Сделай мне красиво!

Задышала ровнее, на спинку откинулась. Где же та книжка лежала? Вроде это был сборник бытовых заклинаний для начинающих? Не толстая, не тонкая, небольшая такая книжица карманного формата. Я задумчиво крутила перед собой пальцем, решая, с какой полки начать поиски.

Бам! Книга сорвалась с полки и плюхнулась передо мной на стол. Я и рот раскрыла от удивления. Получилось? Кто-то явственно хихикнул. В пустой библиотеке, где, кроме меня, никого не было.

– Кто здесь?

Над полками зашуршало и все стихло.

– Ну и сиди там, голодный, холодный и несчастный, а у меня кусок ватрушки есть! – я достала ватрушку от завтрака, завернутую в салфетку, и откусила краешек, демонстративно постанывая от наслаждения. На краю поля зрения что-то мелькнуло. Только бы не крыса. Я к ним как-то не очень.

Положила ватрушку перед собой и открыла книжку. Вроде как чтением поглощена и вообще ничего не вижу вокруг.

Справочник оказался тем самым, по бытовой магии. На парлапуту написанным. На корешке виднелся номер стеллажа и номер книги в описи. Библиотекарша все книги тщательно записывала и к работе относилась ответственно. Пойду-ка посмотрю, как она эту книгу записала.

«Стихи неизвестного автора на (?) пар-ту». Строчки заклинаний в столбик, в виде двустиший написаны. А применение, видимо, приняли за название стихотворения. Ну-ну. Не мне соваться в чужой систематический каталог. Пусть так и будет.

«Если рвешься в мордобой, ты боец и ты герой,

Только грязи ты боишься и лицо свое умой!».

Нет, ну и в самом деле почти стихи. Просто на парлапуту еще складнее звучит, это я для себя перевела. Ага, для соблюдения личной гигиены в полевых условиях, кровь смывает со всех поверхностей и въевшуюся грязь. Хорошее заклинание. Впрочем, бесполезных тут и не может быть.

– Ме́ру па́рис и́стри дан, ме́ру та́рик омира́н, гре́ни ме́ни пану яр, фа́рис ле́ну ория́р! – я крутанула кистью, будто умывая кого-то.

– Дура безграмотная! – негодующе заверещал тонкий голосок.

Я вытаращила глаза. Передо мной, прижимая ватрушку к себе тонкими черными лапками с когтями, сидело… сидел… Что-то черное, вроде мохнатой гусеницы, с кожистыми крылышками и острой лисьей мордочкой с большими ушами. Сейчас мордочка была мокрой, прилизанной, а хохолок стоял дыбом. Желтые глаза с вертикальными зрачками сердито моргнули.

Я закрыла рот ладошками и захихикала.

– Ты такой миленький, такой хорошенький, – сквозь смех удалось сказать не сразу.

Зверек зашипел и раздулся. Тонкий змеиный хвост с костяным сердечком на конце щелкнул по столу.

– Все-все, поняла, ты страшный, ужасный, огромный и могучий! Кушай ватрушку, приятного аппетита!

Зверек подпрыгнул, растопырил крылышки и проворно пополз по полкам шкафа вверх, где и скрылся вместе с ватрушкой. Обиделся. Или пропитание деткам потащил? Ну, какая прелесть! Да еще и обругал меня.

До «Бестиария» добраться не дали. Время идти в часовню, молиться (правильно дышать и пропускать силу через каналы), потом ужинать и спать. Чего в монастыре не было, так это возможности шататься после колокола по коридорам. Они решетками перекрывались. Иди в спальню или умывальню, объединенную с уборной. Пришлось умываться самым простым, немагическим способом, и идти в кровать.

– Сегодня твоя очередь, Лотта! – поторопила меня Корнелия.

