Сердце Ледяного Клана. Том 2: Алиса. Наследие жизни и пепла

К вечеру мы вернулись в главный зал, к нашему серебристому дереву. Я разожгла маленький костерчик (используя обычные ветки, а не магию) в древнем очаге, выдолбленном в полу неподалеку. Всеволод сидел, прислонившись к стволу, и наблюдал за мной. В его взгляде была та самая глубокая нежность, из-за которой у меня до сих пор перехватывало дыхание.

– Знаешь, что я сегодня понял? – сказал он тихо.

Я подняла на него глаза, помешивая варево из лесных трав и кореньев.

– Этот храм… он не просто принимает нас. Он подстраивается под нас. Под тебя. Эти цветы, что пахнут так сильно, когда ты проходишь… эта комната под озером, которая открылась именно тебе, маг Жизни… Он чувствует тебя. И через тебя – меня.

Я задумалась. Он был прав. С каждым днем мох светился чуть ярче, а звон листьев на древнем древе становился мелодичнее. Храм оживал от моего присутствия, как высохшая земля от долгожданного дождя.

– Он был пуст, – прошептала я. – Очень долго. И он скучал.

Я подошла к нему и села рядом. Он обнял меня, и мы молча смотрели на играющие огоньки в очаге, на отблески пламени на стенах, покрытых живыми фресками. Здесь, в этом древнем святилище, затерянном в чаще, не было князей Свароговых, не было магов Льда, не было погонь и битв. Были только мы, два одиноких сердца, нашедших, наконец, пристанище. И тихий, мудрый храм, что укрыл нас под своим сводом, словно птица – своих птенцов. Я прижалась к Всеволоду, чувствуя, как наша связь пульсирует в унисон с мягким свечением мха, с тихим перезвоном листьев, с самым сердцем этого места. Мы были дома. И мы были целы. Мы сидели у теплого очага в нашем храме. Пламя отбрасывало танцующие тени на стены, покрытые живым светящимся мхом, но сегодня даже их уютный свет не мог развеять мрак, нависший над душой Всеволода. Он сидел, обхватив колени, и смотрел в огонь, но взгляд его был пустым и устремленным куда-то в прошлое.

"Он смотрел мне в глаза," – тихо прозвучал его мысленный голос, такой хрупкий, что я боялась пошевельнуться, чтобы не спугнуть. "В тот миг. Не в сердце, куда был направлен клинок, а прямо в глаза. И я видел… я видел, что он доволен. Что расчет верен."

Я медленно, чтобы не напугать его, протянула руку и накрыла своей ладонью его сжатый кулак. Его пальцы были ледяными.

– Ты не должен это вспоминать, – прошептала я, но знала, что это бесполезно. Рана на душе была глубже любой физической.

– Я должен, – он ответил уже вслух, и голос его был низким, надтреснутым. – Иначе я никогда не пойму. Как можно… как можно поднять руку на собственного сына? Ради чего?

Он резко поднял на меня взгляд, и в его глазах, этих удивительных глазах с моими зелеными искрами, плескалась настоящая, детская боль.

– Я всегда был его наследником. Его гордостью. Он учил меня всему. А потом… просто выбросил, как мусор.

Он замолча, сглотнув. Его горло содрогнулось.

– Самое ужасное… я почувствовал лед еще до того, как клинок вошел в плоть. Его магия. Лед. Он использовал магию льда, чтобы остановить мое пламя, чтобы я не мог защититься. Своего сына. Огненного мага.

Он застонал, сжимая виски пальцами.

– И теперь… теперь оно не горит, Алиса. Я пытаюсь. Я чувствую воспоминание о пламени, его эхо, но когда я пытаюсь призвать его… тишина. Пустота. Я будто… будто он вырезал эту часть меня тем самым клинком.

Мое сердце разрывалось от жалости. Я придвинулась к нему ближе, обняв за плечи, и прижалась щекой к его спине. Я чувствовала, как он дрожит.

