйф сделал микроскопическую паузу, чтобы его слова обрели должный вес, и Аиша мысленно закончила фразу, глядя на пустующие кресла, – весь первый класс. Для себя и своей свиты.

Мэри ахнула, прикрыв рот ладонью. Аиша же почувствовала, как по её спине пробежали ледяные мурашки, а в кончиках пальцев заныло знакомое, противное покалывание. Выкупить весь первый класс – это не демонстрация богатства. Власть. Вот что это. Абсолютная, ничем не ограниченная власть, которая не спрашивает, а повелевает.

Сауди. Слово повисло в воздухе камбуза, тяжёлое, густое и значимое, словно капля чёрной икры. В голове у Аиши тут же, против её воли, возник карикатурный образ – седовласый, надменный старец в белоснежном тобе, с тяжёлым, пронзительным взглядом и скупыми, обрывистыми фразами. Принц из песков. Один из членов многочисленной королевской семьи соседнего государства. Затворник из позолоченной клетки. Раздражение, горькое и едкое, подкатило к самому горлу. Из-за каприза этого избалованного аристократа сорвался её спасительный полет, её личное небо, её единственное убежище.

– Ну что ж, – Мэри первая оправилась от шока, выпрямила плечи, и её лицо приняло сосредоточенное, профессиональное выражение. – Какая разница: шейх или принц? Справимся! Как и всегда.

Они превратили и без того безупречный салон первого класса в эталон сервиса за считанные минуты, двигаясь в слаженном, безмолвном танце. Аиша с почти маниакальной, отчаянной тщательностью проверяла каждую складку на скатертях, каждый блик на отполированном до зеркального блеска дереве, симметрию расстановки столовых приборов. Она заталкивала подальше раздражение, запирала его на глубине, но оно тлело там, словно уголёк, готовый разгореться при первом же дуновении ветра.

И вот он появился. Явился. Как божество, спустившееся с Олимпа в самый неожиданный момент.

Сначала в салоне возникли двое телохранителей – две горы в безупречно сидящих тёмных костюмах, с профессионально-отстранёнными лицами. Их глаза – холодные, быстрые сканеры – за секунду оценили уровень угрозы в салоне. Они осмотрели пространство, и, обменявшись почти незаметными кивками, отступили, расчищая путь и принимая почтительные, хотя и не склонённые, позы.

Человек, ступивший на борт следом, совершенно, абсолютно, до мозга костей не был похож на того старца, которого воображение Аиши так услужливо ей нарисовало.

Ему было около тридцати. Не больше. Высокий, с плечами пловца и осанкой, которую не могли дать никакие уроки этикета – она была в крови, в генах, в самой истории его рода. На нём был безупречный тёмно-серый костюм, сшитый, как ей показалось, вручную на самой знаменитой улице Сэвил-Роу. Ни галстука, ни намёка на вычурность или пафос. Только расстегнутый ворот белоснежной рубашки из тончайшего египетского хлопка и безмолвная, незыблемая уверенность, исходившая от него волнами и ощутимая на физическом уровне.

И запах… он донесся до Аиши первым, опередив даже визуальное восприятие. Не удушающий, тяжёлый аромат восточных благовоний, который она иногда чувствовала от пассажиров из стран Залива. Нет. Это была свежая, холодная, почти ледяная волна бергамота, смешанная с тёплым, бархатным, обволакивающим оттенком сандала и чем-то, что пахло дорогой кожей, чистой силой и безграничной, древней как мир, властью.

Аиша застыла у своего поста, ощутив внезапную слабость в коленях. Она ожидала увидеть монумент, олицетворение традиций и застывших догм, а увидела… человека. Очень красивого, очень могущественного и оттого – очень опасного.

Его взгляд, тёмный и пронзительный, как безлунная ночь в пустыне Руб-эль-Хали, медленно скользнул по салону. Быстрый, оценивающий, впитывающий каждую деталь. Он заметил Рэйфа, вышедшего ему навстречу, и кивнул в ответ на его приветствие. Потом его глаза нашли Мэри. И наконец… наконец они остановились на ней.

Взгляд принца Халида упал на Аишу, и она почувствовала его не как визуальный контакт, а как физическое прикосновение – тяжёлое, изучающее, прожигающее её броню профессиональной безупречности насквозь. Он не пялился, не выражал наглого любопытства. Просто считывал информацию, составлял мнение и выносил вердикт. И в глубине его тёмных зрачков мелькнула крошечная, но оттого не менее заметная искра. Не удивления, не любопытства. Это была искра того самого, безошибочного узнавания.