– Я про рыцарей и принцесс ничего не знаю, – скучным голосом отозвалась я. Моя очередь рассказывать сказку, и я решала, начать с «Золушки», «Спящей красавицы» или замахнуться на «Принцессу-лебедь»? Но ведь там везде магия, а тут люди уверены, что магия – это очень плохо. Если колдунья, то непременно злая. Колдун – так некромант и людоед. В Бренвийоне добрых фей детям не полагалось. «Тристана и Изольду» задвинуть им? Как раз все умерли, вполне в местном духе, только я плоховато помню. Помню, что Тристан по ошибке приворотное зелье выпил. Или не ошибка была, а Изольда на рыцаря глаз положила?

– Тогда про драконов расскажи!

Драконов я терпеть не могла, драконьего ажиотажа не понимала, и книжки про них не читала, потому что бред! Нет, существование драконов я вполне допускала. Мало ли кого магия породила, в исключительность человеческой расы верить глупо. Могли красивые человечки привлечь более могущественное существо, почему нет? Вся античная мифология сплошное сожительство богов с людьми. И богини прельщались красивыми юношами, и боги жару поддавали, кем только не прикидывались. Чем драконы хуже? Что обесчестил, обрюхатил и выбросил жалкую человечку, не сомневалась, а что помрет без нее – уже нет. Драконы – это как мажоры в сказочной иерархии. Им все можно, их все боятся, никто им не указ. А насчет мудрости и всего прочего… вседозволенность и безнаказанность до добра никого не доводит. Даже котиков! А тут огромные огнедышащие ящеры! Или сказочно красивые мужчины, обладающие магией, властью, богатством. Им те «истинные», как поденки на речном берегу. Была бы голубушка вынослива да здорова, чтоб сильное дитя выносить, а что с ней потом будет, кого интересует?

– Ладно, я про гномов расскажу. В одном королевстве жил-был вдовый король, и была у него дочка, белая, как снег, с черными волосами и синими глазами, – начала я, отмахиваясь от предполагаемой анемии, рахита и авитаминоза у королевской дочки. Иначе с чего бы она, как снег бела? «Белоснежка» потекла по своему сюжету, девчонки ахали, задавали вопросы, и чуть ли не подпрыгивали на своих койках. Тема злой мачехи задела за живое многих девушек. А ведь и правда, родная-то мать вряд ли сослала дочку в монастырь! Пожалела бы! Бедные девочки!

Никогда не задумывалась, почему гномы лесные? Они же горный народ? Какого хрена они в лесной чаще жили, а не в благоустроенной пещере? Потому что принцессу в лес привезли, а не в горы? Пусть это останется на совести братьев Вильгельма-Карла и Якоба-Людвига. В нашей русской версии хотя бы богатыри были, потому что пограничная застава, логично все.

Я так увлеклась, что, накинув покрывало, посреди дортуара изображала злобную колдунью под личиной доброй старушки.

– Скушай, деточка, яблоко, – прошамкала я и протянула воображаемое яблоко Ользе.

Та взвизгнула и закрылась с головой одеялом. Правда, тут же сделала щелку, в которой заблестел любопытный глаз.

– Красное, спелое, наливное яблочко!

Я продолжала рекламную компанию, предлагая всем «яблоко». Девчонки с ужасом и восторгом шарахались.

– Я так голодна, – вдруг жалобно сказала Корнелия. – Дай мне яблочко, добрая женщина!

Вот это вживание в образ! Разумеется, я дала ей «яблоко», и со злобным хохотом скрылась за пологом своей кровати. Общий шумный выдох показал, что Корнелия «яблоко» надкусила и упала на кровать.

Расстройство гномов, поиски прекрасного принца, говорящее зеркало, и поцелуй любви, пробуждающий принцессу.

– О-о-о, какая восхитительная сказка, – простонала Ольза, укладываясь. – Я расскажу ее своим детям.

– У тебя не будет детей, – осадила ее Алосия. – Как у всех нас.

Помрачневшие послушницы задергивали пологи, кто-то наскоро шепотом молился.

Утром встали все. Кроме Корнелии. Ее тормошили, брызгали водой, кричали в ухо. Все оказалось бесполезно.

– Ведьма! – закричала вдруг Ольза. – Ты отравила ее! Яблоком!

Глава 7.

Абсолютно все сказали, что видели красное яблоко у меня в руке. Описывали цвет, размер, форму, аромат. Обыскали всю спальню в поисках огрызка. Меня спасло только то, что целых яблок нам никогда не давали, только в начинке для пирогов.

Корнелию унесли в лечебницу, где сестра Поликсена пользовала больных. Ни жженое перо, ни нюхательные соли результата не дали. Даже прижигание пятки полынной палочкой! Даже уколы шилом! Девчонки меня сторонились. Монахини шептались о рыжей ведьме. Пансионерки плакали и просились домой.

Мать Лаура задумалась. Посоветовалась с духовником. Я рассказала им сказку. Духовник гневно затряс бородой и сказал, что взрослым дурищам надо читать жития святых на ночь, а не развлекать себя детскими побасенками. Я горько вздохнула. Да уж, истории, как колесовали или четвертовали очередного мученика, на ночь куда как душевнее звучат. Крепкому сну способствуют.

– Если Корнелия не проснется, придется вызывать магистра, – нервно ломая пальцы, сказала аббатиса. – Какое ужасное происшествие!

– Корнелия очень впечатлительная девушка, нервная. Она же лунатик, – задумчиво сказала я.

На меня уставились три пары глаз. Духовника, настоятельницы и лекарки.

– Если она уснула от воображаемого яблока, то может ожить от поцелуя воображаемого принца!

– Да где ж мы принца-то возьмем! – всплеснула руками Поликсена.

– Просперо! – воскликнула настоятельница.

– Еще чего удумали! – завопил духовник и стукнул посохом. – Не дозволяю!

– Помыть его, – лекарка поглядела из окна в сад, где стриг куст глухонемой сын садовника. Так-то он конюх, но еще и отцу помогал.

– Побрить, надушить, приодеть, – продолжила настоятельница с воодушевлением. – Не надо нам тут магистра. Низложит он меня.

– Разврат! Поношение святых стен! Бесстыдство! Запрещаю! – раскипятился духовник.

– Да в чем же бесстыдство вы видите, патер Фернан? – разгневалась мать Лаура. – А ты, Лотта, делай, как там оно положено. По сказке. Сейчас прикажу садовнику отвести сына в мыльню.

Настоятельница и духовник, споря и ругаясь, вышли из лекарского крыла. Поликсена уперла руки в боки и уставилась на меня.

– Ну? Что делать, сказочница?

– А давайте, мы ее в беседку перенесем в сад? Типа в лес?

Поликсена позвала двух крепких трудниц, мы перенесли Корнелию в беседку. Устроили на скамейке, покрытой ковром. Сплели венок из роз.

– Чисто святая Секлетея, – вздохнула одна из трудниц. Вторая на меня злобно зыркнула и сделала обережный знак.

Злая, как шершень, мать Нисимина привела послушниц. Они боязливо держались кучкой и цеплялись друг за друга.

– Так, девушки, – я вышла вперед. – Корнелия поверила в то, что я рассказывала и уснула. Так? Теперь мы продолжаем сказку и рыдаем возле ее тела.

– Зачем? – пискнула Алосия.

– Затем, что мы гномы. И не уберегли принцессу от зла, – мрачно пояснила я.

– Долго рыдать? – поинтересовалась практичная Тереса. – Обед скоро.

На нее тут же зашикали. Нашла время о своем желудке думать!

Мы собрались кружком у ложа Корнелии и начали рыдать. Кое-кого разобрало, полились совершено натуральные слезы. Корнелию жалко было.

– Корнелия, на кого ты нас покинула! – громко взвыла Ольза.

Корнелия слегка поморщилась во сне.

– Она нас слышит. Продолжаем, девочки! – скомандовала я.

