Напротив

Ава явно считала иначе. На обеде она вдруг перестала есть и долго-долго смотрела в одну точку, потом необычайно оживилась, доела, не прожевывая, и стала как-то дергано перемещаться по всей территории центра: сходила на улицу, подошла к стойке дежурного, ничего не предприняв отошла, сбегала в душевые и даже украдкой заглянула в маленькую комнату с диваном горчичного цвета, а потом села на кровать и продолжила смотреть в одну точку. Последний раз мне доводилось видеть ее в таком состоянии, когда няня отвозила нас на занятие в Воскресную школу. Она попросила нас дойти от парковки до церкви своим ходом, потому что ей нужно было успеть забрать нашу школьную форму из прачечной, которая по воскресеньям закрывается раньше обычного. И пока я внимала наставлениям о том, как внимательно нужно идти по парковке и что забегать в церковь неприлично, Ава сперва замерла, рассматривая спинку переднего пассажирского сиденья, словно первый раз его видела, потом начала вертеть головой во все стороны, а после, дождавшись, пока няня отвернет голову при повороте на перекрестке, просунула руку вперед и стащила из ее сумки кошелек, вынув из него нашу бонусную карточку от кафе-мороженого и, дождавшись следующего поворота, сунула кошелек обратно в сумку. Я наблюдала одновременно в шоке и предвкушении, конечно же молча – своих не сдают. Машина остановилась на парковке.

– Мари, иди медленно, сейчас она уедет, и рванем.

– Что ты задумала?

– Ничего такого. Возвращаем наше. Ты видела хоть раз, чтоб она платила бонусами? Там должно быть целое состояние!

Машина уехала, и мы кустами, заборами приступили к обходу церкви. Настоящие спецагенты на самой секретной операции! У нас было два часа, чтобы объесться мороженым, посетить зоомагазин, в который мы иногда упрашивали зайти няню, чтобы помечтать, каких же диковинных питомцев нам опять не разрешат завести родители. Для ухода за животным нужно время, а мы бывали дома только вечерами. А после предстояло вернуться на парковку с убедительным видом отпущенных раньше детей.

Целого состояния хватило лишь на одно мороженое, 15 минут переговоров какого вкуса и трофей наш, один на двоих, да и ладно! Счастливые два часа стоили тех неиллюзорных люлей, полученных от мам по возвращению домой. Люля, кстати, тоже одни на двоих были. А, нет, даже на троих – няне тоже досталось. Наверное, ее вселенная решила так покарать за использование баллов с нашей бонусной карточки в личных целях. Как о нашем прогуле узнали? Кто бы мог подумать, но уже тогда в церкви пользовались телефоном!

Хороший был день, лучше многих. Сейчас у Авы явно появилась идея, которую она тщательно обдумывала, а я пока не знала, радоваться или нет, но уже предвкушала. После ужина, который мы не сговариваясь наспех проглотили, Ава стала пристально следить за мистером индюком и, дождавшись окончания смены, как только двери за ним закрылись, потянула меня за руку в маленькую комнату с мягким горчичным диваном. Идти туда очень не хотелось, но выбора мне не оставили. Чего мы не видели – как мистер индюк вернулся обратно спустя пару минут, посмотрел на наши пустые кровати, заглянул на задний двор, увидел там толпу детдомовцев и, молча усмехнувшись, ушел из центра.

– Что мы тут делаем?

– Нужно поговорить, – и дальше как из пулемета, – мы можем сбежать отсюда, много детей живут на улице, мы не пропадем, но нужно уходить пока бабушка не приехала. Я могу попробовать уговорить ее забрать нас двоих, но скорее всего она заберет меня и увезет в Калифорнию, это на другом конце страны, а тебя заберут в интернат, мы больше не увидимся! Я не хочу рисковать, Мари, в этой комнате окна выходят за предел забора центра, это не тюрьма, их можно открыть. Мари! Хватит смотреть на диван, ты слышишь меня?

– Слышу…я против.

