Высота свободы

Летти Кейн

Высота свободы

Глава 1: Шепот крыльев

Тишина была обманчивой, зыбкой, как плёнка на поверхности воды, готовая лопнуть в любой миг. Не та, что царит в библиотеке или пустой квартире, а особая, наполненная жизнью тишина большого организма, затаившего дыхание перед рывком. Семьдесят тысяч фунтов тяги, сдавленно урчащие в самой глубине «стальной птицы», готовые вырваться на свободу и пронзить небо. Триста двадцать семь пассажиров, уже устроившиеся в своих креслах, но ещё не до конца поверившие, что эта махина из металла и пластика вот-вот оторвется от земли, унося их в облака.

И она. Аиша Аль-Мансури. Стояла в эпицентре этого затишья, этого предгрозового спокойствия.

«Пять лет в небе, а все тот же трепет. Один миг между небом и землей, и он принадлежит только мне.»

Её пальцы, легкие и уверенные, легли на холодную рукоятку тележки с напитками, проверяя замок на автоматическое торможение. Безупречно отглаженная форма кремового цвета не давала ни одной морщинки, ни одного намёка на складку. Ничто не должно было выдавать внутреннего напряжения, собранного в тугой, идеальный и совершенно невидимый со стороны узел где-то под диафрагмой. Она провела ладонью по бедру, смахнув несуществующую пылинку, и сделала глубокий, почти неслышный вдох, наполняя легкие особым, уже знакомым воздухом полета.

Салон самолета Airbus A350-1000 авиакомпании «Alamir Air» был её храмом, её королевством, её строгим и выверенным до миллиметра миром. Мягкий полумрак, нарушаемый лишь приглушённой синей подсветкой багажных полок и тёплым желтоватым светом индивидуальных светильников. Воздух, уже очищенный от наземных ароматов, пах озоновой свежестью кондиционеров и едва уловимым, дорогим парфюмом – смесью амбры, сандала и чего-то цветочного, что навевало мысли о ночных садах.

Её взгляд, отточенный и профессиональный, скользнул по салону, выхватывая малейшие детали. Ремни безопасности – все пристегнуты, пряжки аккуратно убраны, не болтаются. Занавески между первым и бизнес-классом расправлены идеально, не образуя неэстетичных складок или провисов.

Она кивнула сама себе, мысленно поставив галочку. Готово. Всё в совершенстве.

Лёгкий, почти призрачный сигнал – капитан Рэйф Дэвлин обращался к пассажирам. Его голос был спокоен, бархатист, пропитан той самой британской, меланхоличной расслабленностью, которая, как точно знала Аиша, мгновенно испарялась в кризисной ситуации, сменяясь стальными, режущими командами, не терпящими возражений.

– Дамы и господа, от имени капитана и всего экипажа рады приветствовать вас на борту рейса 114 «Alamir Air» с конечным пунктом назначения – Токио. Наше расчетное время в пути составляет десять часов сорок пять минут. Мы только что получили разрешение на занятие полосы, поэтому просим вас еще раз убедиться, что ваши кресла приведены в вертикальное положение, а ремни безопасности застегнуты. Наши бортпроводники готовы к взлету. Приятного полета.

Готовы. Это был её сигнал. Её момент истины.

Аиша повернулась к своему сектору, встретившись взглядом с Мэри, старшим бортпроводником. Та стояла у своего поста у противоположного выхода, и между ними тут же, в одно мгновение, пробежала почти телепатическая нить полного понимания и доверия. Мэри, эталон профессионализма и ее близкая подруга, едва заметно улыбнулась одними уголками губ. Поехали, девочка.

Она заняла своё положение, спиной к камбузу, лицом к пассажирам. Поза была отточенной, красивой, уверенной – результат тысяч часов тренировок и врождённой грации. Руки сложены перед собой. Ещё один глубокий вдох. Медленный, осознанный выдох, выпускающий всё лишнее.

И тут же, как по волшебству, мир изменился.

Сначала это была едва уловимая вибрация, гуляющая по полу, словно далёкий, подземный гром, предвещающий извержение. Потом гул начал нарастать, из глубинного, почти инфразвукового баса превращаясь в мощный, всепоглощающий рев, который входил не только в уши, но и в грудь, в кости, в каждую клетку, становясь их частью. Самолет, эта трёхсоттонная птица, содрогнулся всем своим существом и плавно, неумолимо тронулся с места, начиная свой стремительный разбег.

Аиша инстинктивно, почти незаметно расставила ноги чуть шире для лучшей устойчивости, чувствуя, как нарастающая перегрузка мягко, но уверенно вжимает её в пол. Она обожала этот миг. Момент, когда земное притяжение на мгновение усиливалось, напоминая о себе во всей своей мощи, прежде чем окончательно отпустить их в невесомость полёта. За стеклом иллюминаторов поплыли огни взлетно-посадочной полосы, сначала медленно, словно нехотя, потом всё быстрее и быстрее, пока не слились в сплошные, ослепительные золотые полосы, тянущиеся в никуда.

Сердце её учащённо забилось – не от страха, нет. От чистейшего, опьяняющего восторга. От предвкушения свободы, которую ничто на земле не могло дать. Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

И вдруг – тот самый, ни с чем не сравнимый толчок. Нежный, почти невесомый, но означавший для посвящённых всё. Земля осталась внизу.

Гул двигателей смягчился, перейдя на ровный, убаюкивающий режим. Давление в кресле ослабло, сменившись странной, уже привычной легкостью. Они летели. Парили между небом и землёй, застывшие в своём стальном коконе вне времени и пространства.

Аиша распрямила плечи, откинула голову назад, и её лицо озарила та самая, безупречная, сияющая профессиональная улыбка, которую она оттачивала перед зеркалом. Она сделала первый шаг вперёд, навстречу пассажирам, готовая к своей работе, к своей миссии.

– Дамы и господа! Капитан погасил табло «пристегните ремни». Во время полета вы можете свободно передвигаться по салону…

Её голос звучал ровно, мелодично, абсолютно естественно и спокойно. Никто и никогда не смог бы догадаться, что всего секунду назад её сердце выпрыгивало из груди от восторга. Никто не видел той короткой, быстрой тени, что скользнула в самой глубине её тёмно-янтарных, миндалевидных глаз.

Тени, которую на мгновение отбросила внезапная, острая вспышка памяти. Не цельный эпизод, нет. Осколок. Осколок из другого времени, другого полета, другого ада. Ледяной холод сайдстика в её сведённых судорогой пальцах. Оглушительная, звенящая, давящая тишина, наступившая после глухого, кошмарного удара о землю. И запах. Резкий, сладковатый, невыносимый запах страха, крови и гари.

Пульс учащённо застучал в висках, ладони внезапно стали влажными и холодными. Воспоминания о захвате парижского рейса никогда не приходил к ней открытой болью или паникой. Они приходили вот так – тихим, подлым, коварным визитером в самый неожиданный и, казалось бы, безопасный момент, беззвучно напоминая, что райское, божественное ощущение полета когда-то уже оборачивалось для неё кромешным адом.

Она моргнула, один раз, другой, и тень рассеялась, словно её и не было. Улыбка на её губах не дрогнула ни на миллиметр.

—

Первые часы полёта пролетели в идеальном, отлаженном, как швейцарские часы, ритме. Аиша парила по проходу, и её движения были настолько плавными, точными и выверенными, что напоминали изысканный, поставленный много лет назад танец.

– Ещё одно одеяло, пожалуйста, мисс? – тихо, почти шепотом, просила пожилая, седая леди.

– Конечно, мадам. Сейчас принесу самое тёплое, – её голос был шёлком, и она появлялась с мягким, пушистым, как пух новорожденного ягнёнка, пледом ровно через минуту, словно читая мысли.

– Можно мне томатного сока? Без льда. И… эм… солонку, – неуверенно, краснея, спрашивал молодой человек, летящий, судя по всему, впервые.

– Сок без льда и соль. Сразу догадались, наш томатный сок того требует, – отвечала она с ободряющей, лёгкой улыбкой, и смущение пассажира тут же таяло, как утренний туман под солнцем.

Она поправляла слишком сильно откинутое кресло, чтобы сосед сзади не чувствовал дискомфорта. Поднимала с пола упавшую плюшевую собачку и возвращала её заплаканному малышу, шепнув ему на ухо одно-единственное волшебное слово, от которого тот моментально утихал и крепко сжимал игрушку в руках. Её глаза постоянно, как радары, сканировали пространство, отмечая малейшие детали: неудобный наклон журнала в сетке, пустой стакан, оставленный на подлокотнике, вопросительный, потерянный взгляд пожилого человека.

