Двадцать первый поворот

В его голосе звучала такая нежность и такая уверенность, что у Сании перехватило дыхание. Это было не просто «есть девушка». Это было «есть Лейла». Имя прозвучало как приговор.

– О, значит, гулять будем! – обрадовался Камиль. – Только предупреди её, что я буду за тобой внимательно следить!

Все засмеялись, кроме Сании. Она сидела, стараясь не двигаться, чувствуя, как по её лицу расползается ледяная маска. Она смотрела в пространство перед собой, но не видела ни скамейки, ни деревьев. Она видела лишь крах всех своих тайных надежд, которые теперь казались такими наивными и жалкими.

Диас, сидевший рядом, украдкой посмотрел на неё. Он всё понял по её одеревеневшей позе и абсолютно пустому взгляду. Он тихо вздохнул.

Сания не слышала, о чём они говорили дальше. Звонок на пару прозвучал для нее как спасительный гонг. Она поднялась первой, бормоча что-то о том, что нужно зайти в библиотеку, и ушла, не оглядываясь.

Ей нужно было остаться одной. Одна, чтобы её лицо наконец исказила не сдерживаемая больше гримаса боли, и чтобы тихие, горькие слёзы стекали по щекам, смывая последние остатки иллюзий.

Аудитория по «Основам финансовой грамотности» была светлой и современной, но для Сании она казалась душной и тесной. Она сидела, уставившись в яркие слайды на экране, где Каусар Ораловна, энергичная женщина в деловом костюме, объясняла разницу между дебетовой и кредитной картой. Слова «процентная ставка», «депозит» и «кредитная история» пролетали мимо её сознания, как чужие птицы.

Внутри всё было наполнено одним – обжигающим стыдом и болью. Фраза Мансура: «На выходных, может, приедет» – крутилась в голове на повторе, вытесняя любые мысли о финансовом планировании. Она чувствовала, как ком подкатывает к горлу, а глаза наполняются предательской влагой.

«Только бы не здесь, – отчаянно думала она, сжимая ручку. – У Каусар Ораловны такие зоркие глаза…»

Преподавательница, как будто почувствовав её состояние, внезапно обвела взглядом аудиторию и остановила его на Сании.

– Молодая женщина в синем, – голос Каусар Ораловны был чётким и внимательным. – Объясните, пожалуйста, как правильно диверсифицировать личные инвестиции, чтобы минимизировать риски?

В аудитории наступила тишина. Сания медленно поднялась. Её колени дрожали. Она смотрела на графики на экране, но видела лишь смутные цветные пятна. Её разум был пуст. Она слышала, как Рухия шепчет что-то подсказывающее, но не могла разобрать слов.

Я… – её голос дрогнул. – Диверсификация… это…

Она не смогла продолжить. Она просто стояла, чувствуя, как по её щекам катятся две крупные, горячие слезы. Они были тихими, но в гробовой тишине аудитории их падение на поверхность парты показалось ей оглушительно громким.

Каусар Ораловна смотрела на неё не с гневом, а с неожиданным пониманием. Она не стала делать замечания.

– Вижу, вопрос вызвал затруднение. Садитесь, – сказала она мягче. – Коллега, поможете? – и перевела вопрос на другую студентку.

Сания опустилась на стул, сгорая от стыда. Она уткнулась взглядом в тетрадь, стараясь сделать вид, что конспектирует, но на самом деле просто пряча мокрое от слёз лицо. Финансовая грамотность, риски и инвестиции – всё это казалось сейчас такой далёкой и неважной ерундой по сравнению с трещиной, которая прошла по её собственному сердцу и которую никакой диверсификацией не исправить.

Перемена после пары казалась Сании спасением. Она надеялась, что суета коридоров, смех однокурсников и чашка горячего чая помогут отвлечься. Она даже собралась с духом и направилась к своей компании, которая, как обычно, собралась у большого окна.

Диас, Камиль и Мансур о чём-то оживлённо разговаривали. Сания сделала несколько шагов в их сторону, стараясь придать лицу нейтральное выражение. И в этот момент Камиль, вечный заводила, громко сказал:

– Ладно, ладно, хвастаться своей Лейлой будешь потом! Покажи-ка нам свежее фото, а то мы уже забыли, как она выглядит!

Мансур смущённо усмехнулся, но в его глазах вспыхнула та самая тёплая искорка, которую Сания уже видела раньше. Он достал телефон, разблокировал его и протянул Камилю.

