Рай для потерянных воспоминаний. Сборник рассказов. Том 1

Эйден не мог понять, как на это реагировать.

Не сейчас.

Не после всего, что с ним случилось.

– Ты шутишь? – выдохнул он, но Марк покачал головой.

– Нет. Просто… теперь мне всё равно.

Эйден поднялся на ноги, нервно шагая по комнате.

Внутри всё кипело.

Гнев? Замешательство? Страх?

Или…

Что-то другое?

– Ты выбрал не время, Марк.

– Это не то, что я хотел услышать сегодня.

И тогда оно пришло.

Шёпот.

Глубокий, мягкий, уверенный.

«Он не должен был этого говорить.»

Эйден сжал виски руками.

Нет. Нет. Нет.

Но голос не утихал.

«Он предал тебя первым.»

«Он усложняет всё. Он только мешает.»

– Эйден, очнись, – голос Марка дрожал.

Но он уже не слышал его.

Шаг.

Второй.

Они сошлись в центре комнаты.

Марк хотел приблизиться.

Эйден отстраниться.

Но в итоге его пальцы сомкнулись на шее друга.

Марк захрипел.

Глаза расширились.

Он схватил его за запястья, но хватка только усилилась.

– Что ты… – выдохнул он.

А в голове Эйдена гремел голос.

– Не отпускай.

– Он никогда не примет тебя.

– Тебе нужна только свобода.

Марк боролся.

Но Эйден давил сильнее.

Сильнее.

Сильнее.

Тело повисло безвольно.

Последний вздох растаял в воздухе.

Тишина обрушилась.

Эйден отшатнулся, глядя на безжизненное тело друга.

Руки дрожали.

Сердце грохотало в ушах.

Он убил его.

Он не хотел.

Или…

Хотел?

Он поднял взгляд на зеркало.

Его отражение улыбалось.

– Теперь ты по-настоящему свободен.

Эйден закрыл глаза.

Но зеркало не исчезало.

Оно дожидалось его.

Дожидалось новой жертвы.

Глава 9. Последняя охота

Всё изменилось.

Вопросы исчезли.

Страх испарился.

Голос совести – затих, превратившись в далёкий, бессильный шёпот.

Он больше не пытался объяснить себе происходящее.

Не пытался оправдать свои поступки.

Не пытался сопротивляться.

Теперь он и отражение были едины.

И, возможно, это он стал его частью.

Эйден выходил в ночь не потому, что хотел.

А потому что голод внутри требовал крови.

Первое убийство после Марка было…

Слишком лёгким.

Он увидел мужчину, выходящего из кафе.

Пару минут спустя тот уже лежал в переулке.

Бездыханный.

Кровь стекала по пальцам Эйдена тёплой, живой рекой.

Но он не чувствовал ничего.

Ни сожаления.

Ни тревоги.

Ни паники.

Только пустоту.

Наутро он увидел засохшие пятна на руках.

Но не ужаснулся.

Просто смахнул их водой.

Как пыль.

Как ненужный мусор.

Как что-то, что больше его не касалось.

Он больше не был человеком.

Он был тем, кем хотело его видеть зеркало.

Город жил своей жизнью.

Люди не замечали его.

Или не хотели замечать.

Они не подозревали, что среди них ходит хищник.

Тот, кто охотится.

Исчезновения множились.

Но тел не находили.

Полиция терялась в догадках.

Ведь жертвы растворялись.

Проваливались в пустоту.

Исчезали в зеркале.

И каждую ночь, когда он возвращался,

Зеркало ждало его.

Не дрожащее, не тревожное.

Теперь оно принимало его спокойно.

Как уверенное чудовище, знающее, что получит своё.

Сначала это был шёпот.

Едва слышный.

– Продолжай.

– Всё в порядке.

Но потом голос стал ближе.

И когда он подходил к зеркалу,

Отражение уже не копировало его.

Оно опережало его.

Оно запаздывало.

Оно улыбалось ему.

Как тот, кто знает больше.

Иногда он разговаривал сам с собой.

Или так ему казалось.

Но ответ приходил не от него.

– Ты ведь понимаешь, что ты – это не ты?

– Я… это я.

– Нет. Ты – это мы.

Со временем он перестал различать границу.

Между собой и тем, кто жил за стеклом.

Он оказывался в незнакомых местах.

Не помнил, как туда попал.

