Ночные гости

– Я тоже не пью и не курю, – сообщил Саша. – Разве что на праздник могу выпить.

Хозяйка почему-то горестно вздохнула.

– Какие нынче праздники.

Они помолчали.

– Твоя комната.

Женщина достала ключи и отомкнула один за другим два замка.

Странно немного. Хватило бы и одного, наверное. Однако на двери прежде была еще и задвижка, Саша видел следы от крепления. Кого там запирали?

Комната была маленькая, но с большим окном.

– Все нужное есть: диван раскладной, кресло, шкаф, полка вон висит, если что, для книг. Стол.

Все это Саша видел и сам. На полу лежал лысый палас когда-то красного цвета. Окно украшали занавески в цветочек. Обои были сине-серые, темные, что визуально делало и без того небольшую комнату еще меньше.

Саша долго осматривался, хотя на это хватило бы и минуты. Подошел к шкафу, открыл дверцы. Сосед по старой квартире, Витек, говорил, надо подольше смотреть. Хозяева могут начать нервничать, вдруг что плохое всплывет (а без плохого не бывает, где кран течет, где батареи плохо греют), могут взять и снизить цену.

В точности с мудрым замечанием Витька хозяйка облизнула губы, моргнула и произнесла:

– Стиральная машина рабочая. Холодильник почти новый, большой. Микроволновка есть.

Про цену не заикнулась.

Саша решил, что хватит ее мариновать, объявил, что все его устраивает, он готов снять комнату. Хозяйка спрятала деньги, которые Саша заплатил за месяц вперед плюс залог, гарантирующий сохранность мебели и техники.

– С соседом своим познакомишься скоро.

Она хотела сказать что-то еще, но, видимо, передумала. Ушла.

Соседа своего Саша увидел только через день. Как позже выяснилось, он ночевал примерно три раза в неделю, постоянно брал ночные дежурства. Виделись Антон и Саша не так уж часто, что полностью устраивало Сашу. Антон оказался худым неразговорчивым парнем с густой шевелюрой и тонкогубым ртом.

– В ванной срач не разводи, – предупредил он Сашу, – плиту за собой мой.

– Я аккуратный, не беспокойся.

– Мою посуду не трогай. – Антон открыл навесной шкаф. – Видишь, две полки. Верхняя моя. Нижняя твоя. Мою посуду не бери, я брезгливый.

– Хорошо, я понял, – сказал Саша, впечатлённый дружелюбием соседа. Подружиться с таким вряд ли получится. Да и ни к чему.

В первое время жилось Саше неплохо. Он уходил на работу рано, приходил поздно, готовил незамысловатую еду, ужинал на кухне (чаще всего будучи в квартире один), потом принимал душ и шел спать. Отсыпался, впервые за долгое время наслаждаясь покоем и одиночеством.

Потом, видимо, выспался, потому что примерно через неделю проснулся среди ночи. Что-то разбудило его. Шорох. Словно птица царапала острым коготком жердочку.

Или кто-то скребся. Кто-то, у кого длинные, давно не стриженные ногти.

Почему это пришло ему в голову? Саша и сам не знал. Лежал, прислушивался, пытаясь понять, откуда доносится звук, но все стихло, и он заснул.

С той ночи начались странности. Кому расскажи – не поверят. Покрутят пальцем у виска, мол, пить надо меньше. Но Саша не пил, он не соврал хозяйке. От алкоголя у него болела голова и портилось настроение.

И он был уверен, что ему не мерещится.

Однажды возвращался домой позднее обычного. Было уже совсем темно, подходя к своему подъезду, Саша поднял глаза, взглянул на окна и обомлел. В его комнате горел свет! Неужели забыл погасить? Это было самое логичное объяснение, но неверное по двум причинам.

Саша давно приучился проверять все электроприборы и лампочки, он знал себя: не мог уйти на весь день и не проверить! Вторая причина заключалась в том, что горел не старомодный светильник-колпак под потолком, а ночник. Свет гораздо более тусклый, слабый.

