Комнаты в моей голове

Паника нарастала, подкатывая к горлу, грозя вот-вот захлестнуть меня с головой. Я запрыгнула обратно на диван, хватая зажигалку – мой последний якорь в реальности. Трясущимися пальцами я начала крутить колёсико, нагревая металл до тех пор, пока он не стал обжигающе горячим, а затем прижала его к внутренней стороне предплечья, туда, где уже красовалась коллекция круглых шрамов.

Боль пронзила руку насквозь, острая и чистая. Я зажала в зубах ручку, лежавшую рядом, чтобы не закричать. Слёзы выступили на глазах, но я не давала им пролиться – нет, только не сейчас. Я ждала, отчаянно надеясь, что с тем, как будет утихать физическая боль, уйдет и этот всепоглощающий страх.

Но в этот раз было иначе. Болезненные ощущения начали утихать, но тревога становилась только сильнее, как будто тело больше не реагировало на этот примитивный метод заземления.

"Только не это," – в панике прошептала я, прекрасно понимая, что на счету секунды до того, как паника окончательно возьмёт надо мною верх и начнутся галлюцинации – то, чего я боялась больше всего.

Мой взгляд заметался по комнате в поисках спасения. Когда приступы только начались, несколько лет назад, мне помогало включить свет и музыку, чтобы заполнить пространство, вытеснить тишину, в которой рождались кошмары. Но сейчас я не могла заставить себя встать и дойти до выключателя – ноги отказывались слушаться, а темнота между мной и стеной казалась наполненной невидимыми угрозами.

С каждым неровным вдохом паника нарастала. Я схватила плюшевого мишку – единственную вещь, оставшуюся со времён детства, когда мир ещё не был таким пугающим местом – и одеяло, забралась с ногами на диван и забилась в угол. В углу мне было как-то спокойнее, моя спина прижата к стене, а это значило, что никто не сможет напасть сзади.

Но даже это не помогло. Страх окончательно поработил мой разум, и я судорожно смотрела по сторонам, ощущая, что за мной наблюдают. Тени пульсировали, дышали, жили своей жизнью. Дверца шкафа чуть заметно дрожала, а это могло означать только одно – там кто-то есть. Не просто кто-то: нечто, что ненавидит меня, жаждет причинить боль, уничтожить.

Я ещё сильнее вжалась в угол, сжимая мишку с такой силой, что его набивка, наверное, скоро полезла бы через швы. Сердце колотилось где-то в горле, каждый удар отдавался в ушах.

Стены… Боже, стены будто придвинулись ближе. Я могла поклясться, что когда закрыла глаза и снова открыла, они стали ближе, сжимая пространство вокруг меня, как гидравлический пресс. Ещё немного, и они просто раздавят меня, сомкнутся, не оставив даже мокрого места.

Я пыталась восстановить дыхание – вдох на четыре, задержка на семь, выдох на восемь, как учила меня Вика, когда видела мои приступы. Но воздух словно превратился в густое желе, застревающее в горле. Кислород покидал помещение с пугающей скоростью, или так казалось моему перевозбуждённому мозгу. Понимая, что задыхаюсь, я в истерике начала импульсивно хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.

Глаза застилали слёзы, размывая и без того искажённую комнату в сюрреалистичное полотно кошмара. Я даже не могла их вытереть – руки не слушались, тело как будто принадлежало кому-то другому. Я была полностью парализована, заперта в своём телесном панцире, неспособная даже моргнуть, когда захочу.

И тогда я увидела это. Около шкафа что-то шевелилось – не просто игра теней, не воображение. Тёмная фигура, бесформенная и одновременно слишком знакомая, начала медленно проступать из темноты, словно чернила, растекающиеся по влажной бумаге.

"Оно! Нет! Оно идёт прямиком ко мне!"

Силуэт очень медленно приближался к дивану, на котором я тряслась, как осиновый лист. У него не было лица, но я знала, что оно смотрит прямо на меня. У него не было рта, но я знала, что оно улыбается. В этой черноте была жестокость, древняя и холодная, как сама пустота.