Видел кровь на одежде.

Не знал, откуда она.

И каждый раз, когда он смотрел в зеркало…

Отражение улыбалось.

Оно знало.

Поначалу он думал, что контролирует происходящее.

Но потом исчезли те, кого он знал.

Слишком любопытный Виктор,

Который задавал вопросы.

София,

Которая смотрела слишком пристально.

Они тоже пропали.

А Эйден даже не почувствовал боли.

Зеркало дрогнуло.

И проглотило их.

Город испугался.

Газеты кричали:

– Серийный убийца.

– Пропали люди.

– Маньяк на свободе.

Но никто не смотрел на него с подозрением.

Никто не видел его среди ночных улиц.

Никто не знал, кто он.

Пока что.

Но он чувствовал:

Это не будет длиться вечно.

Они начнут искать.

Они сложат воедино кусочки головоломки.

Зеркало шептало:

– Будь осторожнее.

– Или уходи глубже.

Каждое убийство разрушало его ещё больше.

Мир дрожал.

Реальность таяла, как воск.

А в зеркале ждали.

Ждали его возвращения.

Там не было вины.

Не было страха.

Не было прошлого.

Там были тени.

Силуэты застрявших душ.

Они бродили среди стеклянных лабиринтов, приглушённые, забытые, потерянные.

Он не знал, кто они.

Может, прежние жертвы.

Может, такие же, как он.

Те, кто прошёл за грань.

Те, кто уже не мог вернуться.

Здесь он был не человеком.

Здесь он чувствовал себя собой.

Но возвращаться назад становилось мучением.

Дни теряли смысл.

Проходили как в тумане.

Он видел пропущенные звонки.

Но не знал, кто звонил.

Люди перестали быть людьми.

Они были либо жертвами, либо никем.

Он не знал, сколько времени прошло.

Дни и ночи смешались.

Он потерял счёт убитым.

И теперь единственное, что оставалось реальным – это зеркало.

Зеркало ждало.

Зеркало улыбалось.

Зеркало вело его за руку.

Он уже не знал своего имени.

Не знал, кем был раньше.

Не знал, сколько ночей ещё продлятся его поиски крови.

Но он знал одно:

Завтра он снова выйдет на охоту.

И когда-нибудь больше не вернётся.

Останется там.

В отражении.

Навсегда.

Глава 10. Последняя жертва

Сквозь сырость и сумрак зеркального лабиринта, сквозь искажённые отражения и смутные воспоминания, Эйден почувствовал финал.

Он был близко.

Нет, он уже здесь.

Он стучался в его сознание, размывая остатки сомнений, стирая всё человеческое.

Голос зеркала шептал ему:

– Последняя кровь.

Каждое убийство, каждая ночь, каждая капля крови вели его сюда.

В самую суть.

Он понял:

Всё это было подготовкой.

К последнему шагу.

Дни и ночи смешались.

Он мог моргнуть – и оказаться в зазеркалье.

Мог повернуть за угол – и увидеть собственное отражение.

Оно ждало его.

Оно шептало:

– Последняя кровь.

Но чья?

Кто должен стать последней жертвой?

Ответ вырвался из глубин его сознания прежде, чем он успел задать вопрос.

Он сам.

Эйден не дрожал.

Не боялся.

Он принял это.

Как неизбежность.

Как ритуал, который должен завершиться.

Он сел перед зеркалом.

Нож в руке ощущался естественным, как продолжение его самого.

Зеркало жадно смотрело на него.

Без насмешки.

Без сомнений.

С предвкушением.

Лезвие коснулось кожи.

Красная полоса тянулась вдоль запястья.

Кровь стекала.

Капала на раму.

И тогда зеркало вздохнуло.

Оно впитывало его.

Символы, раньше покрытые пылью, дрогнули.

Тусклые линии вспыхнули алым свечением.

Слабый пульс пробежал по резьбе.

Как сердце, пробуждающееся после долгого сна.

Эйден резал глубже.

И с каждым новым порезом зеркало дышало всё сильнее.

Гладь стекла подрагивала.

Реальность замирала.

Он больше не чувствовал себя живым.

Только освобождённым.

– Почти… – прошептал голос.

Он не знал, чей это голос.

Свой?

Зеркала?

В отражении вспыхнула улыбка.

Он не дрогнул, когда сделал самый глубокий порез.

Кровь обагрила раму.

Знаки преобразились.

Они пульсировали, становились чем-то живым.

А потом зеркало исчезло.

Оно перестало быть зеркалом.

Теперь это был проход.

Поверхность дрогнула.

Разошлась, как рваная ткань.

Из глубины вырвался зов.

Не звук.

Не голос.

Но он понял, что его зовут.

Он шагнул.

Пол исчез под ногами.

Но он не падал.

Он погружался.

Как в сон.

Как в мягкую, прохладную пустоту.

Он оглянулся.

Мастерская была где-то далеко.

Размытая, как воспоминание о жизни, которая больше не принадлежала ему.

Стены.

Инструменты.

Стул, на котором он сидел.

Теперь это всё было пустым.

Оболочкой без души.

Перед ним раскинулся лабиринт.

Зеркальные коридоры.

Бесконечные.

Он знал это место.

И теперь оно было его домом.

Эйден шагнул в глубину отражения.

И исчез.

Эпилог

Прошли годы.

Мастерская погрузилась в тьму и сырость.

Пол усыпан пылью и мусором.

Окна разбиты.

После исчезновения Эйдена сюда никто не заходил.

Пока…

Пока городские службы не решили разобрать старое здание.

Двое грузчиков тащили оставшуюся мебель.

– Смотри, не урони, – буркнул один.

– Говорят, тут жил реставратор. Пропал куда-то.

Они не обращали внимания на пыльные вещи.

Не смотрели на старый стол, на инструменты, на холсты.

Но одна вещь осталась нетронутой.

Зеркало.

В дальнем углу.

Под ветхим покрывалом.

Они не дотронулись до него.

Не осознали, что оно ждёт.

Через несколько дней, когда здание опустело,

Зеркало осталось.

Оно молчало.

Но не было мёртвым.

Оно хранило жизнь.

Оно ждало.

И однажды дверь открылась снова.

В помещение вошёл новый человек.

Реставратор.

Молодой.

Любопытный.

Он заметил раму.

Он почувствовал дрожь.

Его пальцы коснулись покрывала.

Он потянул его вниз.

Зеркало смотрело на него.

И в его глубине что-то шевельнулось.

Голос из темноты прошептал:

– Не бойся. Тебе ведь некуда торопиться. У нас… вечность.

И всё началось заново.

Игра королей

В центре Астерион – королевство, что не ведёт войн, но всё равно побеждает. Его король не поднимает меча, не бросает армию в бой, не даёт клятв. Он наблюдает. Он ждёт. Когда одни правители рушат стены, другие – разбивают свои судьбы. Но лишь тот, кто остаётся стоять, когда ветер уносит пепел, по-настоящему владеет миром. «Игра королей» – история о власти, которая не кричит, но шепчет. О королях, что думают, будто играют, пока не осознают, что сами стали фигурами на чужой доске.

Глава 1. Сквозь стекло

Эйден всегда любил запах старого дерева и терпкий аромат лака – тот самый аромат, что навсегда поселился в стенах его мастерской, затаившейся в забытых богом переулках города. Это было место, куда словно стекалась вся память города: полки, забитые резными рамами, медными подсвечниками и зеркалами, застывшими в ожидании возвращения своего блеска.

Мастерская пряталась в том самом уголке города, который не показывают туристам и редко отмечают на картах. Она ютилась на узкой улочке, где даже в солнечный день свет проникал с трудом, словно боясь нарушить негласный договор с вечной полутьмой. Улица, казалось, была создана специально для того, чтобы случайные прохожие проходили мимо, даже не замечая покосившуюся вывеску с надписью «Реставрация Э. Миллера».

Внутри воздух был густой и медовый от запаха лака, старого дерева и чуть слышного аромата прогоревших свечей. Стены, обшитые почерневшими от времени панелями, казалось, поглощали каждый звук, храня его в себе, как секреты, которые лучше никому не знать. Половицы поскрипывали под ногами, будто жалуясь на то, что их тревожат после стольких лет покоя.

С потолка свисали желтоватые лампочки без абажуров, отбрасывающие тени, которые медленно ползли по стенам, как живые существа. Множество полок и ящиков занимали почти всё пространство комнаты, и на каждом из них громоздились предметы, покрытые вековой пылью: подсвечники с восковыми каплями, чёрные от времени часы, потерявшие стрелки, и зеркала, завешенные материей, словно для того, чтобы удерживать внутри что-то непрошеное.

В дальнем углу стоял старинный граммофон, почти всегда звучавший негромко – классика, блюз или джаз. Эйден замечал, что без музыки тишина становилась особенно давящей, почти угрожающей. Иногда в ней слышался шёпот, похожий на тихий разговор, который внезапно стихал, стоило ему остановиться и прислушаться.

Рабочий стол, покрытый пятнами от лака и клея, был заставлен банками с растворителями и коробками с мелкими инструментами. На полках лежали кисти всех размеров, словно хирургические инструменты для операции над прошлым. Но самым странным и завораживающим были зеркала: десятки зеркал, покрытых сеткой трещин, застывших в ожидании реставрации. Казалось, что каждое из них смотрело на него внимательнее, чем он на них.

Здесь прошлое не просто существовало – оно дышало, медленно оседая слоями пыли и тени.

Эйден не был обычным мастером, он чувствовал себя врачом, осторожно накладывающим повязки на раны, нанесённые временем. Каждая трещина, каждая царапина что-то значила, была свидетельницей чьих-то утраченных историй, и он не имел права их стирать. Когда он смотрел в старые зеркала, порой возникало чувство, будто на него смотрит кто-то из другого времени – не отражение, а тень, застывшая по другую сторону стекла.

Работа требовала терпения и осторожности. Его пальцы гладили потемневшую древесину наждачной бумагой так бережно, словно лаская живую кожу. Он растворял грязь и пыль со старой позолоты, кистью наносил лак на повреждённые узоры, словно вдыхая жизнь в мёртвые линии. В такие моменты весь мир сужался до медитативного движения руки и тихого шороха инструментов.

Тишина в мастерской была плотной, как старый бархат, пропахший пылью и временем. Её нарушали лишь три звука: шелест кисти, скользящей по шершавой поверхности; усталый скрип стула, пережившего не одну пару поколений; и приглушённые, едва живые ноты классики, скрученные в комок дрожащими руками древнего проигрывателя.

Эйден не любил тишину, но давно научился с ней ладить. Клиенты заходили редко, а потому большую часть времени он оставался наедине с тем, что когда-то было просто вещами. Зеркала, шкатулки, статуэтки – они слушали его, понимали, отвечали без слов. В их потускневших поверхностях жила память, и иногда, когда он касался их пальцами, ему казалось, что они дышат.

Он прекрасно знал свою мастерскую, как человек знает собственные руки. Поэтому, когда вещи вдруг начали перемещаться сами собой, Эйден ощутил первый укол тревоги. Он убеждал себя, что просто устал, что память иногда подводит, но внутренний голос твердил другое, и этот голос звучал всё настойчивее с каждым днём.

Ещё тревожнее было мелькание теней, живущих в зеркальных отражениях. Он замечал их лишь краем глаза – тени, скользящие по стеклу, силуэты, которые исчезали, стоило ему только повернуться. Однажды ночью он ясно услышал шорох в дальнем углу мастерской. Он замер, перестав дышать, но звук мгновенно стих – будто кто-то, заметив его внимание, отступил в глубь тьмы.

– Нервы, – шептал он самому себе, но что-то внутри знало: дело не в нервах.

Эта мастерская когда-то принадлежала мистеру Грэйвсу, старьёвщику с мутной славой. Грэйвс, угрюмый старик, словно магнитом притягивал странные вещи. В детстве Эйден любил слушать его рассказы: о зеркалах, крадущих чужие отражения, куклах, следящих глазами за гостями, и книгах, вздыхающих пылью веков.

После смерти старика помещение стояло заброшенным и мрачным, но Эйден почувствовал его зов и выкупил почти даром. Он долго очищал помещение от грязи и сырости, но следы прежнего хозяина словно въелись в стены. По ночам ему чудилось, что кто-то невидимый ходит по мастерской, повторяя шаги старого мистера Грэйвса.

Странности преследовали его с детства. Он вырос в доме, полном антиквариата, среди теней и пыльных зеркал на чердаке, которые его одновременно притягивали и пугали. Самой страшной была та ночь, когда шестилетний Эйден увидел в зеркале чужое отражение, живущее своей, отдельной жизнью. Тогда отец сделал вид, что ничего не случилось, но страх и холод, поселившиеся в сердце мальчика, не покинули его и спустя годы.

И вот однажды в дверь его мастерской постучали. Незнакомец в длинном пальто, не показывая лица, принёс ему зеркало, завёрнутое в серую материю. «Просто восстановите», – сказал он коротко и исчез, оставив лишь номер телефона, который позже оказался недействительным.

Эйден сразу понял, что зеркало необычное. Его рама была покрыта странными символами, а в самом центре стекла проходила тонкая трещина, похожая на шрам. Когда он впервые коснулся стекла, почувствовал необъяснимый холод, словно ледяное дыхание просочилось наружу. Что-то было не так. Что-то было живое внутри этого зеркала.

Эйден поднёс фонарь ближе, освещая изъеденный трещинами серебряный оклад зеркала. Поверхность дрожала, будто стекло было живым, дышащим. Он осторожно провёл пальцем по узору – старые символы, изъеденные временем, отзывались едва ощутимым покалыванием.

– Ты видел многое, – пробормотал он, даже не осознавая, что говорит вслух. – Войны, смерти, слёзы. Людей, которые глядели в тебя, а потом исчезали.

Мастерская ответила тишиной, но в отражении что-то шевельнулось – не движение, а скорее намёк на движение. Будто тень, которая не должна была быть там.

– А ты… помнишь их? – Эйден склонился ближе, вглядываясь в собственное отражение.

Зеркало молчало, но в его глубине что-то дрогнуло. Легкий звук – почти вздох. Или это только показалось?

– Думаешь, я тоже исчезну? – он усмехнулся, не заметив, как пальцы сами собой сильнее сжали раму.

Из глубины зеркала донёсся ответ. Не слова, нет. Лишь едва различимый шёпот, словно эхо чьего-то дыхания в тёмной комнате.

Эйден почувствовал, как внутри холодком ползёт страх. Он уже хотел отшатнуться, когда стекло вдруг дрогнуло. На миг, совсем на миг, его отражение улыбнулось. Не его улыбкой.

По ночам Эйден слышал слабое потрескивание и тихий шёпот, доносившийся снизу, словно зеркало звало его. Эйден давно знал, что с зеркалами бывает что-то странное.

Иногда взгляд улавливал незначительные, почти невидимые задержки в отражении – на долю секунды, но достаточно, чтобы заставить сердце сбиться с ритма. Будто отражение не просто копировало его движения, а думало, решало, когда им последовать.

Это напоминало ему о детской ночи, когда он впервые понял, что зеркала – это не просто стёкла с серебряной подложкой. Тогда, в тёмной комнате, ему показалось, что отражение не двигалось вместе с ним, а следовало за ним. Слишком медленно, как будто оно… отставало.

Маленький Эйден сделал шаг в сторону. Отражение замерло.

Он приподнял руку.

И только тогда тень в зеркале, нехотя, словно с недоверием, повторила движение – но не до конца.

Страх тогда вцепился в него, ледяными пальцами сковав дыхание. Он помнил, как рванул прочь, захлопнув дверь, но даже за закрытой створкой чувствовал – оно всё ещё там. Оно ждёт.

С тех пор он избегал смотреть в зеркала слишком долго.

Но вот он снова здесь. И снова видит это запаздывание.

Только теперь… оно не кажется случайным.

Теперь зеркало смотрело на него чаще, чем он сам решался взглянуть в него. Оно звало его, манило, искажая своё отражение, подмигивая и шепча холодным, неземным голосом: «Иди ближе. Я жду тебя».

Глава 2. Первая не ладность

Утром Эйден спустился в мастерскую с твёрдым намерением разобраться с зеркалом. Он решил действовать по-профессиональному: отбросить все странности и вплотную заняться работой. Но стоило ему увидеть в уголке знакомый отсвет стекла, как в груди неприятно сжалось. Внешне зеркало выглядело вполне обычно – пыльный, чуть тусклый предмет антиквариата. Но воздух вокруг оставался натянутым, словно перед грозой.

Эйден вытащил пластинку из истёртого конверта, держа её за края, как что-то хрупкое, почти священное. Осторожно опустил на вертушку, позволив игле мягко коснуться тёмных борозд. Проигрыватель треснул, хрипло выдохнул старостью, а затем…

Первая нота, чистая, как капля дождя, прорезала воздух. За ней – следующая, ещё одна, и вот уже музыка разлилась по комнате, заполнив каждый угол, каждую трещину. Тонкие вибрации струн пробежались по полу, проникли в дерево, в стекло, в него самого.

Это всегда срабатывало.

Мир, со всей своей неуверенной дрожью, с непрошеными шорохами и странными тенями в углах, отступил. Музыка не просто играла – она вытесняла всё лишнее, забирая себе пространство, не оставляя ни единой щели для посторонних звуков.

Эйден прикрыл глаза, позволяя мелодии окутать его, как тяжёлый, надёжный плед. Несколько глубоких вдохов, и вот он снова был собой. Руки перестали дрожать. Мысли выстроились в ровные ряды.

Всё было правильно.

Он открыл глаза и посмотрел на зеркало.

Оно смотрело в ответ.

Он вздохнул, зажёг дополнительную лампу над рабочим столом и поставил перед собой цель: закончить очистку рамы. Потемневшее дерево блестело в некоторых местах, но в многочисленных углублениях резьбы накопился толстый слой пыли и налёта. Эйден отвлёкся на привычные действия: взял мягкую кисть и начал аккуратно выметать серые крупицы из глубоко вырезанных символов.

Музыка разливалась по мастерской. Тонкий, едва уловимый звук скрипки тянется, словно медленный вздох перед бурей. В нём что-то тревожное, неуловимое – нота, зависшая на грани между светом и тенью. Через мгновение вступает рояль: глубокие, округлые аккорды заполняют тишину, накатываясь, как волны на чёрный песок. Музыка не спешит, она растекается, пробирается в щели пола, в углы комнаты, в самые глубины сознания.

Чем дальше он продвигался, тем сильнее ощущал что-то странное. Символы теперь читались чётче: среди извивающихся фигур он видел то ли глаза, то ли вытянутые человеческие силуэты, загадочные письмена, которые не были похожи ни на известные ему руны, ни на классические орнаменты. Поначалу он думал, что это просто затейливая резьба, но сейчас ему казалось, что узоры как будто следят за ним.

Нахмурившись, Эйден судорожно схватил том по описанию древней резьбы и витиеватых рунах, быстро перелистывая страницы. Внутренний голос уговаривал его, что ответ вот-вот найдётся, что достаточно лишь найти нужный раздел. Но чем больше он читал, тем отчаяннее становилось понимание: в книге не было ничего подобного. Ни одной подходящей параллели, ни одной зацепки.

– Чушь, – пробормотал он, с раздражением захлопывая фолиант и стряхивая пыль с кисти. – Я просто вымотан.

Чтобы закончить очистку, он решил воспользоваться специальным растворителем. Разбавил его, смочил ватную палочку и аккуратно провёл ею по одному из глубоких витков, собираясь удалить застарелый налёт. И тут в мастерской словно подул ледяной ветер. Свет фонаря у него над головой слегка мигнул, а кожа покрылась мурашками. Эйден вздрогнул, поднял взгляд и увидел зеркало.

Оно не двигалось, не дрожало, но в отражении он заметил странную деталь: слой пыли, который он смахнул, по-прежнему лежал на раме. А в зеркале – там она выглядела все такой же запылённой, будто никто не прикасался к ней. Секунда смешанного ужаса: пыль, которую он только что убрал, должна была пропасть в отражении тоже, но зеркало копировало ранний вид, «до чистки».

– Может, я спутал угол? – пробормотал он, пытаясь высмотреть расположение. Но чем дольше он смотрел, тем отчётливее понимал: его реальные движения и отражение как будто не совпадали. Словно зеркало показывало не текущий момент, а что-то чуть смещённое во времени.

А затем он увидел, как один из символов на раме в зеркале начинает двигаться, меняя форму. Отчётливый лёгкий толчок, будто в древесине шевельнулись сплетённые линии.

Эйден отпрянул и отвернулся, сердце сжималось. Но когда он резко обернулся к самой раме, та была неизменна, покрытая ровным, тёмным слоем. Ничего не двигалось. Снова бросил взгляд на стекло – и там тоже всё замерло, картина совпадала с реальностью.

– Оптическая иллюзия, – шёпотом проговорил он, приподняв брови в растерянном недоверии. – Игры света.

Эйден шумно выдохнул, стряхивая напряжение с плеч, и с натянутой улыбкой пригрозил зеркалу пальцем: