Желание

Сейчас у нас правила транспортировки трупов будут. Тут очень важно установить, чей это труп, и, если есть родственники, вызвать их, чтобы раздели. Ну а если нет, то самим надо раздевать, ведь одежда, личные вещи, даже кусочек брикета – все понадобится. Тут важно не взять себе, даже если очень хочется, потому что так нечестно делать. А поступать надо всегда по совести, иначе все развалится и самоуничтожится. И будем мы умирать каждый в своей норке, никому не нужные и не важные… А так совсем неправильно, ведь для чего-то же мы живем? Так что мы должны жить дальше!

Вот и уроки позади, и я, уже закутанная, высматриваю своего папу. А Ефия – маму. Вот бы наши мама и папа подружились! Мы бы тогда стали сестренками… Эх, мечты, мечты… Но хочется же… И спать вдвоем намного теплее…

К Форпосту

Фанг

Следователи всегда работают в паре, так заведено Синицыными, а они в «Щите» имеют непререкаемый авторитет. Из пар создаются группы, когда это необходимо. Ну и для следователей в паре необходимо взаимопонимание, поэтому в дело могут и гормоны вступить, которых у меня нет. Пара живой-квазиживой, по-моему, вообще эксперимент, но я возражений не имею. Ира – совсем котенок, хотя, конечно, очень взрослая девочка. При этом желание заботиться вызывает, конечно, что, по-моему, совершенно естественно. Она в выпуске живых одна из лучших, что говорит о ней многое.

Сейчас мы сидим за большим круглым столом, рядом со второй парой – суровым Валерой и слегка насмешливой Златой. Как у них все сложится, предсказать невозможно, ну да увидим. Вместо шести разумных в группе у нас четверо основного состава и двое квазиживых экспертов. Это очень правильно – требования к экспертам высоки, а вот творчества и всего того, что есть у следователей, в их специальности нет, поэтому она лучше всего квазиживым и подходит.

– Итак, товарищи, – Линь Петрович, наш куратор, разворачивает карту звездных систем, – у нас с вами, считайте, первое дело. Кхрааги, оказавшиеся квазиживыми, можно сказать, сами запросили группу расследования. Что нам о них известно? Фанг?

– Квазиживая раса, предположительно эволюционировавшая из слуг цивилизации Лин, – докладываю я общеизвестные вещи. – При этом имеются некоторые неувязки: сохраненная привязка к «хозяевам», которая должна была быть заархивирована просто по времени, история аилин Марии, ну и странное поведение контактного лица, отмеченное группой товарища Винокуровой.

– Все так, – товарищ Самоцветов кивком благодарит меня, возвращаясь к карте. – Здесь, на Форпосте, у нас точка встречи. Материнская планета находится ближе к Бете Волопаса, вот она.

– Тогда точка первой встречи нелогична, – товарищ Топоров сразу же отмечает странность пересечения маршрутов. – Куда же они летели изначально с ребенком на борту?

– Это нам тоже предстоит выяснить, – вздыхает наш координатор. – Через час мы будем в точке встречи. Хэн перейдет к кхраагам, морфировав под аилин. Оценит реакцию и возможности снятия программы подчинения, остальные ждут до прибытия. Вопросы?

– Нет вопросов, – Валерий кивает, складывая наладонник, – работаем.

Это он прав – вопросов у нас пока никаких быть не может. О расе кхраагов известно многое, но вот о конкретных – почти что ничего. На первый взгляд сходство только внешнее, ибо нет ни воинственности расы, откуда Д’Бол, который сейчас уже Саша, происходит, нет жестокости части самок, при этом внешне просто не отличить, а так не бывает. Или бывает?

Будь они самовозникшими, а не развившимися, тогда, в принципе, объяснялся бы их внешний вид. Но вот конкретные кхрааги – их именно такими создали, такой внешний вид запрограммировали. Я помечаю себе: необходимо выяснить вопросы воспроизводства. Почему они при возможности настройки любого канонического облика все-таки остаются в форме кхраага? Это очень важно. Ну и самый главный мой вопрос: зачем им следователи? Насколько я понимаю, кхрааги сами попросили группу для какой-то помощи, но для какой? На этот вопрос тоже нужно найти ответ, а до тех пор покормить напарницу.

– Пойдем в столовую? – предлагаю я ей, хотя квазиживым питание не настолько обязательно.

– Пойдем, – смешно дернув ухом с кисточкой наверху, отвечает мне Ира.