– Твоя магия не исчезла, Всеволод. Она ранена, как и ты. Ей нужно время, чтобы залечить ожог от того предательства.

– Я не чувствую себя собой! – вырвалось у него с отчаянием. Он отстранился, чтобы посмотреть на меня, и его лицо исказила гримаса боли. – Я – Всеволод Сварогов. Маг Огня. А кто я сейчас? Беспомощный… никто. Как я могу защитить тебя? Как я могу… быть с тобой, если я даже не могу зажечь костер без твоей помощи?

– Ты защищаешь меня каждую секунду, – сказала я твердо, заставляя его взглянуть в мои глаза. – Твоим присутствием. Твоей силой духа, которая позволила тебе вернуться ко мне. Ты думаешь, магия – это только пламя и молнии? Самая сильная магия – это то, что связывает нас. И она цела. Она сильнее, чем когда либо.

Я прижала его руку к своей груди, к сердцу, что билось в унисон с его болью.

– Чувствуешь? Это твое. Ты всегда со мной. И мы прорвемся. Мы найдем новый путь.

Он закрыл глаза, и по его щеке скатилась единственная горячая слеза. Она обожгла мне руку, как когда-то могло бы обжечь его пламя.

– Есть кое-что еще, – прошептал он так тихо, что я едва расслышала. – Что-то, что я носил в себе все эти годы.

Я не подталкивала его, просто ждала, продолжая держать его руку.

– София… – он с трудом выговорил это имя.

– Он не просто предал тебя один раз, ударом ножа, – тихо сказала я, и сама ужаснулась этой мысли. – Он предавал тебя годами. Всю твою жизнь.

Всеволод кивнул, и в этом жесте была такая бесконечная усталость, что мне захотелось плакать.

– Да. И теперь я здесь. Без магии. Без титула. Без отца. С только той частью себя, которую он не смог отнять или уничтожить. С тобой.

Он, наконец, посмотрел на меня, и в его глазах, сквозь боль, пробивался крошечный, слабый огонек – не магии огня, а простой человеческой надежды.

– И этого достаточно, – заверила я его, касаясь его лба своим. – Ты – не твой титул. Ты – не твоя магия. Ты – Всеволод. Мой Всеволод. И мы залечим все твои раны. И душевные, и магические. Я обещаю. Мы найдем твой огонь снова. Или создадим новый. Вместе.

Он глубоко вздохнул, и его дыхание выровнялось. Дрожь в руках понемногу утихла. Он не сказал больше ни слова, просто обнял меня и притянул к себе, уткнувшись лицом в мои волосы. И мы сидели так долго-долго, пока призраки прошлого не отступили перед нерушимой реальностью нашего объятия.

Мы сидели в тишине, и я чувствовала, как под моими ладонями постепенно уходит напряжение его тела. Его дыхание, сначала прерывистое и тяжелое, теперь выровнялось, сливаясь с моим. Тень боли в его глазах медленно отступала, уступая место чему-то более мягкому, более глубокому. Он смотрел на меня, и в его янтарных глазах, подсвеченных искрами моей магии, плясали отблески огня из очага, но это был уже не огонь ярости, а теплое, спокойное пламя.

– Алиса, – прошептал он, и мое имя на его устах прозвучало как самая нежная молитва.

Он медленно, давая мне время отстраниться, приблизил свое лицо. Его дыхание коснулось моих губ – горячее, живое. Я закрыла глаза, отвечая на его безмолвный вопрос. Мир сузился до этого мгновения, до точки соприкосновения наших душ, трепещущих так близко друг от друга.

Первый поцелуй был нежным, почти вопросительным. Легкое, трепетное прикосновение, полное исцеляющей нежности. В нем не было страсти, в нем было обещание. Обещание защиты, понимания и той бесконечной верности, что пережила смерть. Но затем что-то переменилось. Тихий родник нежности начал бурлить, превращаясь в полноводную реку. Его губы стали более настойчивыми, более уверенными. Он как будто заново узнавал вкус жизни, и этот вкус был мной. Его руки скользнули с моих плеч на спину, прижимая меня к себе так крепко, что наши сердца, казалось, стучали в унисон, сливаясь в один бешеный ритм. Я отвечала ему с той же стремительностью, впиваясь пальцами в его волосы, чувствуя под ладонями знакомые шрамы на его спине. Каждое прикосновение было словом в нашем безмолвном диалоге.

Он сорвался с места, заставляя меня вскрикнуть от неожиданности, но не от страха. В его движениях была прежняя сила, та самая, что когда-то управляла пламенем. Он бережно, но решительно уложил меня на мягкие шкуры перед очагом, не прерывая поцелуя. Светящийся мох над нами пульсировал ярче, словно сердце самого храма, а хрустальные листья древнего древа звенели тихую, страстную музыку. Его пальцы дрожали, когда он развязывал шнуровку моего платья. Не от слабости, а от сдерживаемой интенсивности чувств.

– Я боюсь сделать тебе больно, – прошептал он, его губы коснулись моей шеи, вызывая мурашки.

– Ты не сделаешь, – выдохнула я, помогая ему, сбрасывая с плеч ткань. Холодный воздух коснулся кожи, но его тело, прижавшееся ко мне, было источником всепоглощающего жара. – Я вся твоя. Всегда.

Когда последние преграды между нами пали, он замер надо мной, и в его глазах я прочитала благоговейный трепет. Его руки скользнули по моим бедрам, касаясь, исследуя, словно он впервые видел меня, видел женщину, и это зрелище повергало его в священный ужас и восторг.

– Ты так прекрасна, – его голос сорвался на хриплый шепот. – Ты… как рассвет после долгой ночи.

И тогда он вошел в меня. Медленно, нежно, давая моему телу привыкнуть к нему. Это было не вторжение, а возвращение домой. Та самая часть его души, что он потерял, теперь вернулась, и нашла свое место во мне. Я вскрикнула, обвивая его ногами, притягивая глубже, желая стереть любую дистанцию, любое воспоминание о боли. Началось медленное, глубокое движение. Каждый толчок был не просто физическим актом. Это был обет. Это было заклинание. Наша связь, та самая магическая нить, что связала наши души, вспыхнула ослепительным светом. Я не просто чувствовала его кожу на своей, его дыхание на своем плече. Я чувствовала каждую его эмоцию, каждый всплеск наслаждения, каждую тень сомнения, которую я тут же затопляла волной своей любви. Мы были не двумя людьми, а единым существом, танцующим в огне очага под аккомпанемент звенящих листьев. Его магия, та самая, что он считал утраченной, отозвалась. Не яростным пламенем, а теплом. Исцеляющим, ласковым теплом, которое разливалось из точки нашего соединения по моим жилам, согревая меня изнутри. Он чувствовал это, его глаза расширились от изумления.

– Я чувствую… – начал он.

– Знаю, – перебила я его, притягивая его губы к своим. – Это ты. Твой настоящий огонь. Огонь жизни.

Его ритм ускорился, движения стали более отчаянными, более требовательными. Нас захлестнула волна нарастающего экстаза, мощная и неотвратимая, как прилив. Он впился пальцами в шкуры подо мной, его спину выгнула судорога наслаждения. Его имя сорвалось с моих губ в момент, когда вселенная внутри меня взорвалась миллиардами сверкающих частиц. Он крикнул, коротко и хрипло, и я почувствовала, как его тело затряслось в финальном, полном самоотдачи спазме, и его тепло хлынуло в меня, завершая ритуал нашего единения. Он рухнул на меня, тяжелый, потный, дышащий прерывисто. Его сердце колотилось о мое, как бешеный молот. Я обнимала его, гладя по влажным волосам, чувствуя, как наша связь теперь пульсирует ровно и спокойно, как море после бури. Он медленно поднял голову, его глаза сияли. В них не было ни боли, ни сомнений.