Совершенно автоматически, движимая годами выучки и врождённой грацией, она склонила голову в формальном, вежливом приветствии, надеясь, что он не заметит лёгкой дрожи в её пальцах.

Мужчина проследовал к своему креслу – 2J. Не у иллюминатора, где можно было бы укрыться от посторонних глаз, а в проходе, с идеальным, видом на весь салон и, что самое главное, на вход в камбуз. «Стратег», – беззвучно прошептали её губы. – «Он выбрал эту позицию не случайно: хочет всё контролировать».

Самолёт наконец оторвался от земли, но Аиша все еще чувствовала, как её сердце колотится где-то в горле, нарушая привычный, умиротворяющий ритм полёта. Как только погасло табло «Пристегните ремни», Мэри, отвечающая за его секцию, сделала первый шаг, отправившись предлагать напитки. Аиша, делая вид, что занята проверкой аварийного оборудования, наблюдала за ними краем глаза, пойманная в ловушку собственного любопытства.

Их диалог был недолгим, но Аиша увидела, как брови Мэри поползли вверх почти до линии волос от немого удивления, а затем подруга бросила на неё быстрый, многозначительный, даже немного испуганный взгляд, прежде чем поспешно ретироваться.

Как только Мэри освободилась, она почти бегом ринулась в камбуз, где её уже поджидали Аиша и Лиам, всем своим видом выражавший жгучее любопытство.

– Ты не поверишь, о чём он меня только что спросил, – выдохнула Мэри, понизив голос до скандального шепота и хватая Аишу за рукав. – Спросил, не наш ли это экипаж пару лет назад уходил на вынужденную посадку в Станстеде из-за терактов в Хитроу.

Воздух в камбузе застыл, стал густым и вязким, как сироп. Аиша почувствовала, как кровь отливает от её лица, оставляя кожу холодной и липкой. Тот рейс. Хаос, сдавленная паника, её собственное ледяное спокойствие, которое потом так восхваляло руководство… Но чтобы кто-то помнил это спустя годы? Чтобы принц, пролетающий на своём личном джете где-то высоко над ними, запомнил простой экипаж?

– И что ты сказала? – выдавила она, с трудом разжимая губы.

– Что да, наш. А он… – Мэри закатила глаза, пытаясь подобрать слова. – Он просто кивнул, с таким видом, будто и не ожидал другого ответа. Сказал: «Это был очень сложный рейс. Экипаж проявил высочайший профессионализм». И взгляд у него… Боже, Аиша, он как будто… видел это своими глазами.

В этот момент в камбузе, тихо подглядывая в салон из-за приоткрытой шторки, появился Амир. Его смуглое, обычно спокойное лицо было возбужденным, а в глазах читался неподдельный интерес. Он держал в руках планшет с данными службы безопасности.

– Говорите о нашем высочайшем пассажире? – без предисловий спросил он, его голос прозвучал низко и интригующе. – Я только что заметил кое-что и решил проверить. Его место – 2J. Цифра знакомая, Аиша?

Она нахмурилась, сердце ёкнуло где-то в районе желудка. Она ничего не понимала.

– Какая цифра? О чём ты?

– Корзина, – твёрдо сказал Амир. – Та самая, с королевским, белым жасмином, которую тебе вручили в прошлом месяце в аэропорту. Помнишь? С запиской.

Память ударила её с силой разряда тока. Да, она помнила. Роскошная плетёная корзина, внутри – невероятно белые, ослепительно чистые и ароматные цветы, пахнущие как ночь в райском саду. Атласная карточка цвета слоновой кости с изящным тиснением. Всего несколько слов, выведенных тёмными чернилами: «Ваша самоотверженность не забыта». И подпись – изящная, чуть угловатая, явно мужская: «2J».

Тогда она не придала этому значения, с лёгким смущением приняв подарок и списав его на анонимную благодарность какого-то пассажира, чьё имя стёрлось из памяти среди сотен других. Теперь же эта маленькая, изящная деталь обретала зловещий, невероятный, почти мистический смысл.

– Боже правый, – прошептала Мэри, широко раскрыв глаза, в которых читался уже откровенный страх. – Так это был он? Он всё это время… следил за тобой?

– Не следил, – серьезно, с ударением на каждом слове, поправил Амир. – Интересовался. И, судя по размаху и настойчивости, его интерес носит далеко не мимолетный характер. Выкуп всего первого класса, место, с которого открывается вид на все входы и выходы… Это не просто жест благодарности, а обозначение своих намерений. Чёрным по белому.