Когда оно встало напротив меня, я с ужасом осознала, что это то самое «существо» из моего кошмара – того самого, повторяющегося, от которого я просыпалась с криками и не могла заснуть потом часами. Но теперь оно вышло из сновидений в реальный мир, перешло границу, которую никогда не должно было пересекать.

Я хотела закричать от ужаса, но не смогла произнести ни звука. Голос застрял где-то между лёгкими и губами, превратившись в жалкий хрип. Всё, что мне оставалось – смотреть на него широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас.

Как только я попыталась крикнуть, существо расплылось в улыбке – не той, которой люди выражают радость, а той хищной гримасой, которая говорит жертве: "Ты в моей власти и ты бессильна".

Что-то в глубине моего сознания, ещё не до конца затопленного ужасом, отчаянно цеплялось за реальность. Слабый голос разума, тонущий в океане иррационального страха.

"Нужно взять себя в руки!" – я повторяла это как мантру, но слова казались пустыми и бесполезными перед лицом того, что стояло передо мной.

Мой взгляд метнулся к столу, где среди хаоса канцелярских принадлежностей блеснуло что-то металлическое – нож.

Острый. Настоящий. Реальный.

"В принципе, стол не так далеко, если всё сделать быстро, то существо не успеет мне помешать. Но как это сделать, если я не могу пошевелиться?"

Паника продолжала затапливать сознание, но в этот момент появилась новая эмоция – решимость, отчаянная и безрассудная.

"Майя, это страх, это всего лишь страх! Для человека нет ничего невозможного, ты должна взять себя в руки. У тебя будет всего одна попытка."

Я собрала всю свою волю в кулак, сжав её внутри, как пружину. А затем, в одном резком движении, ринулась к столу, опрокинув по пути лампу, которая с грохотом упала на пол. Звук был оглушительным в ночной тишине, но мне было всё равно. Мои пальцы сомкнулись вокруг рукоятки ножа – холодного, настоящего, существующего в этом мире, а не в кошмарах.

Не раздумывая ни секунды, движимая чистым инстинктом самосохранения, я замахнулась и со всей силы вонзила нож… в собственную ногу, выше колена, глядя прямо в лицо существу – вернее, туда, где должно было быть его лицо.

Боль была мгновенной и ослепляющей, но настоящей – не тот размытый ужас, который приносят кошмары, а чистая, ясная физическая боль, которая кричит: "Ты жива! Ты здесь! Это реально!"

В момент, когда я замахнулась ножом, существо улыбнулось ещё шире, его тьма, казалось, разлилась по всей комнате, поглощая последние островки света. Оно словно говорило: "Именно этого я добивалось".

Но мне было плевать. Для меня главное, чтобы оно исчезло, чтобы этот кошмар закончился, чтобы я могла снова дышать.

И действительно, когда первая волна боли пронзила моё тело, существо начало таять, растворяться в воздухе, как утренний туман под лучами солнца. С каждой пульсацией боли в ноге его очертания становились всё менее чёткими, пока наконец оно полностью не исчезло, оставив меня одну в комнате, дрожащую, истекающую кровью, но свободную от его присутствия.

Я смотрела на нож, торчащий из моей ноги, и на расползающееся тёмное пятно на джинсах. Кровь была настоящей. Боль была настоящей. Я была настоящей. А существо… было ли оно настоящим, или всего лишь проекцией моего измученного разума?

Эта мысль пронзила меня так же остро, как нож в ноге. Если оно не настоящее, если всё это – лишь плод моего воображения, значит, я действительно схожу с ума. А если оно настоящее… что ещё более пугающе, то какой ад ждёт меня завтра ночью? И в следующую ночь? И в ту, что за ней?

Как долго я смогу выдержать, прежде чем окончательно сломаюсь? И что будет, когда боль перестанет помогать, когда даже такие радикальные методы не смогут отогнать тени на краю сознания?

С этими мрачными вопросами, на которые у меня не было ответов, я медленно опустилась на пол, прислонившись к стене. Кровь продолжала сочиться, но уже медленнее. Боль пульсировала, но теперь она была почти… приятной. Напоминанием о том, что я всё ещё здесь, всё ещё борюсь.