Соглашается она сразу, вполне доверяя моему мнению. Но тут еще и генетическая особенность котят – у них был в истории голод, по какой-то прихоти генетики оставшийся в памяти, поэтому от еды они никогда не отказываются. В детстве, говорят, котят приходится ограничивать, чтобы не переедали, а стоит им повзрослеть, и инстинкты оказываются под контролем.

Несмотря на то, что для Ирины наше назначение было сюрпризом, как и для Валеры, квазиживых уведомили заранее. Именно из-за наших отличий мы должны уметь оказать помощь напарнику в случае оторванности от медицины, потому что во время расследования много чего может быть. Именно поэтому о ка-энин я знаю довольно много. Сейчас не успевшую нормально позавтракать напарницу покормим чем-нибудь очень вкусным, и я тоже поем, что хорошо для преобразователя энергии, а потом подумаем. Хотя, скорее всего, нас там уже ждут.

– Тебе мяса с овощами? – ради порядка спрашиваю я, хотя уже более-менее в курсе вкусов напарницы.

– Спасибо, – кивает она, посмотрев в мою сторону с неидентифицированным выражением. Сложно интерпретировать это выражение, но я пока и не буду.

Беру у синтезатора две порции обеда для котят, ибо мне-то все равно, а Ире приятно будет. Вот она по запаху узнает и сразу же начинает улыбаться. Ушки торчком, в руке уже ложка, ну и я ее ждать заставлять не буду. Тарелка перед ней, тарелка передо мной, и мы погружаемся в процесс питания. Действительно, угадал я с тем, что ей сейчас хочется, это хорошо.

За последнее время очень много неясностей и неприятностей обнаружилось. Это и дети разных рас, разбавленные куклами в Пространстве, и явившиеся из совсем другой вселенной, и даже странное воздействие новых двигателей, повторить которое в лабораторных условиях не смогли. Не было такого отката на полигоне, не было и в исследовательском звездолете, полностью повторившем все условия, а значит, дело не в двигателях, а в каком-то неизвестном факторе. К этому же выводу пришли, насколько я знаю, ученые – и наши, и наших друзей.

Ира еще наслаждается обедом, а я доедаю свою порцию и достаю наладонник, чтобы проверить одну мысль. Отмечаю на нем все точки странностей и в результате получаю то, о чем думал – довольно четко определившуюся сферу аномалий. То есть мы имеем некую зону, в которой могут происходить невероятные события. Система кхраагов туда входит, а наши обычные маршруты – нет. И означает это следующее…

– Что разглядываешь? – интересуется напарница, увидев, на чем я сосредоточен.

– А вот смотри, – поворачиваю к ней наладонник. – У нас получаются все аномалии в этой зоне. А это может быть искусственным событием, понимаешь?

– Да, о таком никто не думал, – кивает она, буквально всасывая остатки еды, чтобы повернуться и более внимательно вглядеться в сферу изменений.

Правы мы или нет, но нужно извещать куратора, а через него товарища Феоктистова с тем, чтобы район был полностью запрещен к навигации, а флотские патрули принялись отлавливать всех тех, кто там окажется.

Ирина Мясникова

Заботливый у меня напарник, да и думать умеет хорошо. Пока я едой наслаждаюсь, он находит закономерность, причем такую, что тут нужно извещать руководство «Щита». Мы еще в субпространстве, но координатора известить очень даже можно. И даже нужно, чем мы сейчас и займемся. По правилам, доклад должен быть от группы, то есть от нас обоих, но при этом я отдаю лидерство напарнику, наслаждаясь просто тающим на языке обедом.

– Доложи, пожалуйста, – прошу я его, с сожалением откладывая столовый прибор, на ложку очень похожий, но выглядящий немного иначе.

Эти ложки, вилки, ножи сделали Старшие Братья, когда увидели, что обычными есть ка-энин неудобно. Они именно такие – заботливые, добрые, и очень хорошие. Меня воспитали в уважении к людям, да и к жизни вообще, поэтому для меня подобное норма.

Фанг кивает, быстро отстукивая сообщение, а я задумываюсь: множество разных событий внутри сравнительно небольшой сферы. Она-то, может, и не сфера, но нам просто так очерчивать удобнее – правильная форма всегда проще описывается. И на карте ее проще расположить, и автоматике задачу поставить… Но что было самым первым? Какое событие?

– Фанг, посмотри по истории, пожалуйста, какое событие было самым первым в этом радиусе, – прошу я напарника, пытаясь осознать ускользающую мысль.

– Сейчас посмотрим, – кивает он, активно работая с наладонником.

А я думаю о Саше, который был Д’Болом. Если я правильно помню, он вышел у Форпоста, а вот девочки уже могли и здесь. Но что-то мне помнится в отношении именно этой области, а что – не могу сообразить. Будто стена какая не дает даже подумать о прошлом. А вдруг это «ступор»? Товарищ Синицына как-то описывала такое состояние, объясняя, что при этом делать не надо. Например, паниковать.

– «Планета трех ульев», – сообщает мне Фанг наконец. – Она находится в радиусе, совсем с краешку, но там. Еще раньше – исчезновение «Макаренко» во Вторую эпоху. До сих пор неизвестно, что их понесло в эту степь, но последний сеанс связи был где-то тут, – показывает мне пальцем на самый центр изучаемой области.

«Макаренко» – это далекое прошлое, как и «Бурденко». Второй был большим госпиталем, на котором во время Исхода оказались неизлечимо на тот момент больные люди. Именно поэтому есть мнение, что командир корабля пошел на преступление, прекратив их мучения, например, уронив звездолет на звезду. А вот «Макаренко» – совсем другой случай. Там находились осиротевшие дети с девиантным поведением. И хотя сейчас подобное представить очень сложно, почти невозможно, но история врать не будет. Значит, можно сказать, звездолет исчез прямо посреди пустого пространства. Правда, учитывая «планету трех ульев», можно сказать, что детей в пищу употребили тем или иным способом.

– А непосредственно перед основными событиями? – интересуюсь я. – Кхрааги и временная аномалия, так?

– Да, – кивает он. – И выход к нам Хстуры, которая Вера.

– Но все равно дело касается Синицыных, – в задумчивости произношу я, понимая, что сейчас скажу. – Первые из разумных неэнергетической формы с Единением.

– Считаешь, именно это и послужило спусковым крючком? – становится очень серьезным мой напарник. – Но тогда…

– Группам расследования прибыть в комнату совещаний, – прерывает его трансляция, что означает – мы прибыли или прибываем, так что работа начинается.

Я рывком поднимаюсь из-за стола и вместе с напарником делаю шаг на выход. Нам сейчас на командный уровень надо, можно по лестнице – они есть, можно в подъемник. Фанг направляется к последнему, не оставляя мне выбора. Ну, понять его можно – после лестницы в бодром темпе я вряд ли хорошо соображать некоторое время буду, так что правильно все.

Вот сам факт того, что Единение наших наставников могло послужить спусковым крючком для всех событий или… Или первым симптомом. Но тогда это означает, что фокус испытаний Человечества сместился с Винокуровых на Синицыных. Вопрос только – почему? Думаю, рано или поздно мы найдем ответ и на этот вопрос, а сейчас подъемник раскрывает пленку защитного поля, выпуская нас в темно-зеленый коридор командного уровня.

Идя рядом с Фангом, только и успеваю бросить взгляд в боковой экран из развешанных вдоль стены. Судя по отображающейся там информации, нам еще минут десять до выхода, так что собирают нас заранее. Это и хорошо, и не очень, но начальству виднее, поэтому я поворачиваю, чтобы оказаться внутри главного зала совещаний. Обычная большая каюта, украшенная круглым столом. Это обязательный атрибут всех подобных кают – именно такой стол, он показывает, что здесь не приказы отдают, а решение ищут, общаясь на равных.

– Ага, – негромко произносит Линь Петрович, наш координатор. – В первую очередь благодарю пару Ирины и Фанга, на время работы вам присваивается единичка.

Это награда – нас ведущей группой назвали. Интересно, а за что? Наверное, за то, что обнаружил мой напарник. Это очень ценно для меня – такое наименование. Но и коллеги ничуть не сердятся, вон Валера по-доброму мне улыбается, значит, все в порядке. Очень не хочу огорчать ни друзей, ни коллег, и они это, кажется, понимают.

– Сейчас мы выйдем в пространство Форпоста, – говорит нам товарищ Самоцветов. – Первая группа перейдет на звездолет кхраагов по нашей договоренности и сразу же начнет работу.

– И Хэн? – интересуется Фанг, повернувшись к квазиживому с эмблемами экспертно-технической службы.

