Белый шейх: путь мести

Каждой такой семье было официально, при нотариусе, обещано полное пенсионное содержание до совершеннолетия детей. Для многих это была единственная надежда выжить. Вопреки ожиданиям Сайеда, волны народного гнева не последовало. Были слёзы, было горе, но не было ненависти к Мансуру. Рабочие, знавшие его годами, видели его искренние страдания и были благодарны за его честность в самые тёмные времена.

Одним из самых тяжёлых ударов стало для Мансура известие о главном технологе, Алишере – ветеране предприятия, человеке невероятной скрупулёзности и честности. Тот в день аварии задержался сверхурочно, чтобы лично проверить один из спорных узлов, и случайно оказался в эпицентре. Он получил несовместимые с жизнью травмы.

Мансур, отложив все совещания, поехал в больницу. Палата интенсивной терапии встретила его стерильным холодом и тихим писком мониторов. Алишер был почти не узнаваем под бинтами и трубками. Увидев хозяина, он слабым движением пальца подозвал его ближе. Мансур склонился к нему, и технолог, собрав последние силы, прошептал ему на ухо хриплое, обрывочное признание, обжегшее Мансура словно раскалённым железом.

– Это… не случайность… Саботаж… – Главный технолог выговаривал слова, воспринимаемые собственником бизнеса как выстрелы. – Система… была… модифицирована… извне… Диверсия…

Больше он ничего сказать не успел. Через несколько часов его не стало. Эти несколько шепотных слов перевернули всё в сознании Мансура. Вернувшись в свой опустевший, мрачный офис, он заперся и приказал никому не беспокоить. Он достал все схемы, отчёты, журналы работ. Он не спал всю ночь, анализируя произошедшее уже под новым, страшным углом.

К утру он смог сформулировать хотя бы для себя, чем была вызвана картина пришествия. Мансур полный потрясения взирал на собственные расчеты и с более ужасающей отчётливостью смог сложить элементы изуверского плана. Мансур маркером на листе принялся лихорадочно вписывать свое понимание случившегося.

Якобы случайные совпадения, странные пропуски в логике, отказ узлов и нестыковки в действиях автоматики… Правда слов Алишера становилась для него всё явственнее. Это была не халатность. Это было спланированное, хладнокровное убийство и диверсия.

Он попытался донести свои догадки до представителей технической комиссии. Мансур был поражён, когда наткнулся на глухую, непробиваемую стену. Глаза экспертов были пусты и бесстрастны. Они кивали, делали вид, что слушают, но их вердикт был предрешён. Они уже получили свои инструкции и щедрые авансы от Абу Сайеда. Отчёт комиссии для прокуратуры был готов ещё до начала расследования, где виновным был уже назначен собственник, Мансур Рияд.

Всё вело к необратимому, производство будет окончательно и навсегда остановлено, а лицензии отозваны. Мансура ждали многомиллионные убытки, банкротство, суды, но больше всего владельца большого бизнеса печалило не это. Его сердце разрывалось при мысли о тысячах людей.

В одночасье большинство рабочих останутся безработными в городе, где его завод был градообразующим предприятием. Он чувствовал перед ними колоссальную ответственность. Личной ответственности он не боялся абсолютно – тюрьма, штрафы, конфискация были лишь фоном для его главной боли.

Оцепенев за своим рабочим столом Мансур, даже не удивился, когда к нему в кабинет без разрешения вошел Нагиб. Он был одет в идеально сшитый костюм, от него пахло дорогим парфюмом. Приёмный сын выглядел поразительно свежо и уверенно на фоне измождённого дяди.

– Дядя, я только что видел этих идиотов из комиссии. – Начал он без предисловий, с лёгкой презрительной усмешкой. – Они просто не хотят тебя слушать. И знаешь почему? Потому что всё и так очевидно.

Мансур медленно поднял на него глаза. В его взгляде была такая усталость и такая глубокая печаль, что на мгновение даже Нагиб смутился.