Последней мыслью перед тем, как усталость взяла верх и я провалилась в беспамятство, было осознание, что мне нужна помощь – настоящая, профессиональная помощь, не самодельные методы и не отчаянные меры. Но где её найти, когда весь мир кажется враждебным, а единственные люди, которые могли бы помочь, либо слишком далеко, либо слишком погружены в собственные проблемы, чтобы заметить мои?

Ответа не было. Была только темнота, теперь уже милосердная, обнимающая меня, уводящая от боли, от страха, от существа, которое, я знала, вернётся – если не сегодня, то завтра, или в любую другую ночь, когда мои защитные барьеры ослабнут, а тени станут достаточно глубокими, чтобы скрыть его приближение.

Глава 7. Кровь и осколки.

С исчезновением этой твари мне стало значительно легче – по крайней мере, ментально. Физически же нога безумно ныла, отзываясь острой болью при малейшем движении. Я сидела на полу, боясь даже шевельнуться, словно это могло вызвать возвращение существа.

Нож всё ещё торчал из ноги, уродливым инородным предметом. Я понимала, что нужно его вытащить, но также знала – как только я это сделаю, рана откроется и начнётся сильное кровотечение. Мысль о крови не пугала меня, но мысль о том, что придётся объяснять брату или, не дай бог, врачам, откуда она взялась, парализовала.

"Нужно собрать все мысли в кучу и сосредоточиться на решении этой небольшой проблемы, а не трястись в углу от страха!" – мысленно приказывала я себе, но голос разума звучал глухо и неубедительно. После ночи ужаса, после галлюцинаций и панической атаки, трудно было заставить мозг работать логически.

Мне понадобилось несколько минут, которые показались вечностью, чтобы наконец взять себя в руки и приступить к действиям. Я заставила себя дышать глубже, игнорируя покалывание в кончиках пальцев и пульсирующую боль в ноге. Сейчас нельзя было сорваться в очередной приступ, нельзя было позволить страху снова взять верх.

"Вытащив нож из раны, откроется кровотечение," – размышляла я, стараясь мыслить максимально рационально. – "Следовательно, мне нужно перетянуть ногу перед этим, а потом сразу найти, чем её перевязать."

Размышлять оказалось гораздо легче, чем приступить к действиям. Я судорожно огляделась по сторонам в поисках подходящего материала. Что может заменить жгут? Что может заменить бинт? Время неумолимо утекало, а нога с каждой секундой болела всё сильнее, запуская волны пульсирующей боли по всему телу. От этой боли голова отказывалась соображать нормально, мысли путались, снова грозя соскользнуть в бездну паники.

"Ну же! Действуй!" – я мысленно подталкивала себя, зная, что другого выхода просто нет.

И тут случайно мой взгляд упал на толстовку, брошенную в углу. Из её капюшона свисал шнурок – длинный и прочный на вид.

"Ну чем не жгут?" – внезапное открытие придало мне сил. – "И так, жгут найден, осталось найти бинт!"

Мой взгляд метнулся к кровати.

"Простыня! Точно, простыня! Чем же я раньше думала?"

Недолго мне пришлось радоваться своей находчивости – ситуация требовала незамедлительных действий, а боль становилась почти невыносимой. Тем не менее я решила действовать сейчас, не откладывая до утра, когда в доме будут бодрствовать другие люди.

С трудом дотянувшись до толстовки, я выдернула шнурок из капюшона дрожащими пальцами. Затем, перекатившись на бок, чтобы достать до края кровати, я с усилием оторвала кусок простыни. Материал поддавался с трудом, но отчаяние придавало мне силы.

Вернувшись к ране, я осторожно обвязала шнурком ногу выше раны, чуть ниже бедра. Затянуть его одной рукой, не выпуская из другой нож, было сложно, но я справилась. Затем, сжав зубы и сильнее затянув шнурок, я резким движением выдернула лезвие из плоти.

Боль пронзила меня, яркая и острая, заставив на мгновение потерять ориентацию в пространстве. Но почти сразу же, не давая себе времени на промедление, я прижала кусок ткани к ране, сдавливая её со всей возможной силой, чтобы остановить хлещущую кровь.