Сестра Поликсена, стоящая у изголовья больной, закатила глаза.

– Где же принц? Только поцелуй любви сможет оживить тебя! – завопила я, ломая руки, заметив приближающуюся группу.

Старичок садовник и настоятельница вели за руки ничего не понимающего Просперо. Парня вымыли, причесали вечно всклокоченную голову, побрили, переодели в шелковую рубашку и кожаный колет. Наверное, кто-то из паломников позабыл.

– Кто бы мог подумать! – тихо фыркнула Поликсена, но посмотрела она на рослого конюха явно заинтересованно.

Парень оказался красив, как Давид Микеланджело. Ровный нос, большие глаза, буйные кудри. Его завели в беседку и послушницы взвыли с новыми силами. Хорошо, что он был глухонемой. Здоровый бы убежал куда подальше от такого кошачьего концерта.

– О, вот принц! Он нашел тебя! Он разыскал свою принцессу!

– Наконец-то! Какое счастье! А мы так ждали! – и даже восторженное:

– Какой красавчик! – понеслось вразнобой. Я показала кулак. Послушницы замолкли.

Настоятельница мягко нажала на его плечи, парень встал на колени у лавки с лежащей Корнелией и непонимающе огляделся.

– Ничего не выйдет, – прошептала Поликсена. – Он же девственник!

– Гномы, на выход, – скомандовала я. – Нечего смущать человека!

– Нам же интересно! – возмутилась Ольза, но ее подтолкнула засмущавшаяся Тереса.

– Можете спрятаться там, за розовыми кустами! – милостиво разрешила я. – Принц нашел свою возлюбленную, но нашел ее недвижимой и застывшей в волшебном сне. Он захотел проститься с ней и сорвать с ее губ последний поцелуй.

Просперо стоял на коленях и вид у него был откровенно дурацкий. Я вложила руку Корнелии ему в ладонь. Парень испуганно вздрогнул.

– На нее смотри, балбес, – прошипела настоятельница.

– Принц юный, красивый, наделенный всеми достоинствами и красотой молодого бога, склонился над принцессой, – вещала я.

Проперо испуганно вращал глазами. Голубыми, с длинными пушистыми ресницами.

– Целуй ее!

– Целуй! – приказала настоятельница.

Девчонки даже перестали притворяться, что прячутся, и высунулись из розового куста. С монастырской галереи гроздьями свисали любопытствующие монашки.

Поликсена смачно поцеловала свое запястье и показала на Корнелию. Просперо заморгал, но кажется, понял, что от него требуется, потому что покраснел и смутился.

– Ты же все слышишь и понимаешь, целуй ее! – я подтолкнула его в затылок.

Просперо стал наклоняться. Все замерли. Пухлые губы парня прикоснулись к губам Корнелии. Ресницы послушницы затрепетали, на лице появился румянец, она вздохнула и открыла глаза. Моргнула непонимающе и оттолкнула парня.

– Охальник! – взвизгнула Корнелия.

– Ай! За что? – воскликнул парень, падая навзничь.

Сестра Поликсена издала невнятный звук и стукнулась лбом о столб беседки. Мать Лаура творила обережные знаки и шептала молитву.

– Сыночек… сынок, – выдавил садовник и всхлипнул. Затем старик рухнул на колени и восхищенно посмотрел на меня. – Святая! Она святая!

– Только этого нам не хватало, – мать Лаура моментально пришла в себя.

– Отец! – воскликнул Просперо, поднимаясь с пола беседки. Испуганно ойкнул и коснулся губ рукой.

– Мамочка, – прошептала я, закрывая лицо ладонями. Что я натворила!

– Корнелия, поздравляю с пробуждением! – вступила мать Лаура и начала руководить. – Марш в дортуар! Просперо, поздравляю с исцелением! Матис, веди сына в лечебницу, его надо обследовать. Сестра Поликсена, осмотрите его, составьте заключение.