– Я чувствую его, – прошептал он с изумлением. – Не как раньше. Но он здесь. Теплый. Спокойный. Как твоя магия.

Я улыбнулась, касаясь его щеки.

– Я же говорила. Мы найдем его. Вместе.

Он опустил голову мне на грудь, и мы лежали так, слушая, как трещит огонь в очаге и как храм, наш верный страж, напевает нам свою древнюю колыбельную. В его объятиях, в тепле, что теперь навсегда жило внутри нас обоих, я знала – мы не просто выжили. Мы родились заново. И наше будущее, каким бы оно ни было, мы встретим вместе.

Мы уснули, так и не разомкнув объятий. Его дыхание было ровным и горячим у моего виска, а его рука, тяжелая и надежная, лежала на моей талии. Даже во сне наша связь тихо пульсировала, словно второе сердце, бившееся в унисон с нашими. Впервые за долгое время сон Всеволода был глубоким и безмятежным, без теней и кошмаров. И я, чувствуя его покой, погрузилась в сон, как в теплые, ласковые воды.

Я проснулась от странного ощущения – что-то теплое, шершавое и влажное водило по моей щеке. Сонно брякнув что-то, я попыталась отмахнуться, но настойчивое облизывание продолжилось, сопровождаемое тихим, похожим на потрескивание угольков, урчанием.

Я медленно открыла глаза, и мое дыхание застряло в груди от удивления и восторга. Прямо перед моим лицом, устроившись на подушке из моих распущенных волос, сидел зверек. Его шкурка переливалась всеми оттенками заката – у корней она была цвета расплавленного золота, ближе к кончикам пламенела алым и оранжевым, а кончик пушистого хвоста и вовсе напоминал самый конец пламени – полупрозрачный, сияющий изнутри сиреневатым светом. Ушки у него были большие, листиками, с кисточками того же сиреневого оттенка, что и хвост, а огромные глаза, казалось, были выточены из цельных кусков янтаря, и в их глубине плясали самые настоящие, крошечные искорки. От всего его существа исходил мягкий, ровный жар, как от печки-голландки, и пахло он сухой полынью, дымком и чем-то сладким, как спелые летние ягоды. Увидев, что я проснулась, зверек насторожил уши, издал довольный щебет и снова лизнул меня в нос.

Я не смогла сдержать смеха. Он вырвался из меня звонким, беззаботным эхом, разнесясь под сводами храма. Шум разбудил Всеволода. Он пробормотал что-то невнятное, прежде чем его глаза тоже открылись. Увидев незнакомца на нашей постели, он инстинктивно рванулся, чтобы встать, но затем замер, очарованный. Маленький огненный лисенок, услышав его движение, повернул свою изящную мордочку. Его янтарные глаза встретились с глазами Всеволода – такими же янтарными, но с моими зелеными искрами. И случилось нечто удивительное. Зверек насторожился, его сияющий хвост затрепетал, а затем он издал тонкий, полный признания звук и легким, почти невесомым прыжком перелетел через меня и устроился прямо на груди у Всеволода.

Всеволод ахнул. Он медленно, почти с благоговением, поднял руку и коснулся пальцами огненной шерстки.

– Он… горячий, – прошептал он с изумлением. – Но не обжигает. Как теплое солнце.

Лисенок уткнулся мордочкой в его ладонь, заурчал еще громче, и от его дыхания, и правда пахнувшего жаром и дымом, в воздухе вспыхнули и тут же погасли микроскопические золотые искорки.

"Он чувствует тебя," – послала я мысль, полную умиления. "Твою магию. Он твой."

Всеволод смотрел на зверька, и на его лице расцветала такая нежная, глубокая улыбка, какой я не видела, кажется, никогда. Он взял лисенка на руки, прижал к себе, и тот тут же устроился у него на шее, словно живой, дышащий воротник.

– Он такой маленький, – проговорил Всеволод, и его голос дрожал от неподдельного волнения. – И он… мой?

– Похоже на то, – рассмеялась я. – Храмы полны сюрпризов. Возможно, он дух этого места. Или рожден от твоей магии, которая наконец нашла новый путь.

Мы лежали еще некоторое время, наслаждаясь теплом и присутствием нашего нового спутника. Всеволод назвал его Искриком. Имя подходило идеально. Потом нам захотелось прохлады. Мы решили пойти к озеру – тому самому, что находилось над хрустальным куполом. Я надела свое самое простое платье, а Всеволод – штаны и рубаху, и мы, с Искриком, устроившимся у него на плече, вышли из храма. Утро было ясным и по-настоящему волшебным. Лес, казалось, приветствовал нас, птицы пели громче, а цветы склоняли свои головки нам навстречу. Мы подошли к озеру, и я снова замерла, как в первый раз. Вода была настолько прозрачной, что видно было каждый камешек на дне, каждую травинку. Но это была не просто вода. Она светилась изнутри мягким, переливчатым, аквамариновым светом. Вокруг цветали невиданные лилии с лепестками, похожими на опал, а в воздухе порхали стрекозы с крыльями из тончайшего хрусталя.

Мы вошли в воду. Она была прохладной, но приятной, и ее свет окутывал нас, как живая энергия. Искрик, сидя на берегу, с интересом следил за нами, пуская в нашу сторону дымные колечки.

И тогда озеро ожило. Сначала из глубины, плавно изгибаясь, появились они. Русалки. Их было трое. Вместо чешуи их длинные, сияющие хвосты были покрыты переливающимся перламутром, а волосы, цвета морской волны и лунной дорожки, струились вокруг них, как живые водоросли. Они не пели, а… перезванивались. Легкие, как ветерок, мелодии рождались от прикосновения их пальцев к поверхности воды, создавая рябь, которая мерцала серебром. Они смотрели на нас большими, бездонными глазами цвета океана, и в их взгляде не было ни страха, ни удивления, лишь спокойное, древнее знание. Одна из них, самая маленькая, с венком из светящихся водорослей на голове, подплыла ближе и протянула мне ракушку невероятной красоты, внутри которой переливалась крошечная, живая радуга. Я взяла ее с благоговейной улыбкой. А потом вода позади русалок потемнела. Из глубин, медленно и величаво, поднялось нечто грандиозное. Морской дракон. Его чешуя была цвета темного изумруда и казалась вырезанной из цельного драгоценного камня. По гребню на спине и длинным усам пробегали фосфоресцирующие всполохи, напоминающие северное сияние. Его глаза, огромные и мудрые, как сами глубины, смотрели на нас без угрозы. Он был настолько огромен, что его тело терялось в синеве дальних вод, но его движение было исполнено такой грации, что захватывало дух.

Он проплыл совсем рядом с нами. Его бок, покрытый холодной, гладкой чешуей, на мгновение коснулся моей руки, и в меня хлынула волна древней, спокойной магии – магии глубины, времени и неторопливого течения жизни. Всеволод стоял рядом, завороженный, а Искрик на берегу тихо потрескивал, наблюдая за гигантом. Дракон проплыл мимо и скрылся в глубине, оставив за собой лишь медленно угасающие светящиеся следы. Русалки, пропев нам на прощание последнюю, самую нежную мелодию, тоже скрылись под водой.

Мы еще долго стояли в озере, объятые благоговейным трепетом. Всеволод обнял меня за плечи, и я прижалась к нему.

"Они… приняли нас,"– мысленно произнес он, и его "голос" был полон глубокого потрясения.

"Этот мир… он не просто терпит нас. Он открывается нам" – ответила я, глядя на ракушку в своей руке, которая тихо переливалась всеми цветами радуги.

Мы вышли на берег, где нас ждал скучающий Искрик. Он запрыгнул Всеволоду на плечо и принялся согревать его мокрую шею своим огненным дыханием. Мы шли обратно к храму, к нашему дому, и каждый листок, каждая травинка, казалось, приветствовала нас. Мы были не просто двумя беглецами, нашедшими укрытие. Мы были частью этого места. Его хранителями. Его детьми. И глядя на Всеволода, на его спокойное, умиротворенное лицо, на Искрика, греющего его шею, я знала – наша история только начинается.

Мы вернулись в Храм, и каждый камень, каждая светящаяся прожилка мха, казалось, улыбалась нам, приветствуя возвращение. Воздух был наполнен тем же сладким ароматом, что исходил от Искрика, смешанным с влажным дыханием озера и свежестью леса. Я все еще сжимала в руке ракушку, подаренную русалкой. Она была теплой и пульсировала в такт моему сердцу, словно живое существо.

– Кажется, мы принесли кусочек озера с собой, – прошептала я, показывая находку Всеволоду.

Он взял ракушку, и его пальцы, привыкшие к грубой силе, с неожиданной нежностью обняли хрупкую форму. Искрик, сидевший у него на плече, наклонился, уткнув свой горячий носик в перламутр, и чиркнул по нему коготком. Ракушка ответила тихим, серебристым перезвоном, и на мгновение в воздухе вокруг нас заплясали крошечные, влажные брызги света, как миниатюрная радуга.

"Она реагирует на магию," – мысленно заключил Всеволод, возвращая мне ракушку. Его взгляд был задумчивым. "И на Искрика. Все здесь связано"

Мы подошли к нашему серебристому дереву. После утренних чудес оно казалось еще более величественным и родным. Я присела на корни, все еще ощущая на коже прохладу озера и призрачное прикосновение чешуи дракона. Всеволод опустился рядом, и Искрик тут же перебрался с его плеча ему на колени, свернулся клубочком и, кажется, мгновенно уснул, его огненная шкурка мерцала в такт ровному дыханию.

– Я не чувствую себя прежним, – тихо сказал Всеволод, глядя на спящего зверька. Он говорил вслух, но через нашу связь я ощущала каждый оттенок его голоса – изумление, робкую надежду, легкий страх перед этим новым, неизведанным состоянием. – Раньше магия была… как гром. Как извержение. Она требовала выхода, требовала контроля. А сейчас… Он протянул руку, и над его ладонью не вспыхнуло пламя. Вместо этого сам воздух над кожей задрожал, заискрился, наполнился тем же теплом, что исходило от Искрика. Это было похоже на знойный воздух над раскаленными камнями в полдень – невидимое, но ощутимое тепло, которое искажает пространство. – Сейчас она здесь. Тихая. Глубокая. Как эта вода в озере. Она не хочет разрушать. Она хочет… греть. Защищать.

Сердце мое наполнилось такой радостью, что, казалось, вот-вот выплеснется через край. Это был тот самый новый путь, о котором я говорила. Не утрата, а преображение.

– Это и есть твоя истинная сила, Всеволод, – сказала я, кладя свою руку поверх его. Наша связь вспыхнула ярче, и тепло от его ладони слилось с живительной прохладой моей магии. – Ты всегда носил ее в себе. Но тебя учили, что огонь – это только оружие.

Внезапно Искрик на его коленях встревожился во сне. Он дернул лапкой, и из его ноздрей вырвалось несколько настоящих, крошечных искр. Они не потухли, а зависли в воздухе, как светлячки, и поплыли вглубь храма, к той самой скрытой двери, что вела в парящий сад. Мы переглянулись. Без слов, встав, мы пошли за ними. Искрик проснулся, спрыгнул на пол и побежал впереди, его хвост оставлял за собой светящийся след. Сад под землей встретил нас тем же волшебным зрелищем: глыбы-острова парили над бездной, укутанные цветущими гирляндами. Но сегодня что-то изменилось. Растения, похожие на розовый огонь, горели особенно ярко, а их аромат стал насыщеннее, прянее. Искрик, подбежав к краю пропасти, встал на задние лапки и издал протяжный, мелодичный вой, больше похожий на пение.

И сад ответил ему. Сначала это был едва слышный гул, исходящий от самых корней храма. Затем один из парящих камней, самый большой, медленно приблизился к нам. На его поверхности росли не цветы, а приземистые, мясистые растения с листьями, напоминавшими капли застывшего темного обсидиана. Искрик прыгнул на этот камень, подбежал к одному из таких растений и принялся лапкой аккуратно раскапывать землю у его корней.

Я почувствовала исходящий оттуда мощный, сконцентрированный импульс магии Земли и Огня. Всеволод, похоже, почувствовал то же самое. Он шагнул на камень, который тут же стабилизировался под его весом, и опустился на колени рядом с Искриком.

– Здесь что-то есть, – сказал он, и его голос был полон решимости. Он погрузил руки в темную, теплую почву, и я увидела, как мышцы на его спине напряглись. Магия, тихая и глубокая, потекла из него в землю. Камень под его ногами вспыхнул изнутри алым светом. Он вытащил из земли камень. Но это был не простой камень. Он был размером с его кулак, неправильной формы, и казалось, был выточен из цельного куска черного янтаря, внутри которого пылал заточенный огонь. Он пульсировал в такт сердцебиению Всеволода, отбрасывая вокруг себя багровые блики.

Искрик, виляя хвостом, тыкался мордочкой в эту находку, мурлыча от удовольствия.

"Ядро," – пришло озарение ко мне. "Это сердце этого сада. Или часть его. Оно отвечает тебе."

Всеволод поднял на меня взгляд, и в его глазах горел тот самый огонь, что был заточен в камне. Не ярость, а сила. Осознанная, принятая, управляемая.

– Оно зовет меня, – проговорил он. – Оно… просит защиты.

Он поднялся, держа в руках пылающий обсидиан. И в тот же миг весь парящий сад взорвался светом. Каждый цветок, каждый лист засиял втрое сильнее. Музыка падающих капель из глубины стала громче и торжественнее. Воздух наполнился не просто ароматом, а вкусом магии – вкусом меда, железа и горячего камня после дождя. Мы стояли там, в сердце сияющего подземного чуда, я – с ракушкой, хранящей песнь русалок, он – с горящим сердцем земли в руках, а у наших ног танцевал огненный лис, связывающий нас воедино. Мы были больше не беглецами. Мы были хранителями. Частью древней магии, что доверила нам свои самые сокровенные тайны.

Глава 3. Шёпот Древнего леса

Утро в Храме начиналось с привычного уже ритуала: я просыпалась от теплого дыхания Искрика, устроившегося у меня на груди, и первого луча света, пробивавшегося сквозь живую кровлю, что магически падал прямо на лицо Всеволода. Он все еще спал, его черты лица были спокойны, а рука, как всегда, лежала на моей талии, словно даже во сне он боялся меня отпустить.

– Просыпайся, ленивец, – прошептала я, целуя его в щеку. – Сегодня такой же день, как вчера. Полный чудес.

Мы позавтракали сладкими кореньями и сочными лесными ягодами, которые мне удалось раздобыть неподалеку. Искрик, как всегда, предпочитал воровать у Всеволода самые спелые ягодки, за что получал шутливые щелчки по носу.

Мы решили отправиться на север, в часть леса, где еще не бывали. Воздух был свежим и пьянящим, птицы пели на все голоса, а под ногами мягко пружинил вековой мох. Именно этот мох и стал нашей ловушкой. В одном месте, под сенью исполинских, похожих на каменные колонны деревьев, он образовывал особенно пухлую, изумрудную подушку. Всеволод, шедший впереди, чтобы раздвигать заросли, сделал неосторожный шаг, и земля ушла у него из-под ног.