Это был её перфекционизм. Её священный ритуал. Её единственный и неповторимый способ говорить самолету и всему миру: «Всё под моим контролем. Я здесь. И пока я здесь, всё будет абсолютно хорошо».

Во время первой плановой проверки после взлёта она пересеклась с Лиамом у камбуза бизнес-класса. Он был живым воплощением хаоса и энергии в их строгом мире.

– Ну что, крылатая фея, как дела в твоих безупречных владениях? – он ловко, почти жонглируя, поставил поднос с использованными стаканами в мойку и тут же, не глядя, поймал падающую упаковку сахара, словно у него были глаза на затылке. Лиам оставался неиссякаемым источником энергии, дурных шуток и невероятного, почти магического обаяния. Его присутствие одной лишь силой своей ауры разряжало любую, даже самую напряжённую атмосферу.

– Всё спокойно, О’Коннор. Царствует мир и благодать. Как Элоиза? Доехала до своей стройплощадки без лишних приключений? – спросила Аиша, одновременно проверяя запас миниатюрных, изящных бутылочек джина. Элоиза, талантливый и взрывной французский архитектор, была большой, безумной и единственной любовью всей жизни Лиама. Они жили вместе в Абу-Даби, и их отношения были для всех эталоном бурлящей, страстной, немного хаотичной и до мозга костей искренней любви.

– О! Моя прекрасная, неукротимая француженка сегодня в ярости, – он закатил глаза с таким драматизмом, будто играл в шекспировской трагедии. – Подрядчик снова, в который уже раз, умудрился перепутать образцы мрамора для вестибюля. Прислала мне шквал из двадцати гневных голосовых сообщений.

Она не могла сдержать улыбки.

– А у тебя там, наверху, в золотой клетке для сильных мира сего, всё тихо-спокойно? Никаких экстравагантных поручений от наших уважаемых начальников?

Аиша покачала головой, её пальцы сами собой выравнивали ряд бутылочек.

– Пока всё тихо. Хотя… – она на мгновение замедлила движение, вспомнив о полунамёке, оброненном Рэйфом на утреннем брифинге. – Слушай, а тебе не кажется, что кто-то из высшего руководства или их уважаемые знакомые в последнее время слишком уж пристально интересуются именно нашими рейсами? Постоянные дополнительные вопросы, уточнения по расписанию, запросы по составу экипажа…

Лиам фыркнул, откупоривая новую бутылку минеральной воды.

– Да брось ты, Аиша. Им просто нечем заняться в своих стерильных стеклянных башнях. Считают деньги, пьют кофе и развлекаются, как могут. А вообще…– он вдруг подмигнул ей с самым озорным и двусмысленным выражением на лице, – может, это всё же личный интерес? Прицепился взгляд какого-нибудь могущественного покровителя к одной конкретной, очаровательной и, я бы сказал, чертовски привлекательной стюардессе? Уж не ко мне же, в конце концов, хотя я и не против!

Девушка лишь покачала головой, отмахиваясь от его намёков, как от назойливой мухи.

Они работали в унисон, этот экипаж, как хорошо смазанный механизм. Рэйф и Мэри – его сердце и мозг. Лиам – его бьющая через край, жизнеутверждающая энергия. Артур – его спокойная, мудрая, всепонимающая душа. Амир, второй пилот, – голос рассудка, традиций и осторожности. И она. Аиша. Они были её небесной семьёй. Теми, кто прошёл вместе с ней через огонь, лед и стальные объятия страха, и остался рядом. Кто понимал её без единого слова. Кому она доверяла свою жизнь.

—

Самолет плыл сквозь бескрайнее, ослепительно белое хлопковое поле облаков, изрезанное лучами заходящего где-то далеко на западе солнца. Золото, багрянец, нежная сиреневая дымка где-то внизу, у самого горизонта. Аиша, выдавая очередное одеяло пассажиру у иллюминатора, на мгновение позволила себе задержаться и взглянуть в эту бесконечную, завораживающую красоту.

Её отец, Джималь Аль-Мансури, всегда называл это зрелище «преддверием самого прекрасного из райских садов». Человек-легенда, авиационная аристократия, один из тех, кто стоял у истоков национального авиаперевозчика. Человек, влюблённый в небо так же сильно, беззаветно и преданно, как и она сама. Именно он когда-то, много лет назад, взяв её, семилетнюю, за маленькую, горячую руку, подвёл к огромному окну в аэропорту и сказал, указывая на взлетающий лайнер: «Смотри, моя крылатая голубка. Это не просто машины. Это корабли, что везут за горизонт самые заветные мечты».