– О да, немедленно займусь, – сестра Поликсена явственно облизнулась, вцепляясь в рукав парня. С другой стороны к нему припал садовник, утирающий слезы счастья.

– А одежду мне оставят? – спросил Просперо, погладив рубашку на груди.

– Оставят, – кивнула мать Лаура и прошлась по парню оценивающим взглядом, отчего он покраснел, как маков цвет. – Вы, прикидывающиеся розами, проводите Корнелию в дортуар!

Корнелию окружили послушницы, ее трогали, пихали, обнимали.

– А больные зубы заговариваете? – вдруг раздался рядом голос плотной трудницы.

– Все вон из сада! А ты в мой кабинет, живо! – приказала мне матушка аббатиса и величаво развернулась, как пятидесятипушечный фрегат.

Галерея и сад моментально опустели. Вот это я понимаю, магия!

Медленно, нога за ногу, поплелась на ковер.

В кабинете начальницы уже сидел духовник и злобно буравил меня выцветшими глазами.

– Я непременно напишу в консисторию, какое вы тут устроили безобразие.

– Какое безобразие? Сценки из Писания можно и должно представлять на публике, воскрешение святой Евлалии вышло как нельзя лучше, – невозмутимо отозвалась мать Лаура. – Мы репетировали, патер Фернан.

– Ре… вы ре… репетировали? Из Писания? – задохнулся от возмущения патер Фернан. – Вы не может руководить монастырем, раз допускаете такое… такое…

– Сценическое действие, – подсказала я.

– Вы! – патер грохнул об пол посохом. – Эта девица нуждается в порке и карцере!

– А я вот думаю, сообщать ли о чуде, произошедшем на наших глазах. Вашими молитвами исцелился сын садовника. – Мать Лаура соединила кончики пальцев и посмотрела на патера.

Тот пошел красными пятнами.

– В вашем возрасте очень прилично прослыть святым, не так ли? Пора уже.

– Но я не исцелял, – возразил патер. – Я был против вашей затеи!

– Добрая слава монастырю, вам почет и уважение, новые подношения, и роскошные похороны. Мраморный склеп, – улыбнулась мать Лаура. – чудотворные мощи. Или хотите, чтоб магистр вас выгнал, как собаку, на старости лет?

Патер Фернан закашлялся.

– Что мы скажем магистру, еще есть время подумать. Он все равно приедет, такое внутри стен не удержать, – вздохнула мать Лаура. – Идите, отче, мне надо поговорить с послушницей.

– С ослушницей, – ехидно поправил патер Фернан. – Бесстыдницей и негодяйкой!

– С талантливой девочкой, способной принести монастырю огромную пользу, – надавила голосом мать Лаура. – И если я услышу хоть одно плохое слово в ее сторону… кажется, нам нужен новый духовник, покрепче и помоложе. Наш, к сожалению, уже не способен в силу возраста нести тяжкое бремя успокоения душ такого количества насельниц.

– Чего это не могу? – Сварливо возразил патер Фернан. – Все я могу!

Настоятельница ласково улыбнулась и посмотрела на дверь. Патер намек понял и вышел, стуча посохом.

– Теперь с тобой разберемся, – устало сказала мать аббатиса. – Делать из тебя святую или погодить?

– Не надо! – я прижала руки к груди, напуганная перспективой. Да они же меня не слезут, заберут в столицу и заставят пользовать больных с утра до вечера, и охранять будут, как сокровище! А если у меня не получится, и они убедятся в моей бесполезности, так сожгут, как ведьму.

– Вот и я думаю, не надо. Ты можешь такое, что и сам магистр не может. Генерал ордена такое не сможет.

– Магистр – маг? – поразилась я. – То есть ведьмы – зло, когда не служат храму? А если служат, то все нормально? И сами храмовники…

– Сила у тебя есть. Пока вижу силу убеждения. Когда ты говорила, мне на минуту показалось, что вместо конюха действительно стоит прекрасный принц, – усмехнулась мать Лаура.

– Ой!

– Не удивительно, что крайне внушаемая, чувствительная девушка вовлеклась в то, что ты рассказывала. – Настоятельница встала, прошла к резному поставцу и налила себе рюмку явно алкогольного напитка.

Я с завистью вздохнула. Тут без поллитры не обойтись. Только тело Лотты непривычное, а так бы я с удовольствием пропустила стаканчик. Пару стаканчиков.

– Но Просперо не мог слышать, что ты говорила. Каким образом ты на него воздействовала?

– Н-не знаю. Со мной такое первый раз. Честное слово! Я никогда!

Мать Лаура достала круглый серебряный артефакт из стола.

– Положи на него руку, Лотта. Не бойся.

Я положила слегка трясущуюся руку сверху холодного кругляша. Красный кружочек на краю диска не сдвинулся.

– Слава Секлетее, – мать Лаура с облечением выдохнула. – Дара нет. Магистр тоже будет тебя проверять, и теперь нам нечего бояться.

– Нам?

– Конечно, – она снова усмехнулась. – Чего стоит настоятельница, просмотревшая ведьму? Меня заточат, тебя сожгут.

– Я не понимаю, сила есть, а дара нет?

– Что ты вообще знаешь о магии?

– Почти ничего. Что патер Цецилий в Ринге говорил, то и знаю. Маги зло, ведьмы зло.

Настоятельница побарабанила пальцами по столешнице.

– Сделаем так. Поступишь к Поликсене под начало. Мать Нисимина жаловалась, что ты ни к чему не пригодна. Попробуешь лечить больных.

– Мать Лаура, я же не умею лечить! Корнелия просто очень внушаемая, вот и получилось, а у Просперо не было органических поражений, чистая психосоматика… – торопливо захлопнула рот. Поздно!

Настоятельница наклонилась над столом.

– И откуда слабоумная дурочка из захолустного Ринга знает такие слова?

– Тетка говорила, все болезни от нервов! Только срамные болезни от любви! – пошла я ва-банк. – То есть, все от души! Если поправить в ней, то тело исцелится! Я книжки брала у патера Цецилия, там много было про душевные и нервные болезни, внушенные и наведенные. Слово лечит, им и убить можно.

– В твоих речах есть смысл, – кивнула мать Лаура. – Но лечить души умеют очень немногие. Попробуешь. Ступай к Поликсене завтра же с утра.

– Да, матушка, – ну, а что еще можно было ответить? Не мне спорить с настоятельницей, да и отказ не предусматривался.

Глава 8.

Дядька вернулся, как обещал, через десять дней. Я сильно подозревала, что в Самбуне у него вторая семья. Доехать неделя, а еще три дня на что? В винопитии и страсти к азартным играм дядька замечен не был. Значит, баба.

Впрочем, что мне до теткиных страданий, у меня своих проблем не разгрести лопатой.

Целительский дар? Да еще и такой, что позволяет справляться с заиканием? Я ведь Селену избавила от недуга! Сама не заметила, как. Просто достало меня вслушиваться, когда она очередной фразой разродится, и пожелала ей нормально говорить. И вот…

Глаза дядьки заблестели, мысленно он уже стал барыши подсчитывать. Это же золотое дно! Дара нет, по всем признакам, а исцеление – есть! Не иначе, провидение вмешалось! А за внимание свыше платить надобно! Бесплатно только кошки родятся. Беспородные, дворовые. А породистой кошечке и ветеринара, и лекарства, и корм такой, что хозяевам дешевле ее парным мясом кормить.

Однако аббатиса его меркантильные желания вернуть меня в Рингу и денежки грести лопатой, обрубила на корню.