Всё произошло настолько быстро, что я даже не успела сообразить, как обмотала ногу импровизированным бинтом и закрепила его узлом. Словно моё тело действовало на автопилоте, будто я каждый день занималась самостоятельным лечением ножевых ран. Мысль о том, что в нормальном мире это совсем не нормально, промелькнула и исчезла.

Когда первая волна боли схлынула, я смогла оглядеться вокруг и осознать, в каком состоянии находится моя комната. Это было похоже на место преступления: порванная простыня с бурыми пятнами, нож на столе, на котором блестели капли крови, тёмные пятна на полу, брызги на стене, куда я прислонялась, когда вытаскивала нож.

Обстановка была жуткой, словно кадр из низко бюджетного фильма ужасов. Но вместо того, чтобы напугать меня, эта картина вызвала странное оцепенение и сосредоточенность.

"Нужно что-то с этим делать," – мелькнула практичная мысль. – "Брат редко заходит в мою комнату, почти никогда, но мало ли что взбредёт ему в голову после вчерашнего скандала. Мне не хочется, чтобы он узнал о моих проблемах с головой."

И снова – мысли давались легче, чем действия. Просто подняться с пола казалось непосильной задачей. Боль была невыносимой, нога отказывалась меня слушаться, а при любом неверном движении по телу прокатывалась волна такого дискомфорта, что перехватывало дыхание.

Тем не менее я заставила себя встать, опираясь на стену и стараясь не нагружать повреждённую ногу. Затем, шаг за болезненным шагом, я двинулась к двери. Коридор встретил меня привычной темнотой, но теперь она казалась почти дружелюбной по сравнению с тем ужасом, что я пережила ранее.

С огромным трудом я добралась до ванной, стараясь не издать ни звука, чтобы не разбудить брата с Желикой. Мне повезло – их храп доносился из-за закрытой двери спальни, перекрывая даже скрип половиц под моими ногами.

В ванной я достала из-под раковины небольшой тазик и налила в него воды, бросив туда чистую тряпку. Когда всё было готово, меня вдруг охватило странное чувство гордости за себя.

"Какая я молодец! Кому расскажешь – не поверят," – подумала я с горьковатой усмешкой. – "Всю жизнь была плаксой и из-за каждой царапины бежала к маме, а сейчас с такой раной делаю всё сама и даже слезинки не проронила. Болезнь идёт мне на пользу."

Эта мысль была странной, почти пугающей в своей логике. Неужели я начала воспринимать свои психические проблемы как нечто полезное, как нечто, что делает меня сильнее? Это было похоже на стокгольмский синдром, только вместо похитителя у меня было собственное больное сознание.

Но сейчас не время для самоанализа. Я взяла тазик и, стараясь не расплескать воду, медленно поковыляла обратно в комнату.

Увидев при свете лампы масштаб беспорядка, я невольно охнула. Крови было гораздо больше, чем казалось в темноте – тёмные пятна на полу, брызги на стене, полосы на простыне.

"Блин, сколько крови! У меня наверняка анемия, не удивлена, что так сильно кружится голова," – подумала я, чувствуя, как слабость накатывает волнами. – "Мама говорила, что при большой потере крови нужно кушать шоколад, якобы он восстанавливает. Не думала, что мне придётся проверять эту теорию."

С новой решимостью я взялась за уборку. Где-то в подсознании мелькнула мысль, что шоколад будет моим поощрением за страдания и труд – странный, почти детский способ мотивации, но он работал.

Несмотря на боль и головокружение, я методично оттирала пятна крови с пола, подоконника и стола. Нож я тщательно вымыла под струей воды из бутылки, которую всегда держала у кровати, и спрятала глубоко в шкафу, завернув в носок. Потом отжала тряпку и протёрла ею все поверхности ещё раз, стараясь не оставить ни следа произошедшего.

Порванную простыню пришлось снять полностью. Я свернула её в тугой ком и запихнула на дно корзины для грязного белья, прикрыв другими вещами. Позже придумаю, как от неё избавиться.

Благодаря мотивации с шоколадом, с уборкой я справилась довольно быстро. Наконец, откусив кусочек шоколадки, которая уже неделю валялась у меня в портфеле, я буквально рухнула на кровать, чувствуя, как силы покидают меня окончательно.