Теперь его собственные мечты сжимались до размеров стерильной больничной палаты. До монотонного писка мониторов, тихих, озабоченных разговоров с врачами и горьковатого запаха лекарств. И её собственная свобода, это опьяняющее, ни с чем не сравнимое чувство полёта, каждый раз отзывалось в душе острым, горьковатым привкусом вины и щемящей боли.

«Скоро это может закончиться. Скоро мне придётся всё это оставить.»

Его болезнь, тяжёлая и неумолимая, висела над всей их семьей чёрной, тяжелой, грозовой тучей, заслоняющей собой всё солнце.

Она мысленно, про себя, не шевеля губами, обратилась к Всевышнему. Не как к строгому, карающему Судье, а как к старому, самому близкому другу, с которым можно поделиться самым сокровенным, самым тайным страхом и болью.

«Дай ему сил. Дай ему здоровья. Позволь ему ещё раз, хотя бы один единственный раз, увидеть это небо не через больничное окно. И… прости меня. Прости меня за мою слабость, за моё малодушие, за то, что я не могу быть там, рядом с ним, прямо сейчас».

Это была не молитва по принуждению, не заученный ритуал. Это был тихий, искренний, идущий от самого сердца зов. Её вера была глубоко личной, спрятанной ото всех, как самый дорогой и хрупкий талисман, который не выносит дневного света.

—

За несколько часов до посадки в Токио, когда основная суета с раздачей ужина окончательно улеглась и в салоне вновь воцарился умиротворённый, тёплый полумрак, её личный телефон, всегда стоявший на беззвучном режиме, отозвался короткой, но настойчивой вибрацией в кармане. Аиша отступила в крошечное пространство камбуза, за плотную серую занавеску, отгораживающую её от мира.

Сообщение было от Арифа.

«Сестрёнка, отец в порядке. Ты как?»

Её младший брат. Её сорванец, её большая головная боль и в то же время самая надежная, самая крепкая опора в этой жизни. Ему всего двадцать два, он только что с блеском, к гордости всего рода, закончил Гарвард и вернулся домой, в Абу-Даби, с дипломом юриста-международника и неукротимой, бьющей через край энергией, которую он пока тратил на безумные гонки на своём Порше и бесконечные, жаркие споры с отцом о будущем их страны.

Она улыбнулась, печатая ответ, её пальцы летали по экрану.

«Хорошо, папа держится как лев.»

Ответ пришёл почти мгновенно, словно он только этого и ждал.

«Как всегда! Привези ему отборнейшего саке самогонного производства с какого-нибудь токийского чёрного рынка. Пусть вкусит запретного плода!»

Аиша рассмеялась про себя, тихим, счастливым смехом. Его бесшабашность, его юношеское, порой раздражающее легкомыслие были для неё сейчас лучшим лекарством, глотком свежего воздуха в мире, который становился всё более тяжёлым и безрадостным. Они были очень разными – она, сдержанная, всегда контролирующая себя и ситуацию, и он – порывистый, взрывной, живущий по велению сердца. Но их связывала железная, нерушимая, кровная связь. Они были командой. Аль-Мансури против всего остального мира.

«Только если ты продегустируешь его первым, Ариф. Не гоняй и будь осторожен.»

Она положила телефон обратно в карман, и на душе у неё стало чуточку светлее. Ариф был её якорем. Её точкой опоры. Пока он был с ней, ничто и никто не мог сломать их семью.

—

«Дамы и господа, говорит капитан Рэйф Дэвлин. От имени всего экипажа приветствую вас в небе над Японией. Мы начали наше плавное снижение в аэропорт Нарита. Пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни безопасности. Температура за бортом…»

Аиша прошлась по проходу в последний раз перед посадкой, её движения были автоматическими, тело само помнило каждый жест, каждый поворот, каждый наклон. Она проверяла ремни, поднимала спинки кресел, убирала последние, крошечные следы присутствия трёхсот двадцати семи человек, превращая салон обратно в стерильное, идеальное пространство. Но внутри у неё всё пело от предвкушения скорого завершения работы. Безупречного, чистого, красивого завершения.

Самолет с лёгким, почти ласковым шипением выпустил закрылки, сбросил скорость, готовясь к встрече с землёй. Знакомое, давящее чувство в ушах. За стеклом иллюминаторов уже проплывали огни бесконечных пригородов Токио, похожие на миллионы разноцветных, рассыпанных по бархату бусин. Ещё один, последний рывок, мягкий, почти неощутимый толчок шасси о бетон – и вот он, победный, мощный рев реверса, оглушающий и такой долгожданный.

По салону пронесся всеобщий, счастливый вздох облегчения, зазвенели расстегиваемые ремни. Аиша стояла у своего выхода, с той же, неизменной, безупречной улыбкой, провожая пассажиров, встречаясь с ними взглядом.

– Спасибо, что летели с нами! Добро пожаловать в Токио!

– Хорошего дня! Будьте осторожны!

Вот промчалась шумная, уставшая семья с детьми, и та самая маленькая девочка, с упавшей когда-то игрушкой, радостно махнула ей рукой на прощание. Аиша помахала ей в ответ, и тёплое, щемящее чувство глубокого удовлетворения разлилось по её груди. Вот он. Настоящий кайф. Удовольствие от безупречно выполненной работы. От осознания, что ты – маленькая, но важная часть чего-то большого, сложного и прекрасного.

Наконец, салон опустел. Затих. Табло «Пристегните ремни» погасло. Воцарилась тишина, на этот раз уставшая, довольная, насыщенная выполненным долгом.

Мэри потянулась, с наслаждением похрустывая позвонками.

– Ну вот и всё, ребята. Ещё один рейс в нашу общую копилку. Все молодцы, как всегда. Разбираем камбуз и – в отель. На заслуженный отдых.

Лиам уже достал свой телефон, с упоением набирая очередное длинное сообщение Элоизе. Артур с отеческой, спокойной улыбкой аккуратно поправлял свою безупречную униформу. Аиша потянулась за своим телефоном, чтобы написать Арифу, что они приземлились.

Экран вспыхнул, освещая её лицо в полумраке камбуза, показывая два новых сообщения. Первое было от него, всего несколько минут назад:

«Приземлились? Всё хорошо?»

Она уже собиралась ответить, как её взгляд, скользя вниз, упал на второе. Тоже от Арифа. Отправленное только что. С разницей в секунды.

Сообщение было без смайлика. Без его обычной бравады и лёгкости. Простой, сухой, страшный в своей лаконичности текст, от которого кровь в её жилах буквально застыла, превратившись в лёд.

«Отцу плохо. Очень.»

Профессиональная, сияющая улыбка сползла с её лица, как маска, разбившись о каменные плиты пола. Лёгкий, здоровый румянец, вызванный удачной работой и приятной усталостью, в одно мгновение сменился мертвенной, восковой бледностью. Весь шум окружающего мира – гул работающих кондиционеров, разговоры экипажа, доносящиеся извне далёкие звуки огромного аэропорта – ушёл куда-то далеко, в немое, ватное, безвоздушное пространство. Она смотрела на яркий экран, не в силах оторвать взгляд, пытаясь осмыслить, переварить, принять эти три коротких, безжалостных слова.

Её мир, только что такой прочный, идеальный, надёжный и прекрасный, с оглушительным грохотом рухнул у неё на глазах, не оставив после себя ничего, кроме всепоглощающего, леденящего душу ужаса и древнего, животного страха.

Глава 2: Тень над домом

Яркий, неоновый хаос Токио, его пульсирующая, ни на секунду не затихающая жизнь, остались далеко позади, за толстыми стеклами иллюминатора, растворившись в белых, пушистых шапках облаков. Теперь под крылом самолета расстилалась знакомая, до боли в сердце родная палитра Абу-Даби: ослепительно бежевые, бескрайние пески, ровные ленты скоростных шоссе, и ярко-бирюзовые, почти неестественные пятна искусственных заливов. Но Аиша не видела этой умиротворяющей красоты. Она сидела, вцепившись длинными, изящными пальцами в мягкую кожаную обивку своего служебного кресла, и вся её сущность, каждая клеточка её тела, была устремлена вперёд – к полосе, к выходу, к дому, который, как она чувствовала, медленно погружался во тьму.

Её пальцы, ещё несколько часов назад с ювелирной точностью ставившие хрустальные бокалы на бархатные подставки, теперь судорожно сжимались и разжимались, оставляя на дорогой коже влажные отпечатки. В ушах, поверх приглушённого, убаюкивающего гула двигателей, все ещё стоял мощный рев взлёта, но он не мог заглушить безжалостное, навязчивое тиканье воображаемых часов в её голове. Каждая секунда, каждая доля мгновения была на счету. Каждая из них могла стать последней.

Как только самолет коснулся раскалённого бетона, она уже была на ногах, с телефоном, прилипшим к уху. Голос её брата, обычно такой бодрый, насмешливый и полный задора, прозвучал приглушённо, устало и как-то обречённо:

– Держится, сестрёнка. Из последних сил. Ждёт тебя. Я уже на парковке, выходи скорее.

Она проигнорировала все стандартные послеполётные процедуры, все проверки салона, бросив на прощание Мэри, которая смотрела на неё с бездной понимания в своих добрых глазах:

– У меня дома ЧП! Отец… – Та, не задавая ни единого лишнего вопроса, лишь быстро, ободряюще кивнула, её взгляд говорил куда больше слов: «Беги. Мы здесь со всем справимся». И Аиша рванула по трапу, как на невидимых крыльях. Ее аккуратный, чёрный чемодан на колёсиках отчаянно и нелепо стучал за ней по металлическим плитам, словно пытаясь не отстать.

И вот он, её спаситель и одновременно вестник беды – ярко-красный, полированный до зеркального блеска Porsche 911, выделявшийся на фоне сдержанных, преимущественно белых и чёрных седанов как кровавая метка на холсте её жизни.

Ариф выскочил из машины, и её сердце, и без того превратившееся в лед, сжалось ещё сильнее. На нём не было и тени его обычной, дерзкой, всё отрицающей ухмылки. Его лицо было осунувшимся, серьёзным, с резкими, тёмными, как синяки, кругами под глазами. Он выглядел не как бесшабашный сорвиголова, только что окончивший Гарвард, а как уставший, внезапно и несправедливо повзрослевший за одну ночь мужчина, на чьи плечи свалилась неподъёмная тяжесть.

Он молча, без привычных подшучиваний, взял её чемодан, втиснул его в крошечный, почти игрушечный багажник, и они рванули с места с визгом шин, оставляя за собой облако пыли и удивлённые взгляды таксистов.

Дорога домой пронеслась как один сплошной, оглушительный, миг. Аиша молча, почти не дыша, смотрела в окно на мелькающие стройные пальмы и сверкающие на солнце стеклянные небоскрёбы. Её роскошный, гостеприимный город вдруг показался ей жестоким и абсолютно равнодушным к её личному, сокрушающему горю.

– Рассказывай всё, – наконец выдавила она сквозь стиснутые зубы, когда Ариф, резко сбавив скорость, стал въезжать в тихий, утопающий в зелени, элитный квартал Аль-Батин, где стоял их родовой дом.

– Всё как было. Ничего нового, – его голос был плоским, лишённым эмоций. – Температура скачет. С каждым днём слабеет. Вчера… вчера он тебя постоянно звал. Во сне, наяву… – Ариф сглотнул, сжимая руль так, что его костяшки побелели, выступая под смуглой кожей. – Говорил: «Моя крылатая голубка вернётся? Я должен её дождаться.»

Слёзы, горячие и солёные, снова подступили к глазам Аиши, но она с силой, почти со злостью, смахнула их тыльной стороной ладони. Нет. Она не имеет права на слабость. Она должна быть сильной. Каменной. Для него. Для Арифа. Для их матери, которую она почти не знала, но чью память должна была беречь.

Машина резко, с визгом шин, затормозила у подъезда белоснежной, двухэтажной виллы, выстроенной в лучших традициях арабской архитектуры. Воздух снаружи был сухим, раскалённым, обжигающим лёгкие, но внутри дома, как только массивная дверь закрылась за ней, её окутала прохлада – неестественная, почти ледяная. Полированный мраморный пол под ногами был словно лёд, и этот холод мгновенно проник сквозь тонкую подошву её туфель прямо в душу, в самое сердце.

В доме теперь царила гнетущая, зловещая тишина. Не было слышно ни приглушённых голосов прислуги, ни доносящейся из кухни музыки, ни даже привычного, ровного гула системы кондиционирования. Воздух был тяжёлым, неподвижным, густым и сладковато-приторным – он пах лекарствами, целебными травами и дурманящим, терпким ароматом удового дерева, которое обычно жгли, чтобы очистить пространство от скверны и болезни.