И Сания, оказавшись в нескольких шагах от них, увидела это. На ярком экране была фотография. Мансур и девушка. Она была темноволосой, с открытой улыбкой и счастливыми глазами. Они стояли обнявшись, и было видно, насколько они гармонируют друг с другом.

Для Сании это стало не просто подтверждением слов, а физическим ударом. Фотография сделала Лейлу реальной. Не абстрактным «есть девушка», а живым, любящим человеком, чьё изображение он бережно хранил на самом видном месте.

Она замерла на месте, не в силах сделать ни шагу вперёд, ни развернуться и уйти. Вся её воля ушла на то, чтобы просто оставаться на ногах. Казалось, весь шум коридора стих, и мир сузился до этого маленького экрана и счастливых лиц на нём.

Диас, заметив её бледное, окаменевшее лицо, бросил на Мансура предупредительный взгляд и быстро сунул его локтем в бок. Мансур, удивлённый, поднял глаза и встретился взглядом с Санией. На его лице мелькнуло замешательство, и он поспешно убрал телефон.

Но было поздно. Картинка уже врезалась в память Сании, жгучим клеймом лёгшая на сердце. Она резко развернулась и, не говоря ни слова, пошла прочь, сама не зная куда. Ей нужно было убежать. Спрятаться. Зарыться лицом в подушку и выть от бессилия и боли, потому что теперь её чувства были не просто наивной глупостью. Они были преступлением против чужого, настоящего счастья.

Сания не помнила, как добралась до женской уборной. Она запирается в кабинке, прислонившись лбом к прохладной металлической стенке, и даёт волю слезам. Рыдания вырываются тихими, надрывными спазмами – она всё ещё пытается сдерживаться, боясь привлечь внимание.

Но её заметили. Рухия и Дамеля, обеспокоенные её исчезновением после той ужасной пары и странным поведением утром, поспешили следом.

– Сания? Ты здесь? – тихо позвала Рухия, заглянув в уборную.

В ответ они услышали лишь подавленный всхлип. Подруги переглянулись – в их взглядах читалась одна и та же тревога. Дамеля подошла к кабинке и мягко постучала.

– Сань, это мы. Открой. Что случилось?

Сначала последовала тишина, потом щелчок замка. Дверь медленно открылась, и перед ними предстала Сания – с заплаканным, распухшим лицом и пустым, беспомощным взглядом. Она молча смотрела на них, и всё её горе было написано крупными буквами.

– Ой, родная моя… – выдохнула Рухия, без лишних слов обняв её за плечи.

Они увели её в самый дальний угол коридора, усадили на подоконник, заслоняя от посторонних глаз. Сания, не в силах больше держать всё в себе, разрыдалась снова, уткнувшись лицом в плечо Рухии. Сквозь рыдания она наконец выговорила:

– У него… есть девушка. Я видела её фото… в телефоне… Они выглядят так счастливо…

Дамеля, обычно весёлая и язвительная, смотрела на неё с редкой серьёзностью.

– Мансур? – уточнила она тихо. Сания лишь кивнула, снова закрывая лицо руками.

Рухия нежно гладила её по спине.

– Почему ты нам сразу не сказала? Мы же видели, что ты не в себе.

– Стыдно было… – прошептала Сания. – У меня же есть Азамат… а я… я думала о другом. И всё это оказалось такой глупостью…

– Ничего глупого тут нет, – твёрдо сказала Дамеля. – Чувства – они не по расписанию. Другое дело, что твой объект обожания, выходит, занят. И это, да, полный отстой.

Её прямолинейность, хоть и грубая, заставила Санию слабо улыбнуться сквозь слёзы. В этот момент она почувствовала, что не одна. Груз, который она так долго тащила на себе, теперь разделили на троих.

– Значит, так, – Рухия взяла её за руку. – Сегодня после пар – только мы, мороженое и разбор полётов. Никаких тебя одних. Всё выговоришь. Ага?

Сания кивнула, с облегчением вытирая слёзы. Боль никуда не делась, но теперь у неё был тыл. И это значило гораздо больше, чем она могла подумать.

Последние пары Сания отсидела как в тумане, но теперь её рука была прочно зажата в руке Рухии, а с другой стороны её обнимала за плечи Дамеля. Они были её живым щитом. Когда прозвенел звонок, они без лишних слов собрали её вещи и повели к выходу, обходя главные пути, где могла стоять компания Диаса.

