Всё не будет хорошо

– Здравый смысл, – я посмотрела на него как на ребёнка-несмышлёныша, который спрашивает, почему трава зелёная.

Даниил, не теряя улыбки, долго записывал что-то в блокнот. Я безуспешно попыталась прочесть движения ручки.

– Что вы там написали? – я встревожилась-поинтересовалась, на что врач лишь посмотрел на меня сквозь ресницы, не отрываясь от блокнота.

– Зачем вы пришли ко мне сегодня, Мирослава? – игнорируя мой вопрос, спросил врач.

– Мне нужен новый медикаментозный план.

– И сколько препаратов вы уже перепробовали?

– Несколько, – не отдавая себе отчёта, я начала перебить волосы.

– И тем не менее, вы пришли ко мне на приём, чтобы вам стало лучше, правильно? По-моему, это говорит о том, что вы считаете, что ваше состояние может, – небольшая пауза, пока он ищет правильное слово, – усовершенствоваться. Давайте так: вы мне расскажете, что считаете нужным, а я покажу, что записал. Договорились?

– Стоило догадаться, что вы к работе относитесь также педантично, как своей накрахмаленной рубашке.

Ни одна эмоция не исказила его выточенное лицо, только маленькая ухмылка забралась в уголок губ, напоминая, что Даниил Александович не статуя.

Я фыркнула, а психотерапевт постучал пальцами по обложке уже закрытого блокнота.

– Ладно, – еле слышно выдохнула я. Это может быть интересно, в конце концов.

Очень сложно возразить, когда собеседник ослепляет внеземным изяществом.

– Спасибо. И так, какие же ваши первые воспоминания? – врач вернулся в предыдущее положение, облокотившись об спинку фотеля, всё также крепко сохраняя зрительный контакт.

Я поёжилась от потери тепла его тела и от осознания, что придётся думать о  том, что я замуровала столько лет назад и каждый день прилагаю неимоверные усилия, чтобы игнорировать.

Глава 2.

20 лет назад.

Новый Год. В скромной советской комнатке собралась почти идеальная семья: тридцативосьмилетняя бабушка Надежда Ивановна, её двадцатилетняя дочка Анастастия, двадцатишестилетний, с мазутом на пальцах зять Андрей и ещё ничего не понимающая трёхлетняя внучка Мирослава.

По маленькому телевизору  идёт Новогоднее шоу, возле него стоит живая ёлочка украшенная дешевыми, немного жуткими игрушками и  мишурой; на складном столе-книжке стынет картошка; оливье и крабовый салат возглавляют пиршество, а сырная нарезка, шампанское и водка располагаются вокруг. Бабушка сидит за столом и неподвижно смотрит телевизор. Мирослава ползает по полу, забирается под столом и  наблюдает, как  полосатая серо-чёрная кошка увлечённо играет с фантиком как с настоящей добычей. Она толкает обёртку лапой, чтобы та покатилась, зашуршала, затем бросается за ней, и так по кругу. Мирослава хохочет и не замечает, что родители ругаются.

Она внимательно смотрит за игрой кота, когда над ней раздаётся грохот —в порыве свирепого бессилия и накопленной обиды, миловидная Анастасия с перекошенным от гнева лицом и пустым взглядом, одним отчаянным движением смахивает всё со стола.

Звон разбитого стекла смешивается с радостным отсчётом и боем курантом. Праздничная посуда разбивается на мелкие осколки, консервированный горох в майонезе с колбасой и остатки оливье прилипли к телевизору, полу, окну и ковру висящему на стене. Лужа шампанского растекается и доходит до колготок Миры. В окне видны красочные фейерверки сквозь сползающие куски картофельного пюре с комочками. С улицы доносятся торжествующие крики людей.

Анастасия выбегает босиком и без куртки на улицу. За ней спешат Андрей и бабушка Надежда. Дверь остаётся открытой. Даже кошка куда-то сбежала. Мирослава тихонько плачет и зовёт бабушку и родителей, но никого уже нет дома. Она забирается на диван и пытается убрать пережитки Новогоднего стола с её любимого ковра, в который она всматривается каждую ночь перед сном и утром, выискивая причудливые узоры и маленьких людей-монстров.

Со временем Надежда и Андрей всё реже пытались догнать Анастасию. Каждый приступ становился всё более обыкновенным, стал частью семейной рутины, частью того, что они считали нормой. Очень забавно к каким крайностям может привыкнуть человек, какие абсурды жизни со временем превращаются в привычную, уютную повседневность. И вот уже неподвижная, смотрящая в никуда несколько дней подряд мать не кажется ничем страшным. Через несколько лет Мирослава узнает, что это называется кататоническое состояние, мускульная ригидность и ещё очень много медицинских терминов. Она привыкнет к жалостным взглядам и вечным походам в больницу.

Иногда кататонотический ступор сменялся агрессивно-деструктивным приступами без видимым причин. Правда, к такой острой психотической агрессии сложно было привыкнуть. Раз, и хрупкая, бледная, мама ломает деревянный стол, весящий половину её самой. Два, уязвимая, ранимая мамочка кидается с кулаками на бабушку и мужа, обвиняя в том, что они хотят её отравить. Три, и трепетная, беззащитная мама прикладывает к тонким рукам кухонный нож, перерезая срединную вену предплечья.

Теперь-то Мирослава знает, что намного эффективнее повредить наружнюю ярёмную вену, vena jugularis externa, если постараться, то можно и внутреннюю. Тогда может вытечь больше одного литра, что составляет около двадцати пяти процентов общего объема крови за несколько минут, что намного эффективнее, чем перерезание вен на руках.

В маленьком возрасте дети воспринимают жизнь через эмоции и ощущения, а не через логику. Попытка суицида матери ошеломляет, ещё более травмируют не сформировавшуюся психику ребёнка. Ложное чувство вины, непонимание происходящего, фальшивое убеждение, что ты недостоин любви.

Мирослава где-то читала, что попытки и случаи суицида чаще всего происходят в осень и зимний период, особенно ближе к праздничным и значимым датам. Новый Год, Рождество – праздники, когда принято подводить итоги года, проводить время с семьёй и друзьями. Поэтому у многих усиливается депрессия и чувство разочарования из-за нереализованных ожиданий, планов, целей. Особенно, если человек одинок.

Анастасия стала составляющей статистики.

20 декабря, 18 лет назад.

Трепещущие реснички Мирославы покрылись тонкой коркой льда, розовые щёки игриво выглядывают между слоёв туго завязанного шарфа. В зимних сапожках хлюпает растаявший снег, в чём она не признается, потому что тогда катание на санках закончится, и придётся идти домой греться. Мокрые варежки давно забыты в карманах, красные обветренные руки поправляют сползшую на глаза шапку и убирают волосы которые стали влажными от пота. Болоневые флисовые штанишки на подтяжках характерно шуршат при движении. Мирослава скатывается с ледяной горки, вереща, почти врезается в другого визжащего ребёнка, и в конце её ловит любимый папа.

Как ему не холодно?

Без шапки, только джинсы и на половину расстёгнутая каштановая нагольная куртка из натуральной овчины с меховым воротником – осталась по его отцу, привезённая из Польши. Немного кудрявая прядь иссиня-чёрных, как крыло ворона, волос падает на глубоко посаженные глаза цвета мха. Неизменная сигарета в испачканной мазутом руке дополняла образ негодяя.

На него всегда смотрели женщины. С того момента в седьмом классе, когда тестостерон запустил необратимый процесс пубертатного периода, когда его голос перестал ломаться, стал более грубым и глубоким, когда на его груди начали появляться первые волосы, когда он начал набирать мышечную массу и за лето резко набрал в росте, теперь возвышаясь на не только над своими одногодками, но и над взрослыми мужчинами. Старшеклассницы, студентки, подруги матери, прохожие женщины, медсёстры, продавщицы начали замечать его, бросать горячие взгляды и заигрывать.

Незрелый, маленький мальчик запертый в теле мужчины, тонущий в женском внимании.

К тринадцати годам он был рослым, широкоплечим, с атлетическим телосложением, зеленоглазым, привлекательным парнем. Тогда же он перестал общаться с одногодками. Тогда же он начал курить и выпивать с более взрослыми ребятами. Тогда же он лишился девственности, со старшеклассницей, которая была старше его на четыре года. Лицо и имя со временем стёрлось из его памяти. Всё, что он помнил —это грязная парта, растрёпанные косички, ленточка выпускницы и каблуки, которые впивались в его бока.