– Да, – кивает куратор. – Будьте очень внимательны и осторожны, – серьезно произносит он. – Все может быть совсем не таким, каким кажется.

– Это логично, – соглашаюсь я, в задумчивости обращаясь ко внутренней мне, но дар молчит.

Я творец, как и все ка-энин, но дар у меня слабенький, знать о себе почти не дающий, поэтому никто не возражал против того, что я в академию «Щита» пошла, а не закончила обязательное обучение в «творцах». Так Академия Творения неофициально зовется, и все, имеющие дар, должны в ней отучиться, чтобы случайно ничего в мире не сломать.

На самом деле, совсем немного времени прошло от момента, когда появились первые творцы у людей, до нынешнего, когда все рождающиеся дети – одаренные, но Человечество приспособилось, поэтому всем комфортно и совсем не страшно. Но вот я особенный случай, мой дар раскрываться почему-то не захотел. Он есть, но и как будто нет. По этому поводу я в детстве даже плакала… Мамочка, правда, объяснила, что плакать не надо, потому что она меня любит. И папочка тоже, а дар… Ну и что, жили же без него?

Рука в руке

Илая

Ефия с утра в школе какая-то необычная. По-моему, ей хочется плакать, но мне ничего не говорит почему-то. Мы сидим рядом на уроке, а я вижу, как дрожат ее конечности, которыми она судорожно стило сжимает. Наверняка что-то произошло, только как узнать, что именно? У нас сейчас счет, на котором я сосредоточиться не могу, так меня состояние подруги беспокоит, просто до невозможности. Стоит уроку закончиться, и я, даже о брикете забыв, не даю ей никуда уйти, образно говоря, припираю к стене.

– Что случилось, Ефия? – интересуюсь я. – Скажи, что?

– Ты почувствовала, да? – грустно произносит она, всхлипнув. – Мама… заболела.

Это приговор. И она знает это, и я знаю. Если заболеешь, то будет долгая растянутая смерть, ведь на работу не дойти, а кто не идет на работу, не получает брикет. Без брикета смерть, поэтому надо сейчас что-то придумать. Но сначала я беру всю свою порцию и почти силой заталкиваю в рот подруге, которая совершенно точно отдала брикет маме.

Вылечить мы ее не сможем, нет у нас таких знаний, но сейчас самое страшное – ее голод и невозможность на работу ходить. Мама Ефии работала в теплице: работа рутинная, и справиться с ней кто угодно может. И тут я понимаю, о чем думаю. На самом деле уйти из школы нельзя – за это может быть наказание, и серьезное. Брикет не отберут, но нам точно не понравится. С другой стороны, у подруги болеет мама, и я просто не могу ничего не делать. Тяжело вздохнув, поднимаюсь из-за стола, утаскивая пораженно замершую Ефию за собой. Ну, ногами перебирает, конечно…

– Илая, остановитесь, – звучит спокойный голос учительницы. – Куда собрались?

Обреченно вздохнув, я поворачиваюсь к ней.

– У Ефии заболела ма… сестра, – едва успеваю поправиться я. – Значит, у нее нет брикета, и она… – я всхлипываю.

– И ты решила?.. – помогает мне она.

– Поработать вместо нее в теплице, – уверенно произношу я. – Чтобы у них был брикет, и…

– И мама твоей подруги не умерла, – грустно кивает мне учительница. – Хорошо, укутывайтесь, я пойду с вами.

Ой, это получается, мы сейчас не убегаем из школы, а просто нас учительница сопровождает! Это очень хорошая новость, она бы заставила меня улыбнуться, но в последнее время мне почему-то все тяжелее это сделать, как будто что-то давит на конечности, не позволяя их поднять в улыбке. Впрочем, учительница и сама все отлично понимает, по моим ощущениям.

Мы закутываемся, при этом я проверяю Ефию – как она, а она меня, а затем мы уже и из школы выходим. Учительница идет впереди, защищая нас от ветра, а мы вслед за ней. Тут всего-то школу обойти надо, потому что теплица к ней примыкает. Мороз ожидаемо прихватывает лицо, замораживая, кажется, даже глаза, но я терплю, потому что нужно дойти. И вот дверь теплицы открывается, впуская нас внутрь.

– Девочки поработают вместо… – наша учительница, имя которой я постоянно почему-то забываю, объясняет двоим почти взрослым дядям, зачем мы пришли.

