Всё не будет хорошо

Люди всегда пытались понять, как работает мир. В доисторические времена дикари объясняли гром яростью бога, дождь – милостыней, засушливые дни – гневом. И соблюдали ритуалы, жертвоприношения, чтобы задобрить богов, как-то повлиять на погоду. В средневековье эпидемию чумы люди объясняли колдовством. Это были осмысленные попытки найти объяснение бедствиям и предотвратить их. Потому что если есть причина, то можно найти способ бороться с ними – молиться, бить в бубен, резать жертвенную козу на рассвете, сжигать ведьм, тем самым получая иллюзию контроля.

Но знаешь, что ты сделала? Ты подсознательно обвинила себя. Когда тебе было пять лет, ты убедила себя, что из-за того, что ты захотела ещё покататься на горке, провести время с отцом, вы не пришли во время к обеду, и поэтому мать попыталась перерезать вены. Её первая попытка суицида запустила колесо событий и привело к тому, что она повторила попытку и повесилась. Когда она это сделала?

– Первого сентября, – по красным щекам текли слёзы.

– То есть ты наряженная в аккуратный сарафан, с ленточкой в косе, стояла на линейке, приветствуя первый день в школе, впервые так долго оставив мать одну. Поверив, что можешь оставить её одну, выбрав себя, выбрав школу. Ты пришла домой и что? Ты увидела её труп. Ты обвинила себя. Внушила себе, что ты оставила её одну, из-за тебя она повесилась, ты не уследила, ты первопричина. Мама рано забеременела тобой и её здоровье пошатнулось. Ты не пришла во время к обеду – она перерезала вены. Ты пошла на первое сентября – она повесилась. Ты поверила в то, что если бы тебя вообще не было, мама была бы жива и счастлива.

Руки Мирославы дрожат, пальцы судорожно сцеплены, зелёные глаза наполнены слезами, болью и виной.

– Это моя вина, – голос надрывается.

Он смотрит на неё не отрываясь, а затем медленно придвигается ближе, обхватывая её лядяные пальцы своими тёплыми.

– Ты не виновата, – твёрдым, не терпящим возражений, голосом произносит доктор.

Дыхание Мирославы становится поверхностным, рваным, высвобождая лишь судорожные всхлипы. Она трясёт головой, выдёргивает тонкие ладони из рук мужчины, волосы падают и прилипают к мокрому от рыданий лицу.

– Я не должна была оставлять маму одну, – девушка задыхается от боли, и её колени подгибаются, всё её тело дрожит.

Она обхватывает голову руками, цепляется за волосы, будто хочет вырвать их вместе с воспоминаниями и мыслями. Её фигуру сотрясают спазмы. Кажется, она вот-вот упадёт.

Мужчина осторожно, но твёрдо обхватывает и разжимает её запястья , мягко отводит их от её лица. Одной рукой прижимает холодные ладони к своей груди, другой рукой обхватывает девушку и прижимая её дрожащее тело к своему. Его объятия крепкие, но чуткие, будто он хочет собрать её воедино.

Прислонив свою щёку к её макушке, он твёрдо проговаривает:

– Ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, ты не виновата, – мужчина повторял, пока сдавленные рыдания не перешли в редкие тихие всхлипы, пока пока её дыхание не успокоилось. Гладил её по волосам, пока Мирослава не перестала дрожать, пока не перестала впиваться пальцами в ткань его рубашки. Держал её в своих объятиях, пока последняя слеза не закончила свой путь.

Не разрывая объятий, Даниил Александрович говорит:

– Ты была ребёнком, ты не должна была нести ответственность за поступки своей матери. Она была тяжело больна. Ради тебя она она жила. Ты не виновата, Мирослава.

Его слова «ты не виновата» разрушают многолетние баррикады боли и вины, позволяя дышать полной грудью.

Она отрывает голову от груди мужчины и ищет ответы в его глазах.

– Я не виновата, – почти неслышно прошептала девушка. Даниил скорее прочитал по мягким губам, чем услышал эту фразу.

Он обхватил её лицо, став невозможно близко. Хотя куда уже ближе?

– Нет, это не твоя вина, – уверенно сказал врач, смотря прямо в глаза Мирославы, даря ей столь необходимую уверенность. – Повтори ещё раз.

– Я не виновата, – чуть громче произнесла она.

– Ещё.

– Я не виновата, – уже почти прокричала девушка, улыбка появилась на её залитым высохшими слезами лице.

– Ещё.

– Я не виновата!

– Хорошая девочка, – сказал Даниил Александрович, вытирая подушечкой большого пальца разводы со щеки Мирославы. – Думаю, на сегодня хватит откровений, пошли, проведу тебя до дома.

Психотерапевт и пациентка в полной тишине направились плечом к плечу по направлению к её дому, не обмениваясь даже редкими взглядами.

Каждый усиленно обдумывал произошедшее. Мирослава впервые за очень долгое время думала о себе, рассуждала сколько времени она потратила на подсознательное самобичевание и как это повлияло на принятые решения, кем она является без непосильного груза вины, чего она вообще хочет, что делает её счастливой, потому что, получается, она заслуживает быть таковой.

Сосредоточенное лицо Даниила Александровича не выражало абсолютно никаких эмоций. Часто по рукам, жестам можно определить состояние человека, но врач спрятал ладони в карманы тёплого пальто. Можно было только предположить, что врач разбирал по кирпичикам только что услышанное, детально продумывал дальнейший план лечения.

Бесчувственные прохожие проносились рядом, даже не удостоив взглядом странную парочку – собранный, уверенный, высокий мужчина, и рядом движется, как будто плывёт, сутулая, обессиленная фигура молодой девушки.

Врач молча провёл её до самой двери её квартиры, напоследок только бросив знакомое: «До свидания, Мирослава», и не дождавшись ответа измождённой, разбитой насыщенным вечером девушки, развернулся и ушёл.

Студентка, стараясь не разбудить бабушку в столь позднее время, ведь часы уже пробили полтретьего ночи, только тихонько сняла верхнюю одежду и ботинки, и прямо в штанах и свитере, отпуская последние ниточки сознания, упала на кровать. Хотя это грубо сказано, скорее на раскладкой советский диван, который уже много лет выполнял её функцию.

Глава 8.

Вторник, 9 декабря

Мирослава неподвижно пролежала в объятиях Морфея целых шестнадцать часов после того пронизывающего разговора. Между прочим, пропустила довольно важные пары в университете и опоздала на работу. Честно сказать, она могла даже и не приходить, потому что толку от её работы практически не было.