Армагеддон. Два льва

– С моим бременем не стоит лишний раз взбираться на колесницу.

– С твоим бременем?! – выдохнул Джехутимесу, его прошиб пот. – Если твоя нога слаба настолько, что ты больше не можешь управлять колесницей, почему раньше мне…

Тихий и хрипловатый смех прервал его гневную тираду, охладив, подобно кадке ледяной воды.

– Господин, – вяло покачала головой наемница, – моя немощь вызвана не раной.

Сета чуть не добавила «сраной раной», но вовремя сдержалась. Жизнь при дворце давала свои плоды, и наемница почти избавилась от привычки крепко выражаться.

– Твое Величество, – тон ее стал вкрадчивым, она демонстративно положила руку на живот, при этом продолжая улыбаться. Голова немного склонилась на бок. – Она вызвана… тем самым.

Джехутимесу отступил назад. Мгновенное облегчение, что Сета не предала его, сменилось иным чувством. Непонятным. Граничавшим с диким волнением. Но определенно приятным.

– Надеюсь, – продолжала тем временем ворковать наемница, довольная произведенным впечатлением, – я заслужила прощение Его Величества?

Не сводя с Сеты глаз, в которых бушевал настоящий пожар, царевич вновь вплотную приблизился к ней. Медленно обхватил ее лицо руками. Голова шла кругом, будто от крепкого вина. Но дурман был зачаровывающе пьянящим. Джехутимесу давно перестал удивляться тому, как причудливо боги играют их судьбами.

– Твоя правда, – тихо сказал царевич, – ты заслужила мое прощение.

– Твое Величество, твои раны надо…

– Позже!

Он накрыл ее уста поцелуем. Страстным, но более нежным, нежели обычно. Сета с готовностью ответила и закрыла глаза. По этому Джехутимесу не видел огня торжества, вспыхнувшего в них.

***

Воины сошлись в яростной схватке. Сандалии поднимали пыль и песок. Щиты с треском соприкасались друг с другом, а клинки пытались достать тела. Пронзали воздух, глухо ударялись о вражеские мечи. Все сражались с упорством и настойчивостью. Никто не был намерен отступать. Жаркое солнце пекло головы сквозь черные парики, а раскаленная земля жгла ноги через подошвы. Сердце каждого горело пламенем. Белые схенти, украшенные Уаджет[2] на одних, и рисунком Отца когтей[3] на других, стремительно покрывались грязью, но разум полностью отдался битве. Они предавались ею с упоением и всепоглощающим безумием.

Хатшепсут равнодушно следила за схваткой, сидя в тени большого навеса. Па-схемти и церемониальная бородка как всегда были на ней. Золотой усех и белоснежное одеяние готовы слепить взор, когда Хенемет-Амон вновь решит искупаться в лучах Ра. По левую руку от небольшого трона пристроился загорелый юноша в коротком парике и сером схенти. Он держал в руках длинное опахало, украшенное золотыми пластинами. Черные перья страуса приятно обдували кожу. Хатшепсут даже чуть прищурилась от удовольствия. Но пребывать в блаженной тени осталось недолго. Скоро ей предстоит покинуть укромный угол и выйти на свет.

Внезапно бойцы с Уаджет усилили натиск. Их напор словно удвоился, вынуждая врага отступать. Последний стал пропускать удары все чаще и чаще. Вот рухнул на песок один. Второй. Со стоном повалился третий. Носителей знака Отца когтей становилось меньше, а в рядах ока Херу все оставались на ногах. Минута, две, еще одна – и последний сторонник Сета пал к ногам победителей. Торжественный клич разорвал наступившую тишину.

– Во славу Херу! – ликовали воины, потрясая оружием над головой. – Сет снова повержен!

Внешне хладнокровная, Хенемет-Амон следила за действом, происходящим в центре открытого двора. Полуденное солнце почти не оставило на площадке теней. Сердце Хатшепсут забилось учащенней, предвосхищая то, что должно произойти.

Бойцы опустили оружие и умолкли. В храме наступила тишина, но стояла та недолго. Уже через минуту ее сотряс голос Хапусенеба, Верховного жреца Амона-Ра. Всегда вкрадчивый и спокойный, сейчас он не походил на самого себя.

– Яви же нам свой лик, о, Божественный! И пусть иссохнут тела тех, кто усомнится в твоей силе!

Бойцы спешно начали покидать площадку. Следом встали и поплелись «сторонники» Отца когтей. Не будь мечи деревянными, так и остались бы лежать на горячем песке…

Хенемет-Амон медленно поднялась. С гордым видом направилась к противоположному краю храма. Она чувствовала на себе восхищенный взгляд мальчишки с опахалом. Пристальные взоры жрецов, силуэты которых скрывались в сумраке. Наступала решающая часть обряда. Главная часть Хеб-Седа.

Солнце заслепило глаза тех, кто следил за Херу, когда он вышел на дневной свет. Лик Влвдыки Та-Кемет будто источал невиданную силу.

Приняв из рук одного из жрецов небольшую плеть из бычьего хвоста, Хатшепсут оглядела площадь. Да, теперь, она выглядела больше, чем казалась на первый взгляд.

«Жарко. Но меня это не остановит!».

Ей нужно пробежать вдоль всего поля. Не останавливаясь. Пробежать под палящими лучами солнца. Тогда она докажет, что воплощение Херу сильно и способно защитить Та-Кемет. Способно править Черной землей.

Хатшепсут не пугали сложности. Особенно те, преодоление которых сулили укрепление власти.

Единственное, о чем она подумала перед тем, как начать обряд, так это «когда я в последний раз бегала?».

***

Сененмут уже ждал в ее покоях. Холодное пиво с ароматом фиников заранее было разлито по алебастровым кубкам. Оранжевые лучи заходящего солнца красивыми пучками проникали сквозь решетчатое окно над потолком, окутывая сумраком углы и рисунки скачущих антилоп. Вечерний полумрак создавал покой и уют. Когда за Хатшепсут закрылись двери, зодчий подметил, что она уставшая, но довольная. Словно львица после удачной охоты. На ней по-прежнему тускло мерцали усех и облегающее одеяние, но символы Херу Хенемет-Амон сняла.

Пухлые уста разошлись в улыбке, когда он протянул ей кубок с пивом:

– О, Сененмут, это как раз то, что мне сейчас необходимо.

– Я всегда знаю, что тебе нужно, моя богиня, – слащаво подметил тот.

Хатшепсут могла бы бросить колкость, но предпочла этого не делать. Слишком устала за сегодня. Она отпила несколько крупных глотков. Напиток оказался крепким и освежающим. Хенемет-Амон томно выдохнула.

– Великолепно.

– Как все прошло?

– Великолепно, – повторила она, вспоминая гул восторженной толпы и глас сотен людей, восхвалявшей ее имя.

Их было много. Так много, что человеческий поток походил на волны Великого моря. Они падали перед ней ниц. Все. От простолюдин до вельмож. От юношей до старцев. Они воспевали ее имя. И глас жителей Черной земли возносился к небесам сладостным эхом.

– Маат-Ка-Ра! Маат-Ка-Ра!..

– …Великолепно, – в очередной раз произнесла Хенемет-Амон, изящно поворачивая кубок в руке, – если не считать того, что я взмокла, как рабочий в каменоломне.

– Хе-хе, – чувствуя, что Хатшепсут находится в хорошем расположении духа, зодчий полностью перешел на шутливо-раскрепощенный тон, – запаха пота я не ощущаю.

– Пха! – прыснула та и махнула рукой. Приподнятое настроение и хмель расслабляли. – Думаешь, я стала бы терпеть до дворца? Я приняла омовение прямо в храме, – сделала еще глоток и улыбнулась, – сразу после того, как мой шезеп похоронили в наб-анхе[4]. Хм, – она на миг задумалась и хитро прищурилась, – быть может, я и вправду омолодилась? Чувствую себя так прекрасно, как никогда раньше!

– И выглядишь так же, лотос мой, – тут же ввернул Сененмут, – в жизни своей не видел более красивой богини, чем ты!

– М-м-м, – сладко протянула Хатшепсут, отставила кубок на тумбу и обхватила зодчего руками за шею, – хочу немедленно отдохнуть. Уверена, с помощью Хатхор, ты поможешь мне расслабиться. Великолепный день обязан завершится великолепно. А завтра… ждут не менее великие свершения!

– О, ты уже строишь планы, ни дня покоя!

– Я продумываю наперед. Важен день не только сегодняшний, но и завтрашний.

– Это касается Аменмхета и…

– Не только, – Хатшепсут хитро прищурилась, – много, что требует моего внимания. А сейчас – я требую анимания к себе.

– Все, что угодно! – громко прошептал он, склоняясь к ней и осыпая поцелуями.

– А расскажешь, как идет возведение Джесер-Джесеру.

–Да-да, и это тоже.

Хенемет-Амон уловила в его голосе легкие нотки нетерпения и рассмеялась.

В тот день звезда Маат-Ка-Ра сияла ярко, как никогда.

[1]Поля Иару (Иалу) – в древнеегипетской мифологической традиции часть загробного мира Дуат, в которой праведники (или их Ка) обретают вечную жизнь и блаженство после суда Осириса.

[2]Уаджет – «глаз Гора», древнеегипетский символ, соколиный глаз бога Гора. Могущественный амулет, который носили фараоны. Он олицетворял собой различные аспекты божественного миропорядка, от царской власти до плодородия.

[3]Отец когтей – африканское название трубкозуба, одного из символов бога Сета.

[4]Наб-анх («владыка жизни») – саркофаг. Согласно обряду и верованиям древних египтян, во время Хеб-Седа в саркофаге хоронили изображение фараона, что знаменовало полное омоложение правителя.

Глава 8

Когда Нехси переступил порог зала и увидел Хатшепсут, гордо восседавшую на троне, он не был удивлен. Вести о том, что Та-Кемет встречает да славит нового, истинного Херу, достигли ладей, возвращавшихся из Пунта, задолго до того, как они очутились в Та-Сети[1]…

Главный царский казначей, назначенный главным и в торговом путешествии в богатую южную страну, стоял на носу ведущего судна. Беспристрастным взором Нехси осматривал обломки, заносимые песком. Обдуваемые горячим ветром пустыни. Все, что осталось от Кермы. Лишь развалины башен высокого храма со следами сажи на кладке были немыми свидетелями прошлого величия. В небе парили стервятники, а среди руин разносился хохот гиен, усиленный эхом до жуткого воя. Нубия повержена. Уничтожена. Мен-Хепер-Ра не проявил жалости к бунтовщикам.

Ни один мускул не дрогнул на лице Нехси. Он оставался молчаливым и хладнокровным. Мрачная картина да запах смерти не трогали его. Несмотря на то, что он сам был нубийцем. Однако минуло столько лет… столько побед одержал Ра в схватках с Апопом, что казначей полностью утратил чувства к прошлому. Для него оставалась важна лишь его госпожа – Хатшепсут Хенемет-Амон. Ведь именно ей он обязан всем, что имеет сейчас. Он исполнил ее веление, ее давнее желание – вернуться в долину Хапи с богатыми, щедрыми дарами из Пунта. Золото, мирра, черное дерево, леопардовые шкуры, диковинные обезьяны для царского зверинца – трюмы ладей переполнялись дарами и роскошью. А сердце Нехси переполняли гордость и счастье, что он сможет угодить Великой царице. Угодить той, кому обязан всем. И когда ушей достигли вести, что над Та-Кемет взошла сияющая звезда нового Херу, желание поскорее вернуться в Уасет да засвидетельствовать свое почтение Маат-Ка-Ра стало почти нестерпимым. Но тот, кто наблюдал за Нехси со стороны, никогда бы не заподозрил его в проявлении сильных чувств. Казначей держался деловито почти со всеми, не проявляя эмоций. Только наедине с Хатшепсут мог позволить небольшую слабину.

Наедине, как сейчас. Пламя треножников не могло развеять сумрак, сгустившийся меж массивных колон, подпиравших высокий свод. Но Нехси знал – сейчас во тьме не скрываются верные меджаи. Хатшепсут предпочитает говорить с казначеем без лишних ушей.

Внешне нубиец оставался невозмутим. Золотые браслеты на руках тускло мерцали в свете огня, ярко контрастируя с темной кожей. Белый схенти лишь усиливал этот контраст. Без суеты он прошествовал по красному ковру до возвышения с троном. Хенемет-Амон пристально следила за казначеем. Поза царицы горделива, сама она сжимает хека и нехех, однако взгляд теплый и приветливый. В нем сквозит неприкрытая жажда узнать, как прошло заветное путешествие.

– О, Маат-Ка-Ра, – торжественно молвил нубиец и уже намеревался опуститься на колени, как Хатшепсут его остановила.

– Во имя Джехути[2] и всех мудрецов мира, Нехси, не трать время! Мы одни, и в обычаях нет никакой нужды! Ты заслужил того, чтобы не преклонять колени предо мной хотя бы тогда, когда никто не смотрит. Лучше поведай мне, как прошло путешествие в Пунт?

Если бы Нехси хотел, то непременно улыбнулся, но подобного проявления чувств не позволял себе даже с глазу на глаз с госпожой. Несмотря на переполнявшее нутро нетерпение, он почтительно склонил голову и неспешно заговорил:

– Все ладьи успешно преодолели пороги и вернулись в Уасет без повреждений. Из далекой и богатой страны Пунт я привез тебе, Херу, не только щедрые дары, но и заверения тамошних правителей в дружбе с могущественным соседом. И… – казначей выждал паузу.

Хатшепсут подалась вперед, пальцы вцепились в символы власти пер-А. Синие очи буквально пожирали стоявшего у трона нубийца.

– И… что? Ну же, во имя богов-покровителей Уасет, Нехси, не испытывай мое терпение!

В голосе госпожи прорезались металлические нотки. Не желая навлечь на себя случайного гнева, казначей решил больше не томить и выдал: