Приключения бога. Книга вторая. Мир двух лун

Справа от него – Морвен. Ее облик был выдержан в стиле «воительницы»: коротко стриженные волосы, угловатые черты лица, мускулистое, поджарое тело, облаченное в нечто среднее между комбинезоном и доспехом. Но это была бутафория. Ее «мускулы» были декоративными наполнителями, а доспехи – не более чем стилизованной одеждой. Она не знала настоящего боя уже тысячелетия. Ее война давно свелась к симуляциям и поединкам на аренах ради забавы.

Замыкал группу Элион, самый молодой из них, если слово «молодой» вообще применимо к существу, прожившему несколько столетий. Он всегда стремился казаться еще более циничным и пресыщенным, чем старшие, и оттого выглядел карикатурно. Его изящные, почти женственные черты были искажены маской легкой скуки.

– Ну вот, – голос Кассиана был бархатным, обволакивающим, словно дорогой алкоголь. – Наш блудный сын вернулся в лоно семьи. Немного потрепанный, надо сказать. Не в своей лучшей форме.

Они остановились у ложа, рассматривая его так, как рассматривают экспонат в музее – с холодным, отстраненным любопытством.

– Нам говорили, ты отправился искать приключения, Сайрен, – сказала Морвен, ее голос был низким и слегка хриплым. – Но, судя по всему, приключения нашли тебя первыми. И обошлись с тобой без должного почтения.

Элион фыркнул, играя с каким-то маленьким, светящимся артефактом в своих пальцах.

– «Приключения». Скорее, катастрофа. Сканеры показывают, что он чуть не превратился в груду радиоактивного хлама. Какое разочарование. Я надеялся услышать истории о завоевании диких цивилизаций.

Сайрен медленно поднялся, чтобы сидеть. Его сервоприводы, стабилизированные, но не починенные, издали тихий шепот. Он чувствовал тяжесть каждого движения. Не физическую, а моральную. Эти существа, эти «бессмертные», были частью его прошлого. Он делил с ними вечность. А теперь смотрел на них и видел… пустоту. Искусно украшенную, но пустоту.

– Кассиан, – произнес Сайрен. Его собственный голос, синтезированный вокализатором, показался ему чужим после месяцев использования. Он звучал ровно, бесстрастно. – Морвен. Элион. Вы не изменились.

– В этом и есть прелесть вечности, мой дорогой, – улыбнулся Кассиан. Его улыбка была идеальной и абсолютно безжизненной. – Зачем меняться, когда ты уже достиг совершенства? В отличие от тебя, похоже. Твои отчеты… они были довольно скудны. «Стеклянные Пустыни». Звучит поэтично. Но детали отсутствуют. И потом… это место. «Порог». Даже название какое-то убогое.

– Он был на грани, – вступила Морвен, скрестив руки на груди. – На грани чего – вопрос интересный. На грани гибели? Или на грани прорыва? Сканеры показывают интересные аномалии в твоих нейронных связях, Сайрен. Что-то… органическое.

Она произнесла это слово с такой легкой брезгливостью, словно говорила о плесени.

– Говорят, ты жил среди аборигенов, – Элион подошел ближе, наклоняясь, чтобы рассмотреть грубые заплаты на плече Сайрена. – Питался их пищей. Дышал их воздухом. Спал на их земле. Это правда? Это был какой-то… эксперимент? Познание природы примитивной жизни изнутри?

Сайрен смотрел на них. Он видел их совершенство. Их безупречную кожу, их ясные глаза, их одежды, в которых не было ни пылинки. Он вспоминал Лиру, ее руки, покрытые царапинами и мозолями, ее плащ, пропахший дымом и землей. Он вспоминал вкус грубого хлеба и сладость местных фруктов. Он вспоминал чувство усталости после тяжелой работы, не симулированную усталость от симуляций, а настоящую, физическую.

И он понял, что пропасть между ними была не в технологиях. Не в мощности. Она была в самой сути.

– Это была жизнь, Элион, – тихо сказал Сайрен.

Трое киборгов переглянулись. На их лицах промелькнуло непонимание.

– Жизнь? – Кассиан поднял бровь. – Мы – жизнь, Сайрен. Мы – ее апофеоз. Мы преодолели ограничения плоти, времени, болезней. Мы – венец творения. То, что ты видел там… это просто биологический шум. Предшествующая стадия.

– Возможно, именно поэтому ты проиграл в этих своих «Пустынях», – добавила Морвен с оттенком презрения в голосе. – Ты позволил себе… заразиться. Ослаб.

– Или, может быть, я проиграл, потому что сражался не просто за выживание, а за что-то большее, – парировал Сайрен. Он не планировал этого говорить. Слова вырвались сами, подогретые воспоминаниями о тех, кого не смог спасти.

Элион рассмеялся. Звонко и искусственно.

– Большее? О, это звучит так пафосно! Ты всегда был склонен к драме, Сайрен. Но, видимо, эта твоя «жизнь» на Пороге лишь усугубила это. Ты стал… эмоциональным. Как они. Как те самые аборигены.

– Это делает тебя уязвимым, – констатировал Кассиан, его голос снова стал гладким и холодным. – И, следовательно, опасным. Для себя. И, возможно, для нас. Твое возвращение… это не триумф. Это карантин. Пока врачи не решат, что делать с твоим «загрязнением».

Сайрен окинул взглядом это идеальное помещение. Стерильное, безупречное, безопасное. В нем было все для вечного, комфортного существования. Еда, энергия, развлечения – все, что только можно пожелать. Это была Золотая Клетка. Та самая, из которой он когда-то сбежал, от скуки, от пресыщения. И теперь он вернулся в нее. Но клетка эта казалась ему в тысячу раз теснее, потому что он узнал, что значит быть по-настоящему свободным. Свободным чувствовать. Страдать. Заботиться.

– Они предложат тебе чистку, – сказала Морвен, наблюдая за ним. – Стереть все это. Все эти… воспоминания. Все эти неэффективные паттерны. Вернуться к тому, кем ты был.

– И я настоятельно советую согласиться, – добавил Кассиан. – Быть богом, зараженным человечностью… это патология, Сайрен. Недуг. И его нужно лечить.

Они смотрели на него, ожидая ответа. Ответа старого Сайрена – циничного, скучающего, разумного.

Но он молчал. Он смотрел на свои руки – на настоящие, титановые руки, которые таскали бревна и которые держали руку Лиры. Он чувствовал их тяжесть. И чувствовал тяжесть того выбора, что ему предстояло сделать.

Золотая Клетка 2.0 была готова принять его. Нужно было лишь отречься от самого ценного, что у него было. От той самой «загрязненности», что делала его тем, кем он стал.

Он посмотрел на своих «старых знакомых» и впервые за всю вечность почувствовал не скуку, не пресыщение, а нечто иное. Жалость.

Глава 7: Диагноз: Человечность

Визит «старых знакомых» оказался не просто соцопросом. Это была разведка. Оценка угрозы. И, что более вероятно, – циничное развлечение, способ скоротать очередной бесконечный день в Золотой Клетке. После их ухода стена снова сомкнулась, оставив Сайрена в идеальной, давящей тишине. Но одиночество его было недолгим.

Та же стена бесшумно растворилась, пропустив внутрь новую группу. На этот раз – врачей. Или, точнее, кибернетиков. Их было трое, и они с первого взгляда отличались от Кассиана и его свиты. Если те были богами, играющими в смертных, то эти были чистыми функционерами. Инструментами. Их облик был лишен какой-либо индивидуальности – одинаковые строгие серые комбинезоны, гладкие, безволосые скальпы, лица с правильными, но абсолютно невыразительными чертами. Их глаза, скорее всего, были высокофункциональными оптическими сенсорами, и смотрели они на Сайрена не как на личность, а как на сложный, поврежденный механизм, требующий диагностики и ремонта.

Никаких приветствий. Никаких представлений. Они просто вошли, и двое из них направились к панелям управления, которые проступили из гладкой стены, стоило им приблизиться. Третий, тот, что, судя по всему, был старшим, остановился перед Ложем.

– Страдж Сайрен, – произнес он. Его голос был ровным, монотонным, лишенным каких-либо эмоциональных модуляций. Чистая информация. – Начинаем полную диагностику. Протокол «Реинтеграция-Альфа». Не сопротивляйтесь.

Это не была просьба. Это была констатация факта. Сопротивление бессмысленно.

Сайрен молча кивнул. Он и не собирался сопротивляться. Ему и самому была интересна – и пугающа – степень его повреждений.

Диагностика началась мгновенно. Ложе, на котором он лежал, ожило. Мягкое силовое поле, удерживавшее его, сменилось на жесткое, полностью обездвиживающее. Сотни микроскопических щупов, сканеров и манипуляторов выдвинулись из его поверхности, похожие на стальные щупальца. Воздух наполнился едва слышным, высокочастотным гудением.

Старший врач стоял неподвижно, его глаза были прикованы к основной голограмме, которая развернулась перед ним. На ней в реальном времени отображалось тело Сайрена, но не в привычном анатомическом виде, а в виде сложной, многослойной схемы – энергетические потоки, структурная целостность, нейронные связи.

Первые минуты прошли в молчании, нарушаемом лишь тихими щелчками и бормотанием двух других врачей, работавших с панелями.

– Структурные повреждения оценены как критические, – доложил один из них, его голос был таким же безличным. – Уровень деградации внешней брони – 73%. Коррозия узлов крепления. Множественные микродеформации несущего каркаса. Сервоприводы требуют полной замены.

Старший врач кивнул, его пальцы летали по голограмме, выделяя и маркируя участки.

– Ожидаемо для длительного пребывания в агрессивной среде без должного обслуживания. Продолжайте.

– Энергетическая система, – подключился второй врач. – Реактор работает на 12% от номинала. Стабилен, но не подлежит восстановлению. Требуется полная замена. Энергосети имеют множественные участки расплавления и потери проводимости.

Сайрен лежал и слушал. Он знал, что он – развалюха. Но слышать это, озвученное в виде сухих, безжалостных процентов и диагнозов, было унизительно. Это был протокол вскрытия, проводимого над еще живым существом.

– Биомеханические интерфейсы, – продолжал первый врач. – Степень износа – 89%. Большинство сенсорных массивов требуют калибровки или замены. Визуальные процессоры демонстрируют аномалии цветопередачи. Аудио-сенсоры имеют ограниченный динамический диапазон.

Так они и работали, перебрасываясь данными, как бухгалтеры, подсчитывающие убытки. Сайрен чувствовал себя не богом, вернувшимся домой, а списанным боевым дроном, которого привезли на утилизацию.

И тогда наступила пауза. Врач, работавший с энергосистемами, замолчал. Тот, что анализировал структуры, прекратил свои доклады. Старший врач замер, его пальцы остановились в воздухе. Его бесстрастное лицо впервые выразило нечто. Легкое, едва уловимое недоумение.

– Нейроинтерфейс, – наконец произнес он, и в его голосе прозвучала первая, крошечная трещинка. – Запускаю глубокое сканирование синаптических связей.

Голограмма тела Сайрена сменилась. Теперь она показывала не схему, а бушующий, хаотичный вихрь. Мириады светящихся точек – нейроны, как искусственные, так и остатки органических, – соединенные паутиной импульсов. Но это была не та упорядоченная, идеальная сеть, которую они, без сомнения, ожидали увидеть. Это был хаос.

– Что это? – прошептал один из младших врачей, нарушив протокол.

Старший врач увеличил масштаб. Картина стала еще более тревожной. Среди строгих, логических цепочек, отвечавших за базовые функции, двигательные навыки и память, плескались настоящие реки и водовороты иной активности. Это были не чистые бинарные данные. Это были сложные, аналоговые, постоянно меняющиеся паттерны. Они были цветными, эмоциональными, перегруженными информацией.

– Анализ, – приказал старший врач, и его голос снова стал жестким.

– Обнаружены массивные вкрапления нестандартных нейронных паттернов, – доложил второй врач, и в его тоне слышалось растущее потрясение. – Они… органические по своей природе. Неэффективные. Циклические. Эмоционально окрашенные.

– Это воспоминания, – тихо сказал Сайрен с Ложа. Его голос прозвучал грубо на фоне их стерильных голосов.

Врачи проигнорировали его. Они были поглощены зрелищем этого когнитивного кошмара.

– Смотрите, – старший врач выделил один из самых ярких водоворотов. – Это паттерн, связанный с тактильными ощущениями. Но он перегружен данными о температуре, текстуре, влажности… и какими-то субъективными оценками. «Тепло». «Мягко». «Приятно». Это… это мусор.

– А здесь, – подключился другой, выделяя другую зону, – постоянная фоновая активность. Анализ показывает, что это… обрывки голосов. Смех. Плач. Неструктурированные речевые данные. Они не несут полезной нагрузки, но потребляют значительные ресурсы процессора.

– И здесь, – голос старшего врача стал ледяным. – Паттерны, связанные с сомнением. С чувством вины. С жалостью. С… привязанностью.

Он произнес последнее слово с таким отвращением, словно обнаружил в процессоре Сайрена колонию паразитов.