Загвоздка была в том, что никакого ночника в комнате не имелось.

Он потер глаза рукой. Отвернулся, поморгал. Когда повернулся обратно, окно было темным, как положено, и это напугало еще сильнее. Оптическая иллюзия? Галлюцинации?

Но Саша был уверен в том, что видел. В квартиру он заходил с опаской. Антон на сей раз был дома, и Саша на всякий случай спросил:

– Ты в мою комнату не заходил?

Тот посмотрел внимательным, цепким взглядом, а потом проговорил с оттенком жалости:

– Ключ только у тебя. А вскрывать я не стал бы – чего там ловить? Или я про тебя чего-то не знаю, ты подпольный миллионер?

– Нет, я… Мне показалось, там свет горел.

Это звучало глупо, и Антон не удостоил соседа ответом. Повернулся и ушел к себе.

О происшествии можно было бы забыть, но через день Саша снова увидел тусклый свет в своей пустой комнате, только на этот раз оказалось еще хуже. Он увидел за занавеской силуэт. Возле окна стоял человек. Кажется, женщина. Полная, в балахоне или чем-то вроде него.

Поначалу Саша решил, что это хозяйка, и, возмущенный, с чего это она входит к нему без разрешения, открыл дверь квартиры, приготовившись высказать ей все, что думает на этот счет.

Но ругаться было не с кем. Антон на ночном дежурстве, никаких следов хозяйки квартире. Воры? Саша включил свет в темной прихожей и, не снимая обуви, ринулся в свою комнату, твердо решив поймать незваного гостя.

Распахнул дверь. Ударил по выключателю. Яркий свет вспыхнул под потолком (вовсе не тот тусклый, оставляющий комнату в полумраке).

Никого. Пусто.

«Но ведь она была! Женщина».

Саше почудился странный запах – затхлый, лекарственный. Так пахнет в больничных палатах, и это снова навело на мысли о медике Антоне. Может, сосед его разыгрывает?

Впрочем, запах рассеялся, как и не было ничего.

Той же ночью произошло непонятное.

Саша проснулся от глухого удара. Открыл глаза. Лежал он лицом к стене и чувствовал, что за спиной в комнате кто-то есть. Непередаваемое, сложно поддающееся логическому обоснованию ощущение. Не дыхание, не посторонний звук, но… Словно мурашки ползают по спине: кто-то смотрит тебе в затылок. Вот-вот коснется, шепнет на ухо, тронет за плечо. Это было настолько жутко и необъяснимо, что Саша заставлял себя не кричать, не паниковать. Собрав волю в кулак, как пишут в романах, он резко развернулся и сел.

Никого. Конечно же, он был один.

Что-то заскреблось, завозилось в углу, судя по звуку, царапая дерево, и Сашино сердце снова встрепенулось.

«Соседи! Это соседи. Стены картонные», – сказал он себе.

Это было не очень убедительно, снова заснуть ему удалось далеко не сразу, хотя звуки прекратились.

На работе на следующий день никак не получалось сосредоточиться. Мысли то и дело возвращались к тому, что произошло вчера вечером и ночью. Марина, бывшая девушка, с которой они встречались на первом курсе, благополучно расстались и умудрились сохранить дружеские отношения, по рекомендации которой Сашу взяли в эту фирму, спросила за обедом:

– Ты чего пришибленный такой? Бурная ночь?

– Вроде того. – Он подумал и решил, что Марине можно сказать правду.

Выслушав короткий сумбурный рассказ, она повертела вилку в руке и проговорила:

– Полтергейст, наверное. Нехорошая квартира. Я в такое верю. Мы с Костиком даже как-то были в доме с привидениями. – Костиком звали Марининого мужа. – Он ничего, а я почувствовала. Вот прямо в точности то, о чем ты говоришь. Присутствие потустороннего.

– И что мне теперь делать?

– Ничего. Не обращай внимания. Может, отстанет.

Но Марина ошиблась. Стало хуже.

Через день Саша пришел домой, открыл дверь, провалившись в темноту, словно в яму. На окно, пока шел, не смотрел. Специально, чтобы не увидеть ничего лишнего и потом не мучиться вопросами. Он хотел включить свет в прихожей, но услышал голос.

Никаких иных вариантов – в квартире кто-то был. Саша на цыпочках подкрался к двери своей комнаты. Голос раздавался изнутри! Кто-то ходил по комнате – шаркал подошвами, волоча ноги, шагал тяжело и вместе с тем неуверенно, касаясь рукой стен.

Саша слышал голос – глухое, невнятное бормотание, перемежавшееся хихиканьем и смехом, в котором слышалось все, что угодно – безумие, злоба, хныканье, но только не веселье, не радость.

«Кто там?»

Ужас от услышанного был белым, слепым, нерассуждающим.

Стараясь двигаться бесшумно, Саша отступил обратно к входной двери. Бежать отсюда. Не возвращаться. Он хотел выйти из квартиры, но телефон взорвался звонком.

– Слушай, Санек, я уже к подъезду подхожу, вспомнил…

«Хозяйка сказала, что придет!» – подумал Саша, но Антон сказал другое:

– Молоко забыл купить, возвращаться в магазин не хочу, холод собачий. Без кофе с молоком просто не живу. У тебя молока нету случайно?

– Есть, – просипел Саша.

– Чего? Не слышу!

– Есть молоко, – громче проговорил Саша, все еще стоя в темноте.

Но аура страха уже отступила. Ее прогнал живой голос Антона, мелкие бытовые заботы, тот факт, что сегодня сосед будет ночевать рядом, через стенку. А значит…

Ничего это не значит, но все же как-то спокойнее.

Саша включил свет. За его дверью стало тихо, и, когда Саша решился открыть ее, в комнате никого не было. Только призрачный запах больничной палаты, лежачего больного, смерти и боли витал в воздухе, но вскоре исчез.

Антон вошел, стуча ботинками, откашливаясь, звеня ключами. Потом они по очереди ходили в ванную, ужинали. Антон пил кофе с молоком, и Саша думал, как ему вообще удается заснуть, вливая в себя такое количество кофеина. Около одиннадцати Саша выключил свет, думая о том, что надо бы купить ночник и спать при свете. Потому что оставаться в темноте страшно.

Но ведь он не ребенок! Только маленькие дети боятся темноты. Он один – никого больше. Саша прикрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. Стал думать о хорошем. О том, как станет жить в собственной квартире, а не снимать сомнительные углы бог знает у кого.

Ему пришло на ум, что Антон ничего странного в квартире не замечал. Три года жил и не жаловался. Саша, наверное, тоже скоро привыкнет. С этой мыслью он и заснул.

Просыпаться по ночам уже вошло в привычку, хотя еще две недели назад Саша ничего подобного за собой не замечал. Он лежал на спине, уже проснувшись, но еще не открывая глаз. В комнате горел ночник…

… которого не было!

Оно находилось рядом. Саша слышал бормотание, хихиканье. Тело его заледенело.

«Лежать, делать вид, что спишь. Оно уйдет, уйдет!»

Что-то холодное коснулось его щеки, и Саша рефлекторно распахнул глаза.

Старуха склонилась над ним низко-низко. Синеватые губы кривились в усмешке, глаза смотрели прямо на Сашу. Заломы морщин, желтая кожа, неровно подстриженные седые волосы. На ней был длинный белый балахон с коротким рукавом, полное тело казалось рыхлым, как тесто. Комнату наполнил удушливый запах мочи, лекарств, несвежего белья, немытого тела.