После неё было очень много разнообразных представительниц женского пола, от девочек-подростков до взрослых женщин, некоторые были старше его матери. С ними было интереснее всего: уверенные, опытные, осознающие свои желания и потребности тела красавицы. В их присутствии не надо было думать, можно было просто отдаться и покориться.

Школа очень быстро стала для него бременем. Зачем туда ходить, если вокруг столько интересного? Столько горячих ртов, столько приключений и тусовок. Он еле закончил девять классов и пошёл в техникум. Единственное, что у него получалось и приносило удовольствие, кроме искусства соблазнения девушек, хотя, по правде, в большинстве случаев они сами вешались на шею, была починка автомобилей. Что, в свою очередь, только играла ему на руку, так как в глазах дам только придавало ему большей мужественности. Очень трудно устоять перед видом брутального мускулистого парня, сконцентрировано корпящего над очередным плевком на колёсах.

Желание обладать сочилось густым, вязким потоком отовсюду. Женщины слетались как мухи на липкую ленту, притягиваемые его харизмой, холодным глубоким взглядом и ухмылкой. Некоторым удалось во время улететь. Анастасия же стала глупой мушкой, лапки которой приклеились к липкому покрытию ленточки, и чем сильнее она вырывалась, тем глубже и крепче она застревала в этом тягучем веществе.

Девушке было шестнадцать лет, когда её впервые увидел Андрей. Позднее лето, долгожданный вечер пятницы, хотя каждый день праздник в его мире. Он остановился около кинотеатра, чтобы заправить машину. Закончив свои дела и подходя к автомобилю он рефлекторно обернулся, услышав женский смех.

Невинная, тоненькая, светловолосая, с большими, немного покрасневшими, невероятно грустными глазами цвета неба, она выходила из кино с подругой после вечернего сеанса; именно эти глаза и окончательно притянули внимание молодого двадцатидвухлетнего парня. К его годам он вдоволь насытился уверенными и опытными дамами. Ему хотелось покорить, а не быть покорённым.

Ему нужно было почувствовать себя “ведущим” партнёром. Андрею наскучила роль обычного парня, захотелось стать героем в чьих-то глазах, хотелось, чтобы в нём видели умного, амбициозного, ответственного мужчину. Восхищались. Сформированная личность поняла бы, что он ещё таковым не является, а в этих печальных глазах он увидел чистоту, непорочность, наивность и потенциал, которые он искал. Глаза слишком неопытные, чтобы увидеть истинную мотивацию мужчины, слишком уступчивые и мягкие, чтобы постоять за себя и принять правильное решение. Глаза созданные для того,чтобы верить приятной лжи и прощать.

Она шла в лёгком платье до колен, закрывающем руки, тихо разговаривая с приятельницей с танцев, обсуждая и смеясь, видимо, только что увиденный фильм, когда их радостное существование нарушил глубокий мужской голос:

– Куда направляетесь? – Андрей произнёс, становясь перед девушками, со скрещенными на груди руками, специально растягивая слова и расплываясь в улыбке, прекрасно осознавая какое впечатление это оказывает. К тому же такая поза подчёркивала его мышцы.

Анастасия и её подруга Наталья резко остановились, ослеплённые уверенностью и привлекательностью парня перед ними. Они были верными, трудолюбивыми ученицами профессионального колледжа культуры и искусств, в почти полностью женском коллективе. Их это абсолютно устраивало, позволяло сконцентрироваться на учёбе и развитии. Поэтому сейчас они в немом удивлении уставились на не дурного собой представителя мужского пола.

Незнакомец излучал мужественность, игривость, был воплощением соблазна. Он напомнил Анастасии безликую мужскую постать из её снов, после которых она просыпалась с дико колотящимся сердцем и тянущим чувством в животе.

Мир исчезает, появляется чувство лёгкой дрожи, окситоцин и дофамин опьяняют, зрачки расширяются. Говорят, требуется около сорока пяти секунд, чтобы организм запустил специфические биохимические процессы, которые отвечают за ощущение влюблённости. Анастасии понадобилось десять.

Шок перерос во влечение, потом смущение, она опустила глаза и залилась румянцем, не находя слов. Поэтому первая заговорила более уверенная Наталья:

– И вам здравствуйте. Направляемся в сторону дома. Вы что-то хотели? – Андрей неохотно перевёл взгляд с застенчивой девушки на её подругу, на которую раньше он бы определённо обратил большее внимание, чем на её приятельницу-мышку и одарил бы своими лучшими техниками обольщения. Однако сегодня у него была другая цель, другие качества он искал. И нашёл. В этой нерешительности, в её залитых печалью глазах, которая всё ещё не могла оторвать взгляда от пола.

– В сторону дома? Отлично, мне в ту же сторону. Можно вас подвести? Предлагаю перейти на ты, – игриво ответил парень, поиграв мышцами и кивнув головой в сторону BMW E28, припаркованного рядом.

– Я даже не показала в какой стороне находится дом, – легко посмеиваясь, ответила Наталья.

– Абсолютно уверен, что нам по пути. Меня зовут Андрей, – он протянул руку в сторону девушек.

– Наталья, приятно познакомиться. Мне нравится твоя уверенность, – она пожала его крепкую ладонь.

Он направил свою лапу в сторону другой девушки. Она нашла в себе необходимые силы чтобы улыбнуться, протянуть трясущуюся руку и тихо произнести своё имя. Андрей ласково сжал протянутую кисть, и, под влиянием внутреннего порыва, поцеловал нежную холодную ладонь, глубоко всматриваясь в печальные окна души, не давая ей отвести взгляд.

Мир остановился, пока их пальцы не разомкнулись, и Анастасия сделала шаг назад, прислоняя горячую ладонь к своей груди, всё ещё не смея оторвать взор. Никто не обращал на неё внимание. Видимо, слишком блеклая внешность или грустная мордочка отталкивала парней её возраста. И тем более никто не целовал её ладонь так трепетно, разжигая огонь внутри, останавливая сердце только для того, чтобы запустить его ещё быстрее.

– И мне очень приятно познакомиться, – промурлыкал парень, наконец переведя взгляд на Наталью, и решил рискнуть. – Только полвосьмого вечера, так что предлагаю вам поехать со мной на берег реки, там будет проходить встреча моих друзей, как только захотите – сразу же завезу вас домой. Костёр, гитара, природа, более близкое знакомство. Что скажете?

Девушки переглянулись. В глазах Натальи заразительно горела жажда и юношеский бунт. В глазах Анастасии сомнение, но и малюсенький огонёк. Каково это, хоть раз побыть не ответственной, приличной ученицей из маленького города, а пожить для себя, принять импульсивное решение, довериться незнакомцу? Зачем пытаться устоять, когда судьба подсылает к тебе такой соблазн? В конце концов, кто не рискует, тот не пьёт шампанского. А она никогда не пробовала шампанское. И они, озорно улыбнувшись, сели в машину.

Спустя шесть стаканов домашней настойки, пяти песен на гитаре, четыре смешных до коликов в животе истории, три нежных прикосновения, два страстных поцелуя, одного порванного презерватива – и через девять месяцев на свет появилась Мирослава.

Анастасия всё также с неподдельным восхищением смотрела на Андрея, а он упивался её неопытностью, её чувствами и контролем над ней. Она никогда так и не закончила школу, не стала балетной дивой. Собственно, стала ни кем.

Он, кажется, даже любил её. По-своему конечно, но любил.

И сейчас матери, которые пришли со своими детьми и даже мужьями, незаметно и с жадностью смотрели на Андрея. Хотя некоторые не скрывались, во всю улыбаясь, пытаясь выхватить его внимание. Ещё чуть-чуть и начали бы самозабвенно облизывать.

Мирослава была слишком мала, чтобы это заметить. Счастливая невинность, детская непоколебимая уверенность, что родители совершенные, образцовые и всемогущие Боги. И сейчас в глазах малышки отражалась такое всеобъемлющее обожание, такая уверенность и всепрощающая любовь к своему отцу, что невольно защемило сердце.

Она тянется ледяными ручками и обхватывает его шею. Андрей одной рукой поднимает Мирославу, другой санки и улыбается, при этом не выбрасывая сигарету. Мира всеми своими силами пытается как можно крепче обнять папину крепкую и широкую шею.

С папой так весело! Мама и бабушка не разрешают скатываться с такой высокой горки, а с папой можно всё! Жаль, что он так редко дома.

– Пора домой, рыбка.

– Можно ещё раз скатиться? – жалостным, немного охрипшим голосом попросила Мира.

– Мы обещали вернуться к обеду, а ты уже хрипишь. Разве ты не соскучилась по маме? Пойдём.

Правда в том, что Мирославе не хотелось идти домой. На улице было намного веселее. Чистый скрипучий снег, который только вчера выпал. Все дети с округи собрались покататься, кто-то с санками, кто-то на куске линолеума, кто-то на мусорных пакетах, которых не хватало на долго, а кто-то без ничего, просто скатывались с горки. Более взрослая детвора принесли воду и облили часть горки, чтобы улучшить скольжение.

Папа так редко со мной играет. Хочется, чтобы этот день не кончался!

А дома? Дома непонятно.

– Всего лишь ещё один раз! Пожалуйста, папочка! – ещё более жалобно произнесла Мира.

– Ну хорошо, только один. И идём домой.

– Спасибо! Спасибо! – Андрей поставил её и санки на землю.

То, что происходило потом, Мирослава помнит очень чётко. Слишком чётко. Кажется, что это выгравировано где-то не где-то на закоулках самосознания, а прямо на главном входе разума. Через призму этого воспоминания проходит каждое последующее. Дальше если делать вид, что его нет, всё равно чувствуешь тянущее неприятное покалывание у основания черепа. Со временем оно никуда не делось и не денется, сидит всё там же на золотом троне боли.

Дверь тихонько скрипит, ноздри наполняет приятный запах домашней еды. Живот отзывается урчанием после целого дня часов съезжания и подъема на ледяную горку. Тишина, привычный телевизор молчит. Только свистит чайник, извещая, что вода закипела.

– Мы дома! – прокричала в направлении кухни Мира, быстро сняла куртку, шапку и шарфик. В самом конце она попыталась незаметно снять мокрые сапожки, но хлюпающий звук выдал, и отец недовольно покачал головой.

Она забежала в ванну, чтобы помыть отмёрзшие ладошки. Становясь на стульчик-табурет, она откручивает кран. Полилась вода. Кажется, что она почти обжигает. Однако малышка счастлива так, как могут быть только дети. Она последний раз улыбается своему отражению.

Выпал хрустящий белый снег, она провела целый день с папой, а сейчас будут вместе ужинать, что бывает очень редко. Папа всё время в гараже, а мама недавно вернулась из больницы, но бабушка заверила, что теперь всё будет замечательно. На этот раз её точно вылечили, и сейчас всё будет хорошо.

Радостно подпрыгивая Мира бежит на кухню, хочет всё рассказать маме и обнять её. Мира останавливается на пороге, не понимая, почему она её не встречает, поэтому сама осторожно подходит и обнимает со спины за талию:

– Привет, мам!

Однако Анастасия неподвижно сидит на табуретке, лицом к окну, немного сутулясь. Русые длинные волосы спутаны. Чайник всё ещё свистит, и откуда-то доносится капающий звук. К тому же странно пахнет солёным железом. Мира чувствует что-то мокрое через свитер, отводит руки от необычно холодной талии матери и в непонимании смотрит на красные пятна на своих рукавах. Анастасия всё ещё направляет бездумный взгляд в строну окна, в никуда. Отсутствующий взгляд типичен, но вот мокрые тёмно-красные пятна не привычны.

– М-мам? Что такое? Пролилось что-то?

Не дождавшись ответа, Мира идёт к отцу, который всё ещё возится с одеждой в прихожей: – Пап, что-то не так с мамой.

В этой семье подобное заявление не кажется чем-то странным или необычным. Поэтому Андрей совершенно спокойно спрашивает дочь:

– В каком смысле? – наконец развесив все вещи, он переводит взгляд на окровавленный свитер Миры. Оцепенев только на мгновение, первобытный страх проникает в его замерзшие глаза. Он отталкивает ребёнка и бежит на кухню.

Девочка пошла за отцом, он уже стоял на коленях в луже бордовой жидкости, хаотично обматывал кухонным полотенцем руки жены и невнятно бормотал. Из-за кипящего чайника можно было разобрать только отрывки: “Зачем?…А Мира?…Не закрывай глаза…”

Мирослава механически закатала свои рукава, встала на носочки, чтобы отмыть ледяные ручки от липкой жидкости, потом последовательно сняла чайник с плиты, выключила газ, пошла в гостиную, которая выполняла функцию спальни родителей и её комнаты, подошла к тумбочке, на которой стоял дисковый телефонный аппарат. Она вспомнила номер, которому её научила бабушка. Маленькие пальцы с усилием вращали номеронабиратель. После каждой цифры слышался металлический щелчок, затем прозвучали гудки, и диспетчер ответила нейтральным голосом: “Скорая помощь, слушаю Вас”. На что Мирослава также отрешёно отвечает:

– Маме плохо, она холодная и везде красная вода.

Секундная пауза, после быстро и чётко диспетчер сообщает:

– Всё хорошо, бригада сейчас приедет и поможет, только скажи, пожалуйста адрес, хорошо? Где вы живёте?

– Улица Космонавтов 37, 4 этаж, 19 квартира, код от двери 1974, —всё, как учила бабушка, и подсказал внутренний голос.

– Хорошо, помощь будет через три минуты. Солнышко, скажи, а ты одна?

– С папой. Он заматывает её руки в полотенца.

– Скажи папе, чтобы удерживал давление на ранах, пока помощь едет? Пусть всё время нажимает и не разматывает мамины руки. Всё будет хорошо.

Всё хорошо не было. Мира повесила трубку и всё так же отстранёно, в окровавленном свитере, вернулась на кухню. Папа сидел на мокром полу и прижимал бледную маму с замотанными руками к своей груди, тихонько покачиваясь и беззвучно плача.

Мирослава замерла на пороге, только одна мысль больно вертелась в голове.

А что если бы мы пришли раньше?

Раз за разом повторяя эту фразу, малышка наблюдала, как слёзы отца тихо выбираются из-под нижнего века, скользят вдоль носа, пересекают носогубные морщинки и падают на неподвижное тело такой красивой и молодой мамы.

Через несколько минут в квартиру врываются парамедики в тяжёлой одежде, с набитыми медикаментами сумками и непонятными приборами. В крохотной кухне никогда не было столько людей. Казалось, стены сейчас лопнут.

Темноволосая женщина-медик попросила положить маму на пол, папа это сделал и вышел из переполненной кухни в их спальню, ничего не сказав. В это же время мужчина начал накладывать жгуты поверх кухонных полотенец и крикнул, чтобы девочка ушла, а женщина приложила два пальца к шее матери и поднесла ухо к её носу. Мужчина, затянув жгуты, приложил какие-то массивные железные прямоугольники по двум сторонам голой груди Анастасии, и на экране какого-то аппарата появилась ровная линия. Когда Мира вырастет, она узнает точное название ритма – асистолия.

Девочка не сдвинулась с места, безучастно наблюдая за происходящим, не проявляя ни страха, ни боли, как будто бы не она воспринимала эту реальность.

Так только казалось.

Спустя пару секунд девушка начала давить на грудь Анастасии, выполняя непрямой массаж сердца, а мужчина-медик вколол что-то, посмотрел на часы и засунув какую-то трубку в рот бледной Анастасии, сверху приложил маску с мешочком на лицо и начал нажимать на него. Всё это время женщина усердно нажимала на середину грудной клетки.

Было очень тихо, если не считать ужасного треска – это сломались мамины рёбра. Спустя какое-то время, трудно определить точно, так как у пятилетних детей восприятие времени отличается от восприятия взрослых, но Мирослава помнит, что она моргнула только один раз, женщина прекратила нажимать на грудь и опять приложила палец к шее и ухо к носу матери, а мужчина снова положил массивные штуки на грудь матери. Линия уже не была такая ровная, ее иногда прерывали галочки. Медики выдохнули, переглянулись, и мужчина пошёл за носилками, пока девушка собирала вещи и присоединяла какие-то проводки к телу мамы. Когда мужчина проходил мимо, он взял её за руку и отвел в комнату к отцу. Через плечо малышка оглянулась и ещё раз посмотрела на неё.

Потом фельдшер долго и упорно что-то объяснял отцу Миры, произнося много сложных слов, для неё непонятных, но она запомнила каждое, даже если не понимала смысла. Так же она очень точно помнит усталое лицо светловолосого мужчины, родинку под его глазом и поджатые губы.

– Состояние вашей жены тяжёлое. Её сердце остановилось, но нам удалось запустить его. Мы остановили кровотечение, но ситуация остаётся критической. Сейчас мы будем перевозить её в районную больницу. Вы можете поехать за нами.

Андрей отрешённо смотрел на пол, локти упёрлись в колени, ладони на затылке как будто держат безжизненную голову. После короткой паузы парамедик добавил: