Смутные люди

Мы вынимали убиенных из петель почти час, потом еще три я потратил на копку общей могилы, не глубокой, но широкой, дабы вместить всех. Работа бы заняла больше время если бы среди обугленных остовов деревни я не нашел лопату. Затем мы положили останки в могилу и отец Еремей начал их отпевать, что заняло у него еще час, после чего предали убиенных земле. Отец Еремей установил крест, две простые ветки, связанные между собой веревкой. Только после этого, когда солнце уже давно перевалило за полдень и день начал клониться к вечеру, мы смогли продолжить путь.

Пока мы предавали убиенных земле грязь на дороге подсохла и ехать стало легче. Благодаря этому обстоятельству мы прошли десять верст за час и могли бы пройти больше, но конь под отцом Еремеем прихрамывал. Я даже грешным делом подумал, что мы сможем без проблем добраться до Великих Лук, но лукавый всегда ждет таких мыслей дабы подстроить свою шкоду2.

Не доезжая до нашей цели пятидесяти верст, я услышал в отдалении за нашей спиной топот копыт. Точно сказать было сложно, но я насчитал не менее четырех всадников, поспешающих вслед за нами. Захотелось тут же укрыться в лесу, но как на зло мы с отцом Еремеем ехали по дороге в окружении обширной заброшенной пашни, а до ближайшего леса было пятьсот шагов.

Погоняя коней мы поскакали быстрее, надеясь укрыться в лесу, но не успели мы проехать и ста шагов как вслед за нашими спинами на поле выскочили пять всадников и остановились, рассматривая нас. Я тоже взглянул на них и не смотря на несколько сотен шагов, разделяющих нас, разглядел шляхетскую одежду и доспех. Ни раздумывая больше ни мгновения я с силой ударил коня отца Еремея плетью, заставив его скакать во весь опор, а следом стегнул своего жеребца и помчался следом. Ляхи, завидев это, с гиканьем понеслись следом.

Мы быстро достигли леса, но сейчас прятаться было бесполезно, ляхи настигнут нас и под кронами деревьев. Оставалась одна надежда, оторваться от преследователей и только после этого укрыться в лесу. Однако, прихрамывавший конь отца Еремея не позволял нам этого сделать и ляхи заметно сокращали расстояние между нами.

Брат Демьян оставь меня и уходи, твой конь сильнее и вывезет тебя! – крикнул монах, понимая неизбежную встречу с врагом.

Я посмотрел на него и на мгновение подумал сделать так как сказал отец Еремей, но отогнал эту мысль. Если я так поступлю то сойду с пути на который встал под Смоленском и, приободрив себя, ответил:

Нет отче, я вас не брошу и мы еще покажем этим ляхам чего стоит смерть русского казака и монаха!

Я подбадривающе усмехнулся и погладил заряженный пистоль, висевший у меня на поясе. Отец Еремей посмотрел на меня своим светлым взором и перекрестил, а следом начал быстро читать молитву, обращенную к Архангелу Михаилу, всегдашнему защитнику православных воинов.

Тем временем ляхи приблизились и оказались менее чем в пятидесяти шагах от нас и уже приготовились стрелять из луков. Через несколько мгновений я почувствовал как две стрелы пронеслись мимо нас и услышал разочарованные возгласы за спиной. Я хотел было выстрелить из пистоля в ответ, но тут дорога начала петлять и сделать намеченное мне не удалось, но и ляхи не могли в нас стрелять.

На какое-то время мы с отцом Еремеем оказались вне досягаемости врага, но я отлично понимал, что долго это не продлится и когда дорога стала вновь прямой приготовился встретить в первого же врага из пистоля. Я чуть сбавил ход коня, что бы оказаться позади отца Еремея, взвел курок пистоля и прицелился.

Через мгновение я увидел, скачущих за мной ляхов, но они заметив в моей руке пистоль прильнули к гривам коней. Я попытался выцелить ближайшего ко мне врага, но никак не выходило. Тогда я решил свалить коня – жалко конечно безвинное животное, но сейчас оно несло на себе мою смерть. Но в этот момент я уловил краем глаза тень, мелькнувшую в лесу и отвлекся на неё.

Тенью оказался дородный мужик с трехаршинным бердышом в рука. Он опытной рукой подрубил ноги коня первого ляха, свалив его на землю, а затем ловко и быстро перехватил свое большое оружие, вонзив острие бердыша во второго ляха, вынеся его из седла, тем самым внеся смуту в остальных наших преследователей.

Оставшиеся три ляха разом натянули поводья. От такой резкой перемены двое коней встали на дыбы, а один сел на хвост, поскользнувшись на задних ногах. Но через несколько мгновений ляхи смогли овладеть своими скакунами, достали сабли, приготовившись рубить бердышника, но в этот момент с десяток стрел вылетело из леса, прекратив бренное существование поданных польского короля.

Я смотрел на это как завороженный, продолжая целится из пистоля, пытаясь осознать, что происходит и кто те люди, спасшие нас. Ответы на эти вопросы не заставили себя ждать.

Стой!!! – крикнул кто-то.

Я повернулся и увидел на дороге троих человек, целящихся в нас из пищалей. Наступила теперь наша очередь натягивать поводья и останавливать коней. Признаюсь в этот момент я подумал, что сейчас закончится мой земной путь так же как и у ляхов, ведь татям без разницы кого убивать и грабить. Однако вместо выстрелов я услышал громкий, но без злобы голос:

– Кто такие и что в этих местах забыли!

Я посмотрел на воина в залатанном тегиляе, которому принадлежал сей голос и растерялся, пытаясь придумать ответ по лучше. Однако, за меня дал ответ отец Еремей:

Я монах из Псково-Печерской обители Еремей, а это мой спутник брат Демьян. Мы вместе едем в Великие Луки в Ильинский монастырь. Меня туда послала братия помощи просить, но видно я опоздал. По пути сюда мы узнали, что город и монастырь сгорели, однако, я все же решил попытать счастья и найти помощь в здешних местах.

Верно говоришь, Великих Лук более нет, одно пожарище осталось. Да и помощи просить окрест не у кого. Здесь только ляхи ездят да прихвостни их, ну и мы – охотники на такого зверя, – громогласно ответил воин, видимо вожак, и закрыл зарядную полку на своей пищали, то же самое сделали и его товарищи.

Ты бы тоже пистоль свой убрал, – сказал низенький мужик, стоявший справа от вожака.

Только после этих слов я вспомнил, что держу в руке пистоль с взведенным замком. Я осторожно закрыл зарядную полку и развел замок, а затем хотел повесить пистоль на пояс, но вожак остановил меня.

Пистоль нам покамест отдай, да и другое оружие тоже! Оно тебе сейчас не понадобится: убивать мы тебя не будем, да и монах за тебя заступается, а божьих людей слушаться требуется, – сказал он.

Не переча я отдал пистоль, саблю и кинжал воину, что стоял слева от вожака, одетого в стрелецкий кафтан. Один только ножик, что в сапоге лежал, приберег на всякий случай.

Вот и ладно, а теперь пойдем к остальным, – сказал вожак и рукой указал на место избиения ляхов.

Я слез с коня, взял его под узду и пошел назад. К своему удивлению я увидел как посреди дороги стоит на неверных ногах лях, выбравшийся из-под павшего коня, и отмахивается от детины с бердышом саблей. Делал он это не очень уверенно, мне вообще было не понятно как он еще на ногах держится после такого падения.

Бердышник в свою очередь не очень то и пытался сразить своего противника, больше походило на игру в кошки мышки. Детина атаковал, но не сильно, позволяя ляху отбиться, а следом притворно отступал, позволяя противнику атаковать себя, после чего с легкостью отбивал удар и снова притворно бил бердышом.

Видимо это действо продолжалось все время пока мы беседовали с вожаком этой ватаги. Из леса уже успели выйти одиннадцать лучников и весело хохоча наблюдали за зрелищем. Однако, вожаку это не понравилось и он гаркнул на всю дорогу:

Прекратите ржать!!! Уберите здесь все и в стан пошли, а то не ровен час их товарищи пожалуют!!!

Лучники перестали смеяться, а один из них подошел к шатающемуся на неверных ногах ляху и выпустил в него стрелу, пробив голову насквозь. Лях на мгновение остановился, а потом пал на землю, гулко, как куль с мукой.

Ну зачем здесь!? Можно было в лес отвести, а теперь его придется на руках тащить! – с укоризной сказал детина с бердышом.

А павшего коня, которого ты свалил, тащить не придется!? – ёрнически ответил лучник, – Вместо того, что бы бузу поднимать помог бы лучше оттащить этого ляха.

С чего это!? Ты убил, ты и тащи! – ответил детина.

Протазан! – окликнул детину вожак, – Врага нужно убивать, а не играть с ним! Что бы это было в последний раз, а то больше с нами не пойдешь!

Бердышник, со столь чудаковатым именем, виновато насупился как малое дитя. Выглядело это забавно, особенно учитывая, что росту в нем было чуть менее трех аршин. Не переча вожаку он прислонил свой большой бердыш к ближайшему дереву, подошел к убитому ляху и без особого труда взвалил его себе на плечо.

Куда его снести! – спросил он.

За кусты забрось и хватит, – ответил вожак, указав на кустарник, видневшийся промеж деревьев в лесу.

Детина молча сделал как ему указали. Остальные воины ватаги так же принялись за работу и споро. Вскоре на дороге не осталось ничего, что могло бы указать на произошедшее здесь: тела ляхов спрятали за кустарник и раздели до нога, туда же оттащили павшего коня при помощи его собратьев по роду, где его разделали, вырезав самые мясистые куски, а следом укрыли останки ветками и даже кровь засыпали землей.

Мы с отцом Еремеем этим не занимались и смотрели за всем со стороны под пристальным взглядом троих сторожей, заботливо забравших наших коней. Только под конец отец Еремей подошел к телам ляхов и прочел над ними заупокойную молитву. Когда он закончил, вожак подошел к нам и настойчиво попросил пройти в их в лагерь.

Протазан, наши гости устали, сопроводи их в стан, да смотри, что бы в пути с ними ничего не случилось, – мягким голосом приказал вожак бердышнику.

С них и волос не упадет, Никита Васильевич, – ответил глухим голосом Протазан.

Я же говорил – не надо имен. Здесь мы все братья и обращаться должны по братски, – тихо, но твердо ответил вожак.

Извини Филин, – ответил бердышник и позвал нас с отцом Еремеем следовать на ним.

Сначала мы шли под темным сводом елового леса, пахнущего убаюкивающей сыростью и смолой. Спустя пять сотен шагов мы вышли на широкую прогалину, на которой нас ожидал коновод, отрок лет четырнадцати, с тремя лошадьми. Здесь видимо был временный стан ватаги, но мы не стали здесь задерживаться и продолжили путь дальше, в начинавшемся за прогалиной обширном березнике, через который шла проторенная тропа.

Сын мой, чудное у тебя имя, Протазан, никогда такого не слышал, – сказал отец Еремей, прервав молчание, царившее с тех пор когда мы ушли от дороги.

Это не имя отче, а прозвище, тятька с мамкой меня Федькой прозвали, – не оборачиваясь, добродушно ответил детина.

И кто же тебя так прозвал и что слово Протазан означает?

Что это значит я и сам не знаю, но где-то год назад к нам в засаду попали наймиты немецкие, – слегка обернувшись к нам, сказал бердышник, – Дак вот один из наймитов когда меня увидал показал на бердыш и удивленно закричал – «Протазан!». Я его конечно зарубил, что б не повадно было нашу землю топтать, но с тех пор меня стали звать Протазан3. Уж больно это слово товарищам по душе пришлось.

Теперь ясно, однако, не гоже сын мой бахвалиться убийством даже если это было сделано во благо, – с укоризной сказал монах.

Простите святой отец, – смутившись, ответил Федька-Протазан и замолчал.

Вновь наступила тишина и продолжалась она долго. Солнце начало клонится к закату, меняя цвет голубого неба на алый. Птицы, сопровождавшие нас своим щебетом, стали затихать. Все готовилось ко сну и только мы упорно продолжали свой путь, к неизвестной для нас с отцом Еремеем цели.

Тоска легла на сердца людей, но вдруг, тишина отступила перед чьим-то звонким голосом, запевшим старинную песню. На певца тут же зашикали, призывая к молчанию, но вожак ватаги Филин поддержал начинание:

Мы уже далеко ушли и нас никто не услышит, – сказал он и сам запел, своим басовитым с хрипотцой голосом грустную и тягучую песню.

Следуя примеру вожака, запела вся ватага, разгоняя мрак, готовый было захватить наши души в этот вечер.

Так мы и шли: не успевала закончится одна песня как начиналась другая. Поддавшись общему веянию запел и я, только отец Еремей молчал: он просто шел и искренне радовался происходящему, видя в этом знак Божий.

Уже в поздних сумерках, когда тьма завладела лесом, спрятавшись под кронами деревьев, не пускавших в свое лоно последние солнечные лучи, мы вышли на большое поле. На его краю, шагах в ста от нас, стояла небольшая, чуть больше бани, изба, рядом с которой приветливо горел огонь. Это было неожиданно для меня, но поразило меня не это, а то, что поле было вспахано и засеяно. Среди той разрухи которая царила вокруг я оказался в месте тихом и спокойном, как будто и нет того ужаса, что царит сейчас на земле русской.

Я остановился, смотря по сторонам, не веря глазам. В меня тут же врезался тать, шедший сразу за мной. Он беззлобно выругался и слегка подтолкнул меня.

– Иди, на задерживайся, завтра насмотришься, – сказал он.

Почуяв конец пути и скорый отдых, ватага ускорила шаг. Вскоре мы были уже у избы, где к нам навстречу вышел мужик, одетый в простую домотканую рубаху, облезлую заячью шапку да лапти на босу ногу. Вид у него был как у обычного крестьянина кем собственно он и был. Он же был владельцем избы и засеянного поля.

Протазан, с возвращением! Как сходили, удачно? Все живы? – спросил мужик.

Все, Бог миловал. Добыча правда небольшая, всего пять ляхов попалось, но удалось четырех боевых коней забрать, – ответил бердышник.

Это добре, можно будет их обменять на что-нибудь, – сказал мужик, а затем перевел свой взгляд на нас и спросил, – А это кто ж с вами такие?

Монах из Псково-Печерской лавры Еремей да его сопровождающий казак Демьян, – ответил Протазан и обратил свой взор на костер, а точнее котел гревшийся на нем, – Ты лучше Фекл скажи чем потчевать нас будешь?

Да чем… Выбор то не богат – каша гречневая с солониной.

Опять, – с грустью сказал бердышник.

Опять. А чего ты хотел: у нас окромя гречи и пшена ничего нет, – строго сказал Фекл, – Радуйся, что хоть это Бог послал, а то давно с голодухи бы помер.

Не серчай, это я так… с устатку, – сказал Протозан и пошел к костру.

А вы чего стоите? Проходите, откушайте вместе с нами, – сказал Фекл мне с отцом Еремеем и поманил рукой.

Он подвел нас ближе к костру, вокруг которого были расставлены грубо обтесанные скамьи и усадил на одну из них. Я оглянулся по сторонам, пытаясь внимательно рассмотреть округу, ища пути к бегству, но быстро понял, что уйти будет сложно. Дело было даже не в том, что наши с отцом Еремеем коней, как и всю добычу, тати отвели куда-то в лес, а в том, что было неясно куда бежать. Мы находились, где-то вдали от дорог и мне было не понятно в какой стороне ближайший торный путь. В таком разе попытка убежать могла закончится плачевно – меня могли догнать или, что еще хуже, я мог заблудится и стать добычей для волков, обитающих в окрестных лесах.

Демьян, успокойся, – положив руку мне на плечо, сказал отец Еремей, как будто прочел мои мысли, – Нам ничего сейчас не угрожает.

Отче, я бы не был в этом уверен, ведь мы в окружении татей, мало ли что им от нас понадобится.

Демьян, люди, в гостях у которых мы сейчас находимся, не тати. Они спасли нам жизнь, но самое главное, что у убиенных ляхов они взяли только оружие и доспех, не тронув серебро. Один из наших спасителей даже плюнул на изображение короля Жигимонда прежде чем выбросить кошель с монетами в кусты. Согласись со мной брат Демьян, что тати так не поступают.

Тогда кто они?

Не знаю, но думаю, что они из ополчения Великих Лук – уж больно хорошо знают здешние места.

Надеюсь, что вы правы отче, – не разделяя надежд монаха, ответил я.

Пока мы говорили солнце окончательно скрылось за горизонтом, уступив место главного светила своей младшей сестрице луне, засиявшей на востоке. Тут же застрекотали кузнечики в траве, окружив нас своей причудливой музыкой, которой подпевала своим уханьем сова, доносившемся с дальней стороны поля. Ночь вступила в свои права сузив наш мир до размеров небольшой поляны вокруг костра.

Наши спасители или пленители словно тени стали выходить из тьмы и рассаживаться на скамьи, а встретивший нас крестьянин встал у котла. Он стал поочередно наполнять миски кашей и раздавать их своим товарищам. Делал он это в каком-то особом порядке и никто не пытался нарушить его. К моему удивлению первыми свои миски получили мы с отцом Еремеем, а последним был вожак ватаги. Приняв миску из рук крестьянина он поклонился, затем встал и обратился к своим товарищам.

Сегодня был хороший день: мы смогли хоть на немного сократить войско Сатаны-Жигимонда и отправить в ад пятерых его бесят, а так же спасти из их рук двух православных людей, один из которых божий человек из Псково-Печерского монастыря. С чистой совестью мы вкушаем сегодня пищу, дарованную нам Богом.

После этих слов он сел и хотел было приняться за еду, но его остановил отец Еремей. Монах укоризненно взглянул на окружавших нас татей и сказал:

Кто же принимается за еду без молитвы Господу Богу нашему? Неверные еретики. Но на сколько я сумел понять, вы все православные люди. Коли так отложите ложки и помолитесь со мной Отцу Вседержителю.

К моему удивлению ватага молча послушалась монаха. Все тати сняли шапки и примерно выслушали молитву, прочтенную отцом Еремеем, по окончании оной трижды перекрестились и только после этого принялись за еду.

Ели молча и быстро. Я свою кашу буквально проглотил за несколько мгновений. Это была моя первая нормальная еда за долгое время. Под Смоленском нас кормили какой-то баландой с ржаной шелухой и корой деревьев без единого куска хлеба. После того как я сбежал есть приходилось только сухари и вот сейчас мне посчастливилось вкусить настоящую горячую кашу, хоть и постную, но все же…

Насытившись, я подобрел и люди вокруг перестали мне казаться злодеями. Они мне даже показались близкими друзьями на столько веселыми и беззаботными выглядели их лица. Только вожак выглядел удрученным и задумчивым, по всему было видно, что сейчас его одолевают тягостные мысли.

Спасибо братья за кашу, вот только не знаю кого благодарю, за кого Богу молится? – неожиданно для меня сказал отец Еремей, встав со скамьи.

Ты прав отче, не преставились мы тебе. Прости нас за это и не суди строго, спешили от дороги уйти, а далее не с руки было, – ответил один из лучников, – Меня вот Никитой крестили, а здесь все зовут Соколом за меткость.

После этих слов тати стали представляться. Оказалось, что все они имеют вполне обычные имена (по большей части – Иван) и каждый был с прозвищем по названию птиц за исключением Протазана и крестьянина, которого все по простому называли Батей. Он был владельцем этого поля и дома, где нашла свой приют ватага.

А как вы все вместе зоветесь? – спросил отец Еремей.

Ляхи нас шошами4кличут, что бы это не значило, а мы называем себя сиротками, – ответил за всех Батя, – Вот мою деревню сожгли лисовчики, всех убили, один я как перст на земле остался – без жены и детей, которых не смог даже похоронить. Сам жив остался по милости Божьей: саблей меня через всю спину окрестили, но не до смерти. Чудом тогда выжил и теперь одним лишь живу – отмстить ляхам и их подручным. И такие мы все, даже Филин, хоть он и дворянин.

Не называй меня дворянином Батя, – отозвался голова сироток, – Какой я нынче дворянин без поместья. Сын боярский только тогда право называться дворянином может, когда государю служить, а его на Руси сейчас нет, а точнее слишком много их развелось, как деревьев в лесу. Каждый тать себя царем венчает, хотя людишек у него и десятка не будет. Вот прогоним ляхов, скосим головы лжецарям, тогда выберем истинного государя и только после этого я у него попрошу право вновь дворянином зваться, а до тех пор я такой же как все – сирота.

Не переживай ты так Филин, хочешь я у тебя в имении поселюсь, дом справлю и будет у тебя вновь поместье, хоть и при одном крестьянине, – весело сказал Батя, стараясь приободрить голову отряда.

Филин грустно посмотрел на мужика и слегка улыбнулся, такой горестной улыбкой, что у меня защемило сердце.

Спасибо Батя за слова, но я оружие не сложу пока душу не успокою. Найти крестьян для поместья дело сложное, но это возможно, возродив поместье, а вот кто мне жену с детьми вернет. Мы ведь все сироты именно потому, что нет больше у нас родных и пока за них не отомстим покой не обретем. На том все клятву давали, – твердо сказал Филин.

Наступило тягостное молчание. Было видно, что каждый из отряда погрузился в воспоминания о близких людях, что теперь больше нет и о тех по чьей вине они теперь сироты. На их лицах я увидел боль и ненависть, которая гложет этих воинов и почувствовал родство и вину за то, что когда-то стоял на противной стороне. Посмотрев на них я еще более убедился в верности принятого мной решения под Смоленском примкнуть к ополчению под Москвой. Нужно выгнать эту польскую нечисть с нашей земли и только после этого моя душа найдет покой.

Вижу боль вашу и скорблю вместе с вами за невинно убиенных, – прервал молчание отец Еремей, – Но вижу в вас месть засела, что суть порождение Сатаны. Она дает ложную цель и сулит сладость избавления от боли, но поверьте мне братия, что это лжа и морок. Только служа свету можно вывести боль из души своей.

Весь отряд как заговоренный стал смотреть на монаха, внимая каждому слову и было видно как в их душах происходит борьба.

Мстить за смерть это порождать новую смерть. Служа мести вы только льете воду на мельницу Нечистого. Знайте, что смерть можно победить только жизнь и любовь, что есть суть сам Бог. Убивать врага только ради убийства не верно. Нужно защищать жизнь от ворога, несущего погибель всем православным людям и только на этом пути вы обретете душевный покой. Вот кого сейчас вы защищаете своей борьбой?

Вопрос отца Еремея застал всех врасплох. Воины пытались, что-то придумать, но никто не смог дать ответ.

Не знаете, а я знаю, – продолжил монах, – Память о погибших вы защищаете, но они уже не нуждаются в этом, они сейчас на небесах в кущах райских, но здесь, на земле нашей грешной есть еще те, кто стонет под гнетом врага, те кого вы могли бы защитить вместо траты своих сил на бесполезную месть.

И что же ты предлагаешь нам отче? – угрюмо спросил Филин.

Я шел в Великие Луки за помощью и надеюсь нашел её. Ильинская обитель сгорела как и Великие Луки, и больше нет тех на кого я рассчитывал, но неисповедимы пути господни. Он дал ответ на мои мольбы устроив нашу встречу, теперь дело за вами – пойдете ли вы со мной в Псков, защищать землю русскую от врагов, пришедших с севера, льстящих себя мыслью обратить людей православных в ересь и подчинить их своей воле.

И кто же идет сейчас на древний город? – спросил Батя.

Свеи. Эти еретики уже несколько раз совершили набеги на псковскую землю, да и про ляхов забывать не следует. Псков сейчас сидит как бы в осаде, в отрыве от остальных земель русских и не может получить подмогу. Сейчас для древнего города есть только надежда на вас и подобных вам людей.

Ты правильно говоришь отче, – сказал Филин, а затем внимательным взглядом посмотрел на своих товарищей и добавил, – Есть и другие места куда можно было бы податься, но мы подумаем и дадим ответ позже.

Спасибо и на этом, – ответил отец Еремей.

Вновь наступило молчание, которое прервал Протозан, решивший исповедаться. Отец Еремей вынужден был отказать, ведь он не имел права исповедовать, однако дюжий воин настоял, что бы монах выслушал его, а там уж пусть Бог решает прощать или нет. Примеру Протозана последовали и многие другие воины отряда, выстроившись в очередь на исповедание.

Я понял, что это займет много времени и, не дожидаясь отца Еремея, решил пойти отдохнуть. Батя отвел меня в лес, где были поставлены два шатра и несколько скиний5. Он указал на одну скинию, которую решено было отдать мне для ночлега и ушел обратно к костру.

Не долго думая я положил сидор на землю и залез под полог скинии, пол которой был устлан сеном, и тут же улегся отдыхать. В этот момент я поймал себя на мысли, что мне очень спокойно в окружении людей, которых еще час назад считал недругами. Я проникся к ним сочувствием, ощутив с ними какое-то родство. Одновременно мою душу начало грызть чувство вины за то, что так долго верил тушинскому вору и проливал за него кровь. Возможно даже, кто-нибудь из воинов, сидящих сейчас у костра, пострадал от моих рук, хотя вряд ли – в здешних местах меня раньше не было. Успокоившись этой мыслью, я приподнял полок скинии и посмотрел на ночное небо, проглядывающее между деревьями.

Я вздохнул полной грудью прохладный воздух и немного поежился, взглянув на далекие и одинокие звезды. Вид маленьких далеких огоньков, расположенных посреди кромешной тьмы, завораживал и умиротворял да так, что я даже не заметил как уснул.