– Что? Ты хочешь в интернат? Я понимаю, что не заслужу твоего прощения, но там будет плохо! Я что угодно сделаю для тебя!

– А на улице хорошо?

– Мы вместе все можем провернуть!

– Нет, я так не хочу. Мне не за что тебя прощать. У меня была неделя, чтобы подумать над своим будущим. В интернате его практически нет, но даже там шансов больше, чем на улице.

– А что делать мне? – всегда знающая, что нужно делать, Ава смотрела на меня очень растерянно. Тщательно спланированный побег начал трещать по швам. Она точно не ожидала, что я откажусь. Но так случилось, что сейчас каждый должен подумать о себе, а мы думали друг о друге.

– Я не хочу, чтобы из-за меня ты отказывалась от нормальной жизни. Это твоя бабушка, тебе будет там хорошо, новое место, новые друзья, балет, рисование, курица, тебе даже не придется учить испанский! Я никогда не прощу себе, если ты променяешь эту жизнь на улицу из-за меня. Тем более я туда тоже не хочу!

– Браво! Очень трогательная речь, сколько преданности у малявок, повторите на бис, пожалуйста, а то я не поняла, с чего ты, Аврора, взяла, что я собираюсь тебя забирать к себе? – за нами в дверях неизвестно сколько времени стояла женщина лет 50, от бабушки у нее было одно название: стройная, с прямой осанкой, форменный светло-серый костюм с острыми плечиками и туфли на небольшой шпильке с острыми носками делали ее образ несколько угрожающим. Не меняло ситуацию и практически безэмоциональное, немного скучающее лицо. Идея побега, как-то слишком быстро показалась мне заманчивой. Даже представить не могу, как на этих шпильках можно было незаметно войти в комнату, и если Ава стояла относительно двери немного за шкафом у окна, то относительно меня эта женщина, буквально, была прямо за спиной. Уверена, все дело в проклятом желтом диване, он меня гипнотизирует!

– Юная леди, выйдите, пожалуйста, я хочу поздороваться с внучкой, – и бросив сочувствующий взгляд на Аву, которая так и не осмелилась выйти из-за шкафа навстречу любимой бабушке, я поспешила ретироваться.

Ретироваться решил и парень в синей форме, ожидавший за окном окончательного решения, принятого по поводу побега.

Аврора. (Прошлое. 2011 год)

В последнее время я все чаще хочу провалиться сквозь землю и никогда больше не существовать, а, конкретно, сейчас всевозможные причины сошлись воедино.

– Какая милая, преданная девочка. Это ее родителей ты спалила вместе с моим сыном и своей матерью? – Никаких эмоций на лице, понять, о чем думает, а самое главное – предсказать, что собирается делать с полученной информацией, невозможно.

– Да…извини.

– Что ты мямлишь? Не понимаю.

– Извини…это вышло случайно.

– Случайно 7 человек отправить на тот свет. Ты вообще знаешь, что ещё целую семью из соседней квартиры отправила на встречу к Богу? Кому помогут твои извинения? Тебе?

– Нет. – Я правда не знала. – Скорая увезла нас раньше, а женщина из попечительской организации нам рассказала только про родителей.

– Ещё бы она вам рассказала. Она понятия не имеет, что это вы устроили, как и те, кому об этом знать не надо. Можешь мне за это спасибо сказать. А теперь иди собирайся.

– Ты же сказала, что не заберешь меня.

– И не собираюсь, мне такая слава не нужна, и так пришлось через губернатора решать вопрос с мэром. Честно говоря, и времени заниматься вами у меня нет. В Кадетский корпус отправитесь.

– Отправитесь? Нами?

– Вами-вами, ты теперь своей преданной мышке должна по гроб жизни. Тебе есть что ей дать?

– Нет.

– Тогда перестань спрашивать и иди за ней. Мне к утру нужно в Калифорнию вернуться. На улице жду вас.

