Беда не приходит одна

Анастасия Уварова

Беда не приходит одна

Пролог

Седой туман, похожий на бороду дедушки Рьива, окутывал приземистые, но крепкие дома, обнимал деревья и возвышался над протоптанными дорогами, что тонкими паутинками тянулись по всей деревне. Сизые тучи ползли низко над землёй, задевая верхушки деревьев. По ветвям, окутанным золотом листвы, скакали и шумно делились последними сплетнями вороны.

Идар встречала день начала зимней медвежьей спячки в десятый раз, но для всей их семьи этот праздник был знаменательным – её маленькая сестрёнка впервые увидит высокие костры, рыжие, как лисья шубка, услышит песню о том, как Дедушка Медведь в первый раз сбросил шкуру и разжёг огонь…

Медвежата должны рождаться зимой, но её сестрёнка появилась на свет в середине весны, когда по улице бежали весёлые ручейки, а деревья начинали медленно просыпаться после долгого забытья. Это значило, что духи в любой момент могли потребовать её назад – и пока малышка не доживёт до осеннего праздника ухода медведей, ей нельзя давать имя и даже – так говорила старуха Рагвар, похоронившая троих сыновей – нельзя любить. Но Идар всё равно любила – брата маленьким она совсем не помнила, он родился через две зимы после неё – а у сестрёнки были розовые пяточки, пухлые щёчки, а ещё она смешно кривила нос, когда ей что-то не нравилось.

После завтрака – малина, черника, вороника и толокнянка вперемешку с лесными орехами и – какая же вкуснотища! – мёдом – мама торжественно подняла крышку высокого расписного сундука и вытащила оттуда особые одежды, что приберегались только для больших праздников.

В большой меховой шубе было жарковато, а лицо чесалось под личиной, но Идар не жаловалась – теперь она перестала быть девочкой и превратилась в самого настоящего медвежонка.

С грозным рычанием сбоку подскочил брат – Идар притворно-испуганно взвизгнула и бросилась наутёк, он – за ней, путаясь в длинной шубе и спотыкаясь на каждом шагу.

У печи их поймал отец.

– Прекратите немедленно, – сурово потребовал он. – Порвёте шкуру, испачкаете – кто чинить будет?

Идар пристыженно потупила глаза.

Сестрёнка недовольно возилась на руках у мамы – шкура ей не нравилась. Идар нахмурилась, подскочила ближе, затрясла погремушкой, пытаясь отвлечь их маленького медвежонка.

– Это плохо? – Задыхаясь от волнения, спросила она у матери. – Это значит, что она… не наша?

– Вовсе нет, – беззаботно отмахнулась та, – просто маленькая и глупая. Ты тоже так возилась, – мама ласково провела ладонью по растрёпанным чёрным волосам Идар, – потом привыкла.

Эти слова немного успокоили Идар – но она всё равно не спускала внимательного взгляда с малышки, что громко хныкала и грозно сдвигала маленькие тёмные бровки – личину на неё не стали надевать.

Наконец, за воротами, в самом центре деревни, оглушительно затрубил рог. Идар вскочила, схватила со стола приношения Дедушке, что они старательно готовили весь год.

– Давай я и твои понесу! – Выхватила она горшочек с мёдом из рук матери. – Тебе же неудобно будет…

– Неси, – фыркнула та, – только смотри, по дороге не растеряй!

Идар старательно засопела, прижимая к груди корзину с вяленой рыбой. Ещё чего – растерять! Она умела держать одной рукой сестрёнку, а второй – печь хлеб, или стирать рубахи, или собирать грибы. Что ей какие-то корзинки!

В торжественной тишине они вышли из избы, оставив дверь открытой нараспашку. Внутрь немедленно шмыгнул Ваграт – большой, пушистый и злой кот, которому полагалось ловить мышей в овине и курятнике. Вообще-то, в дом его поначалу не пускали – но в начале осени маленькая заболела, и кот стал с громким урчанием укладываться у её головы, настороженно следя за чем-то вокруг хищными зелёными глазами. Через семь ночей злые духи болезней оставили сестрёнку в покое, а Ваграту мама торжественно постелила одеяло из заячьих шкур у самой печи.

Огромный серый пёс с восторженным лаем бросился к хозяевам – отец схватил его за ошейник, собираясь посадить на цепь, но на его руку легла материнская ладонь.

– Все уходят из деревни, – сказала она потрепав пса за висячими пушистыми ушами, – пускай побегает!

Отец кивнул и отпустил собаку, почти невесомо проведя ладонью по его макушке.

Из домов высыпали соседи. Все они были одеты так же, как семья Идар – и у той, как и девять праздников до этого, перехватило дыхание – до того грозными казались в полупрозрачном седом тумане огромные мохнатые людские очертания. Нет, не людские – медвежьи…

Рядом с Идар шагала двоюродная тётя по материнской линии, крепко держа за руку Грайру, свою падчерицу. Взглянув на неё, Идар едва слышно вздохнула – даже в огромной шубе и маске, закрывавший половину лица, Грайра ухитрялась быть такой красавицей, что захватывало дух. Таких длинных и густых чёрных кос никогда не будет у Идар, как не будет и румяных округлых щёк, алых губ и золотисто-карих глаз, что пронзали насквозь…

Она робко махнула Грайре рукой. Та заметила, с улыбкой склонила голову и отвернулась, выискивая взглядом кого-то в толпе. Да, давно прошли те времена, когда они с Идар были такими подругами, что и медвежий коготь не разделил бы… Они не ссорились, просто однажды разошлись каждая своей дорогой. В последний год Грайра начала прихорашиваться, втирала в кожу головы глину и жир, поливала их кашицей из ржаной муки, чернила брови углëм, умывала лицо калиновым соком. А Идар… У неё была маленькая сестрёнка, и мама, которой тяжело дались роды, и непослушный младший брат, и отец, у которого на непогоду начинало ломить кости.

У избы Старшей Медведицы все на мгновение замерли. Тишина повисла над землёй тяжёлым пологом – Идар казалось, она слышит, как гулко колотится в груди сердце.

Спустя долгий, томительный миг ворота распахнулись и к ним величественно выплыла старуха Рьяквир – в её седые распущенные волосы были вплетены костяные бусины и медвежьи когти, шуба – вышита мелким бисером, узоры которого складывались в историю о первом человеке. Рьяквир была без маски – узоры на её лице были нарисованы охрой и углëм, что в неясном свете раннего утра казались кровью и землёй. Вслед за ней показался отец Грайры, лучший охотник их рода – с величайшим почтением он нёс на руках голову медведя, которого убил две ночи назад. Идар смотрела в мёртвые, но всё ещё налитые кровью от ярости глаза, разглядывала острые клыки и густую шерсть, в которой тонули пальцы охотника – и ей казалось, что сила и воля предка медленно вливается в её душу. Ничто не смогло бы остановить её – ни строгий взгляд отца, ни насмешки троюродного брата, ни неведомые враги, что бродили за околицей. Один взмах её лапы – и повалится трëхсотлетняя сосна!

В темноте они медленно шли-плыли в лес, подальше от деревни, к огромной берлоге, что испокон веков служила для упокоения медведя-родича, что выходил к лучшему охотнику племени.

Не доходя ста шагов до нужной поляны, Идар уже могла разглядеть горящие костры. Она в предвкушении потëрла заледеневшие руки, а в груди кольнула острая зависть. Однажды, когда-нибудь в будущем, она станет такой уважаемой женщиной в племени, что её оставят в ночь перед Упокоением Медведей разжигать огонь…

Достойнейшие племени приветствовали их дружным рёвом, и Идар восторженно зарычала в ответ. Маленькая сестрёнка напугалась, нахмурила тонкие бровки, зарылась в одежды на материнской груди – мама едва слышно забормотала старую колыбельную. Лишь бы малышка не начала плакать!

У берлоги стоял высокий камень, в которые за долгие годы намертво впиталась бурая кровь – на неё охотник осторожно водрузил медвежью голову и с почётом отступил назад.

– Дети мои! – Провозгласила Рьяквир, воздев ладони к небу – хрупкий силуэт старухи на фоне медвежьей головы выглядел неожиданно величественно. – Духи дозволили нам приблизиться к очередной зиме. Кончилось жаркое лето – дальше опасное время, время сна и злых духов, время нечистоты и родов! Готовы ли ваши дома? Готовы ли ваши тела? Готовы ли ваши души?

– Да! – Изо всех сил закричала Идар, и её голос утонул в шуме сородичей.

В готовности к зиме она была уверена – сама вырезала на костях обережные узоры, сама вешала над дверями пучки рябины и ястребиные перья, которых боятся духи ветров, сама окропляла заговоренной водой порог – а заодно кота с собакой и кур.

Рьяквир отступила во тьму. Теперь настала очередь каждой семьи поклониться предку, духу, что оберегал их всю ледяную зиму и жаркое лето. Люди затолкались, стараясь как можно быстрее подобраться к медвежьей голове, Идар выставила вперёд локти и заработала ими, стараясь не подпустить никого близко к маме с сестрёнкой. Та хоть и подросла, но до сих пор была хрупкой, как сухая веточка – не дай духи кто-то толкнëт или ударит!

Наконец-то сородичи выстроились змеёй, что устремилась к голове, а те, кто разжигали костры, затянули песню-легенду о том, как доблестный Дедушка Медведь уходит на зиму в берлогу после сражения со злыми духами.

Солнце медленно поднималось, вызолачивая верхушки деревьев и разгоняя туман. Сестрёнка хныкала и тыкалась маме в грудь, Идар прижимала к груди корзинку и смотрела, как соседи и родичи один за другим подходят к голове и одаривают её самым ценным, что подарила им земля в этом году. Почти каждый наклонялся к волосатому уху и что-то шептал – просьбы людей медведь понесёт в мир мёртвых, к великим предкам, и они непременно помогут тем, кто продолжил их род. Доверчиво просили о помощи великого духа даже совсем маленькие дети – только старуха Рагвар поставила лукошко с ягодами и молча зашаркала прочь. Ей незачем было просить Дедушку передать послание – люди говорили, что каждое новолуние к ней приходят мёртвые сыновья.

Их очередь подошла, когда солнце лениво всползло на вершину самого высокого дуба. Мама, придерживая суетившуюся сестрёнку, согнулась и долго-долго говорила с медведем, а после маленькой ручкой дочери коснулась чёрного носа. Сестрёнка довольно засмеялась.

– Благословение! – Пронёсся по толпе шёпот. – Она получила благословение!

Следующим шёл младший брат. Пока Идар аккуратно раскладывала у камня подношения, он робко, бочком, приблизился к голове, быстро что-то буркнул и отскочил. Мама нахмурилась, Идар покачала головой – лихости братцу было не занимать, но на празднике Упокоения Медведей он почему-то отчаянно трусил.

Отец передавал медведю просьбу совсем недолго и, как обычно, строго хмурился – казалось, это он здесь – древний предок, пришедший отчитать дальнего родича.

Наконец, смогла подойти Идар. Она приветственно оскалилась в ответ на хищную улыбку медведя – сегодня она как никогда чувствовала то, что знали её дальние-дальние прадедушки и прабабушки – в них одна кровь, одна душа.

– Здравствуй, – шепнула она едва слышно, срывающимся от благоговения и восторга голосом, – пусть тебе зимой снятся только добрые сны. Повстречайся, пожалуйста, в мире умерших с моими бабушкой и дедушкой, попроси, чтобы приглядывали за мамой – сестрёнка тяжело рождалась. Сходи ещё к Госпоже Рождения, умоли, чтобы не забирала у нас маленькую – она нам очень-очень нужна, правда! Пусть предки пошлют моему брату разума и силы. Пусть охотничья удача не оставит моего отца – и прошу… Было бы славно, – робко продолжила она, теребя рукав шубы, – если бы он поменьше сердился. Духи да не оставят нас – не пустят Засуху и Голод в деревню, выгонят Болезни… Береги себя по дороге в тот мир, Дедушка Медведь.

Не решившись коснуться головы, она напоследок окинула её взглядом, постаравшись вложить в него всю решимость и силу, чтобы Старый Вихрь не помешал медведю попасть к прабабушкам и прадедушкам.

У костров уже начинался шум и гам. До того, как зайдёт солнце, следовало веселиться, пить и плясать, чтобы дух медведя понял, как они благодарны ему за всё, что он сделал для них в этом году.

Дети подбирались к музыкантам – в большой праздник они добрели и позволяли любопытному народцу прикоснуться к своим инструментам, которые в обычное время хранили пуще, чем медведица медвежат.

Девушки сбились в стайку и осыпали пунцовеющих парней насмешками-загадками – скоро кто-то из них не выдержит и кинется на шутниц, а те втянут его в свой круг и заставят выбирать “невесту”.

Справа от костра, где села мама Идар, одному из соседских мальчишек уже завязывали глаза.

Идар присела на грубую деревянную скамейку, потянулась к сестрёнке.

– Давай её мне, – через силу улыбнулась, – устала ты, наверное…

Мама строго взглянула на неё – хмуро сверкнули карие глаза из-под меховой личины. Идар растерянно опустила руки, но мамин взгляд тут же смягчился.

– Дочка, – ласково сказала она, – шла бы ты с остальными играть. Кто из нас мать тут, в конце-концов?

– Ну не весь же день тебе с ней нянькаться! – Идар вновь улыбнулась – мама сердилась не на неё – уж больно непривычно было ей, той, кто в молодости с братьями на лося ходила, что вокруг неё все приплясывают. – Тебе тоже веселиться надо. Песни петь, танцевать…

– Так я и пойду, – улыбнулась та, – сейчас придёт Рагвар, соберёт у всех детёнышей, мы и отпразднуем. Ещё покажем вам, молодым, как провожать Дедушку Медведя! – Мать скинула капюшон с головы Идар, растрепала ей чёрные косы. – А ты беги к ребятам. Они, небось, забыли уже, как ты их летом обгоняла!

Идар подскочила, как лань, заслышавшая шорох листвы, мотнула головой и, спешно обняв маму за шею, ринулась к товарищам, что уже заладили ловить зайца. У неё и правда немного времени в последний год оставалось на игры – а младшему брату далеко было до её чуткого слуха и острого нюха, быстрых ног и длинных рук, и он часто оставался в дураках – прибегал домой и падал в мамины коленки, заливался слезами, жаловался, что его дразнили неуклюжим, неповоротливым, сиволапым, размазнёй и разлямзей… “Настоящий медвежонок!”, – смеялась мама, щипая его за щёки, – “Самым сильным вырастешь. Подковы будешь гнуть, как щепочки!”.

Ну ничего, теперь-то она всем покажет, на что способны дети их рода…

*

Чем ниже опускалось солнце к чёрно-синему горизонту, тем тише становились игры и песни, тем ближе двигались люди к кострам. Приближался миг торжества, миг страшный и желанный – после того, как Дедушку с почётом проводят в пещеру, чтобы он сладко уснул на всю зиму, а во сне спустился в мир предков, костры погаснут, и Рьяквир разожжёт новый – тот, что ознаменует собой начало нового года. Если костёр будет высоким и сильным, то и их деревня преодолеет все испытания, что пошлют им предки и духи, а если нет… Идар хорошо помнила ту зиму, когда на них одно за другим обрушивались страшные бедствия – пожар, неудачи в охоте, болезнь, которая выкосила почти всех стариков и детей… Тогда огонь вспыхнул едва-едва, и почти сразу же потух.

Мужчины заливали горящие костры. Отец Грайры выдвинулся вперёд вместе с братьями-охотниками, в число которых ещё три зимы назад входил и отец Идар – двое из них с величайшим почётом подхватили голову Дедушки, ещё трое – корзины с подношениями, и медленно двинулись в пещеру. Следом за ними, раздав детей матерям, шаркала Рагвар – мужчинам дозволено заходить лишь в первый зал пещеры, где они оставят подношения и передадут голову старухи, а уж она с Дедушкой под мышкой пойдёт дальше, к самому спуску в мир умерших.

Когда мохнатые силуэты скрылись в глубине пещеры, поляну окончательно окружила тьма – лишь тонкие розовые лучи закатного солнца ласкали сморщенные стволы старых дубов и тонкие талии берёз.

Идар пятилась всё глубже в лес, под защиту деревьев – поляна, ещё недавно бывшая местом шумного праздника, теперь казалась опасной. После того, как костры потушили, на неё слетелись, привлечённые запахом разгорячённых людских тел, злые духи. В самом центре, перед входом в пещеру, осталось всего пятеро – те, кто не боялся проклятий. Первой была Рьяквир, Старшая Медведица, сжимавшая в одной руке ритуальный нож, а другой ласково прижимавшая к своему боку маленького ягнёнка, который ещё совсем неумело стоял на тоненьких ножках. Его принесут в жертву новорожденному огню.

Вторым был Дараз – он родился на два или три года позже мамы, и с самого раннего детства страшно хромал, а потом и вовсе перестал ходить – но это никак не мешало ему играть на вагуде так, что люди плакали и смеялись, не переставая – а ещё говорить с духами.

Третьей стояла Нгароз – женщина, что этой зимой принесла в деревню больше мяса, чем отец Грайры. Она пришла к ним десять лет назад, став женой самого младшего и непутёвого брата Дараза – а когда тот, в приступе слепой ярости, бросился на неё с кулаками, убила его. Свёкр, заставший Нгароз над телом мужа, кликнул остальных сыновей – кроме увечного певца, конечно – и отволок её в пещеру предков, бросив на растерзание злым духам. На следующий день Нгароз вернулась – и на теле её не было ни единой раны. Рьяквир сообщила всем, что духи рода приняли Нгароз в семью и простили её преступление – она отплатила семье убитого мужа тремя соболиными шубами, а те ей, за то, что хотели убить без честного суда – новым домом, в котором она теперь жила с маленькой дочерью, на год помладше Идар.

Четвёртым и пятым стояли близнецы, что приходились Идар двоюродными братьями. Когда духи послали им этих мальчиков, никто не сомневался, что те – не простые люди – и братья в самом деле бегали из отчего дома к старой Рагвар, как только выдавалась возможность – слушали её рассказы о духах и предках, учились плести сильные обереги и разговаривать с ветрами – а позже взяли в руки била и сложили диковинные хвалебные песни о старых героях и посланниках небес.

Первыми ударили в била близнецы. Гулкий отзвук мощного удара разнёсся над деревьями, напугав воронью стаю, что с криком взметнулась вверх, и отозвался трепетом в груди Идар. Она почувствовала, будто тонкую нить протянули от самого её сердца к музыкантам – страх мгновенно исчез. Ей казалось, что она видит, как разлетаются злые духи, в страхе зажав уши – нет ничего страшнее, чем биение сердца храбреца.

Запел Дараз. Низкий голос накрыл всю поляну, разлетелся по лесу – никто не ожидал, что в столь худощавом теле жила такая могучая, кипучая жизнь. Барабаны застучали чаще, и он взревел – как самый настоящий медведь, даже не обращаясь. Дараз взывал к тем, кто давным-давно оставил их, уйдя на небеса, к тем, кто даровал им огонь и разжёг им искру в сердцах, сделав их тёплыми и мягкими, но яростными, как дикое пламя.

Его песню подхватила Нгароз, и её голос мягкой волной прильнул к пению Дараза, обхватил его, закутал в себя – и понёс ещё дальше, наступая неотвратимо и грозно, как зима, как пурга, как весенний разлив рек.

Близнецы запели тоже – но их голоса были пока слабыми, неуверенными, и тогда слова старой молитвы зазвучали справа и слева от Идар – все люди помогали сородичам донести песню до самых звёзд, до Дедушки, что должен был сейчас уснуть в пещере.

Под рёв голосов Рьяквир двинулась к дубовым поленьям, на которых должна была разжечь огонь. Ягнёнок доверчиво двинулся за ней, неловко перебирая ножками.

Песня добиралась до самого нутра, выворачивала сердце наизнанку, и Идар была уверена – предки точно услышат её, поймут, отзовутся, пошлют им ещё один год сытости и процветания…

Близнецы задвигались рядом с застывшими Даразом и Нгароз – они хищно рычали и прыгали, кружились и раз за разом вытягивали руки-лапы в сторону калечного певца и женщины-охотницы, но голодные пасти злых духов, которыми обернулись братья, не могли достать тех, кто говорит с предками.

Рьяквир наклонилась над будущим костром, вынула из-за пазухи огниво. Чиркнула – раз, второй, третий… У Идар замерло сердце – в прошлые года у старшей Медведицы всё получалось легко и быстро.

Снова чирк, чирк, чирк… Остальные звуки замерли – будто не было ни барабанов, ни песни, только стук кресала о кремень. Вот проскочила между ними крошечная искорка, упала на брёна… И потухла.

Перед глазами Идар промелькнуло будто наяву их страшное будущее. Крошечное тельце, завёрнутое в посмертную пелену, надсадный кашель мамы, голодные глаза брата и впавшие щёки красавицы Грайры, которой незачем больше румянить их свеклой.

– Нет! – Идар сама не поняла, что этот звук вырвался из её груди.

А вместе с криком вылетела молния, ослепительная, страшная, прямиком из сердца.

Огонь запылал.

*Разлямзя – неповоротливый, вялый человек.

Глава 1

В доме Рьяквир было жарко – натопленная печь озаряла богатое убранство избы рыжими отблесками, кутала Идар в своё дыхание, точно в пуховое одеяло, обещала – что бы ни случилось, скрою, уберегу. От печи шёл запах берёзовых поленьев, и свежего хлеба, и извёстки, которой красили её перед самым наступлением осени. Из угла, скрытого от хищных взглядов посторонних, вошедших в дом Старшей Медведицы, на Идар смотрели когти медведей-предков.

Рьяквир сказала, что Идар должна своими глазами поглядеть на тех, кто пришёл за ней, своими ушами послушать их речи, и мать вынуждена была согласиться – если б не приказ, она бы, наверное, запрятала дочь под юбку, как делала, когда та была совсем крохой.

И вот теперь Идар сидела в печном закутке, надёжно укрытая ветошью, плотно набитыми мешками и завесой духов, которых позвала на помощь Рагвар.

Старухи сидели на скамье напротив пришельцев, прихлёбывали взвар из шиповника и, кажется, вовсе не боялись ни острых глаз княжьих людей, ни их острых мечей.

– Госпожа, – прижал руку к сердцу один из них, и шипяще-мягкий выговор выдал в нём чудина, – гибнет не только земля белийцев, но и ваша! Неужели ты хочешь однажды вновь проснуться среди высохших лесов да помершей скотины?

– Девчонку не отдам. – Упрямо проговорила Рьяквир, вцепившись сухими пальцами в чашу, будто в глаза врагу. – Разве ваш бог не залил своей кровью берег у княжьего двора? Разве не подарил он нам мир и процветание на долгие годы своей смертью?

– На годы, – терпеливо продолжал мужчина, так и не отпив предложенного взвара, – но не навсегда. Кто знает, сколько нам отмерено – может, уже при твоей жизни сила Змеевой крови иссякнет… А даже если и нет – перевёртыши чтят свой род. Пожелаешь своей правнучке умереть от голода?

Рагвар разразилась сухим, резким смехом, и Идар вздрогнула – он напоминал ей треск молнии.

– Княгиня волнуется за благоденствие своего народа. – Мужчина склонил голову набок. – А ты, Старшая Медведица?

Рьяквир вдруг хлопнула ладонью по столу – подпрыгнули миски и чаши, но княжеские воины даже не дрогнули.

– Вижу, – процедила она, – мать учила-учила вежеству, да так и не вдолбила его в твою пустую голову. Если княгиня так беспокоится о будущем земли, пускай сама его и строит! Созовёт всех колдунов и колдуний – они ей что-нибудь и придумают. Наша девочка вам зачем?

Мужчина покаянно склонил голову.

– Ты права, госпожа, – проговорил он смиренно, – я был недостаточно вежлив с тобой. Позволь объяснить – княгиня, свет-Златушка, призвала на помощь самую могущественную ведьму из всех, ныне живущих. Тебе, должно быть, известно её имя?

Идар за печкой затаила дыхание. Уж на что они отгораживались от остального мира, а даже до их деревни долетали легенды о деяниях Огненной Ведьмы…

Рагвар уважительно хмыкнула, положила ладонь на пальцы Рьяквир, уже сжавшиеся в кулак, кивнула мужчине. Тот, ободрённый, заговорил снова:

– Госпожа Ярина Вадимовна никак не может разрешить беду, что нависла над нашими землями – но был ей вещий сон, что одолеть напасть смогут трое из тех, что произошли от старых богов, и кому была дарована немалая сила. Девочка, о которой мы ведём речь – правнучка Жога, верно?

Рагвар недовольно нахмурилась, а Идар сжалась в комок. Правнучка бога белийцев… До сих пор она не могла поверить, что речь шла о ней.

– Да и колдовская сила – страшная редкость в роду перевёртышей, – соловьём заливался чудин, – Идар удостоена великой чести – снять проклятие, грозящееся погубить оба наших народа…

Рьяквир только фыркнула и тряхнула седыми спутанными волосами.

– Разве она одна такая на все леса вокруг? Разве Жог, старый бог ваш, не любил девок так же крепко, как медведь – пчелиные соты? Поверь мне, Тамсар, сын Латены – я бы помогла тебе, если бы сама владела колдовством. Помогла бы, потому что не хочу погибели этой земле… Но я знаю, что такое белийский стольный град, Тамсар, пожалуй, даже лучше тебя – ты-то, как приехал, сразу в ратники пошёл?

Дождавшись кивка, она продолжил:

– Стало быть, под присмотром старших товарищей жил, в тёплом доме, вдали от княжеских ближников да зажиточных купцов… Но сейчас-то, став глазами и ушами Светозара Ярополковича, должен понимать, как нелегко живётся в этом… змеином клубке? – Последние слова Рьяквир выплюнула с отвращением, точно яд. – Клянусь тебе всеми предками, каких только знаю – задушат там девчонку, погубят. Станут рвать каждый в свою сторону… Нет, – покачала она головой, – вашу, белийку, может, и пожалеют – а переворотниц они терпеть не могут, я знаю. Толку вам не будет, уж поверь – а мы потеряем славную медведицу.