Лиам присвистнул, наслаивая на и без того гнетущую атмосферу лёгкую ноту цинизма.

– Настоящая охота, – протянул он, насмешливо подняв бровь. – А цель – наша непокорная Аиша. Поздравляю, дорогая. Ты привлекла внимание самого Принца из пустыни. И, судя по всему, он не намерен отступать.

Аиша отвернулась от них, уставившись на плотную серую шторку, отделявшую их от салона первого класса. Внутри у неё всё переворачивалось, кипело и смыкалось в тугой, болезненный ком. Это был не просто богач, решивший поухаживать за стюардессой. Он знал её. Помнил. И теперь он был здесь, в нескольких метрах от неё, за тонкой перегородкой, и его запах, бергамот и власть, казалось, пропитал собой весь самолёт. Ее честь, честь её семьи, которую она так яростно оберегала, вдруг показались ей хрупкими, как стекло, перед этой целеустремленной силой.

Она медленно, очень медленно выдохнула, заставила свои мышцы напрячься, а спину – выпрямиться в твёрдую, негнущуюся струну. Её пальцы сами нашли и поправили идеально лежащий шёлковый шарф – часть её униформы. Её броня дала трещину, но не рассыпалась в прах. Теперь это была не защита от безликой угрозы, а щит, поднятый против целенаправленного, мощного, неумолимого вторжения.

– Работа ждет, – произнесла она, и её собственный голос прозвучал удивительно ровно, холодно и отстранённо, будто принадлежал не ей, а всё той же безупречной стюардессе. – Какой бы ни была его цель, мы – профессионалы. Мы выполняем свою работу. И делаем это безукоризненно.

Она отодвинула шторку и снова вышла в салон, в логово зверя. Она делала вид, что проверяет запасы в верхних ящиках, поправляет подушки на пустых креслах, но всё её существо было направлено на одно-единственное кресло – 2J.

И когда она поравнялась с ним, мужчина поднял на неё глаза. И в этот раз в них не было вопроса. Не было неуверенности или простого любопытства. Было молчаливое, неоспоримое утверждение. Предельная ясность. «Да, это ты. И я пришёл за тобой.»

Аиша прошла мимо, чувствуя его взгляд на своей спине, словно прикосновение раскалённого на солнце песка, который обжигает и оставляет след. Самолет летел сквозь ночь, пронзая чёрную, беззвёздную пустоту, но в её сердце, за её рёбрами, теперь жил и дышал новый, непонятный, всепоглощающий трепет. Трепет перед бурей. Перед судьбой. Перед человеком, чьё имя было Халид.

Глава 4: Благословение в час теней

Два года назад. Абу-Даби.

Вечернее солнце, подобное расплавленному золоту, заливало террасу просторного дома на берегу Персидского залива. Воздух был теплым и влажным, пахнущим солью, свободой и безграничными возможностями. Халид ибн Заид стоял у парапета, глядя на огни города, зажигающиеся в сумеречном мареве. В его руке был не бокал, а планшет с чертежами и 3D-моделями – его мечта, выстраданная и выверенная до мелочей.

– Они не поймут, – раздался спокойный голос позади него. – Твои собственные советники назовут это безумием. Открыть наши острова, наши пляжи… для всех? Для тех, кто не знает наших обычаев? Это слишком рискованно.

Халид обернулся. Его друг, доктор Зафар ибн Карим, прислонился к дверному косяку, держа в руках два стакана с гранатовым соком. Его умное, выразительное лицо было серьезным, но в глазах читалась не критика, а предостерегающая забота.

– Они уже называют это безумием, Зафар, – парировал Халид, принимая один из стаканов. – Но безумие – это продолжать зависеть от одного-единственного ресурса, как наркоман от иглы. Нефть не вечна. Будущее – за другим. Я хочу, чтобы у моих сестер, у их детей была страна, которая смотрит в завтрашний день, а не цепляется за прошлое.

– Твой отец… – начал Зафар, но Халид мягко прервал его.

– Мой отец сейчас больше озабочен тем, чтобы у его наследника, наконец, появилась жена, – в его голосе прозвучала усталая усмешка. – Его любимая тема для обсуждения – моя холостая жизнь. Ему не до экономических реформ, поверь. Он считает, что сначала я должен обзавестись семьей, а уже потом менять страну.