Кажется, я только один вопрос задала, но впервые за прошедшую неделю мне стало немножко радостно. Новость с ещё одной семьей меня шокировала, но мне сложно быть более убитой плохими новостями, в то время как наше будущее, пусть и не прояснилось, но стало общим. Значит, у меня есть шанс заслужить прощение. Я все для этого сделаю!

– Мари, мы уезжаем!

– Ты мне прямо в лицо радоваться собираешься?

– А? Мы – ты и я, вместе!

– В Калифорнию?

– Эээ…нет, наверное.

– Как это?

– Бабушка сказала в кадетский корпус, но я не знаю, где он находится, но ты можешь попробовать ее спросить.

– Не хочу, спасибо. Что такое кадетский корпус? А как же интернат?

– Я не знаю, ты хочешь в интернат?

– Нет.

– Тогда давай, пожалуйста, поторопимся.

Через полтора часа машина привезла нас троих на окраину Нью-Йорка, к большим черным воротам с гербом по центру и КПП (контрольно-пропускной пункт). Глухой высокий забор с колючей проволокой окружал огромную территорию, в ночной темноте вдоль центральной, тускло освещенной дороги мелькали двухэтажные здания, амбары, огромная столовая с вывеской, какие-то постройки, как мы узнали позже – казармы, а за постройками лишь непроглядная тьма.

Нервно переглянувшись с Мари, у меня сложилось впечатление, что я и сама больше хочу в интернат. Мы совершенно точно думали об одном и том же – нас обманом привезли в тюрьму, и бежать отсюда, совершенно точно, не получится. Доехав до, судя по размерам строения и количеству антенн на крыше, главного здания этого, на первый взгляд, неживого места, машина остановилась, и нам предстояло продолжить путь на своих двоих. Зайдя в неприметную дверь, расположенную слева от главного входа, мы подошли к лифту. Лифт? Кажется, здание снаружи было не больше трех этажей. Ещё большим удивлением стало, когда он тронулся вниз. -3 этаж, на который мы ехали, был подписан как командный центр, этаж ниже был подписан как серверная, два этажа выше занимали аналитический и наблюдательный центры, 3 этажа над землей были подписаны на фоне подземных слишком обычно – архивы и вентиляционный блок. Темный коридор, в котором было включено лишь ночное освещение, привел нас к двери кабинета с немногословной табличкой: Капитан базы.

– Ждите здесь. – Чего ждать и сколько, было непонятно, но никто не осмелился спросить, оправив свой светло-серый пиджак и даже не посмотрев в нашу сторону, бабушка зашла в кабинет.

Ждали мы не меньше часа, хотя в пустом коридоре, без окон и с одной единственной дверью, сложно было даже примерно определить течение времени. Из-за двери не доносилось ни звука.

– Ава, а кем работает твоя бабушка?

– Не знаю, папа говорил, что она командует людьми.

– Оно и видно.

– Как ты думаешь, где мы?

– Не знаю, похоже, это место такое же серьезное, как твоя бабушка. Она из Калифорнии, но ориентируется тут как рыба в воде.

– Ммм, да, похоже на то.

Судя по всему, трудный разговор подошел к концу: послышались приближающиеся шаги, и в дверях появились бабушка и, видимо, капитан базы. На нем была форма такого же светло-серого серого цвета, как костюм бабушки, и темный кожаный ремень.

Прежде чем мы успели сориентироваться и поздороваться, с нами первым заговорил мужчина: «Завтра вы получите свою форму и приступите к подготовке, а сейчас вас проведут в жилой блок. Подъем в 6:00, личные вещи и телефоны, при наличии, сдадите завтра наставнику». Складывалось впечатление, что все люди в сером предпочитали не говорить без надобности, экономя слова, время и эмоции.

Телефонов у нас не было. У нас вообще ничего с собой не было, кроме комплекта великоватой одежды, выданной социальным центром при поступлении.

Оказавшийся, точно из ниоткуда, рядом молодой парень в серой военной камуфляжной форме попросил следовать нас за ним. Бабушка, кажется, не планировала с нами прощаться, но напоследок сказала, что через неделю приедет и заберет нас на похороны. Парень в форме привел нас к постройке, которую назвал казармой и по совместительству нашим домом на ближайшие 5 лет. Внутри было очень темно, но кое-как угадывались длинные ряды занятых двухэтажных металлических кроватей. Нам досталась первая от входа. Подозреваю, что свободной она оставалась из-за сильного сквозняка с улицы, так же она сразу бросалась в глаза при входе в помещение, и, как будто бы этого мало, еще и у входа в умывальники и туалет. Дураков тут нет.

Пробуждение радостным не оказалось. Громогласное «Подъем», прозвучавшее где-то недалеко от нашей кровати, обозначило начало новой жизни. На тумбочке уже лежала наша новая одежда – темно-синяя форма с широким кожаным ремнем коричневого цвета.

Глава 4

«Что такое одна неделя? На какое глобальное дело ее может хватить? Одна неделя – это расстояние между беззаботной счастливой жизнью, в которой было все, и моментом осознания, что твое собственное "я" определяют обстоятельства. Если обстоятельства изменились, ты уже не сможешь быть той собой. Нужно перестроиться так, чтобы выжить в новом для тебя мире. Мир – понятие, для которого у каждого свое определение. Беззаботная жизнь – понятие растяжимое и, как принято считать, – никому неизведанное. До тех пор, пока не станет плохо». – Мари.

Аврора. (Настоящее. 2029 год)

Мы почти дошли до пункта назначения.

– Ты уверена, что нам сюда надо? Посланный за нами отряд будет жить здесь? – спросила догнавшая меня Мари.

Сзади по цепочке передвигались ещё 6 девушек из моего отряда, внимательно глядя по сторонам, чтобы вовремя обнаружить угрозу, которая в новом мире исходила отовсюду ежесекундно.

– Да, Хью сказал здесь. Он точно знает.

– Ага, ещё он сказал, что отряд отправили по наши головы, в частности по твою. А ты хочешь поселиться прямо у них под носом? С каких пор самосохранением мы не болеем?

– Ты предпочитаешь, чтобы они появились тихо за нашей спиной, когда мы того не ожидаем? Или, может, ты планируешь ожидать этого 24/7, во сне и сидя на унитазе?

– А если Хью используют, чтобы заманить нас?

– Нет. Предупредил бы о ловушке по-другому, ты же знаешь Хью. В конце концов, предупреждение о намерениях не сильно помогает достижению цели. Мы будем готовы.

– Он не сказал, кого отправили?

– Если он рискнул мне позвонить и предупредить, ты как думаешь, кого?

– Не–е–ет, правда?

– Ага.

– Ава, это последние дни в нашей жизни, ты что, с ума сошла?!

– Нормально все будет.

– Откуда у тебя всегда столько уверенности? Он головорез каких поискать, убьёт и глазом не поведет, а тебя ещё и с удовольствием. Почему вообще за нами главного палача Темиды отправили. Мы конечно дезертиры, но не вселенская угроза, да?…Ава! Да?

– Нет. Я думаю, у него ещё задачи тут есть.

– Нет? Ты что-то задумала уже?

– Нет. Надо проверять.

– Мм, проверять. И ради проверки жизни лишиться? Пожалуйста, Ава. Давай свалим, я тебя очень прошу.

– Мы хоть кого-то потеряли за два года? Хотя бы одну? Мари, почему ты нервничаешь? Знаешь же, что я все продумываю. Разве ошиблась хоть раз?

– Нет, не теряли, но я не понимаю, зачем так рисковать?

– Если все так, как я думаю, то рискнуть есть повод.

Мари затихла. Впереди было ещё 20 минут пути, и я задумалась о нашем друге, вспомнила первую встречу. Хью был хорошим человеком. Открытый и веселый, мальчик-одуванчик с кучерявой шапкой из волос, он казался совершенно безобидным, относился ко всем одинаково тепло и вообще не влипал в конфликты, в отличие от меня. Именно он первым стал общаться с нами и помог освоиться, когда мы появились в корпусе. В то время все кадеты смотрели на нас с недоверием. Они знали друг друга всю сознательную жизнь и крайне редко контактировали с внешним миром, а такого, чтобы в корпусе, посреди ночи появился новый человек, а тем более два, никогда не происходило. Нам никто не доверял, и первое время все были против нас, а мы против всех. Годами натренированная балетом дисциплина и выносливость нехило помогали нам на постоянных тренировках в поле за казармами, но незнание местных устоев часто приводило к торможению роты, а мера пресечения была жестокой – косячит один, получают все. Такой подход для нас тоже не был новым, только если раньше это касалось нас двоих, то теперь доставалось вообще всем, а вот все получать за непонятно кого не привыкли.

Тогда то к нам на выручку и пришел Хью, помогая нам – он помогал всем кадетам и наоборот. Когда рота увидела нашу готовность стараться ради общего благополучия, люди начали потихоньку подтягиваться, настороженность сменилась любопытством, нас заваливали вопросами о внешнем мире и о том, как так вышло, что мы оказались в Корпусе "Темиды". Истории из обычной жизни шли на пользу нашему имиджу, раньше ребята могли только фантазировать, какого это быть там, а теперь могли подтвердить или опровергнуть свои догадки. К слову, про бабушку было принято решение никому не рассказывать, нам это никаких привилегий не давало, а вот породить недоверие или осторожность относительно нас вполне могло. Знал об этом только Хью, он вообще очень быстро стал своим, часто доверяя что-то только нам, а мы ему и ни разу не подводили друг друга. Уже потом мы поняли, что вся его безобидность и открытость была мощной стратегией. Благодаря ангельскому виду и характеру, перед ним были открыты любые двери, огромный круг общения позволял спокойно обмениваться информацией, а наставники и старший состав базы даже не прекращали разговоры в его присутствии. Хью, кстати, даже не догадывался, что такими привилегиями обладают далеко не все, на что мы по-дружески решили открыть ему глаза, о чем в дальнейшем ни разу не пожалели.

Мы пробыли в тренировочном корпусе 5 лет, с грустью вздыхая по графику нашей прошлой жизни, некогда казавшимся нам сумасшедшим. В корпусе утро начиналось в 6:00, полчаса на очередь к умывальнику и одевание, утренняя тренировка в поле, как правило, кардио или силовая, после завтрака в 8:00 проводились общеобразовательные занятия, после обеда в 13:00 дополнительные программы по направлениям чередовались через день с воспитательной и спортивной культмассовой работой, направленной на ориентирование и командную работу, после ужина, который начинался в 19:00, было несколько часов свободного времени до отбоя. Обычно половина свободного времени уходила на очередь в душевую и уход за формой, для этого за казармой была прачечная. За неопрятную форму можно было весь вечер простоять в трусах и майке на табуретке у входа в казарму, за утерю составляющей формы – моральная казнь: чистка выгребной ямы. На выходных проводились командные игры, соревнования и походы в далёкую глушь.

Учиться плохо тут было не принято. Не тянешь учебу – двойная нагрузка на тренировке, не тянешь тренировки – усиленная программа обучения, не тянешь все – идешь на обслуживающие базу работы, где самые нестарательные рисковали остаться навсегда. Тупых тут не держали, но и не отпускали.

Быстро прикинув, что к чему, было принято решение поднажать. Моей сильной стороной была история, ориентирование и командная работа, ну как командная, Хью назвал это – командирная работа. Быстро оценивая ситуацию, я все чаще выбирала стратегию с максимальной вероятностью успеха и сразу же действовала.

Ошибки прошлого уже преподали мне жизненный урок, и пока была возможность натренировать этот навык ценой выигрыша/проигрыша, а не чьей-то жизни, я выкладывалась по полной. Мари в свою очередь не имела равных во всем, что касалось математики и работы со всевозможными устройствами. Она с лёгкостью понимала принцип работы устройства и, словно помешанная, стремилась разобрать его до основания, чтобы понять механизм.

Короче говоря, с моим стратегическим мышлением, эрудированностью Мари и пробивным очарованием Хью, мы частенько проворачивали различные схемы по добыче дополнительных порций питания, утепленных одеял или безнаказанно пропущенных тренировок. На учебе мы помогали друг другу, обмениваясь под партами листами с тестированием. Иногда договаривались в обмен на услугу с другими кадетами, подписывая свои тестовые листы чужой фамилией, соответственно, нашим именем подписывался человек, который теперь мне, Мари или Хью должен был обещанную услугу. Один тест не особо влиял на общий показатель, а вот кадета это частенько выручало от дополнительных занятий или обслуживающих работ. Ответные услуги, как правило, тоже не отличались честностью, но иногда очень выручали. Очередной зимней ночью у Мари свело судорогой ногу от сквозняка на нашем спальном месте, весь день она жаловалась на остаточную боль, и я поняла – надо действовать.

У меня был на примете один неудачник на вылет, что задолжал мне услуг уже на добрый десяток, но спросить с него все время было нечего. Кадет Отис был тем ещё простаком, он не входил в число команд противников по играм и в мозгах одарен не был. Один черт знает, каким вообще образом его отобрали в кадеты, разве что по состоянию здоровья или на пушечное мясо в дальнейшей службе. Казалось, проблема решена, но ведь мне нужно было два места, а второго такого лоха ещё поискать надо, тем более что койка мне нужна на той же или, как максимум, на соседней шконке. Придется идти торговаться, тут уже подписанными тестовыми листами скорее всего не обойдется. У меня по-прежнему нет ничего материального для обмена, но ради Мари я готова была идти ва-банк. Поочередно выцепив на разговор обитателей соседних кроватей, сложилась такая картина: сосед сверху наотрез отказался – не дурак, на кровати слева спали две подруги Физ и Лея – дружно меня и послали, а вот на кровати сзади, в следующем ряду, и на кровати справа от моего неудачника Отиса нашлись по одному согласному. Первый был командиром команды соперников по волейболу и попросил провалить игру полуфинала, намеченную на конец месяца, а второй не хотел чистить выгребную яму за потерянные после стирки нарукавный шеврон и кокарду, а бонусом – новый ремень взамен старого изношенного.

Первый вариант мне не подходил: я не одна играла в команде, и подводить своих мне вообще не улыбалось, ждать до конца месяца времени не было, да и кровать находилась далековато. А вот насчет второго нужно было пораскинуть мозгами. В теории элементы обмундирования у всех одинаковые, и я могла бы отдать свои или попробовать обменять на услуги у разных кадетов, но для этого нужно было либо много времени, либо уже мне придется чистить выгребную, и за такое количество «потерянных» вещей, явно не один раз. Оставался один способ сделать это быстро и без последствий – обчистить склад. Ну как без последствий, при хорошем раскладе.

Я старательно отгоняла мысли о возможном наказании. Одно дело – потерять, другое – украсть, и если даже за первое была моральная казнь, за второе не иначе как настоящая. Слабоумие и отвага, надо хотя бы попробовать.

Ещё несколько раз все обдумав, я поняла, что настало время действовать. Первым делом нужно было дождаться отбоя и пока Хью пойдет в туалет. Мне нужна была подмена на кровати, а его кучерявая голова в темноте идеально подходила на подмену моей. Кровать Хью находилась в центре казармы, где было довольно темно, и его отсутствия никто бы не заметил. Каждую ночь у него был свой ритуал прежде чем уснуть – он несколько раз шоркая шуровал мимо нас в туалет, хотя весь день держался вообще молодцом в этом вопросе. Долго ждать не пришлось, послышалось неторопливое шорканье – точно он. Поймав его на выходе к умывальникам, я по-быстрому объяснила суть.

– Ты с ума сошла? Тебя на завтрак подадут командиру, если поймают. Мы даже не узнаем этого.

– Пожалуйста-пожалуйста, Хьюшик, я ни о чем больше не попрошу, очень надо.

– Да дело то благое, но обнести склад. Давай вдвоем скинемся, с миру по нитке – соберем ему комплект, и копать выгребную вместе веселее.

– Я ценю твою жертву, но я уже намылилась. Дай я хоть попробую, может там всего один дежурный, и тот спит.

– А если нет?

– Обещаю, что не полезу в лоб. Чуть что – сразу назад поверну, и тогда уже твой план используем.

– Ава, меня Мари убьет, если узнает, что я знал и пустил. Даже если хорошо все пройдет, мне ещё полугодовое тестирование по математике сдавать.

– Это будет наш секрет, соглашайся! Новые кровати в соседнем ряду от твоей, там совсем близко.

– Ава, мертвому подрочишь! Иди уже на свой склад.

Что я должна была делать с мертвым, мне тогда ещё не было понятно, но следующим пунктом плана было дойти по темной стороне за зданиями до склада, к чему я и приступила. Не считая слякоти и кромешной темноты, других проблем на пути к складу я не встретила, и даже у входа мне повезло: внутри горел тусклый свет, а через окно я увидела спящего постового. А-яй-яй, уснуть на посту – второй смертный грех после потери обмундирования. Короткими перебежками я обогнула здание, предусмотрительно обтерла обувь от слякоти перчаткой. Главное было не оставить следов, а без перчаток можно и потерпеть до следующей стирки. Снова заглянула в окно – ещё спит, аккуратно прошла в дверь и дважды аккуратно мимо постового. На поиски необходимого времени ушло в разы больше, чем я предполагала: склад был огромным, тут хранилось буквально все, от новых туалетных ершиков и походных сухпайков до списанного оборудования из главного здания и тренировочного оружия для старших кадетов. Если до этого я подумывала прихватить отсюда что-нибудь полезное для дальнейшего обмена, то теперь у меня возникло четкое ощущение, что я увидела то, чего не должна была видеть, и тем более рассказывать. Если возьму больше нужного, и это обнаружат, а в результате обмена всплывет, откуда вещь, то выгребная яма станет моей могилой. Все необходимое я уже нашла и, знатно разнервничавшись, спешила убраться отсюда, но когда до постового оставалось обогнуть последний стеллаж, я зацепила бедром криво поставленную на второй полке коробку, и та с глухим ударом приземлилась на пол. Тишина. Замерев на месте, я через полку смотрела на проснувшегося постового, а тот вертел башкой во все стороны, явно понимая, что что-то произошло, но не понимая, где и что конкретно. Я была уверена, что бешеный стук моего сердца, за секунду разогнавшегося до барабанной дроби, эхом разлетелся по всему складу. Постовой включил фонарик и медленно двинулся в сторону стеллажа. Я совершенно не знала, что мне делать, кроме понимания, что малейшее движение на 100% выдаст мое местоположение, даже до двери добежать не успею, не говоря уже о казарме. Стратегия была проста и ненадежна, как просроченный огнетушитель – не шевелиться и просить вселенную, чтобы меня не увидели; при любом другом исходе – мне конец. Если я выживу, то точно заведу блокнот, куда буду записывать все возможные на задании проколы и предполагаемые методы их решения, которые в моменте паники некогда продумать на месте. Не знаю, кому помолился постовой, но на его просьбы явно отвечали лучше, чем на мои: сняв автомат с ремня для ношения, он двигался четко к моему стеллажу. Ненадежная, но последняя стратегия № 2 – лучше сдаться самой с поднятыми руками, чем он пристрелит меня на месте. Я, подняв руки, сделала шаг в его сторону, и ровно в эту же секунду в дальней части склада раздался стук в окно. Спасибо, Вселенная! Не знаю, что это было, но, дождавшись, пока дуло автомата удалится как можно дальше от меня, я тихими, но быстрыми перебежками добралась до двери. Оказавшись на улице, я в панике бросилась напрямую к казарме, но за первым же углом на меня кто-то выпрыгнул и, зажав рот, потащил в темноту. Размахивая руками, я вцепилась нападавшему в волосы – кучерявые.