– Что очевидно, Нагиб? – Тихо спросил Мансур.

– Что это твоя вина! – С почти злорадной горячностью воскликнул приемный сын. – Годы ты игнорировал все предупреждения, экономил на безопасности, думая только о прибыли! Теперь люди погибли! Тебе нечего оправдываться!

Мансур внимательно смотрел на него, словно пытаясь разглядеть в этом красивом, озлобленном лице того мальчика, которого он когда-то приютил.

– Ты действительно так думаешь? – Всё так же тихо спросил он. – Ты веришь, что я способен на такое? На сознательную гибель людей ради денег?

– Я верю фактам! – Отрезал Нагиб, избегая прямого взгляда. – А факты против тебя. Тебе нужно просто признать это и понести ответственность. Может быть, тогда хоть что-то удастся спасти.

Этот разговор стал для Мансура последней, решающей каплей. Холодная, беспощадная уверенность Нагиба, его готовность поверить в самое чудовищное о нём, подтвердили самые страшные подозрения. Он не стал спорить. Он просто опустил голову и молча указал рукой на дверь.

Нагиб вышел, полный самодовольства, даже не подозревая, что своими словами он подписал себе приговор в глазах дяди. Совсем иначе вёл себя Халид. Он, как мог, поддерживал отца. Он приезжал в офис, привозил домашнюю еду, которую готовила его мать, молча сидел рядом, не мешая ему думать.

Его сердце разрывалось от боли за отца. Он видел, как тот тает на глазах, и вместе с матерью они боялись, что колоссальное нервное напряжение приведёт к резкому ухудшению здоровья Мансура – инфаркту или инсульту.

Однажды вечером, застав отца в полном одиночестве перед картой завода, Халид не выдержал. —Отец, ты должен отдохнуть. Хотя бы поспать несколько часов. Ты себя убиваешь. Мы… мы теряем тебя.

–Я не могу отдыхать, сын. – Мансур обернулся к нему. В его глазах стояли слёзы, которых он никому не показывал. – Пока виновные гуляют на свободе. Пока они думают, что им всё сошло с рук.

– Но что ты можешь сделать? – В расстроенных чувствах Халид взмахнул руками. – Комиссия непреклонна. Прокуратура…

– Есть и другие методы, Халид, – Перебил сына Мансур, и в его голосе впервые за неделю прозвучали стальные нотки, знакомые по прошлым, давним битвам. – Есть правда. И я найду её, даже если мне придётся разобрать этот завод по винтику своими руками. Я должен это сделать. Ради тех, кто погиб, доверяя мне и для тех, кто остался и ещё верит в меня.

Он положил руку на плечо сына, и Халид почувствовал, как она дрожит от усталости, но в ней же чувствовалась несгибаемая воля. Чтобы скрыть волнение отец обнял, прижал сына к себе перед тем, как озвучить своё решение.

– Я знаю, ты один мне поможешь, Халид. Не как врач. – Мансур отстранился и глядя в глаза объяснил. – Как мой сын. Как единственный человек, которому я могу доверять безгранично.

В эту минуту, в полумраке домашнего кабинета, заваленного бумагами с печатью, между ними вновь возникла та самая связь знакомая Халиду с детства. Это была связь отца и сына, связи крови и доверия, её не смогли разорвать никакие интриги. Они стояли на пороге войны, и Мансур, наконец, понял, кто его настоящий враг. Глава семьи был готов сражаться до конца.

Смерть Мансура Рияда повисла над особняком тяжёлым, удушающим саваном. Казалось, сами стены, видевшие его силу и решительность, впитали горечь внезапной тишины. Величественный дом, всегда бывший оплотом порядка и власти, теперь напоминал потухший маяк – холодный и безжизненный. В воздухе стоял запах увядших цветов, принесённых соболезнующими, и едкий аромат ладана, не в состоянии заглушить смрад смерти.

Для Абу Сайеда этой победы было мало. Уничтожение репутации и бизнеса Мансура было лишь первым актом его мести. Он жаждал абсолютного уничтожения всего рода Риядов, тотального и бесповоротного. Его ненависть, холодная и расчетливая, требовала финального аккорда – физического устранения самого Мансура. Без банального заказного убийства, а изощрённого спектакля, где палачом должен был выступить тот, кого покойный любил больше всего – его родной сын, Халид.

План созрел в его голове, как идеальный кристалл зла. Он вызвал Нагиба на очередную тайную встречу, на этот раз в душном, прокуренном номере отеля на окраине города. Комната была обставлена безвкусной роскошью: позолоченные ручки, бархатные портьеры, приглушённый свет бра, отражавшийся в слишком глянцевых поверхностях.

– Твоя преданность скоро получит высшую награду! – Начал Сайед, развалившись в кресле. Он вытянул руку, и на его ладони лежал маленький, ничем не примечательный стеклянный флакон с несколькими таблетками. – Ты просто должен передать это ему либо тому, кто вручит это ему лично в руки. Это его лекарство от сердца. Ты лишь незаметно заменишь всего одну таблетку.

Нагиб, одетый в дорогой, но теперь казавшийся ему тесным костюм, смотрел на флакон, словно на ядовитую змею. Его лицо было бледным, пальцы непроизвольно сжались. Искуситель догадался кого парень выбрал в качестве жертвы.

– Вы хотите… чтобы я его убил? – Голос Нагиба прозвучал хрипло, в нём не было прежней уверенности, лишь животный ужас.

– Я хочу, чтобы ты стал тем, кем всегда должен был быть – главным! – Сайед заговорил со сладкими и вкрадчивыми интонациями. – Ты сам говорил, что хочешь власти. Власть не просит – её берут. У тебя появился шанс, поэтому нужно действовать быстро. Препарат подействует безболезненно и – чисто. Никто и никогда не заподозрит подмену. Все спишут на больное сердце, на стресс после аварии. Это будет идеально.

Нагиб колебался. Внутри него бушевала гражданская война. Ненависть к Мансуру, жажда власти, обида – всё это сталкивалось с остатками совести и страхом. Но Сайед наблюдал за ним, как хищник, и видел, что побеждает тёмная сторона. Алчность и честолюбие оказались сильнее.

– Хорошо. – Прошептал Нагиб, хватая флакон дрожащей рукой. – Я сделаю это.

Роковая передача состоялась неделю спустя. Нагиб, сжимая в кармане холодное стекло, вошёл в кабинет Мансура под предлогом обсуждения отчётов. Мансур выглядел ужасно – осунувшийся, постаревший на десятилетия. Его знаменитая стальная воля была сломлена горем и борьбой. Он сидел, уставившись в окно, и не сразу заметил племянника. Нагиб, воспользовавшись моментом, быстрым, до боли знакомым движением – тем самым, которым когда-то в детстве подменял конфеты в вазе, – совершил подмену. Сердце его бешено колотилось, в висках стучало. Он вышел, не проронив ни слова, чувствуя, как ядовитый груз навсегда поселился у него в душе.

Через три дня Мансур не вышел к завтраку. Его нашли в его кабинете, в кресле. На столе стоял пустой стакан воды, рядом лежал тот самый флакон. На его лице застыло выражение не боли, а бесконечной усталости и, как показалось потом Халиду, глубочайшего разочарования. Врачи констатировали остановку сердца – обострение на фоне хронического заболевания и перенесённого стресса. Никто не усомнился. Никто не стал проверять состав лекарства. Мир поверил в естественную, пусть и преждевременную, смерть.

Однако тень подозрения, искусно направляемая Сайедом, уже начинала свой ядовитый рост. Расследование аварии на заводе, которое приостановилось было после смерти владельца, неожиданно получило новый, страшный виток. Анонимные источники, «внезапно» найденные улики привели к одному человеку, к Халиду.

Полиция приходила не раз. Сначала – на полуразрушенный завод под Карачи, где даже спустя неделю после трагедии в воздухе витал едкий, въевшийся в самое небо запах гари, расплавленного металла и чего—то невыразимо горького, словно сама земля пропиталась отчаянием. Работники, с красными от бессонницы глазами, молчали, как могила.

Их преданность Мансуру была неколебима, но страх перед невидимой, могущественной силой, стоящей за происходящим, был сильнее. Они опускали глаза, отворачивались, никто не желал быть тем, кто скажет лишнее. Следователи, ведомые незримой рукой, были упорны и методичны. Они собирали образцы почвы, обломки, допрашивали ночную охрану, выискивая малейшую зацепку.

Потом пришли в офис Нагиба, принявший следствие в своём новом, шикарном кабинете, обставленном по своему вкусу – дорогие кожаные кресла, абстрактные картины в стиле модерн на стенах, огромное панорамное окно с видом на порт, где стояли корабли под флагами его новой, зарождающейся империи. Он вёл себя с вызывающей, почти презрительной уверенностью. Его костюм был безупречен, взгляд – холоден. Он не отрицал знакомства с аль—Багдади. Не скрывал, что они вместе ужинали в дорогих ресторанах.

– Думаете, я должен отчитываться за каждый свой обед? – Нагиб откинулся на спинку кресла, закинув ногу на ногу. – Это свободная страна, или я что-то пропустил? Возможно, вы считаете, что мне следует общаться только с теми, кого одобрит ваше ведомство?

Следователь, немолодой мужчина с усталым, испечённым жизнью лицом, смотрел на него с немой неприязнью. Он видел эту напускную браваду, этот лоск, прикрывающий пустоту, но улик он так и не обнаружил. Лишь намёки, анонимки и странные совпадения. Он молча записал показания и ушёл, оставив Нагиба в полном ощущении его безнаказанности.

Однажды вечером, когда первые сумерки начали окрашивать небо над Карачи в пепельно—лиловые тона, Амина Рияд сидела в тихом саду своего дома. Она не плакала. Слёзы, казалось, высохли у неё внутри, оставив после себя лишь выжженную, холодную пустыню. Она смотрела на розы, так любимые Мансуром, и не видела их. В руках у неё остывала фарфоровая чашка с недопитым чаем.

Внезапно тишину разорвал настойчивый, официальный стук в массивную дубовую дверь. Не дожидаясь прислуги, Амина сама поднялась и пошла открывать. На пороге, озарённые светом парадного фонаря, стояли трое: двое полицейских в отутюженной форме и один – в гражданском, с потрёпанным блокнотом в руках и тяжёлым, недобрым взглядом.

– Госпожа Амина Рияд? – Вежливо, но без тени теплоты спросил следователь.

– Да. В чём дело? – Женщина старалась говорить ровно, голосом словно отлитым из льда.

– Мы вынуждены побеспокоить вас в связи с продолжением расследования по делу о диверсии на заводе вашего покойного мужа. – Мужчина говорил чётко, выверяя каждое слово. – Нам необходимо задать вам несколько вопросов, касающихся вашего сына, Халида Рияда.

– Халида? – переспросила она, делая ударение на имени, словно защищая его самим звучанием. – И что же такого совершил мой сын? – Лицо Амины не дрогнуло, но её пальцы с такой силой сжали ручку двери, что костяшки побелели.

– У нас есть основания полагать, что он мог быть причастен к организации инцидента. – Следователь избегал её взгляда. – При разборе завалов были обнаружены обгоревшие остатки деревянного ящика, в котором, по всей видимости, и находилось устройство, повлёкшее за собой катастрофу. На одной из досок криминалистам удалось обнаружить частичные, но достаточно чёткие отпечатки пальцев. Они совпадают с отпечатками вашего сына. Амина слушала, не моргая. Каждое слово впивалось в её сознание, как отравленная стрела.