Нас неожиданно легко пускают внутрь, объясняя, что нужно делать, а я задумываюсь: показался ли мне этот полный жалости взгляд одного из них? Работа довольно простая: надо проверить все корешки, затем пройтись специальным прибором, как камень выглядящим, по ним. Если камень останется зеленым, то ничего делать не надо, а если пожелтеет, то на помощь звать. С этой работой и одна может справиться, поэтому у Ефии задача перекопать грядку. Мы раздеваемся почти полностью, тут очень тепло, и вот это ощущение нежданного тепла меня чуть ли не усыпляет, но я, конечно же, держусь.

Если с жалостью на нас посмотрели не просто так, то значить это может что угодно. То, что мама Ефии обречена, мы обе знаем. Просто брикет даст ей возможность пожить подольше, а там, может, организм справится… Но что-то мне подсказывает, что нет. Есть у меня внутреннее ощущение беды, и тот факт, что мы сейчас работаем, никак на чувства не влияет. Вот кажется мне, что нас специально допустили для того, чтобы папа вернуться успел…

Интересно, а папа возьмет Ефию? Я его очень-очень попрошу, чтобы просто с ней не расставаться, потому что сестренка одна погибнет. Хоть и не бывает такого, чтобы совсем одну оставили, но кто знает… Очень я о ней беспокоюсь. А работа, несмотря на то, что очень простая, утомляет просто очень сильно. Уже и в глазах потихоньку темнеет, ведь я свою треть брикета сестренке отдала. Я ее так давно про себя уже называю, и кажется мне это очень правильным.

– Перерыв, – туда, где мы работаем, входит кто-то из старших. Он протягивает нам с Ефией по маленькому стаканчику, над которым пар. – Попейте и отдохните немного.

Я осторожно принюхиваюсь, чувствуя, что пахнет брикетом. Но в стаканчике жидкость и, кажется, очень теплая. Интересно, что это? Я осторожно пробую, сразу же ощутив тягучую жидкость. Ой, это «выварка», она после приготовления брикетов остается, но обычно ее в младшую школу передают, чтобы малышей поддержать. По вкусу точно как брикет, но почему-то от нее есть хочется намного меньше, хотя в животе все еще пусто и грустно.

Мы отдыхаем в обнимку с Ефией, а я все думаю о том, как ей скажут. Я почти уверена в том, что ее мама уже все. Подруга начинает мне тихо рассказывать, причем с каждым ее словом моя уверенность только крепнет.

– Она позавчера заболела, – тихо всхлипывает Ефия. – Но никому не сказала. А вчера упала на улице, но ее поднял кто-то, только она не сказала кто…

– Наверное, кто-то хороший, ведь мы же все иллиане, – обнимаю я ее покрепче. Если вчера на улице падала, значит, сил совсем не осталось.

– Да… – тяжело вздыхает Ефия, прикрывая глаза. – Она сегодня не шевелилась почти, я с ней всю ночь… – ее голос прерывается, и моя хорошая горько плачет.

Она все понимает, даже лучше меня. А еще я осознаю вдруг, почему сестренка с мамой не осталась – та, наверное, заставила пойти в школу. Вот смогла бы я сидеть на уроках, зная, что дома умирает мама? А если бы это был Фаин? Я даже представлять боюсь, потому что от такого самой заболеть можно. Нельзя о таком думать, нельзя! Только как же выдержала Ефия? Как смогла? Но вскоре нам приходится возвращаться к работе, а ощущение беды и острого горя внутри меня уже заставляет дрожать.

И вот когда снова открывается дверь, я вижу Фаина. Папа смотрит на меня так, что я все сразу понимаю, кинувшись к сестренке, ведь ее мир сейчас рухнет. Не надо, папа! Не говори! Пусть еще хоть немного…

Фаин

На работе положены перерывы, вот в один такой ко мне Вилк приходит, он даже не мой начальник, а руководитель подразделения. Я посасываю маленький кусочек брикета, большую часть оставляя для Илаи. Я знаю, что для нее я папа, ведь и сам совсем недавно был на ее месте, а она для меня очень любимое мое чудо. Совсем немного нам жизни отмерено от вспышки до вспышки, потому надо любить детей так, чтобы эта любовь согревала их долгое время.

– Фаин, – обращается ко мне Вилк, заставляя открыть глаза, чтобы взглянуть на него, – тут такое дело…

Уже интересно. Точно не ругать он меня пришел, ибо конечности у него в движении, демонстрируя некоторое смятение. Интересно, что могло привести в такое состояние духа обычно спокойного иллианина? Может быть, произошло что-нибудь необычное? Любопытно, конечно, уже до невозможности, поэтому я демонстрирую внимание, ничего, впрочем, при этом не говоря.

– У твоей Илаи есть подруга, знаешь? – интересуется у меня Вилк.

– Ефия, – показываю я жест согласия.

– У нее сестра скончалась, – резко бьет он меня информацией. – Девочки думают, что она еще больна, но…

– Я возьму ее, не обсуждается, – подтверждаю я его мысли и прошу подробности. Очень мне важно узнать, что именно случилось.

– Еика поскользнулась у воды, – объясняет мне начальник. – Промокла, но смениться не успела – работа. Работает она в теплице, но либо не догадалась, либо еще что, но проходила так до вечера и простыла. Пару дней держалась, а сегодня… Ефия рассказала твоей, и они решили за ее маму поработать, чтобы был брикет. Дети же не знают…

Да, дети не знают, что, пока жив, даже если на работу не пришел – брикет будет. Нас слишком мало для того, чтобы быть жестокими зверями. Хотя встречаются, конечно, но именно такая жестокость у нас к сумасшествию приравнена, таких просто уничтожают. Мало нас просто, и дети наши очень важны. Ведь они – наша надежда на то, что однажды легенда станет реальностью и народ не канет в безвременье полностью.

Я слушаю о том, как две девочки отправились в теплицу, понимая: ради меня малышка сделала бы то же самое. Как можно не принять фактически ставшую ей сестрой потерянную девочку, у которой рухнул весь мир. Она еще сама этого не знает, но ее мира больше нет, и только Илая сможет удержать от гибели. Нам известны такие случаи…

– Ты иди к ним, я зачту тебе смену, – вздыхает Вилк. – Посиди с детьми пару дней, брикеты я выдам.

– Спасибо! – благодарю я показывающего себя настоящим иллианином старшего. – От души просто!

– Иди, – показывает он улыбку, а в глазах тоска.

По старым верованиям, мы все здесь дети. И Илая, и я, да и Вилк тоже, но выбора у нас все равно нет, поэтому нужно быть взрослым. Для того, чтобы малышки жили, нужно. Поэтому я тщательно укутываюсь, смотря за тем, чтобы не было щелей в одежде, а начальник протягивает мне пакет, в котором целых три брикета. Я понимаю – это из неприкосновенного запаса. Кроме того, брикеты умершей девочки еще на три дня – для Ефии. Так принято, чтобы можно было помянуть и хотя бы заесть горе.

Я иду по заснеженной улице, неся страшную весть. Будто Смерть идет рядом со мной – гадкая, зубастая, непохожая на нас, она сожрала сегодня очень хорошую девочку, у которой осталась совсем малышка еще. Чистая, искренняя, самоотверженная… Как она перенесет то, что я скажу ей?

Вот и теплица. Меня встречает сотрудник охраны. Он, конечно же, все отлично понимает, поэтому просто молча протягивает мне заработанный детьми брикет. Я делаю шаг к двери рабочего помещения прямо таким – весь во льду, в одежде для передвижения по улице, и тут вижу умоляющие глаза Илаи. Она будто молит меня – не говорить, и я чувствую: действительно, лучше дома.

– Пойдемте домой, дети, – негромко произношу я. – Ваша смена закончилась.

Полные надежды глаза Ефии как-то мгновенно гаснут – она все поняла. Все осознает малышка, которой даже попрощаться не разрешили, ибо ее мама уже стала топливом реактора. Жестоко это на самом деле, но правила не я придумал, поэтому надо просто собрать моих хороших и увести домой, пока метель не началась. Потом будет сложнее.

– Папа… ой, – не удерживает себя в конечностях Илая, но фразу продолжает, у нее сейчас другие приоритеты. – А что будет с Ефией?

– Будут у меня две доченьки, – как могу ласково отвечаю я ей.

Мы все называем старших мамами и папами, потому что ребенку до воя, до скрежета, до шипения необходимо кого-то так назвать, а тоски и смерти у нас хватает и так. И вот моя малышка раскрывает пошире обычно прижмуренный центральный глаз, с огромным удивлением, но и благодарностью глядя на меня. А я просто прижимаю ее к себе, все отлично понимая. И Ефию затем, уже одевшуюся и замершую от этого жеста. Я бы обеих понес, но сил просто не хватит.