Желание

Владарг Дельсат

Желание

Особая группа

Линь Самоцветов

Создать особую следственную группу предложил Синицын, и товарищ Феоктистов это предложение всеми силами поддержал. Если хорошо подумать, мысль очень дельная, учитывая принцип взаимозаменяемости. Вот, например, были у нас пара квазиживых. Казалось бы, что может случиться? Любовь у квазиживых доселе бессмыслицей считалась, а вот поди ж ты… Поэтому четверо разумных мне представляется оптимальным решением – пара квазиживых, пара живых.

Сейчас у них лекция завершающая с товарищами Синицыными, а затем разберем задачи, стоящие перед группой. Задача уже есть, как минимум, одна – кхрааги, внезапно оказавшиеся квазиживыми, аилин в лице одного ребенка, непонятно откуда взявшегося, и сопутствующая и долгоиграющая, как товарищ Феоктистов говорит, «закрытая вселенная». Совершенно непонятно, что именно там происходит.

В первую очередь, конечно же, стоит экспертов-аналитиков проведать. Их у нас двое, и оба квазиживые: Хэн и Лин. Их учила сама Винокурова, потому тут инструктировать – только портить, но в их ведении наш новый звездолет, названный именем известного писателя прошлого, специализировавшегося как раз в расследованиях, насколько мне известно. «Николай Леонов» – скоростной крейсер с мощным разумом, огромной библиотекой и специальными лабораториями.

Я, разумеется, с выжимкой по этим самым «детективам» ознакомлен, но именно с выжимкой, потому как мне предстоит координировать группу, а не заниматься расследованиями. В мои функции входит работа с внешними службами, доклады, ну… и так далее, чтобы ребятам ничто не мешало.

– Линь Петрович? – неожиданно встретившийся мне на пути товарищ Феоктистов обращает на меня свое внимание. – Зайдите-ка ко мне.

– Слушаюсь, Игорь Валерьевич, – я использую традиционное флотское согласие, подчеркивая тем самым, что мы на службе.

– Ах, оставьте, – вздыхает он. – Сейчас ваших отпустят, отправите людей на отдых, потому что не позднее завтрашнего дня вас ждут на Форпосте.

– А причины? – удивляюсь я, потому что задача совсем недавно ставилась совсем другая.

– Кхрааги вас там встретят, – объясняет глава «Щита». – Что делать нужно, знаете?

– Так точно, – опять использую древнее традиционное согласие. – Снять привязку к аилин, для чего выяснить, как именно она конструируется, и уточнить историю девочки.

– Почти все точно, – за разговором я и сам не замечаю, как оказываюсь на командном уровне «Щита», а товарищ Феоктистов ведет меня тем временем в один из залов совещаний, насколько я могу судить. – Есть у нас подозрение, что у кхраагов могла отметиться какая-то новая раса, причем именно это и дало старт их развитию.

– Очень интересно, – ошарашенно сообщаю я, потому что новая раса – это для группы Контакта, а мы тут каким боком?

Тут мы наконец попадаем в зал совещаний, в котором не очень ожидаемо я вижу множество офицеров, причем не только щитоносцев, но и представителей других служб и направлений. Пытаясь сообразить, что это означает, по приглашению начальника усаживаюсь за стол. Видимо, тут до меня будет доведена какая-то новая информация?

– Прошу внимание на экран, – приглашает собравшихся неожиданно не Феоктистов, а, насколько я помню этого офицера, Рыбаков. – Позвольте вам напомнить последовательность событий.

Раз он говорит «напомнить», значит, по идее, это всем известно, но вот я сейчас смотрю на экран, совершенно не понимая, о чем пойдет речь. А щитоносец в это время демонстрирует какие-то графики, таблицы и диаграммы. При этом он молчит, и я, например, не в состоянии осознать, что конкретно вижу.

– Как вы видите, – вдруг произносит щитоносец, – количество даров растет во всех возрастных категориях, а не только у детей, как мы думали ранее.

– А у детей разве нет? – не выдержав, спрашиваю я.

– За последний год, товарищ Самоцветов, – спокойно отвечает мне Игорь Валерьевич, – среди всех рас Человечества рождались дети с даром творения. А вот неодаренных не рождалось.

– Понял, спасибо, – киваю я, медленно осознавая мне сказанное.

На экране тем временем появляется таблица, причем, насколько я понимаю, это попытка привести дары в зависимость от различных параметров – возраста, расы, даже пола, но… Насколько я вижу, товарищам это не удается. Значит, параметры другие, но вот сам факт, что дар может проявиться во взрослом возрасте у кого угодно, включая квазиживых, добавляет динамики жизни.

– Вы получите новые аппараты диагностики, – спокойно сообщает нам всем товарищ Феоктистов, – дабы иметь возможность распознавать неизвестные изменения в организмах ваших подчиненных. Вэйгу всех кораблей также имеет новые возможности.

Серьезно как… С одной стороны, внезапно проявившиеся дары, если не обучали с ними работать, ведут к нервозности, и это совсем нехорошо. С другой стороны, на одаренных можно рассчитывать соответствующим образом, так что смысл имеет, и еще какой. В тот момент, когда я считаю, что на этом все, поднимается кто-то из технической, судя по шевронам, службы.

– А что там с ожившими квазиживыми? – интересуется он. – Явление может стать массовым?

Ой, какое нехорошее слово, кажется, хочется сказать совершенно всем – об этом и я не подумал. Что будет, если квазиживые обретут жизнь? Они в лучшем случае запаникуют, а в худшем попытаются устранить «неисправность», и будут трупы. А зачем нам трупы?

– Двое квазиживых обрели жизнь в результате неизвестно чего, – качает головой товарищ Феоктистов. – Как-то это связано с чувством любви, но точно сказать невозможно.

– Это хорошо, – кивает техник, – ведь при замещении живой тканью возможно прерывание функционирования.

Это он очень тактично о трупах высказался. Смысл-то ровно такой же, и учитывать подобные неожиданности теперь необходимо. А чтобы учитывать, надо проинструктировать группу, ибо все они взрослые, адекватные люди. С этими мыслями я покидаю собрание, направляясь на звездолет, чтобы встретить закончивших обучение и получивших напутствие. Для товарищей Топорова и Мясниковой обучение, пожалуй, было просто повышением квалификации, а вот для их коллег Златы и Фанга… Они, конечно, лучшие по итогам выпускных экзаменов Академии, и сомнений в них быть не может, но все же есть у меня ощущение какое-то грядущих неприятностей, а учитывая, что я интуит…

Впрочем, как говорит Защитник Человечества, – бой покажет.

Ирина Мясникова

Я знаю, мама мной гордится.

Мамочка была совсем маленькой, когда пришли они – Старшие Братья. Пришли люди и спасли замерзающую маму, дав ей семью. Она рассказывала мне в детстве, каким это было чудом – невозможным, невероятным. И вот теперь, когда я сама встала на страже Человечества, мама гордится мной. И папа тоже! Для меня это очень важно, как и для всех ка-энин. Правда, мы уже почти забыли, что назывались когда-то иначе, потому что теперь мы Человечество.

После Академии я была ошарашена назначением в Особую Группу, которую учат товарищи Синицыны – наши легендарные следователи. И действительно, каждое занятие очень интересное, с различными ситуациями, моделями и даже симуляциями, которые позволяют окунуться в саму суть искусства расследования тех или иных преступлений. И хотя среди Человечества преступлений уже не бывает, работа, как говорит товарищ Синицын, обязательно найдется.

Сегодня у нас последнее занятие, можно сказать, выпускное, поэтому мы все в симуляции находимся, при этом пары следователей перемешаны – живой-квазиживой, а не живые отдельно, квазиживые отдельно, как это всегда бывает. Пары сами по себе создаются, обычно никто никого не назначает, но вот сегодня я работаю не с привычным Топоровым, человеком довольно жестким, хоть и добрым, а с Фангом, квазиживым. Это так интересно, оказывается!

– Ира, смотри, у нас есть внезапно обнаруженная станция, которую никто не строил, правильно? – интересуется у меня напарник, уже собравший всю доступную информацию. – Она подает сигнал бедствия, при этом эвакуатор ее не видит, совсем не видит. А видят некие следователи – и всё.

– Нужно понять, чем мы отличаемся от разума эвакуатора, и обследовать станцию, – вношу я свое предложение. – Можем и одновременно, кстати.

– Отлично, тогда мы обследуем станцию и думаем о различиях, – предлагает мне квазиживой. – А другие группы имеют свои задачи.

– Очень правильный подход, группа два, – слышу я, сразу же заулыбавшись: нас сам Синицын похвалил!