Девушка привезена в монастырь? Пребывание и послушание оплачено? Подарочки не отдарочки! Сегодня вы ее в божий дом привезли, радовались, что с рук сбыли, а завтра забрали? Не гоже так! А кому полечиться надо, так милости просим! За совсем другие деньги. Ибо святые стены раскрыли дар! Благодаря неусыпному попечению монахинь. Вот сюда и деньги несите, не стесняйтесь.

Паломников прибавится, скорбных телом и духом привозить начнут, монастырь оживет, может, и крышу починить удастся к зиме?

В Рингу дядька поехал, несолоно хлебавши. Пробовал бурчать, что не будет бельишко брать торговать, так ему экономка в глаза рассмеялась. Он не будет – других найдем! За меньший процент! Вон Просперо жилы рвет, что угодно для монастыря сделать готов! Не то, что подштанники с панталонами до Ринги возить!

Просперо утром из лекарской вывалился, едва стоя на ногах, с распухшими губами и синими тенями под глазами. Сестра Поликсена, как сытая кошка, улыбалась и облизывалась.

Но ведь бедолагу к себе тотчас аббатиса призвала и двое суток не выпускала из покоев! Мать Роберта лично им обеды носила, чтоб хоть одним глазком поглядеть! Она на кухне была и преображение Просперо пропустила. А слухи выше крыши уже вспенились и весь монастырь затопили поверх крепостных стен.

Если Просперо здоров, то нечего ему делать в монастыре, чай, не калека убогий. Матис сразу сказал, если Просперо изгонят, так и он с сыном уйдет! И пусть груши пропадают со сливами! Сын дороже!

Тут и ответ из консистории пришел. Направлен к нам магистр Кристобаль. Ждите. Маслицем запасайтесь. Неужели мать Лаура полагает, что им в консистории делать нечего, кроме как отвечать на письма экзальтированных дамочек? Ну, если на простой язык перевести.

А по-написаному, так консистория очень сильно сомневалась, что излечение имело место, и за попытку аббатисы привлечь внимание к своему захудалому монастырю мягко пеняло. Чудеса – дело тонкое. Их комиссия должна всесторонне изучить, проверить, зафиксировать, запротоколировать. И решить, было чудо или нет. У них уже все спланировано, деньги давно поделены, а вы тут вдруг лезете из глухого угла со своими глупостями! Если патер Фернан в маразм впал и ваши инсинуации поддерживает, то сменить духовника не сложно, есть в королевстве провинившиеся или просто неугодные патеры.

***

Теренс сдаваться тоже не собирался, нахлестывая лошадок. Ох, уж эта с-с-упруга! Чего перепугалась, дура взбалмошная? Сама же сказала, артефакт не сработал, мимо стража прошла орденская. Нет, всю плешь ему проела, отдохнуть дома не дала, надо избавиться от девчонки, наведет она на них беду! Взбучка ждет супругу, это точно! Дура она, а не Лотта! Он же с ней разговаривал, девчонка разумная, стойкая, даже не заплакала, в лесу одна очутившись. Нет, жена вдолбила ему, что в голове у племянницы пусто, в груди туман, под подолом ураган, увози ее немедленно! Дескать, влюбилась дурочка в магистра, а дуры влюбленные на то и дуры, чтоб объекту страсти на глаза почаще попадаться, под руку лезть и внимание привлекать. Где магистр и где Лотта? Он, поди, и не заметил девчонку. Она для него навроде таракана, нищая, безродная сиротка. Когда есть дочки у барона Роттерхайма, и у градоначальника, сама виконтесса с отцом наезжает изредка в Рингу.

Теренс сердито сплюнул в траву, продолжая невеселые размышления. Нет, жену он точно поколотит! Такие возможности из рук выпустить! Целительство, поди, церковью одобряемо и поощряемо, а вот не догадались. Ладно он, его дома не застанешь, а жена-то все время с Лоттой жила, дура старая! Еще и жаловалась, что тяжко ей по хозяйству одной, а девчонка бесполезная совсем! Проглядела все, коровища недалекая. Какие деньжищи мимо просвистят!