Поймав Сашин взгляд, кошмарная старуха отпрянула от Саши, а потом стала пятиться прочь от дивана.

Допятившись до старого скрипучего шкафа, дверца которого была открыта, жуткое создание все так же, спиной вперед, забралось внутрь. Дверь со скрипом закрылась сама собой.

Все стихло и одновременно с этим стало темно, призрачный ночник погас. Снаружи проникал свет луны, фонарей, и Саша видел очертания мебели, понимал, что снова один.

Внезапно из шкафа послышались скрежет и царапанье. Мерзкая старуха скреблась, возилась в своем убежище, и это стало для Саши пресловутой последней каплей, тем, чего он уже не сумел вынести.

Завопил, выскочил из постели и бросился к двери. Распахнув ее, вывалился в коридор, заметался, зажег везде свет, потряс ручку двери комнаты соседа, шарахнулся на кухню.

– Ты чего орёшь?

Встрепанный, заспанный Антон высунулся из своей комнаты, как крот из норы, подслеповато щурясь.

– Она там! Старуха! – выпалил Саша.

Голова кружилась, во рту было сухо, ему казалось, он сейчас разрыдается от ужаса.

– Где? У тебя? Ты пустил кого-то?

Антон ничего не мог понять.

Саша постарался успокоиться, говорить более связно и четко. Иначе Антон решит, что он псих. Хотя, похоже, он и так уже решил.

– В моей комнате что-то не то. Я часто слышал шаги, видел разное. И запах там бывает иногда. А сейчас… Я проснулся, а она… В шкафу.

Антон, не слушая, пошел к нему в комнату. Некоторое время его не было, потом он крикнул:

– Иди сюда, дурик. Нет никого.

Саша потащился на его зов. Антон стоял посреди комнаты, уперев руки в боки.

– Сам смотри.

Саша видел, но подошел к шкафу и распахнул дверцы, весь внутренне подобравшись. Полки, вешалки. Антон пошарил руками по стенке.

– Как видишь, никакого потайного лаза или прохода в преисподнюю.

– Я видел ее, – уже вполне твердо сказал Саша. – Мне не померещилось.

– Успокоительное тебе надо пропить. Курсом. Как медик говорю.

В голосе Антона прорезалось сочувствие.

– Это стресс. А вообще, конечно, удивительное дело, сколько вас, таких. Как медом здесь намазано.

– То есть? Кого – нас?

– Тех, кто в этой комнате жил и видел не пойми что, – невозмутимо проговорил Антон. – Я в этой квартире третий год – и все нормально! А в эту комнату вечно заселяются типа тебя. Несут бред. Вас выращивают где-то, что ли?

– Значит, не я один здесь вижу чертовщину?

– А я что говорю!

«А ты говоришь, что я нервный идиот», – зло подумал Саша, но не сказал этого вслух.

– Жильцы меняются, как в картинки в калейдоскопе.

Антон развернулся и пошаркал к себе, показывая, что тема исчерпана.

– А почему? В чем дело? – в спину ему спросил Саша.

– Понятия не имею. И знать не хочу. Кто вас, придурков, разберет, чего вам чудится? Я ничего такого не замечаю.

Было три часа ночи, но Саша не стал ложиться. Оделся, убрал постельное белье, умылся. В шесть утра решил, что уже можно, позвонил квартирной хозяйке и потребовал встречи. Думал, она начнет вопить и ругаться, чего в такую рань спать мешаешь, но в голосе ее слышалась покорная обреченность. Она обещала приехать и явилась через двадцать минут.

– Видел ее? – с порога спросила женщина, и Саша понял, что ему не придется рассказывать о случившемся.

– Так вы знали, что тут у вас фильм ужасов?

– Надеялась, может, ты не увидишь. Были случаи, когда жильцы не замечали. Один раз девушка, один раз парень. Но все равно недолго здесь прожили. Она сказала, что со здоровьем плохо стало, астма обострилась. Пришлось уехать в родной город, на юг куда-то. А парень в аварию попал. Его сестра за вещами пришла. Остальные видели. – Хозяйка вздохнула. – Дольше месяца никто не продержался.

– Кто эта старуха?

– Мать это моя. Покойная. Прямо здесь и померла. В этой комнате. И не упокоилась, видно.

Саша слушал, не перебивая.

– Мама была женщина волевая, сильная, громкая, про таких говорят – бой-баба. За словом в карман не лезла, кого хочешь на место могла поставить. Отец и тот с ней спорить боялся, а он тоже был крутого нрава. Когда я замуж вышла, родители продолжали здесь жить. Восемь лет назад отец умер от инфаркта. Упал на улице. Моментальная смерть. И мать сдавать стала. Вроде держалась, но… Как мне было жалко смотреть на нее, до слез жалко! Никогда родители не говорили о любви, особой нежности я промеж ними не замечала, оба сдержанные были, сюсюканья, как отец говорил, не признавали. Но не стало отца – и из матери тоже будто жизнь ушла. Сорок лет вместе. Тосковала она. На фотографию папину смотрела, часами могла его вещи перебирать. Через некоторое время стала болеть, давление высокое, диабет у нее нашли. А потом инсульт случился. Она оправилась – физически. Говорила, ходила, но с головой совсем плохо стало. Про отца мама забыла, в каком-то смысле, как мой муж говорил, это было и хорошо. Тосковать она перестала, от одиночества страдать. Но забыла не только его, но и себя саму. Мне даже казалось грешным делом, что не она это, а двойник. Совсем стал другой человек: злая, подозрительная, ругалась, как сапожник. Меня считала своей коллегой по работе, с которой враждовала когда-то. Приду, а она мне: Зинка да Зинка. А я Наталья. Обзывала, проклинала. Иногда бросалась с кулаками. Чудилось ей, мерещилось, будто кто-то угрожает. Приходит и хочет с собой забрать.

Наталья вздохнула.

– Мне с ней рядом порой жутко было. Прибираюсь у нее, к примеру, а она сидит в кресле, сама с собой на разные голоса разговаривает. Или смеяться начнет неизвестно над чем, прямо укатывается, мне показывает, смотри, дескать, вон кто пришел. Маленький да черный, карлик, что ли, из цирка. И, похоже, видит этого черного, маленького! Вскоре одну ее стало опасно оставлять. Она могла газ не закрыть, утюг включить и забыть. Еще и убегать начала. Пришлось ее запирать в комнате. Я с ней ночевала, но не каждую ночь, постоянно быть с матерью не могла, работа же, семья у меня, двое детей.

Женщина посмотрела на Сашу, словно желая оправдаться. Но он и не собирался осуждать ее, думал только, как же страшно, когда человек превращается в руину, подобие себя самого, даже не сознавая этого.

– Мать стала агрессивной. Кусалась, царапалась, выла, вечно рвалась из комнаты, стучала, колотила, соседи жаловались. Человеческий облик теряла на глазах, мне постоянно казалось, что она вроде одержимой. Мы ей успокоительное кололи, психиатр ее осматривал, сказал, старческий психоз. Не хотела я ее в клинику сдавать, но однажды поняла: иного выхода нет. Я пришла как-то, дверь открыла, а она меня по голове ударила – ночник о мою голову разбила. И к дверям бегом! У меня кровь течет, перед глазами плывет, насилу удержала ее. Хорошо, дочь со мной в тот день была, задержалась в магазине, чуть позже пришла, мы вдвоем с матерью справились. Одна бы я ни за что. Словом, решилась. Должны были в пятницу отвезти маму в больницу, но она в среду умерла.

Наталья содрогнулась. На глаза набежали слезы.

– Я ночевала здесь, утром накормила ее, лекарство дала, на работу ушла. Мать смирная была, спала. Помню, лицо такое спокойное, строгое, как раньше. Вернулась вечером – нет ее в комнате. Кровать пустая! Думала, с ума сойду. Потом гляжу, дверца шкафа приоткрыта. Не знаю, что ей почудилось, что в голову безумную пришло, но только забралась она в шкаф, свернулась там калачиком и померла. Я открыла дверцу – сидит, скрючилась в углу и смотрит прямо на меня. Я ей: «Мам, ты чего?» Не поняла еще, что она уж мертвая. Ледяная вся, окоченелая.

Саша ждал продолжения.

– Похоронили мы ее, отпели, как положено. Но душа матери так покоя и не нашла. В чем причина? Может, вправду подселился к ней при жизни дух нечистый? Я про такое слышала.

«Сон разума рождает чудовищ», – пришло Саше на ум.

– Как бы то ни было, так она в комнате своей и обитает. Мы уж и батюшку приглашали, святили все, углы святой водой кропили, молитвы читали, свечи жгли. Не помогло.

Наталья умолкла. Саша, который никогда не поверил бы в такое, не столкнись с этим сам, думал, как ужасно не обрести покоя после смерти. Быть может, несчастная старуха не поняла, что уже много лет мертва?..

Или это уже вовсе не она, не привидение, а нечто похуже?

Квартирная хозяйка обещала снизить плату и не брать залог, вернуть его Саше, лишь бы он согласился продолжать жить здесь. Смотрела умоляюще, стискивала руки, говорила, что никакого вреда от призрака нет. Саша чуть было не поддался, экономия все-таки, да и жилье найти нелегко.

А потом вспомнил безумное, искаженное злобой старческое лицо, шепот в темноте, шаги и смех, силуэт на фоне окна, скрежет, доносящийся из шкафа, и понял, что не выдержит.

Бог с ней, с экономией. Как говорится, здоровье дороже.

Спустя час Саша был на работе и сидел за компьютером, просматривая объявления о сдаче жилья. Что-нибудь подходящее отыщется. И на сей раз он непременно поинтересуется историей квартиры, в которой соберется жить.

Как ты догадалась?

Кошмар повторялся ночь за ночью, второй месяц подряд. Яна засыпала с вечера, и ей снился сон – всегда один и тот же.

Осенний лес, серое небо, голые деревья, дождь. Яна идет быстро, ей нужно успеть куда-то или от кого-то (проснувшись, она не помнила). Под ногами – вязкая каша из опавших, почерневших листьев и земли, идти трудно, с каждым шагом труднее. Внезапно за спиной раздается голос – знакомый, но приводящий в такой ужас, что Яна понимает: надо поспешить, надо бежать! Только она не успевает, потому что чьи-то руки хватают ее за плечи.

В этот момент Яна всегда просыпается, но кошмар только начинается. Возле кровати, в ногах, стоит женщина. Яна видит ее отчетливо: квартира на втором этаже, фонарь за окном настолько яркий, что шторы не помогают скрыть свет. Но это ничего, даже хорошо, Яна давно привыкла, ей нравится, она не выносит темноты. Короче говоря, Яна без труда может разглядеть гостью.

Она мертва. Мертва давно. И лицо ее изуродовано не только смертью.

«Как ты догадалась?» – шепчет покойница разбитыми губами.

Яна молчит и трясется от ужаса, и тогда мертвячка принимается повторять раз за разом, все громче и громче, в итоге срываясь на крик:

«Как ты догадалась? Как ты догадалась? Как ты…»

Яна прижимает ладони к ушам, натягивает на голову одеяло, чтобы спрятаться, не слышать, не видеть. Шепчет молитвы, просит оставить ее в покое, а в конце концов проваливается в обморок, который оборачивается сном. Утром Яна просыпается измученная, уже и не пытаясь убедить себя, что ей лишь приснилось, почудилось.

Это началось в конце мая, а сейчас июль. Непривычно дождливый, сырой, напоминающий середину октября. Или тот сон, который не оставляет Яну.

«Сколько я еще выдержу?» – тоскливо думала она, с трудом выползая из ванной.

Нужно приготовить завтрак себе и Светке, а потом собраться на работу. Света на каникулах, ей не нужно в институт, но Яна все равно жарит для нее яичницу с колбасой, хотя понятия не имеет, завтракает дочь или выбрасывает еду в унитаз. Это был ритуал – готовить завтрак. А еще это было практически единственной приметой нормальности их в целом ненормальных отношений.

Яне хотелось поделиться с кем-то, рассказать, пожаловаться. Но некому. Подруг – близких, преданных – не осталось, а приятельницам и коллегам правду говорить стыдно. Мужа нет и никогда не было, хотя мужчины, конечно, появлялись в ее жизни, от одного из них Яна даже родила дочь.

Мать умерла, отец тоже, да и будь они живы, им бы Яна точно жаловаться не стала. Отец наверняка произнес бы: «Что ж, я всегда говорил: наши внуки отомстят за нас нашим детям», что-нибудь в этом роде. Яна знала, что родители разочарованы единственной дочерью, которая не оправдала надежд, постоянно подводила их, ругалась с ними почем зря.

Скончавшись друг за другом, они оставили ей эту квартиру, но Яна думала: если бы родители смогли забрать недвижимость на тот свет, сделали бы это, чтобы Яне ничего не досталось.

Впрочем, скорее всего, Яна ошибалась. Мать и отец все же любили дочь, пусть и не было между ними тепла. Как и сама Яна все-таки любит Светку, хотя они общаются друг с другом через силу, ссорятся, по-разному смотрят на вещи и живут врагами, цапаются и грызутся.

Через четыре года Светка выучится, найдет работу и съедет. Наверное, прервет связь с матерью. Она живет здесь вынужденно, потому что нет возможности снимать жилье, ведет себя отчужденно, через силу вежливо, как квартирантка.

Правда, в последнее время дочь изменилась. Лицо одухотворенное, глаза сияют, плечи распрямились, движения стали легче, даже походка изменилась. Влюбилась, к гадалке не ходи. Может, съедет и раньше – замуж выйдет. Дай-то бог.

Пусть хотя бы Светке повезет, если уж матери не удалось обрести счастье. Жизнь катилась колесом: дом, работа в ателье, подработки (Яна шила на заказ, клиентки ее любили). Отпуск летом, тягучие, одинокие вечера зимой и осенью. Весной – намек на пробуждение и надежду.

Впрочем, нынешняя весна принесла только одно – ночной кошмар.

День прошел незаметно, как всегда. Вечером Яна зашла в магазин, купила то и сё, по мелочи. От Светки не дождешься, чтобы купила хотя бы хлеб или молоко, на всем готовом. Чувствуя, как привычное раздражение закипает в крови, Яна не старалась подавить его. Досада, по крайней мере, перебивает страх перед приближением ночи.

Светка вертелась перед зеркалом, собираясь уходить.

– Ты куда на ночь глядя?

– Время детское, – ответила дочь.

У нее были выкрашенные в золотистый блонд волосы, карие глаза, широкие бедра и узкая талия. Черты лица грубоватые, с возрастом овал отяжелеет, но сейчас внешность эффектная, броская. На Яну, смуглую, темноволосую и хрупкую, Светка не похожа, в отца пошла. В отца, который не появлялся в их жизни лет пятнадцать, Яна понятия не имела, жив ли он.

– У тебя появился кто-то? – напрямик спросила Яна, хотя откровенность между ними не была заведена.

Думала, дочь огрызнется, но та посмотрела внимательно, взгляд помягчел. Помедлив, Светка кивнула.

– Все, я пошла. Ужинать не буду. Приду поздно, не жди.

Как телеграмму отбила. Возражения не принимаются.