Картина виртуальности меняется станцией, где мы изучаем все окружающее пространство, выглядящее для Фанга местами полупрозрачными объектами, а у меня все в порядке. То есть никаких странностей нет. Но должна же быть причина, по которой именно квазиживой видит объекты полупрозрачными! Я пытаюсь найти решение именно этой проблемы, полностью на ней сосредоточившись, и тут…

– Обнаружен некий прибор, – следует еще одна вводная. – Группа один приняла решение о его включении.

– Незачет группе один, – шепотом произношу я, потому что инструкций никто не отменял. – Стоп! Фанг, посмотри сюда!

– Ого, сюрприз, – улыбается квазиживой. – Тогда действительно я не увижу. Мы временные смещения фиксируем по-разному.

– Но раз это временное смещение, – заключаю я, – тогда расследование не имеет смысла, ведь мы во временной флуктуации.

– Или в аномалии, – кивает он, уже желая обратиться к координатору симуляции, но тут мир вокруг нас на краткий момент гаснет, а мы снова оказываемся в каюте подготовки.

– Отличная работа, группа два, – сообщает нам товарищ Синицын. – Очень быстро и эффективно среагировали. А теперь подумайте и скажите, зачем я сформировал пары именно так?

Это мне как раз понятно: мы с Фангом дополняем друг друга, к тому же у него не гормоны контролируют эмоции, хотя он, как и все квазиживые, очень красив. Но дело, конечно, не только во внешнем виде, как папа говорит, «в экстерьере», – мне вдруг оказалось комфортнее с ним работать. И почему-то я думаю, что наш наставник Илья отлично это знал. Вот в каком-то подобном духе я и высказываюсь, а он просто улыбается, завершая занятие.

Мне на коммуникатор приходит сообщение, из которого следует, что с квазиживым я уже официально в паре, поэтому просто улыбаюсь, задумавшись о том, что будет теперь. Ребята общаются, делятся впечатлениями, а первая группа расстроена – их сняли с задания из-за нарушения инструкции. Теперь им все заново пересдавать, но тут уже ничего не поделаешь, инструкции писаны кровью. Так что остается нас следователей в особой группе четверо всего.

– Следователям особой группы проследовать на «Леонова» для получения инструкций, – сообщает спокойный голос разума, управляющего «Щитом».

– Пошли? – спрашиваю я Фанга, на что напарник мягко улыбается, кивнув.

Отправляясь в сторону нашей цели, я вспоминаю экскурсию по звездолету Особой Группы. Специально для нас создали красивый удлиненной формы овоид звездолета с мощными защитными, да и оружейными системами, но самое главное у него внутри: лаборатории, аналитический центр, специальные сенсоры, да всего и не перечислишь. Ну и, конечно, как давно уже принято, мощный Вэйгу медицинского отсека. Так что будет довольно комфортно.

– Думаешь, отпустят ли домой? – интересуется Фанг.

– На самом деле, нет, – качаю я головой, слегка улыбнувшись. – Корабль вспоминала.

– Да, звездолет у нас хороший, – соглашается он, пропуская меня вперед в подъемник. – Мне понравилось с тобой работать, – признается квазиживой.

– Мне тоже, – улыбаюсь я уже шире. – Даже очень, и, судя по моему коммуникатору, нам теперь вместе работать.

Подъемник опускает нас на уровень галерей, а дальше дорогу мне показывает Фанг, хорошо ориентирующийся в переходах и коридорах. Где стоит наш «Николай Леонов», я и не представляю просто – не запомнила, а квазиживой это просто знает. Вот он и ведет меня туда, где нас сначала проинструктируют, а там и будущее обрисуют. Если я правильно слухи распознала, вылет получается чуть ли не срочным – к кхраагам, оказавшимся квазиживыми. При этом, по отчету группы Контакта, насколько я помню, реагировали они странно. Значит, решать, друзья они нам или нет, предстоит Особой Группе.

– Налево, – комментирует Фанг, показывая на коридор, над которым символ «Щита» вращается, заставляя меня чувствовать стыд: и сама догадаться могла бы.

Темно-зеленые коридоры боевого корабля, переход, опять подъемник. Я искоса посматриваю на напарника, отмечая его красоту. Жалко, что нет у него таких ушей: трудно понять, о чем он думает. А я о чем думаю, разглядывая квазиживого, у которого нет гормонов? Надо маму спросить, с чего это я вдруг такой озабоченной становлюсь? Это для меня не слишком нормально. Или к Вэйгу зайти? Решено! Если не пустят домой, спрошу разум медотсека, а сейчас нам во-он в тот зал надо, я чувствую.

Новый день

Фаин

Можно, конечно, считать, что так было всегда, но нам в школе объясняют – нет. Когда-то очень давно на эту планету упал звездолет, на котором было много детей и всего двое взрослых. Но несмотря на это, мы смогли выжить. Правда… Правда, это называется именно «выжить», потому что сказки о солнечных лугах, деревьях, теплой воде – это теперь только сказки.

Первый год или два после рождения ребенок живет с родителями, а потом… Потом наступает то, что мы зовем «вспышкой» – светило посылает какие-то лучи, и начинается старение всех, кто старше девятнадцати. За год или даже меньше мы умираем от старости, вот и приспособились уже. Осиротевшего ребенка воспитывают те, кого воспитали его родители. Именно поэтому своего опекуна мы знаем с младенчества.

Синтезатор пищи у нас один на всех, и теоретически производить он может сколько угодно еды, а практически – сколько сырья заложишь. Вот с этим на заснеженной планете очень плохо. Есть тут только колючее, дающее очень мало питательных веществ растение, поэтому большая часть сырья у нас в теплицах. Единственное теплое место во всей колонии – теплицы, и работают там все, от мала до велика. Там же мы получаем еду на день: брикет, содержащий все необходимые вещества, только мало его… Старшие традиционно делятся с младшими, давая им еще один шанс дожить. Ну и ситуация, когда на улице умирают, тоже довольно привычная. Мы ее год за годом видим… Больше всего двуруких химан умирает, конечно, они просто слабее иллиан, вот поэтому так и получается. Скоро их совсем не останется, да и мы…

Но как будто этого мало… Иногда приходит большой черный, как ночь, корабль, и тогда мы теряем малышей. Бывает, и целыми семьями исчезают. Наверное, это сказочные кхрааги приходят, чтобы заготовить еду из нас. Но в иллианах совсем нечего есть, разве что кости погрызть, поэтому версия о чудовище из сказок не выдерживает критики. Но черные корабли есть… Я просто надеюсь, что это неведомые существа спасают тех, кого могут, выбирая их по какому-то неизвестному принципу.

– Фаин, я проснулась, – сообщает мне малышка Илая.

– Доброе утро, радость, – демонстрирую я улыбку уставшими конечностями. – Сейчас поедим.

– Ура! – реагирует моя хорошая.

Я сегодня в ночную смену работал, мне пятнадцать. Еще три года до выбора пары и размножения, а потом год счастья, и все… Моей малышке, которую я с рождения знаю, шесть лет сейчас. В девять она начнет учиться заботиться о брате или сестре, а потом… Понятно, что потом будет, вариантов у нас немного. Будущего у нас нет, несмотря на то, что живем. Жить просто надо. Жить, учиться, ведь нужно работать в теплице, а еще быть учителем, врачом, и трупником тоже кто-то должен быть. В смысле, трупы убирать, чтобы в уничтожитель свезти, где они послужат топливом реактору, дающему тепло и свет теплице.

Треть Илаиного бруска я завариваю горячей водой, добавив еще четверть своего, пока она не видит. В результате получается густая теплая масса, чем-то на суп похожая. Вкус у нее, конечно, так себе, но он уже всем привычен. Может ли вкус быть иным, мне неведомо, но иногда во снах приходит нечто совершенно другое. Кажется, кусочек не серого, а зеленого неба, что-то сладкое на губах, объятия теплой воды… Но этого, конечно же, быть не может… Перемешав массу, ставлю миску перед девочкой, уже закутавшейся в чехол. Холодно у нас очень. Летом-то потеплее чуть-чуть, снег даже становится ноздреватым, а сейчас зима и холода такие, что на ходу замерзнуть можно. Именно поэтому поодиночке ходить нельзя – присядешь так где-нибудь и больше не встанешь.

Два поколения назад завелась банда Саахуа – он из химан был. Они нападали на одиночек, утаскивали к себе в берлогу и ели их. Но все иллиане и химане собрались вместе и убили бандита. Разве что есть не стали, хотя кто-то и предлагал. Нам об этом случае в школе рассказывали. На самом деле, не один это был случай, но теперь-то в каждом из нас есть почти что нечего, разве что в малышах. Но за малышей мы мстим моментально и очень больно, не каждый решится вред нанести.

