Беда не приходит одна

– Это… – Он запнулся. – Чтобы играть музыку.

– Музыку! – Восторженно ахнула Идар. – Так ты музыкант?

Болеслав в непонимании склонил голову.

– Предки, это так чудесно! Значит, ты можешь говорить с духами? А с вашими богами?

– А, – засмеялся тихо Болеслав, – нет, совсем нет. Мои спутники говорили, что слышат голоса каждого дерева, которые нашёптывают им песни – я же пока так не умею…

– А музыку ты сам придумал?

– Да, – он вдруг обнял себя руками, точно ему стало холодно, – и песню… Одну.

– Значит, всё ты слышишь! – Возликовала Идар. – Только по-другому, не так, как твои друзья. Слушай, – она подобралась к нему ещё ближе, – у нас тоже есть музыканты, одарённые предками. Хочешь, я тебя с ними познакомлю?

Болеслав резко выдохнул, точно она предложила ему войти в раскрытую волчью пасть.

– Госпожа, – через силу улыбнулся он, – я благодарю тебя за великую милость, но сейчас… Сейчас я бы просто прогулялся по деревне.

– Какая же я госпожа, – махнула она рукой, досадуя, что расстроила мальчика, – зови Идар, как все зовут. А тебя как величать можно?

– Спутники звали меня Болячкой, – печально хмыкнул тот, – но ты лучше так не кличь.

Идар нахмурилась. Она знала, что по-белийски болячка – то же, что хворь – страшная, злая, что несёт с собой смерть…

– Стану звать тебя Босавой, – решила она, – у нас так сделала Нгароз. На самом-то деле у неё имя такое длинное и странное, что с первого раза не выговоришь – так она взяла кусочек из начала, кусочек из конца, и теперь с ней все запросто здороваются.

– Как тебе будет угодно, гос… Идар.

Она сделала последний шаг к Босаве, оказавшись почти нос к носу с ним, и осторожно коснулась ладони мальчика. Она оказалась обжигающе-ледяной, точно он зимним днём стирал одежду в проруби.

– Что ты делаешь? – Удивился тот, но руку не выдернул.

– Собираюсь провести тебя по деревне, – сказала она, крепче сжав его тонкие пальцы сильной рукой, стараясь передать тепло, которое билось под кожей, – так будет удобнее нам обоим. Пойдём!

Прежде Идар ни за что бы не подумала, что их деревня такая большая. Она старалась поскорее провести Босаву по всем улочкам, чтобы вернуться домой и помочь матери с готовкой и уборкой, но их прогулка затянулась – нужно было рассказать про Грайру и троюродных братьев-задир, показать красиво изукрашенную избу Нгароз и богатый дом Дараза, который жил вместе со стариком-отцом и младшей незамужней сестрой, и жилище Рагвар, к которому нельзя было подходить в безлунные ночи, и избу Старшей Медведицы, которая посадила под самыми окнами сливу, которую позволяла обрывать детворе.

Рассудив, что, раз Босава ничего не видит, удивлять его надо по-другому, Идар накормила его клюквой и брусникой, которую вынесла им дочь Нгароз, выпросила у Дараза отвар из шиповника, который варила его сестра – лучший в деревне! – и даже стащила с деревца последнюю оставшуюся сливу, чего никогда раньше не делала.

Босава оказался жутко боязливым и до странности вежливым – выяснилось, что ему двенадцать зим, а к такому возрасту большинство мальчишек становилось до ужаса противными. Они спорили со старшими, дразнили девчонок и друг друга, и боялись только тяжёлого взгляда Рагвар – по сравнению с ними Босава, что постоянно порывался назвать её госпожой, выглядел человеком из совершенно другого мира.

Идар узнала, что из дома он ушёл в семь лет, что спутниками его были старец и хромой мужчина, и что они пели на площадях о богах и героях – тем и зарабатывали на хлеб. Не раз их просили остаться в каком-то богатом доме, но старец говорил, что их место – в дороге, и они уходили.