– Это невозможно, – сказал один из младших. – Нейроинтерфейс Стража предназначен для обработки чистой информации. Для логического анализа. Для ведения боя. Это… это заражение.

«Загрязнение». Сайрен вспомнил термин, который видел в своем диагнозе. Теперь он понимал, что он означал.

Старший врач отступил на шаг от голограммы, его бесстрастное лицо наконец выразило полномасштабный шок. Он смотрел на Сайрена не как на механизм, а как на нечто чужеродное, опасное.

– Степень загрязнения оценивается в 34%, – произнес он, и цифра прозвучала как приговор. – Нейронные связи переписались. Логические цепочки разорваны этими… этими органическими помехами. Ваша когнитивная эффективность снижена на порядок. Ваши реакции должны быть замедлены. Ваше стратегическое мышление… оно должно быть искажено.

Он покачал головой, не в силах поверить в увиденное.

– Вы не просто повреждены физически, Страдж Сайрен. Вы… инфицированы. Инфицированы человечностью.

В помещении воцарилась гробовая тишина. Гудение сканеров казалось теперь зловещим. Двое младших врачей смотрели на Сайрена со смесью ужаса и научного любопытства, как на редкий, опасный штамм вируса.

Сайрен лежал под пристальными взглядами. Он чувствовал себя обнаженным. Не физически, а ментально. Они видели самые сокровенные части его существа – память о лице Лиры, звук ее голоса, тяжесть ответственности за общину, горечь поражения в Пустынях. И они называли это инфекцией. Мусором. Помехой.

– Как? – наконец спросил старший врач. Его профессиональное любопытство на мгновение пересилило отвращение. – Как такое возможно? Защитные контуры должны были предотвратить подобное.

– Я жил среди них, – просто сказал Сайрен. – Я был одним из них.

– Но вы – не они! – врач сделал шаг вперед, и в его глазах вспыхнул огонек. – Вы – Страдж! Существо чистого разума и воли! Вы должны были наблюдать, анализировать, возможно, управлять. Но не… не сливаться. Не впускать их в себя!

В его словах была не только профессиональная неприязнь. Была личная, почти религиозная обида. Осквернение идеала.

– Эти «помехи», как вы их называете, – голос Сайрена прозвучал твердо, – это то, что позволило мне выжить. То, что дало мне цель вернуться.

– Цель? – старший врач фыркнул. – Ваша цель должна определяться логикой и стратегией Олимпа! А не этими… биологическими импульсами! Вы стали уязвимы. Предсказуемы. Опасно сентиментальны.

Он снова обратился к голограмме, с отвращением наблюдая за тем, как по сети нейронов Сайрена пробегала очередная волна «неэффективной» активности – воспоминание о закате на Пороге, которое его процессор почему-то помечал как «значимое».

– Физические повреждения мы можем исправить, – заключил старший врач, отводя взгляд от голограммы. – Мы можем дать вам новое тело, более сильное, чем прежде. Но это… – Он махнул рукой в сторону светящегося хаоса. – это требует радикального лечения. Полной чистки нейроинтерфейса. Стирания всех этих паттернов.

Сайрен почувствовал, как по его титановому позвоночнику пробежал ледяной холод. Стереть. Удалить. Превратить его обратно в того скучающего, пресыщенного бога, которым он был. Убить в нем все, что он обрел на Пороге.

– Без этой процедуры, – продолжил врач, его голос снова стал холодным и безличным, – вы не только бесполезны для Олимпа. Вы – угроза. Нестабильный элемент. И с вами поступят соответственно.

Он повернулся и, не сказав больше ни слова, направился к выходу. Его помощники бросили на Сайрена последние, полные отвращения взгляды и последовали за ним. Стена сомкнулась.

Сайрен остался один. Обездвиженный в силовом поле, под пристальным взглядом голограммы, которая показывала всему миру его самую большую слабость и, как он теперь понимал, его единственную силу.

«Диагноз: Человечность».

Они считали это болезнью. Инфекцией. А он знал, что это было единственным, что делало его жизнь осмысленной. И он был готов сражаться за эту «загрязненность» до конца. Даже если этот конец будет означать его полное уничтожение.

Глава 8: Искушение Забвением

Время в медицинском отсеке текло иначе. Без смены дня и ночи, без внешних ориентиров, оно измерялось лишь плавными циклами работы оборудования и редкими, дозированными вливаниями питательных растворов и энергии в его системы. Сайрен лежал в силовом поле, пребывая в состоянии, близком к медитативному трансу. Но это не был покой. Это была напряженная внутренняя работа.

Он мысленно проходил по каждому из тех «загрязненных» паттернов, что так шокировали врачей. Он не просто перебирал данные; он заново переживал их. Воспоминание о Стеклянных Пустынях уже не было просто тактильным и визуальным шквалом боли и разрушения. Теперь оно было наполнено смыслом. Он видел не просто испепеляющие лучи – он видел лица тех, кто сражался рядом с ним. Он слышал не просто грохот взрывов, а их крики, полные не страха, а решимости. Он чувствовал не только собственную агонию, но и тяжесть ответственности, горечь беспомощности, леденящий ужас провала. Это была не просто память о битве. Это была память о долге. И о цене, которую он не смог заплатить до конца.

И затем – Порог. Каждое воспоминание было глотком живой воды после духовной пустыни его прежнего существования. Тяжесть бревна на плече – не просто нагрузка на сервоприводы, а ощущение нужности, простой и понятной цели. Вкус грубой пищи – не просто анализ химического состава, а осознание ценности простых вещей. Тихие разговоры с Лирой у огня – не обмен данными, а рождение той самой «неэффективной», но жизненно важной связи.

Они называли это загрязнением. Инфекцией. А он чувствовал, как эти воспоминания, даже самые болезненные, сплетаются в нечто целое, в новый фундамент его «я». Стереть их значило бы не просто удалить файлы. Это означало бы совершить самоубийство. Убить того, кем он стал, и воскресить того, кем он был – скучающего, пресыщенного и по-настоящему пустого бога.

Его размышления прервало появление Кассиана. Он вошел один, без своей свиты. Его походка была небрежной и уверенной, как у хозяина, входящего в свою кладовую. На его лице играла та же знакомая, пресыщенная улыбка.

– Ну что, мой дорогой Сайрен, – начал он, останавливаясь перед Ложем. – Надеюсь, тебя тут неплохо кормят? Врачи поделились своими… наблюдениями. Довольно шокирующими, должен я признать.

Сайрен не ответил. Он просто смотрел на Кассиана своим единственным живым глазом, давая тому понять, что его визит нежеланен.

– Не надо хмуриться, – Кассиан сделал легкий, изящный жест рукой. – Я пришел не как надзиратель. Скорее, как… друг. Ну, насколько это слово вообще применимо в наших кругах. Я пришел предложить тебе выход из этой несколько унизительной ситуации.

Он подошел к панели управления, и та немедленно активировалась, повинуясь его присутствию. Голограмма с диагнозом Сайрена снова всплыла в воздухе, мерцая своими тревожными красками.

– Смотри, – Кассиан указал на бушующий вихрь нейронной активности. – Этот хаос. Эта боль. Эта… грязь. Врачи говорят, что физическое тело можно восстановить. Сделать даже лучше, чем было. Но это – они настаивают – должно быть удалено. Полностью. Во имя твоей же стабильности и эффективности.

Он повернулся к Сайрену, и его взгляд стал пронзительным, почти сочувственным, хотя Сайрен знал, что это лишь маска.

– Но я смотрю на это иначе. Я вижу не просто сбой в работе машины. Я вижу страдание. Пусть и странное, цифровое, но все же страдание. И я считаю, что у нас есть моральный долг – избавить тебя от него.

– Избавить? – наконец произнес Сайрен. Его голос прозвучал хрипло. – Путем уничтожения части меня самого?

– Части? – Кассиан мягко усмехнулся. – Дорогой мой, это не часть тебя. Это паразит. Раковая опухоль на твоем разуме. Взгляни правде в глаза. Ты отправился в свой маленький крестовый поход полным сил и мощи. А вернулся… вот таким. Сломанным. Истерзанным. И все из-за чего? Из-за этих самых «чувств». Из-за этой привязанности к чему-то мимолетному, к чему-то, что обречено на гибель по самой своей природе.

Он подошел ближе, его голос стал тише, заговорщицким.

– Я предлагаю тебе не казнь, а освобождение. Чистку. Быструю, безболезненную. Мы просто… удалим источник твоих мучений. Все эти воспоминания о Пустынях. Весь этот кошмар поражения и боли. И все, что связано с этим жалким «Порогом». Мы вернем тебя в то состояние, в котором ты был до всего этого. Сильным. Цельным. Свободным.

Сайрен молчал. Искушение, противное и сладкое, как яд, начало просачиваться в его сознание. Забвение. Избавление от этой вечной, ноющей боли, от груза вины, от горечи утрат. Вернуться к тому, кем он был… Разве не этого он хотел, лежа в своем бараке на Пороге? Разве не к силе он стремился?

Кассиан, видя его молчание, принял его за колебания и усилил натиск.

– Подумай, Сайрен. Что тебе дали эти воспоминания? Кроме страданий? Ты стал слабее. Уязвимее. Ты позволил примитивным существам оставить шрамы не только на твоей броне, но и в твоем разуме. Ты больше не бог, ты – их жертва. Но у тебя есть шанс все исправить. Стереть этот неудачный опыт. Проснуться прежним. Мы можем устроить пир в твою честь. Восславить твое возвращение. Морвен, Элион… все будут там. Мы снова будем вместе. Без этой тяжести в сердце. Без этой тоски в глазах.

Он говорил так убедительно. Он рисовал картину такой привлекательной. Вечность без боли. Вечность в роскоши и беззаботности. Вечность среди себе подобных, без этих мучительных, невыносимых привязанностей к тлену и праху.

И в этот момент, в самом центре одного из тех «загрязненных» паттернов, вспыхнуло воспоминание. Яркое, как вспышка света.

Он стоял на краю общины, глядя, как Лира учит детей разжигать огонь без спичек. Она была терпелива, ее голос был спокоен. Один из мальчишек, самый младший, не мог понять, как правильно сложить ветки. Он уже был готов расплакаться от досады. И тогда Лира не стала его ругать. Она просто взяла его маленькие, грязные руки в свои и медленно, терпеливо, показала ему движение еще раз. И когда наконец появилась первая искорка, а за ней и маленький огонек, лицо мальчика озарила такая восторженная, чистая радость, что Сайрен, наблюдавший за этим, почувствовал нечто странное в своей груди. Нечто теплое. Нечто, что не поддавалось анализу. Это был не эффективный способ передачи знаний. Это была трата времени. Но это было… правильно.

Этот момент был частью того хаоса, что видели врачи. Неэффективный. Эмоционально окрашенный. Бесполезный с точки зрения логики Олимпа.

И он был бесценен.

Стереть Пустыни – значит стереть и тех, кого он там потерял. Стереть Порог – значит стереть и этот момент, и тысячи других. Стереть Лиру. Ее руки. Ее голос. Ее веру в него.

Это было бы не освобождением. Это было бы предательством. Предательством их памяти. Предательством самого себя.

Он медленно поднял голову и встретился взглядом с Кассианом. В его единственном живом глазу не было ни сомнения, ни тоски. Только твердая, холодная решимость.

– Нет, – сказал он. Одно-единственное слово, прозвучавшее с силой взрыва в стерильной тишине отсека.

Улыбка на лице Кассиана замерла, затем медленно сползла, уступая место холодному, каменному недоумению.

– Что? – он не поверил своим ушам. – Ты отказываешься? От забвения? От возвращения к силе? Ты предпочитаешь остаться этим… этим инвалидом, зараженным своими кошмарами?

– Это не кошмары, Кассиан, – ответил Сайрен. Его голос был тихим, но абсолютно четким. – Это – я. Тот, кто я есть сейчас. И да, я предпочитаю остаться им. Со всей его болью. Со всеми его шрамами. Они… напоминают мне, кто я такой. И за что я сражаюсь.

– За что? – Кассиан рассмеялся, но смех его был сухим и злым. – За этих червей? За эту пыль? Ты сошел с ума, Сайрен. Эта твоя «человечность» съела твой разум.

– Возможно, – согласился Сайрен. – Но если это так, то я предпочитаю быть сумасшедшим, чем снова стать таким, как ты. Пустым. Скучающим. Мертвым при жизни.

Лицо Кассиана исказилось от ярости. Маска безразличия и пресыщения рухнула, обнажив нечто уродливое и злобное. Он подошел вплотную к Ложу, его идеальные черты стали похожи на маску демона.

– Тогда ты обречен, – прошипел он. – Они не позволят тебе ходить среди нас, зараженному этой болезнью. Ты либо согласишься на чистку, либо они найдут иной способ нейтрализовать угрозу. Может, разберут на запчасти. Может, отправят в вечный стазис. Или просто выбросят в открытый космос, как мусор. Ты понял? У тебя нет будущего. Только прошлое, которое тебя пожирает.