Армагеддон. Два льва

[2]Бухен – древнеегипетские крепость и поселение, расположенные в Северной Нубии возле Второго порога Нила.

[3]Дебен – древнеегипетская единица измерения массы. Во времена Нового царства равнялась 91 гм.

[4]Дуат – в мифологии Древнего Египта загробный мир.

Глава 6

Грохот колес разносился по пустынной округе. Пыль и мелкие песчинки поднимались в воздух с сухой земли, покрытой трещинами. Две колесницы неслись на юго-восток от Уасет в сторону Дешрет. Горячий воздух обдувал кожу, предвещая о том, что владения Сета уже близко.

Колесниц было две. Джехутимесу не пожелал брать больше. Хотел испытать. Не только себя, но и спутника. Лучи заходящего солнца придавали пескам рыжеватый оттенок. Да, теперь чешуйчатый доспех не мерцал в свете Ра. Теперь он украшал стан другого.

«Другой».

Но царевич дал себе слово не теребить больше душу напрасными, бессмысленными думами о прошлом. Надо сосредоточиться на будущем. И он надеялся, что тот, кто следует на колеснице позади, поможет это будущее приблизить.

Карие глаза внимательно осматривали округу. Среди безжизненной земли и рыжих песков трудно сразу заметить желтоватую шкуру зверя. Но они должны быть где-то здесь. Прислужницы Сехмет всегда выходят на охоту после заката. Жилистые руки крепко сжимали лук, к которому уже была прилажена смертоносная стрела. Мощная грудь, лоснящаяся от пота, вздымалась от нетерпения.

Солнце наполовину скрылось за краем земли, когда он, наконец, увидел их. Три грациозных силуэта стремительно удалялись на юг вдоль берега Хапи.

– За ними! – приказал Джехутимесу, и возничий немедленно развернул колесницу.

Повозка подпрыгнула на кочке, но царевич сохранил равновесие. Его будто вовсе не смущала неровность пустыни. Медленно и уверенно он поднял лук и натянул тетиву. Расстояние до львиц стремительно сокращалось. Те пытались скрыться среди песков, однако Джехутимесу видел – скоро колесницы их догонят.

Когда они приблизились на расстояние десяти махе, стрела отправилась в полет. Со свистом, который никто не слышал, рассекла воздух и вонзилась в шею зверя. Глухо прорычав, львица рухнула в пыль, смочив сухую землю каплями крови. Две оставшиеся продолжили стремительный бег в сторону Дешрет. Полностью уверенный в себе, Джехутимесу достал вторую стрелу и приладил к тетиве. Прицелился. Задержал дыхание. Отпустил.

В тот же миг одна из хищниц дернулась, и медный наконечник вонзился в землю. Львица внезапно развернулась. Выпустив когти, она рванула прямо к колеснице и вцепилась в шею лошади. Дикое ржание взорвало округу. Животное забилось в смертельных объятиях. Вторая из двойки в панике дернулась, пытаясь сорваться с узды. Колесница налетела на очередную кочку и с грохотом опрокинулась. Джехутимесу перевалился через борт, больно ударился о камни. Кувырнулся по земле, чудом удержав лук. Вцепился в оружие так, что костяшки побелели. Ведь от него зависела жизнь. Царевич учащенно дышал. Царапины на правом локте и боку жгли и саднили. Карие глаза быстро оценили происходящее.

Возничий не двигался. Он лежал ничком в пыли. Голова покоилась на здоровенном булыжнике. Черный парик съехал на затылок. Из-под него показалась кровь. Она угрожающе темнела в сумраке заката. Первая лошадь упала возле перевернутой колесницы. Из разодранного горла хлестали алые потоки, а львица уже добралась до второго животного. Колеса жалобно поскрипывали, но сей звук с трудом проходил через злобный и голодный рык.

Быстро утерев лицо от пота, Джехутимесу достал последнюю стрелу и прицелился в львицу… когда краем взора заметил движение. Со стороны Дешрет к нему неслась вторая. Янтарные глаза горели яростным огнем.

Не опуская лука, царевич повернулся к ней. Он понимал, что осталась последняя стрела, потому не спешил. Пот снова начал заливать веки.

Когда рука уже готова была отпустить тетиву, львица внезапно дернулась. Джехутимесу не сразу сообразил, что происходит. И только грохот пронесшейся мимо колесницы дал понять – Аменемхеб направил повозку прямо на зверя. Хищница отскочила и увернулась от взмаха хопеша, но потеряла из виду Джехутимесу. Тот воспользовался этим и выпустил стрелу. Миг – та глубоко вонзилась в шею львицы. Она взвилась, пошатнулась, а затем упала на горячую землю.

Но оставалась еще одна. И сейчас она неслась во всю прыть прямо на него. Джехутимесу ждал. Ждал, ибо большего не оставалось. Копья и хопеша он собой не взял. Львица сблизилась с ним и прыгнула. Сверкнули в лучах заката обагренные кровью когти, клыки. В последний миг царевич кувырнулся вбок, но лапа зверя скользнула по левой ноге, оставляя рану. Кажется, не глубокую. Однако царевич понимал – голыми руками с дочерью Сехмет не справиться, долго ему не протянуть. Хищница развернулась. Рык потряс округу. В лицо ударил запах падали. Джехутимесу не отвел взор. Но сердце колотилось, как бешенное, и готово было выскочить из груди.

Львица пригнулась, готовая совершить очередной, на этот раз роковой, бросок. Плотно сжав губы, царевич неотрывно следил за зверем. Внезапно в землю меж ними вонзилось копье. Хищница вздрогнула, подняла голову и заревела. Джехутимесу рискнул отвести взгляд и увидел, как к ним, размахивая хопешом, бежит Аменемхеб. Он что-то истошно кричал, но слов разобрать было нельзя. Еще одно копье вонзилось в землю рядом со львицей. Его кинул возничий второй колесницы.

Тварь будто ощетинилась, шерсть встала дыбом. К безоружному царевичу она утратила интерес. Взгляд, полный ярости и гнева, устремился на Аменемхеба. Джехутимесу тоже посмотрел на спутника. Воин приостановился и выставил хопеш перед собой. Боец тяжело дышал, но не дрогнул, не отвернулся от хищницы.

«О чем он думал? – пронеслась в голове царевича мысль. – Что дочь Сехмет, вкусившая крови, просто так отступит?».

Сверкнули янтарные глаза в отблесках заката. Львица пригнулась и резво прыгнула. В последний миг Аменебхеб успел кувырнуться и спастись от когтей. Вновь округу разорвало дикое ржание – испуганные лошади уносили вторую колесницу прочь. Через секунду все потонуло в злобном рычании зверя.

– Твое Высочество! – услышал Джехутимесу зов возничего, с трудом прорвавшегося сквозь рык.

Он обернулся и увидел, как тот на ходу кидает ему суиу стрел. Царевич ловко поймал ее левой рукой, положил на землю, достал стрелу и натянул тетиву. Все заняло считанные мгновения, но их хватило для того, чтобы львица навалилась на упавшего Аменемхеба в попытках дотянуться до горла.

Джехутимесу втянул легкими горячий воздух, задержал дыхание. Пот заливал глаза, царевич моргнул. Хищница извивалась из стороны в сторону. Прицелиться было очень тяжело. Мимо пробежал возничий, вытащил из земли одно копье и ринулся на помощь Аменемхебу. Тот успел выставить хопеш перед собой, пытаясь отгородиться от львицы. Лезвие застряло меж клыков. Воин видел капающую слюну и огонь слепой ярости в янтарных глазах. Секунда – и все будет кончено. Когтистые лапы выпотрошат его, словно нож тушку курицы.

Внезапно зверь приглушенно зарычал и отпрянул. Прежде, чем он ринулся в сторону, Аменемхеб заметил стрелу, торчащую из ее левого бока. Рядом в землю ударилось копье, что кинул возничий. Видимо, рука дрогнула, и он промахнулся. А вот дочь Сехмет, несмотря на торчащее из тела древко, была точна. Бросок, звук падения, сдавленный крик, хруст позвонков. Аменемхеб не сразу сообразил, что продолжает сжимать хопеш. Рука сильно тряслась.

Покончив с возничим, хищница вновь развернулась к нему. Казалось, что свежая кровь подпитывает ее ярость и силы бороться. Не зная, что делать, Аменемхеб медленно поднялся, решив встретить смерть не на коленях, а как подобает воину.

Очередной рык. Затем свист стрелы. Еще один наконечник вонзился в желтую шкуру, окропив ее кровью. На этот раз в шею. Львица дернулась, утробно зарычала и осела на землю. В глазах продолжал бушевать огонь, но с каждым мигом становился все тусклее, пока, наконец, через минуту не затух окончательно. Хриплое дыхание прекратилось. Хищница замерла. Лишь окровавленная морда грозно виднелась в сумраке, да острые клыки мерцали в последних лучах заходящего солнца.

Какое-то время Аменемхеб тяжело дышал, не в силах оторвать взгляд от поверженной дочери Сехмет. Осознание того, что он был на волосок от смерти, только сейчас посетило разум. Краем глаза воин увидел, как Джехутимесу тяжело встает и идет к нему.

– Хорошая охота, да? – мрачно выдавил царевич, явно не ожидая услышать ответ.

Аменемхеб ничего и не сказал, пытался перевести дух.

Джехутимесу осмотрелся. Оба возничих были мертвы. Первая колесница валялась неподалеку кверху бортом. Колеса жалобно поскрипывали. Во внезапно наступившей тишине этот звук воспринимался чересчур громко. Треснувшие золотые диски, покрытые пылью и пятнами крови, слабо блестели. Лошади тоже оказались мертвы. С перегрызенными шеями они лежали среди алых разводов. Да, теперь земля была не такой сухой, как раньше. Трещины стали темнее, напитавшись багровыми реками.

Второй колесницы след простыл.

– Похоже… – медленно протянул царевич, – в Уасет придется идти пешком, – горькая усмешка тронула губы, – зато нашелся еще один повод не посещать Хеб-Сед, правда?

Аменемхеб удивленно воззрился на почтенного. Душу переполнял шквал чувств одновременно с желанием сесть и успокоиться. Джехутимесу приблизился к нему и положил руку на плечо. Посмотрел прямо в глаза.

– Благодарю тебя, Аменемхеб, – серьезно молвил он, – без тебя Его Величество праздновал бы не только Хеб-Сед, но и мое путешествие в Дуат.

– Да… да… – пробормотал тот и вытер лоб, – ничего.

– Будешь моим приближенным, – сказал царевич тоном, что не подразумевал возражений.

– Спасибо… Твое Высочество, – пробормотал Аменемхеб и отвесил поклон.

Джехутимесу кивнул и отошел на шаг. Мрачным видом еще раз оглядел место побоища. Долина Хапи стремительно погружалась во тьму.

– Уходим, – решительно сказал царевич, – до Уасет путь неблизкий, а ночевать тут я не хочу.

– А возничие? – спросил Аменемхеб.

Его Высочество понял, к чему задан вопрос, и снова кивнул:

– Я пошлю людей забрать их. Они сражались достойно и заслужили быть погребены, как подобает. Но сейчас нам придется их оставить, – Джехутимесу развел руками. Правая ладонь по-прежнему сжимала лук. – Здесь даже камней нет, чтобы прикрыть. Только голая земля и песок.

Воин окинул взором местность и вынужден был согласиться. Схоронить тела оказалось негде. А мысль остаться тут на ночь походила на безумие. Трупы могли привлечь гиен… или кого похуже.

Они и без того чудом избежали смерти.

***

Язычки пламени в треножнике ярко сверкали в сумраке тронного зала. Блики играли на золотых подлокотниках в виде львиных голов.

Хатшепсут сидела и внимательно слушала меджая, стоявшего подле возвышения на красном ковре. Страж опирался на копье и склонился в почтительном поклоне. Треск огня и полумрак, сгустившийся меж толстых колонн, убаюкивал, умиротворял.

– Он не вернулся с охоты? – сухо поинтересовалась Хенемет-Амон.

Церемониальная бородка по-прежнему была на ней. Она всегда надевала ее, когда выходила к людям. Даже по незначительному поводу.

– Нет, Маат-Ка-Ра, – подтвердил меджай, не распрямляясь, – солнце давно скрылось за песками Дешрет, а Его Высочество все нет.

– Хм, – хмыкнул Херу, внешне оставаясь абсолютно спокойным.

– Отправить людей на поиски? – предложил страж.

С минуту Хатшепсут о чем-то размышляла, потом спокойно выдала:

– Джехутимесу сильный и способный муж, не единожды успевший всем нам это доказать. Если он испытывает трудности, то способен выбираться из них сам.

– Да, Твое Величество.

– К тому же, – горделиво приподняла голову Хенемет-Амон, – у него есть свои телохранители, которые должны заботиться о нем, – меджай покорно смолчал, и Херу, вальяжно махнув рукой, отпустил своего слугу, – иди.

– Слушаюсь, Маат-Ка-Ра, – еще ниже склонился страж, развернулся и вышел из зала.

Хатшепсут задумчиво смотрела ему вслед. Но мыслями она была далеко.

«Если с ним что-то случилось на охоте… что ж, так даже лучше. А если нет… нет, так нет».

Она – уже пер-А, божественное воплощение Херу. И никто не сможет этого изменить. Но если Джехутимесу вдруг не вернется с охоты на львов, она горевать не станет.

***

Не выпуская лука из рук, Джехутимесу осторожно спустился с пологого склона к реке и прислушался. Среди камышовых зарослей квакали лягушки, заполняя хором ночную тишину. Далеко на севере виднелись тусклые огни Уасет. В остальном было тихо. Лишь изредка над головой кричала сипуха[1]. Камыши стояли неподвижно.

«Собек[2] доволен».

Тем не менее, сохраняя осторожность, царевич присел у кромки воды и промыл ссадины да раны. Царапины от когтей оказались глубокими, щипали и кровоточили. Джехутимесу поморщился.

– Жаль, что у нас нет меда.

Послышался треск рвущейся ткани.

Он перевел взор на Аменемхеба и с удивлением обнаружил, что тот отделил значительный кусок от своего схенти, смочил в Хапи, выжал и протянул ему. Джехутимесу принял, кивнул:

– Благодарю.

Обмотал новоиспеченную повязку вокруг тела пониже груди. Она приятно холодила кожу. Царапины щипать перестало.

– Вернемся на дорогу и пойдем обратно.

Царевич решительно встал. Аменемхеб поднялся следом.

– Долго шагать придется, – буркнул воин.

– Нет, – покачал головой Джехутимесу, – я уверен, нас уже ищут.

– Его Величество? – осторожно предположил Аменемхеб.

Почтенный спутник издал ироничный смешок:

– Вот уж кто станет искать меня в последнюю очередь, так это она. Нет, я надеюсь на Сету.

Вдали раздалось шипение встревоженного крокодила. Оба переглянулись. Аменемхеб крепче сжал хопеш.

– Идем, – приказал царевич, – не станем испытывать судьбу. Мы итак делали сегодня это слишком много.

Воин спорить не стал, не уверен был, что сил на возможную схватку с крокодилом у них еще осталось.

Взобравшись обратно, они ступили на пустынную дорогу и двинулись на север. Взошедшая луна светила им в спины, а лягушки хором пели из зарослей камыша.

Джехутимесу уверенно вышагивал вперед, всматриваясь в далекие огни Уасет. Он был убкжден, что скоро увидит колесницу и стоящий на ней знакомый силуэт. Аменемхеб же бросал косые и опасливые взгляды на пески по правую руку. Застывшими волнами те смутно виднелись во мраке. Но воина беспокоили не они. До рези в глазах всматриваясь в темноту, Аменемхеб боялся увидеть мерцающие огоньки. Вдруг те львицы были не одни? Но пока долина сохраняла полное спокойствие. Лишь иногда где-то продолжал шипеть крокодил.

«Надеюсь, царевич прав, и скоро за нами приедут».

Однако шло время. Огни Уасет очень медленно, но приближались, а шума колесниц путники так и не услышали. И с каждым шагом лицо Джехутимесу становилось мрачнее. Вскоре оно уже готово было слиться с окружающей темнотой. Тяжкие думы охватили разум.

«Почему? Почему она не ищет меня? Я же сказал, куда отправлюсь! Неужели… неужели и ей плевать на меня?!».

Рука так сильно сдавила лук, что тот чуть не треснул.

Сета оставалась последним мостом. Последней тростинкой, что связывала с прошлым, кажущимся теперь таким далеким. А ведь ему нет еще и двадцати… Нет еще и двадцати, а уже столько камней на сердце!

Глазами, полными горечи, Джехутимесу вглядывался в горизонт. В надежде узреть колесницу и фигуру наемницы на ней. Но та все не появлялась.

[1]Сипуха – вид хищных птиц семейства сипуховых, наиболее распространенная в мире птица семейства сипух. Из отряда совообразные. Верхняя часть тела охристо-рыжая, нижняя – белая. Оперение пушистое.

[2]Собек – древнеегипетский бог воды и разлива Нила, ассоциирующийся с крокодилом, считается, что он отпугивает силы тьмы и является защитником богов и людей.

Глава 7

Они шли уже больше двух часов, когда со стороны Уасет, наконец, раздался стук колес. Поначалу приглушенный, но становившийся все громче с каждой минутой. И вот Джехутимесу увидел две повозки, спешно мчащиеся им навстречу.

– А вот и помощь подоспела, – с облегчением проворчал Аменемхеб, вновь покосившись на мрачные силуэты барханов, что смутно виднелись вдали.

Пустыня хранила безмолвие. Ни дуновения ветра, ни рыка львов.

Царевич не ответил. Он не сводил пристального взгляда с колесниц. Когда те резко остановились в нескольких махе впереди, Джехутимесу с сожалением обнаружил, что Сеты на них нет. Лишь пара меджаев да возничиев. В сердце начала разливаться пустота.

«Неужели… неужели я не нужен даже ей?».

Однако совет, данный наемницей, он усвоил хорошо и ничем не выдал своих чувств. К тому же, уверенности в том, что подданных не послала Хатшепсут, не было.

– Твое Высочество, – поклонился меджай на первой колеснице, их силуэты смутно виднелись в ночи, – хвала Херу, с тобой все хорошо!

– Кто вас послал на поиски? – пропустил Джехутимесу слова воина мимо ушей. – Маат-Ка-Ра, да?

– Нет, почтенный, – возразил меджай, – Его Величество, Маат-Ка-Ра, да живет он вечно, мудро посчитал, что такой мужественный и храбрый покоритель нубийцев, как ты, сумеет сам совладать с трудностями.

Царевич едва сдержался от злобного смешка:

– Кто же тогда?

– Госпожа Сета.

Брови Джехутимесу взмыли вверх, рука инстинктивно крепче сжала лук, а на сердце появилась надежда. Странная. Глупая. Юношеская.

– Но почему она сама не явилась сюда?

– Она просила передать, что объяснится перед тобой наедине, Твое Высочество, – вновь почтительно поклонился меджай, – госпожа уверяет, на то были причины.

Пылкий разум царевича обуяло любопытство. Желание вернуться во дворец как можно скорее крепло с каждой минутой.

– Но разве Маат-Ка-Ра не запретил искать меня?

Воин покачал головой, плохо скрывая удивление:

– Нет, Твое Высочество. Божественный лишь посчитал нужным самому не отправлять помощи, но не запрещал это делать другим.

– Как это благородно, да? – не удержался от колкости Джехутимесу, обращаясь к Аменемхебу.

Тот стоял, уставший и мрачный, подобно небу перед дождем. Боец не решался в открытую подвергать осуждению Маат-Ка-Ра. Даже когда Джехутимесу явно от него этого ждал. Кто он, и кто пер-А?

Царевич увидел его колебания и лишь задорно усмехнулся. Положил руку ему на плечо.

– Бери одну из колесниц и поезжай домой. Сегодня на плац можешь не ходить. Ты заслужил отдых, Аменемхеб.

Воин с благодарностью кивнул. В первую очередь из-за того, что Джехутимесу тонко перевел разговор в другое русло.

Последний же кивнул и добавил:

– Потом перебирайся ко мне во дворец. Телохранителям Его Высочества следует быть ближе к почтенной особе, правда?

Не дожидаясь ответа, царевич развернулся, ловко запрыгнул на колесницу.

– Во дворец немедленно!

– Слушаюсь, Твое Высочество!

Повозка быстро развернулась и, взбивая клубы пыли, стремительно понеслась обратно в Уасет.

Аменемхеб задумчиво провожал ее взглядом. Под сердцем зрело чувство, что эта ночь стала поворотной в его судьбе. Пока он еще не знал, куда приведет новая дорога, но выбор на развилке уже сделан.

***

Когда он проходил мимо меджаев у входа во двор, те лишь сдержанно поклонились. Ни слов беспокойства, ни учтивых расспросов. Вообще ничего. Словно царевич и не пропадал на охоте. Не был на волосок от смерти. Не ощущал на себе горячее дыхание дочерей Сехмет.

«Как быстро все изменилось».

Однако Джехутимесу не подал вида. Внутри вновь все намеревалось клокотать, но он решительно потушил пожар в зародыше. Лишь коротко бросил через плечо.

– Передайте Сете, что я жду ее в своих покоях.

– Да, Твое Высочество, – получил он сухой ответ.

Который, впрочем, его полностью удовлетворил.

Войдя под свод дворца, Джехутимесу, замявшись, не стал подниматься по лестнице, а свернул направо, в темный коридор, лишь в конце освещенный тусклыми факелами.

Раны ныли и саднили, их стоило еще раз обработать, уже по всем правилам. Но царевич твердо решил сначала закончить с делами, и только потом заняться собой.

Шаги гулко отдавались в пустом проходе, пока он приближался к старой и знакомой двери. Та словно рассохлась и пошла трещинами от времени.

«Оно не щадит никого. Даже того, кто находится по ту сторону. А если ничто не держит в теле твое Ка… когда оно рвется на поля Иару[1]…».

Царевич остановился на несколько мгновений, шумно вдохнул, а затем толкнул дверь. Осторожно, будто боялся, что она рассыпется под ладонями. С тихим скрипом та отворилась, представляя взору слабо освещенные покои. Небольшие, с узким решетчатым окном, выходившим на восток. В левом углу горел огонь в медном треножнике. Рядом на желтоватой стене виднелось пятно сажи. Вялые язычки пламени выхватывали из сумрака низкое деревянное ложе, старую прикроватную тумбу и маленький сундук для одежды.

Джехутимесу увидел фигуру. Чуть сгорбленную, она сидела полубоком к выходу и смотрела в окно. Смотрела на восток. Как и всегда. С того самого дня, как отец стал Усиром. С того самого дня, как она больше не могла держать его за руку…

Царевич тихо вошел и притворил дверь. Обернулся. Комок невольно подступил к горлу. С каждым днем ему становилось все больнее наблюдать за тем, как Исет медленно угасает. Она все время смотрит туда. В надежде вновь увидеть его. Увидеть Усира.

Джехутимесу осторожно приблизился к ней. Положил левую руку на столь знакомое, но осунувшееся плечо. Правая, по-прежнему сжимавшая лук, слегка задрожала.

Прошла минута в тишине, прерываемая лишь тихим треском поленьев. Потом царевич молвил.

– Я просто хотел сказать, что со мной все хорошо.

Исет не ответила.

– Со мной все хорошо, мама, – голос Джехутимесу дрогнул.

Она больше не заговаривала с ним. С той самой ночи, когда ему раскрылась страшная тайна предательства человека, которого он считал другом. С тех пор она больше не заговаривала. Ни с ним. Ни с кем.

– Я просто хотел сказать, – беззвучно повторили его губы.

К горлу вновь подступил комок. Джехутимесу отступил назад. С минуту он наблюдал за ней. За этой сгорбленной фигурой, прикрытой темным и грубым одеянием. Роскошный черный парик с продольным пробором все также венчал ее голову. Но царевич знал – от былой красоты его матери, что пленила когда-то самого Владыку Та-Кемет, ничего не осталось. Исет хочет лишь одного – поскорее встретиться с любимым. И что-то подсказывало – это случится уже скоро.

Закусив губу до крови и проглотив предательский комок, он развернулся и тихо вышел из комнаты.

***

– Она уже ждет тебя, – поклонившись, молвил меджай возле дверей его покоев.

Не нужно быть провидцем, чтобы понять – страж говорит о Сете. Кивнув и чувствуя, как сердце отчаянно колотится, Джехутимесу резким движением распахнул проход. Створки громко ударились о стены.

Да, она и вправду была там. Чуть склонив голову, наемница стояла возле окна. Отблески пламени треножника играли на ее черных, как смоль, волосах Бледное лицо оставалось спокойным, а тело не выглядело напряженным. Будто резкое появление царевича никак не обеспокоило ее.

Плотно сжав губы, на которых еще остался солоноватый привкус крови, Джехутимесу закрыл двери и подошел к ней почти вплотную. Сердце продолжало бешено колотиться в груди.

«Почему? Почему мне так важно знать правду? Почему мне так важно знать именно то, что у нее были причины самой не искать меня?!».

Он не мог ответить на эти вопросы. Точнее… мог, но не хотел. Не хотел, чтобы Сета, всегда доказывавшая свою верность, в один миг решила отступиться от него.

Царевич постарался, чтобы голос не дрогнул, когда он сурово спросил:

– Ты отправила на мои поиски меджаев. Я благодарен за это. Но ты не поехала вместе с ними. Почему?

– Прости, Твое Величество, – хрипловатый голос лился спокойно и ровно, напоминая тихое потрескивание огня, – у меня были на то причины.

– Какие?!

Сета медленно подняла голову и посмотрела Джехутимесу прямо в глаза. Она никогда не боялась этого делать. Даже тогда, когда он носил титул пер-А.

– Божественный и вправду желает снизойти до меня?

Ее губы расползлись в вялой усмешке. Сейчас Сета снова напоминала гиену, на этот раз сытую и довольную. Однако царевича сей образ не пугал уже давно. Он так привык к нему, что воспринимал, как родной. К тому же его волновал ответ. Настолько, что руки сжимались и разжимались в кулаки от нетерпения. Сердце отчаянно колотилось. Царевич из последних сил сохранял самообладание.

– Желаю, – твердо выдавил он.

Улыбка наемницы стала чуть шире. Сета будто оценила проявленную царевичем выдержку, но вслух об этом не сказала. Вместо сего молвила.