Идар поёжилась от его рассказа. Это, кажется, был самый страшный кошмар в её жизни – не иметь места, куда можно вернуться, не иметь семьи! Она не могла представить жизни без того, чтобы своими руками чистить наловленную отцом на ужин рыбу, купать сестрёнку в бане, пока рядом моется и что-то напевает мама, развешивать под крышей обереги и знать, что ни один злой дух не проникнет в стены её дома… А Босаве, кажется, было всё равно – он говорил о своей жизни спокойно и ровно, как Идар могла бы рассказывать о сборе клюквы или охоте на зайцев.

Проводив его до нового дома, она поплелась назад, стараясь не обращать внимания на настороженные взгляды соседей. Они, казалось, не понимали, как себя с ней вести – с одной стороны, она всё ещё была их Идар, с другой – оказалась созданием белийского бога…

Кто-то сзади подхватил её под мышки и вздёрнул воздух. Идар не успела даже пискнуть, только отчаянно замолотила ногами – и вдруг оказалась на знакомых широких плечах.

– Дядя! – Возмутилась она. – Я тяжёлая, опусти меня немедленно!

– Не тяжелее лося, – фыркнул мамин брат, рослый и крепкий, размахом плеч и в человеческом облике напоминавший медведя, – так что точно не уроню. Держись крепче, клюковка!

Идар вцепилась дяде в шею, и вовремя – по деревне он помчался, как взбрыкнувший молодой конь, с гиканьем и разудалыми воплями. Люди расступались, давали ему дорогу – и впервые за эти дни смотрели на Идар с весельем в глазах…

Отсюда, сверху, всё виделось совершенно иным. Идар воображала себя сказочной великаншей, что скакала на помощь своему жениху через реки и поля, высокие горы и леса… Раньше воображала. Теперь она наклонилась к самому дядиному уху и пробормотала:

– Ты что, не слышал о том… кто я?

– А кто ты? – Отозвался дядя серьёзно, без капли смеха в голосе. – Разве ты не дочь моей сестры? Не маленькая Идар, которую я носил на руках к пещере предков? Не смелая охотница на зайцев и грибы?

– Я… зло.

Сильные дядины руки сдёрнули её со своей шеи, и она повисла в воздухе лицом к лицу с ним, неловко болтая ногами.

– Кто тебе такое сказал?

Лицо у него было страшное – как тогда, когда он застал жену плачущей над телом их новорождённого сына.

Идар отвела взгляд. Скажет правду – с дяди станется вломиться к ним в дом и угрожать отцу, а у того сегодня ныли переломанные кости, предвещая дождь…

– Никто, – буркнула она, – я сама знаю.

– Ничего ты не знаешь, – тихо сказал он и опустил её на землю, – не смей обращать внимание на трусов, которые отвернулись от тебя. Когда они осознают, что были неправы, будет уже поздно – их гнилые души покажутся наружу.

– Не говори так, – тихо попросила Идар, – они боятся.

– Ты тоже боишься. – Дядя пригладил её спутанные волосы. – Но ведёшь себя куда смелее взрослых мужчин. Мы же не зайцы, в конце-концов, чтобы прятаться в норы – мы медведи!

– А мама говорит, что даже медведи должны быть осторожны и избегать опасности.

– Этой опасности нельзя избежать, клюковка. – Печально сказал дядя. – Даже если бы в тебе не проявился дар от прапрадеда, засуха всё равно коснулась бы и нашей земли – и тогда нам пришлось бы или умирать, или сражаться. И ты, – он легонько коснулся её щеки, – наша надежда. Голова у тебя светлая, умная – глядишь, что-нибудь придумаешь!

Идар задумалась, опустив голову. Хотелось бы ей верить дяде, а не отцу. Хотелось бы…

Из-за ближайшей избы показалась вдруг Рьяквир – Идар даже вздрогнула, не заметив, как Старшая Медведица подобралась к ним. Как Рьяквир с больными ногами умудрялась порой передвигаться тише рыси на охоте, Идар могла только догадываться.

– Здравствуй, Морах, – кивнула она дяде, – как твоя охота? – И, не дождавшись ответа, повернулась к Идар. – Отведи меня к матери. Надо с ней поговорить.

– Что-то случилось? – Всполошилась Идар.

– Случилось, – проворчала Рьяквир, растирая ноющие запястья, – ещё гости пожалуют в нашу деревню.

Глава 2

Конечно, третий из потомков богов ещё не прибыл, но Рьяквир решила, что не поприветствовать Огненную ведьму пиром – страшное кощунство, а потому вечером все собрались в доме у Старшей медведицы.

Широкие дубовые столы заняли всю избу, а на праздничных блюдах истекали соком запечённые зайцы, утки и лебедь в яблоках. В глиняных расписных мисочках покоилась красная икра, и пироги, и варенье, а в чашах плескались наливки и дивно пахнущий, густой и янтарный мёд.

Все нарядились в свои лучшие одежды и расселись по обе стороны стола, с любопытством и настороженностью поглядывая на пришельцев. Идар боялась, что начнётся склока, но не успело солнце опуститься за кроны деревьев, как Беривоя окружала толпа молодых парней, что с восхищением расспрашивали его про службу в княжеской дружине и сражения с дикими кочевниками, а Ярина Вадимовна, громко хохоча и откусывая то от одного пирога, то от другого, вещала восторженным слушателям о службе богине смерти. Из чьих-то других уст эти рассказы звучали бы слишком мрачно, но Огненная ведьма умудрялась говорить об этом так, что все вокруг покатывались со смеху.

Бояться их не перестали, но уже начали привыкать.

Краем глаза Идар приглядывала за младшей сестрёнкой – она возилась перед печкой вместе с остальной малышнёй под заботливым крылом Рагвар – та в этот раз снова не захотела присоединиться к пирующим. Конечно, Идар за сестру не боялась – что ей грозит рядом с Рагвар? – но всё же… Всё же слишком свежи в памяти были воспоминания о тяжёлом дыхании, вырывающемся из крошечной груди.

Брат сидел у неё практически на коленях – такого не бывало с тех самых пор, как ему стукнуло пять зим. Он всеми силами старался её отвлечь, позабавить – взахлёб рассказывал, как они весной пойдут охотиться на волка, чтобы принести маме его клыки как оберег – только вдвоём, слышишь, Идар? Их, конечно, будет поджидать страшный дух, родившийся из погасших звёзд – но они одолеют его, и героями вернутся в родное поселение…

Мама молчала, косо поглядывая на подпрыгивающие от смеха кудри Ярины Вадимовны, и подкладывала детям кусок за куском, хотя сама почти не ела.

Отец сидел по другую сторону стола, вместе с охотниками. Он хотел забрать с собой Родага, но брат намертво вцепился в неё, и отцу пришлось отступить. Теперь он даже не смотрел в их сторону, а Идар всё косилась на него, старалась поймать взгляд, мысленно извиниться, хотя сама не знала, за что…

“Я же не виновата, что родилась такой, отец!”, – хотелось закричать ей, вскочив со скамьи, но она старательно делала вид, что всё в порядке – болтала с братом, уплетала пироги и заставляла маму съесть хоть что-нибудь.

Когда пир был в самом разгаре, а Рьяквир торжественно вынесла из своих тайных запасов барзаг – напиток, который Идар пить не разрешали, пока она не повзрослеет – она вдруг заметила, что Босава притаился в самом углу, почти слившись со стеной. Стыдно признаться, но она совсем о нём забыла!

Никто не разговаривал с ним, не трепал по плечу и не придвигал миски со вкусными блюдами – напротив, стол перед ним был пуст, будто за всё это время он совсем ничего не съел. Голову Босава опустил, и за тонкими светлыми волосами Идар никак не могла понять, какое у него выражение лица. Рад, что все наконец-то оставили его в покое? Огорчён, что про него забыли спутники? Зол, что в медвежьей деревне не чтят закон гостеприимства?

Нет, что угодно, но не зол…

– Я сейчас, – шепнула Идар на ухо маме, кое-как отцепила от себя брата и, стараясь не привлекать к себе внимания, шмыгнула к Босаве.

Оставаться незаметной у неё получалось так же хорошо, как у рыжей лисы на белом снегу, но в этот раз все были слишком заняты Огненной ведьмой и Беривоем, чтобы обращать внимание на Идар.

– Привет, – как можно более ласково сказала она, подвинув к себе малиновое варенье, – как тебе наш пир?

Босава пожал плечами.

– Очень хорошо, госпожа. – Равнодушно сказал он и растянул губы в неискренней улыбке. – Благодарю за угощение и доброту.

“Нет, так дело не пойдёт, – нахмурилась Идар, – не мальчик, а дух умершего какой-то, честное слово!”.

– А изба? – Она подсунула под левую руку Босаве – заметила, что он именно ей берётся за дверной засов – ложку. – Успел осмотреться? Всё ли хорошо?

– Непривычно, – ответил Босава, и его улыбка стала чуть светлее, – у нас много комнат бывает только в богатых домах, у купцов или бояр, или больших дружинников. А здесь – в простой избе… И печка меньше.

– Правда? – Изумилась Идар, осторожно утащив с другого края стола миску с запечёнными карасями. – Куда ж её ещё больше-то делать? Она в потолок упрётся…

– Не в высоту больше, а в ширину. – Объяснил Босава, оживившись и поведя носом. – Под печкой ведь должно быть достаточно места для домового – его я тут, кстати, тоже не заметил.

– Кто такой домовой? – Идар вцепилась в самого маленького карасика, едва слышно замычала от удовольствия.

– Хранитель дома, – объяснил Босава, нерешительно взявшись за ложку, – он и за скотиной приглядывает, и за избой, и за детьми малыми… Иногда злиться может, когда хозяева неряшливые или злые, часто ругаются.

– О, знаю! – Закивала головой Идар. – У нас они называются кирталгар. Это маленькая женщина в богатом платье и с густыми пушистыми косами – она ими нехороших людей, которые зла её домашним желают, душит. Когда новый дом ставят, хозяйка обязательно под порогом свой тарлаг – передник – оставляет, и из него через год рождается кирталгар.

– А что она ест? – С любопытством спросил Босава.

Идар задумалась.

– Она такая же, как мы, – наконец, сказала она, – у кирталгар медвежьи лапы и медвежьи зубы, поэтому она тоже любит мясо и мёд. А домовой?

– Молоко и свежий хлеб.

Босава наконец-то принялся за карасей. Ел он очень осторожно, крошечными кусочками – да у них куры за раз больше клюют! – но на его щеках наконец-то появился слабый румянец, и Идар довольно улыбнулась.

– Кто ещё у вас есть? – Спросила она, положив голову на ладонь. Заметив взгляд брата, она незаметно махнула ему – иди, мол, сюда!

– Банник, овинник, дворовой…

– Баня – это я знаю! – Заявил Родаг над самым плечом Босавы, заставив его вздронуть. – В бане моются. А банник не знаю. Кто это?

– Это мой брат, Родаг. – Сказала Идар, склонив голову мальчишки себе на плечо. – Он плоховато говорит по-белийски, но всё равно славный медвежонок…

Брат надулся и засопел ей в ухо.

– Всё хорошо, я могу говорить по-вашему, – улыбнулся Босава, в самом деле перейдя на их язык, – банник живёт в бане…

Родаг, краем глаза взглянув на сестру, подвинул к Босаве густой и сладкий кисель.

*

В ночи мама шипела на отца рассерженной змеёй:

– Ты хочешь сказать, что готов убить нашу дочь?

Отец отшатнулся, колени его подломились – Идар сдержала порыв броситься ему на помощь.

– Нет, предки великие, Карад! Духи, – он устало растёр ладонями лицо, – пошлите мне силы… Нет, я бы не смог… Даже если бы она причинила кому-то вред – и ты это знаешь. Убить… – Он искоса взглянул на печь, и Идар затаила дыхание, молясь, чтобы он не заметил, что она не спит.

– Что же тогда? – Мама всучила отцу наконец-то уснувшую сестрёнку.

– Белийский бог дал ей силу – вот белийцы пусть и разбираются. Уехала бы с ними в столицу…

Кривая усмешка расчертила материнское лицо, словно длинная рана.

– Ты всё же хочешь её убить, – спокойно проговорила она, – только не своими руками. Выгонишь медвежонка из берлоги – раз глаза не видят, то сердце не знает, да?

– Карад, – отец прижал к груди сопящую сестрёнку, – думаешь, мне не тяжело? Вот здесь, – он ткнул себя прямиком в сердце, – всё болит, точно ножами режут. Но я хочу уберечь вас от беды, оградить от смерти…

– Единственный, кто здесь несёт беду – это ты. – Отрезала мама. – Топор – не зло. Зло – человек, что поднимает его на друга. Если боишься, что Идар навредит нам своей силой – убери из дома все ножи, ими ведь тоже убить можно. А заодно выгони в лес кота с псом – у них ведь когти да зубы, того и гляди, детям твоим горло перегрызут…

Несколько мгновений отец молчал.

– Завтра я уеду за дровами, – наконец, сказал он, – целый день пробуду в лесу – глядишь, кого-нибудь поймать смогу, принести вам мяса.

– Поберёг бы себя… – Вздохнула мама.

– Твой брат очень добр, – резко рыкнул отец, – но я не привык жить подачками. – Голос его смягчился. – Идём спать, Карад. Сегодня был тяжёлый день…

– Как и всегда.

Когда они скрылись за дверью, на печь прокрался Ваграт. Беззвучно ступая мягкими пушистыми лапами, взгромоздился на Идар и с тихим мурлыканьем принялся слизывать солёные слёзы с её щек.

Впрочем, когда солнечные лучи поутру заставили её распахнуть глаза, кота рядом уже не было.

*

Отец уехал ещё до того, как Идар раскрыла глаза и это было, пожалуй, даже хорошо – не хотелось смотреть ему в глаза после того, что она услышала ночью.

Наскоро собравшись и чмокнув маму в щёку, она выбежала во двор. Солнце вовсю уже разливало свои лучи над лесом, но на кромке неба по-прежнему оставались нежно-розовые реки восхода. Пожелтевшая трава шуршала под ногами, а над головой алели крупные ягоды рябины – зимой на ней соберутся птицы, и Ваграт снова будет досадливо чирикать, тщетно пытаясь их достать.

Пёс вылез из конуры ей навстречу, потягиваясь и улыбаясь, довольно прищурив глаза. Идар поставила перед ним большую миску с мясом, и он принялся неторопливо жевать – вальяжному отношению к миру его научил кот. Идар взялась за цепь – пёс недовольно заскулил, заметив еë.

– Я знаю, что тебе не нравится, малыш, – она погладила его по голове, – но деваться некуда. Мы же не хотим, чтобы ты нам всех кур передушил?

В щенячестве Ботру клюнул в нос петух – и, хотя с тех пор прошло немало времени, а мама не один раз пыталась подружить пса с курами, обиду он не простил. Как только видел этих толстеньких птиц, кидался молча, даже без лая, и рвал зубами…

Ботра, оказавшись на цепи, с тяжёлым вздохом лёг на землю и прикрыл морду лапами.

– Куры погуляют, и снова тебя отпущу. – Пообещала Идар. – Потерпишь немножко, дружок?

Пёс тяжело вздохнул, удостоив Идар напоследок жалостливым печальным взглядом.

Куры окружили её оглушительно квохчущей толпой, они толкались и клеваясь, стараясь добраться до вкусного зерна. Налив им воды, Идар пристально оглядела курятник в поисках яиц – в этот раз их было не так много.

Ваграт лежал у крыльца, растянувшись под обманчиво-ярким осенним солнцем, и поглядывал на кур одним хитрым зелёным глазом. В отличии от пса, птиц он не убивал – зато очень любил пугать их, заставляя с паническими воплями разбегаться по двору, теряя перья. Идар погрозила ему пальцем – кот сделал вид, что ничего плохого не задумывал, и уж точно не точил коготки на толстушку-несушку.

Мама вышла из дома, перекинув коромысло через плечо.

– Затеем стирку, – объявила она Идар, – пока не пришло Большое Поминовение. На праздник надо в чистом явиться. Присмотришь за братом и сестрой, пока я не вернусь?

Идар кивнула и шмыгнула в дом.

После стирки, а ещё последовавшей за ней уборки, готовки и работы на кусочке земли за домом, где отец этой весной посадил свёклу, сил у Идар совсем не осталось – она сидела на земле у собачьей конуры, прижавшись боком к Ботре и размеренно дышала, когда мимо с топотом пронеслась Дегар, дочь Нгароз.

– Идар! – С восторгом крикнула она, поравнявшись с их калиткой. – Последний из детей богов едет! Идём скорее смотреть!

– Ну и что, что едет, ну и пусть едет, – пробурчала Идар, силой заставляя себя подняться, – мне-то какое дело, что едет?

– Как какое? – Возмутилась Дегар, приплясывая от нетерпения. – Нужно знать, кто будет с нами рядом жить, а с тобой – учиться! Мать зови, брата зови – всех зови!

И, не дождавшись, пока Идар отряхнётся, Дегар схватила её за руку и потащила в избу – нести домашним радостную весть.

*

У околицы, казалось, в этот раз собралось ещё больше народу, чем в прошлый – сегодня князевы люди прибыли с сопровождением.

Идар успела разглядеть только тёмно-русую макушку какого-то мужчины, а рядом с ним – женщину с покрытой головой и свёртком в руках, когда услышала возмущённый голос Рагвар:

– Эти не пройдут!

– Госпожа, – склонился к ней один из мужчин с мечом на поясе, который, очевидно, должен был защищать последнего из детей богов, – мой господин согласился отпустить жену в дальний путь только с нами. Мы – её защита и опора. Если не впустишь нас, ей тоже придётся уехать…

Женщина повернула голову – глаза у неё были огромные и такие испуганные, что Идар мгновенно усомнилась в словах мужчины. На защитников с таким страхом не смотрят.

Рагвар сердито замотала головой.

– Нет и нет! Вы не войдёте. Она – останется.

– Госпожа… – Начал было человек с заметным раздражением, но тут вперёд выступила Рьяквир.

– Мы договорились с князем, что приютим детей богов и учителей, которых он решит для них прислать. Ни о какой защите и опоре речи и не шло. Мне стоит передать князю, что вы смеете нарушать его обещание?

Желваки на скулах мужчины так и заходили – он схватился за меч, но ему навстречу тут же угрожающе двинулось пятеро взрослых медведей. Товарищи мужчины шагнули ближе, тоже взялись за оружие, женщина, прижимая свёрток к груди, в страхе попятилась… Но тут руку мужчины, уже потянувшую меч из ножен, перехватила чья-то ладонь.

– Я ведь говорил тебе, добрый человек, что толку из твоей поездки не выйдет. – Спокойным голосом сказал обладатель тёмно-русых волос, что слегка завивались кольцами, но до кудрей Ярины Вадимовны явно не дотягивали. – И твоему господину говорил. Ты можешь не тревожиться – Милицу Ярославовну тут не обидят, я за то перед князем своей головой ручаюсь. А тебе, – он бросил на мужчину строгий взгляд из-под длинных ресниц, – не стоит затевать ссору со столь гостеприимными хозяевами. Езжай лучше домой…

– Что я скажу своему господину? – Взорвался тот.

– Неужели ему мало княжеского слова? – Голос того, кто не имел при себе меча, не изменился ни на беличий коготь. – Мало слова самой Ярины Вадимовны?

– За его женой нужен присмотр!

– Мы присмотрим. И за ней, и за ребёнком – пусть будет спокоен, у медведей детей чтят и не обижают.

Мужчина, готовый уже вступить с медведями в драку, отступил. Идар выдохнула. Ей казалось, что она слышала, как скрежещут у него зубы – он не хотел уходить просто так…

– Бедовый, – недовольно прошамкала Рагвар, сощурив всеведущие глаза, – предки не дадут тебе вернуться. Уходи и не оглядывайся, иначе быть беде.

Мужчина сплюнул на землю, повернулся к деревне спиной и, громко гаркнув по-белийски на своих спутников, пошёл прочь. Он и впрямь не оглядывался – Идар догадывалась, что это не потому, что он испугался Рагвар, а потому, что был слишком занят продумыванием плана мести. Он вернётся, хоть Рагвар и запретила ему это делать – слишком уж много в нём было гордости, слишком много злости…

У мужчины, что не дал ему вытащить меч, с облегчением опустились плечи. Теперь Идар могла получше его рассмотреть.

Лицо у него было красивое, и чем-то он походил на Босаву – может, непривычно-тонкими и острыми чертами, может, светлыми глазами, а может, печатью мудрости, отличавшейся от мудрости Рагвар и Рьяквир. Наверное, Босава так и выглядел бы, если б вырос и изменил цвет волос – отрастил бы тонкую бородку клинышком, что заметно отличалась от широких бород медведей, приобрёл бы морщины на тонкой переносице и раздался бы в плечах, пусть и не сильно – даже мама, ослабевшая после родов, казалась сильнее этого мужчины, но женщину, стоявшую за ним, он закрывал почти целиком.

От этого Идар и не могла её разглядеть – только мелькал белый плат, закрывавший волосы, и богатая красная юбка, расшитая золотой нитью. Идар привстала на носочки, желая увидеть лицо незнакомки… И тут свёрток в руках у женщины запищал.

Идар сама не заметила, как юркой рыбкой нырнула вперёд, огибая всех встречных людей – очнулась только когда крошечный ребёнок, завёрнутый в тёплые меха, оказался у неё на руках. Рот у женщины округлился, глаза расширились, но отнимать дитя она не спешила.

Ребёнок лежал в руках Идар, как в колыбели, и щурил тёмные глаза, внимательно вслушиваясь в старую колыбельную, которую она начала петь.

– Смотри – месяц, светел месяц. Осветит месяц сплетенье дорог. Кружит вьюга, цветёт иней, трубит Вихорь во льдяный рог…

Крошечный детёныш – даже меньше сестры Идар! – перестал мяукать и сладко зевнул, показав розовый язычок. Идар торопливо передала его матери, боясь, как бы о ней не подумали ничего плохого…

– Прости, – буркнула она, боясь поднять голову и заглянуть женщине в глаза, – у меня недавно родилась сестра. Я привыкла убаюкивать детей, когда они плачут.

– Ты молодец, девочка.

Чья-то рука опустилась ей на плечо. Быстро обернувшись, Идар выдохнула – ей улыбался мужчина-незнакомец, который, кажется, вовсе не был ей недоволен. Она взглянула за его плечо – Рьяквир улыбалась краешком губ, и Идар спешно поклонилась мужчине и юркнула за Старшую Медведицу. Теперь, небось, начнут судачить, что она детей у матерей отнимает…

Мужчина устало пригладил волосы и повернулся к Рьяквир. Пальцами левой руки он беспокойно крутил кисточку на поясе – если бы он был зайцем, Идар наверняка смогла бы почуять страх…