– Ничего, ничего, – бормотала Дамеля, – сейчас доедем до того кафе с мороженым, и всё будет тип-топ.

Но Сания молчала. Ей не хотелось ни мороженого, ни разборов полётов. Ей хотелось тишины и одиночества, чтобы переварить всю боль. Она уговорила подруг просто проводить её до автобуса.

Они просидели с ней на остановке до самого прихода её маршрута, болтая о чём-то постороннем, пытаясь отвлечь. Когда автобус подошёл, Сания обняла их и села в салон, чувствуя себя опустошённой, но благодарной.

Каково же было её удивление, когда на следующей остановке в автобус шумно ввалились Диас, Камиль и Мансур. Увидев её одну, они оживлённо помахали и направились к ней.

– Сания! А мы думали, ты уже дома! – крикнул Камиль.

Диас, заметив её красные, заплаканные глаза, сразу всё понял. Его улыбка потухла. Мансур, напротив, казался спокойным и ничего не подозревающим.

– Место свободно? – вежливо спросил Диас, указывая на сиденье рядом.

Сания молча кивнула, отодвинувшись к окну. Её сердце бешено заколотилось. Было невыносимо больно смотреть на Мансура, зная, что он принадлежит другой, и видя его абсолютную, убийственную нормальность.

Вся дорога домой прошла в её молчании и их шумных разговорах. Это была самая долгая и мучительная поездка в её жизни.

Когда автобус подошёл к её остановке, Сания вскочила с места, пробормотав торопливое «пока», и выбежала на улицу. Она понимала, что не сможет так продолжать. Что-то нужно было менять. Ради её же собственного спокойствия.

***

Оставшийся день для Мансура прошёл под знаком лёгкой, почти неосознанной тревоги.

После ухода Сании в автобусе на него накатила волна странной пустоты. Он ловил себя на том, что постоянно прокручивает в голове их недолгие разговоры, пытаясь найти момент, где мог совершить ошибку.

На следующих парах его мысли периодически возвращались к Сании. Он вспоминал, как она старательно делала вид, что не замечает его в автобусе, и в его сердце закрадывалось странное чувство – нечто среднее между виной и растерянностью.

Во время обеда Мансур был более молчалив, чем обычно. Он отмалчивался, пока Камиль и Диас обсуждали последние новости, и всё чаще ловил на себе понимающий взгляд Диаса. Казалось, тот что-то знает, но не говорит.

По дороге домой Мансур впервые за долгое время почувствовал тяжесть в груди. Он смотрел в окно автобуса и думал о Лейле. О её спокойной улыбке, о её верности. Но почему-то именно сейчас её образ казался таким далёким, а образ Сании – таким ярким и близким?

Вечером, оставшись наедине с собой, Мансур попытался заглушить внутренний диссонанс тренировкой. Но даже физическая усталость не могла заглушить голос совести, который нашептывал ему о том, что он, сам того не желая, стал причиной чьей-то боли.

Его чувства к Лейле оставались неизменными, но где-то в глубине души зародился крошечный росток сомнения. Сомнения не в своих чувствах, а в правильности своего поведения. Мансур не мог этому ростку прорасти, но его спокойствие было нарушено, а день закончился не привычной усталостью, а тягостным размышлением о том, как сложны бывают человеческие отношения.

***

Дверь квартиры закрылась за Санией, отсекая шум улицы и оставляя её наедине с оглушительной тишиной. Она скинула куртку и рюкзак, не включая свет в прихожей, и прошла в свою комнату, движимая одной лишь потребностью остаться одной.

Комната была погружена в сумерки. Последние лучи солнца умирали за горизонтом, окрашивая стены в серо-синие тона. Сания села на край кровати, и сначала слёз не было. Была лишь тяжёлая, каменная пустота внутри.

И тогда это случилось.

Первая слеза скатилась по щеке горячей и солёной, оставив после себя мокрый след. Потом вторая, третья. А вскоре их уже невозможно было сдержать. Она лёгла лицом в подушку, и её тело содрогнулось от беззвучных, горьких рыданий. Она плакала не просто из-за мальчика, который ей нравился. Она плакала от стыда перед Азаматом. От жалости к самой себе, оказавшейся в такой глупой и унизительной ситуации. От краха тех сладких, трепетных ощущений, которые согревали её последние дни и которые теперь оказались ядовитыми.

Она вспоминала каждый взгляд, каждую случайную улыбку Мансура, и теперь они виделись ей не как знаки внимания, а как её собственные глупые фантазии, её наивные домыслы. «Он просто был вежлив, а ты уже придумала целую историю», – шептал ей внутренний голос, и от этого становилось ещё больнее.

В какой-то момент рыдания стихли, сменившись тихими, безнадёжными всхлипываниями. Она лежала в темноте, и потолок над ней плыл в слезах. На тумбочке зазвонил телефон. На экране светилось имя «Азамат». Сания смотрела на него, как заворожённая. Звонок прервался, потом раздался снова. Она не могла ответить. Не могла слышать его спокойный, любящий голос, зная, что всего несколько часов назад её мысли были полностью о другом.

Она отвернулась к стене, сжавшись в комок. Этот вечер стал точкой, дном, в которое она рухнула. Всё смешалось: долг и чувство, реальность и иллюзия. И сквозь всю эту боль проступал один-единственный, самый горький вопрос: как теперь жить дальше, с этим разбитым сердцем и грузом двойной вины?

4

Это была та самая пытка, которую Сания сама себе уготовила. Невыспавшаяся, с тяжёлой головой и ещё более тяжёлым сердцем, она втиснулась в утренний автобус, где её уже ждала «компания». Диас, Мансур и Камиль шумно занимали свои места. Она машинально устроилась рядом с Диасом у окна, пытаясь раствориться в предрассветной мгле за стеклом.

Первые минуты всё было как обычно. Камиль что-то громко рассказывал, Диас смеялся. Сания закрыла глаза, пытаясь хоть на минуту отключиться. И вот тогда, сквозь дрему, до неё стали доноситься обрывки шёпота. Сначала неразборчивого, а потом… чёткого и колкого.

– …да она же с ним постоянно крутится, – это был голос кого-то из однокурсников, сидевших сзади. – Азамат вроде парень нормальный, а она…

– А Диас-то что? – прошипел другой голос. – Подругу своего друга отбивает? Непорядок.

Сания застыла. Ледяная волна прошла по всему телу. Она не дышала, стараясь уловить каждое слово.

– Я вчера видел, как они вместе из колледжа уходили, а Азамат её потом искал… Выглядело всё очень подозрительно.

– Ну, знаешь ли, где Диас, там теперь и она. Неспроста это. Наверняка уже что-то есть.

Каждое слово впивалось в спину острыми лезвиями. Она чувствовала, как горит лицо. Ей хотелось обернуться и закричать: «Вы ничего не понимаете! Всё не так!». Но сил не было. Только жгучий стыд и ощущение полной, абсолютной несправедливости. Они не знали о Мансуре. Они видели лишь то, что было на поверхности – её попытки держаться ближе к Диасу как к спасательному кругу в этом море смятения.

Она украдкой взглянула на Диаса. Он, уловив её взгляд, улыбнулся. Он ничего не слышал. И эта его невинность делала ситуацию ещё больнее. Она была одна в этой камере пыток из шёпота и сплетен.

Когда автобус подъехал к колледжу, она выскочила одной из первых, не дожидаясь никого. Ей нужно было бежать. Прятаться. Плакать. Потому что теперь её боль усугубилась ещё и грязным пятном сплетни, которую она была не в силах опровергнуть.

Утренние пары прошли в тумане. Сания сидела на уроках, но слова преподавателей долетали до неё как отдалённый шум. Каждое движение за спиной, каждый шёпот однокурсников заставлял её вздрагивать. Ей казалось, что все только и делают, что перешёптываются, глядя на неё. Она ловила на себе взгляды, а иногда и осуждающие взгляды. Сплетня, как пожар, расползалась по колледжу.

На перемене она пыталась держаться рядом с Рухией и Дамелей, которые, видя её состояние, окружили её защитным кольцом. Но даже их поддержка не могла полностью оградить от реальности. Когда она проходила мимо группы студентов, разговор резко обрывался, и все делали вид, что заняты своими делами. В столовой она поймала на себе прямой, оценивающий взгляд незнакомой девушки с соседнего потока, которая тут же отвернулась и что-то сказала подруге.

После обеда началась пара по самому сложному предмету. Преподаватель неожиданно вызвал её к доске решать задачу. Обычно Сания справлялась бы легко, но сегодня её разум был пуст. Она стояла, чувствуя, как горячее пятно стыда ползёт по шее, а на спину будто приклеились десятки глаз. В аудитории стояла тишина, и ей казалось, что все знают. Знают про Азамата, про её чувства, про сплетни. Слова преподавателя: «Рымбаева,  вы сегодня не в форме?» – прозвучали как публичное разоблачение.

Последние пары стали сплошным испытанием на выносливость. Она механически записывала лекции, не вникая в смысл, её единственной целью было дожить до конца дня, не расплакавшись здесь же, в аудитории. Она чувствовала себя загнанным зверьком, которого все рассматривают в клетке.

Когда наконец прозвенел последний звонок, Сания собрала вещи с неестественной скоростью и первой выскочила из класса. Она не пошла к привычному месту сбора их компании. Она просто шла по коридору, глядя прямо перед собой, не реагируя на оклики. Ей нужно было быть одной. Спрятаться. Переждать этот ураган, который обрушился на неё из-за цепочки её же собственных ошибок и неверных шагов. Этот учебный день стал для неё не про учёбу, а про выживание.

Сания шла, опустив голову, и почти бежала, не глядя по сторонам. Она свернула за угол коридора – и буквально врезалась в кого-то твёрдого и высокого.

– Простите! – вырвалось у неё автоматически, и она подняла глаза.

Перед ней стоял Мансур. Он тоже отшатнулся от неожиданности, и его учебники едва не рассыпались по полу.

– Ничего страшного. – Мансур подобрал папку. – Ты куда так спешишь?

В его глазах не было ни намёка на сплетни или осуждение. Только лёгкое удивление и обычная для него сдержанная доброжелательность. Для него она была просто Санией, подругой Диаса, которая чуть не сбила его с ног.

Этот взгляд стал для Сании последней каплей. Вся боль, весь стыд и несправедливость сегодняшнего дня нахлынули на неё с новой силой. Её нижняя губа задрожала, и она, не в силах сдержаться, разрыдалась прямо посреди коридора.

– Все… все думают… что я плохая…

Мансур застыл в полном недоумении. Он явно не был готов к такой реакции на простое столкновение.

– Эй… Сания… успокойся. Кто что думает? Что случилось?

Он неловко потянулся к ней, возможно, чтобы положить руку на плечо, но остановился, не решаясь на прикосновение. На его лице читалась растерянность и желание помочь, но полное непонимание причины её слёз.

В этот момент Сания поняла всю сюрреалистичность ситуации. Она плакала из-за него, а он не имел об этом ни малейшего понятия и пытался её утешить, как обычного расстроенного человека. Эта мысль была одновременно и смешной, и ужасно горькой.

Они стояли в тихом дворике, и мир вокруг будто замер. Слёзы Сании постепенно высыхали, оставляя на лице ощущение стянутости и лёгкий озноб. Но внутри всё горело. Стоя так близко к Мансуру, чувствуя его спокойную, надёжную поддержку, она ощущала невероятный порыв.

Слова рвались наружу, жгли горло. «Мансур, я… ты не представляешь… всё это из-за тебя. Эти слёзы, этот ужасный день… я думаю только о тебе».

Она смотрела на его руки, крепко державшие папку с учебниками, на его склонённую к ней голову, на выражение простой, искренней озабоченности в его глазах. Это был её шанс. Сказать всё. Сбросить с себя этот невыносимый груз тайны и боли.

Но именно в этот момент её взгляд упал на его телефон, торчащий из кармана рюкзака. И она снова, как наяву, увидела ту самую фотографию – его и Лейлы, счастливых и любящих.

Порыв мгновенно угас, сменившись леденящим душу страхом. Что, если он смутится? Отстранится? Посмотрит на неё с жалостью или, что хуже всего, с неловкостью? Она потеряет даже это – его простую, дружескую поддержку, которая сейчас казалась единственным якорем в бушующем море.

Она опустила глаза, сжимая пальцы в кулаки.

– Всё… всё нормально, – прошептала она, давясь ложью. – Глупости. Просто накопилось. Спасибо, что… что не прошёл мимо.

Она заставила себя поднять на него взгляд и улыбнуться самой фальшивой улыбкой в своей жизни.

– Пойдём лучше. А то Диас, наверное, уже ищет нас.

И она сделала шаг к выходу, похоронив своё признание под грузом молчания. Она выбрала безопасность невысказанного над риском быть непонятой. И этот выбор принёс не облегчение, а новую, ещё более гнетущую тяжесть – осознание того, что её чувства так и останутся её личной тайной, которую она будет носить в себе, как ношу.

***

Автобус покачивался на поворотах, а Мансур, глядя в запотевшее стекло, мысленно возвращался к только что произошедшему. Рядом шумели Камиль и Диас, но их смех будто доносился сквозь воду.

«Что это вообще было?»

Он прокручивал в голове момент, когда Сания разрыдалась. Такая собранная и спокойная всегда – и вдруг такое отчаяние. Он чувствовал лёгкий укол вины, хотя и не понимал, за что именно. Может, он как-то невольно её задел? Не заметил чего-то?

«И всё-таки… она посмотрела как-то странно».

Он вспомнил её взгляд – не просто расстроенный, а… полный какой-то безмолвной мольбы, обращённой именно к нему. Это было непривычно и немного смущало. Он не был тщеславным, чтобы сразу подумать о симпатии, но что-то точно было не так.

«Надо будет спросить у Диаса. Тихонько».

Он украдкой взглянул на Диаса, который смеялся над шуткой Камиля. Диас – её лучший друг. Наверняка он в курсе, что происходит. Мансур решил при удобном случае осторожно выяснить, не в беде ли Сания. Не лезть в душу, а просто предложить помощь, если она нужна.

«Лейла бы точно знала, что делать».

Мысленно он обратился к своей девушке. Она была мудрее и чутче него в таких вопросах. Ему стало немного не по себе от осознания, что он, возможно, оказался в центре какой-то драмы, о которой ничего не знает. И главное – совершенно не хочет в этом участвовать.

В итоге Мансур отогнал от себя тревожные мысли. Он сделал что мог – поддержал человека в трудную минуту. Всё остальное – не его дело. Он мысленно переключился на предстоящую тренировку, стараясь вернуть себе привычное спокойствие. Но где-то глубоко внутри засела маленькая заноза беспокойства за Санию, которую он не решался вытащить.

***

Сания сидит на кровати, обняв колени, и снова переживает сегодняшнее столкновение. Она чувствует призрачное тепло на плече, там, где он её поддерживал, и слышит его спокойный голос: «Пойдём, здесь все смотрят». Это воспоминание вызывает странную смесь боли и сладкой щемящей нежности.

Вдруг раздаётся тихий, но настойчивый стук в окно. Она вздрагивает. Подходит и отодвигает занавеску. За стеклом, в темноте, стоит Азамат. Его лицо освещено тусклым светом фонаря, оно серьёзное и усталое.

Он не звонил. Он пришёл. Молча. Как будто знал, что именно в этот момент она больше всего нуждается в нём… или боится его больше всего.

Сания замирает, глядя на него через стекло. Два мира сталкиваются в одно мгновение: мир болезненной, запретной надежды, связанной с Мансуром, и мир суровой, горькой реальности, стоящий за окном в лице Азамата.

Она медленно открывает окно, впуская внутрь прохладный ночной воздух и невысказанные слова, которые повисли между ними тяжёлым грузом.

– Что ты тут делаешь? – прошептала она, вместо приветствия.

Он не ответил, просто перелез через подоконник, оказавшись в её комнате. Он стоял перед ней, чуть запыхавшийся, в растрёпанной куртке. В его глазах горела не злость, а решимость и боль.

– Я не могу так, – его голос был низким и срывался. – Не могу ждать, когда ты соберёшься со словами. Я не могу дышать, пока мы в ссоре.

Он сделал шаг вперёд.

– Я знаю, что ты не права. Знаю, что мне должно быть обидно. Но я тоже был не прав. Давил на тебя. Требовал ответов, когда тебе самой было страшно.

Сания молчала, не в силах вымолвить ни слова. Все её обиды, вся защитная броня, которую она строила эти дни, рассыпалась в прах от его слов.

– Прости меня, – выдохнул он. – И прости себя. Давай просто… начнём всё заново. С чистого листа.

Она не сдержалась и расплакалась. Тихими, облегчёнными слезами. Он не стал её утешать, просто притянул к себе. И это объятие было не страстным, а бережным, как будто он боялся её разбить.

Первая ночь вместе после размолвки была другой. Они не говорили о прошлом. Они просто лежали в обнимку в её узкой кровати, слушая, как бьются их сердца, постепенно находя общий ритм. Это не была ночь страсти. Это была ночь исцеления. Каждое прикосновение было вопросом и ответом одновременно: «Ты ещё здесь?» – «Да, я здесь».