– Может, и ты поешь? – тихо спрашивает меня Илая, дрожащей рукой зачерпывая варево. Маленькая моя…

– Я поел уже, ешь, моя хорошая, – глажу ее ласково, стараясь не смотреть в миску.

Хорошо я ее воспитал, да и душа у моей маленькой чистая. От голода дрожит вся, а поделиться пытается. Холодно ей со сна еще, ну да я обниму… Согреть бы мою малышку, накормить… Но нет у нас такой возможности. Только надежда на очень старую сказку о том, что однажды придут существа, похожие и непохожие на нас, откуда-то из глубин пространства и спасут. Будет много солнца, всегда тепло, и никогда больше не будет голода. Хорошая сказка, нам ее родители рассказывали, а я Илае. И не раз еще расскажу, когда моему ангелочку поплакать захочется. Можно сказать, мы и живем все только потому, что есть эта сказка.

– Я все, – грустно сообщает мне Илая, дочиста вылизав миску. – Готова, – констатирует она.

– Тогда пошли, – старательно улыбаюсь я, хотя сил нет совсем. – Я тебе кусочек с собой положил, лучше пососи его, – привычно советую я.

– Спасибо… – шепчет малышка, готовясь выходить в стужу.

На улице сегодня особенно холодно, поэтому я провожу Илаю до школы, а оттуда вернусь обратно с кем-нибудь из опекунов. Нельзя у нас поодиночке ходить, плохо это заканчивается. До школы тут недалеко, но это «недалеко» надо пройти. Я проверяю, как укуталась моя маленькая, переукутываю, конечно, а затем мы выходим на мороз. Все открытые части тела мгновенно покрываются инеем, холод сначала обжигает конечности, но Илае очень надо в школу, и мы бредем, стараясь не поскользнуться и не упасть. Не факт, что получится после этого подняться.

На улице темно еще, рассвет лишь полощется, призрачным голубым светом заливая все вокруг. Слева и справа видны фигуры таких же, как я, ежедневно провожающих своих братьев и сестер в школу. Это хорошо, значит, пойду обратно в компании, держась за других.

Вот и здание школы. Илая прижимается ко мне на мгновение и пропадает в дверях, за ней еще и еще дети, а я чувствую просто неодолимое желание присесть. Устал очень на работе, да и до просыпания малышки не отдохнул, вот и накрывает меня. Но садиться нельзя, совсем нельзя. Сейчас зачерпну синего снега, протру лицо, и станет легче. Сейчас… Сейчас…

Илая

Просыпаться очень не хочется, но надо, как и каждое утро. Фаин, которого я про себя папой зову, уже пришел с работы – серый весь от усталости. Мы все про себя своих близких мамами и папами зовем, но не вслух, потому что формально они братья и сестры, но про себя же можно? Надо вставать.

В комнате нашей очень холодно, хоть и теплее, чем на улице, – это потому что папа кипяток сделал. Сейчас будет каша! От этой мысли я просто вылетаю из кровати, дрожащими конечностями натягиваю на себя вторую и третью рубашку, а потом чехол, без которого на улицу – верная смерть. Умереть, правда, можно от чего угодно: простудиться, переутомиться, а еще бандиты бывают, нас ими в школе пугают.

– Фаин, я проснулась, – сообщаю я ему.

– Доброе утро, радость, – сразу же показывает он улыбку. Он очень уставший, но у папы всегда есть силы обнять, улыбнуться, похвалить. Откуда он их берет? – Сейчас поедим.

– Ура! – реагирую я сразу же, а все тело просто трясется уже: о еде заговорили.

Все мысли исчезают, остается только одна – кусочек брикета заваренный. Я хочу поделиться с папой, но он все понимает, обнимая меня так ласково, что плакать хочется. Вот только нет у меня слез, да и с эмоциями все не очень просто, отчего кажется, что их нет, хотя это, конечно, не так. Есть они, просто угасшие, потому что основные эмоции у нас голод и усталость.

Конечностью с зажатым в ней прибором я прикасаюсь к каше, чтобы смолотить ее во мгновение ока. От теплого ощущения внутри глаза закрываются, но спать нельзя. Мне в школу пора, поэтому я вылизываю миску и уже готова. Говорят, когда-то давно, были и задания на дом, но это, по-моему, байка. Дома морозно – не согреешься, а школа совсем рядом с теплицей, и немного тепла к нам в класс попадает. Как раз достаточно, чтобы стило не дрожало.

Мы выходим на сумрачную улицу, едва освещенную рассветом очередного дня, снег похрустывает под сапогами. Вокруг много взрослых и детей, хотя взрослые от нас отличаются несильно, но не перепутаешь. Однажды придет моя очередь становиться взрослой, а Фаин уйдет туда, где всегда тепло и совсем не хочется есть. А потом пройдет много-много времени, и со мной то же произойдет… Не буду пока об этом думать. Вот уже и школа. Вся школа – два класса, для малышей и для тех, кто постарше. Я забегаю во второй, сразу же увидев подругу.

– Ефия! Ефия! – радуюсь я ей, тепло обнимая ее. – Как хорошо, что ты жива!

– Хорошо, что ты жива! – здоровается она в ответ.

У нас так принято здороваться, потому что можно замерзнуть каждый день, и утром, и вечером, хотя наши мамы и папы делают все, чтобы этого не случилось, но… А еще бывает, черный корабль приходит, и тогда поди знай – замерзли или же забрали на опыты неведомые силы. О черном корабле странные легенды ходят, но его совершенно точно видели, поэтому я и знаю, что он есть. Впрочем, даже если убивают, нет в этом ничего плохого, ведь там, за гранью смерти нет голода и всегда тепло.

– Здравствуйте, дети, – наша учительница, чье имя я забыла, тяжело сгорбившись, входит в класс.

Она уже очень старая. Идет ее последний год, и вместо того, чтобы сидеть с близкими, она учит нас. Наверное, она герой, хотя я бы предпочла с близкими посидеть, конечно. Но я просто такое существо, мне бы Фаина обнять и чтобы ничего больше не было, я даже ему свой брикет отдала бы, но он не возьмет просто. Потому что он папа, настоящий!

– Давайте повторим последовательность действий при включении отопителя теплицы, – произносит учительница.

Смешная она, кто же выключит отопитель-то? Это смерть для всех. Медленная смерть от голода. Но мы послушно повторяем, какие рычажки как именно нужно повернуть, чтобы отопитель включился. Затем у нас короткий перерыв, а за ним вычисления, потому что они понадобятся, строение тела иллианина, ну и другие предметы. Кто-то из нас станет врачом, а кто-то будет теплицу обслуживать. Поэтому нас и учат всему сразу, ведь не скажешь же сейчас, кто кем станет?

Специальности у нас только в последний школьный год. Серьезный прибор определяет, кто кем станет, личные желания ни на что не влияют. Поэтому сейчас нужно учиться… После очередного урока можно сунуть в рот кусочек брикета. Фиан разломил его на много маленьких кусочков, которые нужно именно сосать, чтобы казалось, что кушаешь. Тогда есть меньше хочется, проверено поколениями!

Школа сегодня почти до вечера, а потом за мной придет самый родной на свете папа, чтобы увести домой. Будет еще одна еда – «ужин», а потом спать до следующего утра. И так день за днем, без выходных и без изменений. Вот что странно: мне кажется, что дома у меня еды больше, чем с собой, а как папа делит, я видела. Неужели он от себя отрывает? Но ведь ему тоже очень нужно! Если он не сможет работать, то и не выживет, а как же я без него?

Ефия обнимает меня, отчего слезы, собравшиеся пролиться, исчезают. Она очень хорошая подруга, просто лучшая! Добрее нее я и не знаю никого, поэтому обнимаю ее в ответ и замираю, посасывая брикет.

– Слышала, говорят, трое младших пропали из двух семей? – делится со мной новостями Ефия. – Ваал из нашего класса и две мелкие совсем.

– Думаешь, черный корабль? – интересуюсь я в ответ.

– А больше вариантов нет, – вздыхает моя подруга. – Если бы замерзли, то в сводке так бы и было, а тут «исчезли».

– Пусть им будет тепло и сытно, – шепчу я ставшую уже традиционной поминальную фразу.

– Пусть будет, – соглашается со мной Ефия. – Однажды мы с ними там встретимся.

– Обязательно! – твердо произношу я, но тут звенит звонок, и нам пора возвращаться на урок.