"Блаженство," – пронеслось в голове. – "Настолько приятно, что даже боль уходит на второй план."

Сладость таяла на языке, создавая иллюзию, что всё не так уж плохо. Что я справилась, что я выжила, что я победила в этой битве с собственными демонами.

"Интересно, сколько времени?" – я потянулась к телефону, брошенному на тумбочке.

Какого же было моё удивление, когда на экране высветилось 05:20. Это означало, что брат с женой скоро встанут на работу. Внезапно меня охватила паника – что, если они зайдут ко мне в комнату? Что, если заметят мою хромоту? Что, если увидят забинтованную ногу?

Нужно было лечь спать, набраться сил, но стоило мне закрыть глаза, как тут же возникло ощущение, что за мной наблюдают. Чувство тревоги, только-только начавшее затихать, вспыхнуло с новой силой. Каждая тень в углу комнаты казалась готовой в любой момент превратиться в того самого монстра, от которого я так отчаянно пыталась избавиться.

Я знала только одно место, где чувствовала себя в относительной безопасности – мой шкаф. Это было моё тайное убежище ещё с детства, когда я пряталась там от пьяных скандалов родителей. Шкаф был настолько тесным, что когда я сидела в нём, то чувствовала каждую его стенку своим телом, и это давало мне ощущение защищённости, словно я находилась в коконе.

Очень медленно, но уверенно, я сползла с кровати и на четвереньках доползла до шкафа. Забраться внутрь с раненой ногой было сложно – пришлось протискиваться боком, стараясь не задеть травмированное место о дверцу или одежду, висящую на плечиках.

Внутри было темно и тесно, но именно этого я и хотела. Раньше мне здесь было удобнее, а сейчас из-за раны приходилось поджимать под себя больную ногу, что вызывало волны боли. Но всё равно лучше так, чем оставаться в постели с ощущением, что в любой момент из темноты может появиться существо.

Я прислонилась спиной к задней стенке шкафа и подтянула колени к груди, стараясь найти положение, в котором нога болела бы меньше всего. Боль пульсировала в такт сердцебиению, но теперь она казалась почти… успокаивающей? Странно было осознавать, что физическая боль может быть более приемлемой, чем ментальная.

Сквозь щель в дверце шкафа пробивался слабый свет настольной лампы, которую я оставила включённой. Этот тонкий луч стал моим якорем в реальности, напоминанием, что за пределами моего укрытия существует обычный мир.

Я даже не заметила, как моё сознание начало проваливаться в сон. Постепенно, несмотря на боль и неудобство, усталость взяла своё, и дремота окончательно поглотила меня. Последней связной мыслью было смутное ощущение, что даже если существо вернётся, оно не найдёт меня здесь, в моём маленьком убежище, где нет места ни для кого, кроме меня.

В шкафу, тесном и тёмном, я наконец могла расслабиться. Здесь не было монстров, не было брата с его осуждающим взглядом, не было родителей с их требованиями и ожиданиями. Только я и мои сны, в которые я соскальзывала, несмотря на боль, несмотря на страх, несмотря на кровь, которая, я знала, всё ещё медленно сочилась из раны, пропитывая импровизированную повязку.

Сон был милосерден ко мне в эту ночь – без сновидений, без кошмаров, просто глубокая тьма, в которой можно было забыться и не думать о том, что будет завтра, когда придётся снова встретиться с реальным миром и его требованиями. О том, как я буду объяснять хромоту. О том, сможет ли рана зажить без врачебной помощи. О том, вернётся ли существо в следующую ночь.

Сейчас ничего из этого не имело значения. Сейчас был только тесный шкаф, убаюкивающая боль и сладкий шоколадный привкус во рту – напоминание о маленькой победе в битве, которую я, возможно, уже проигрывала.

Проснулась я от ноющей боли, пульсирующей в ноге, словно второе сердце. Сознание возвращалось медленно, по кускам, как мозаика, которую кто-то небрежно разбросал и теперь неохотно собирал обратно. Я не сразу поняла, где нахожусь – тесное пространство, темнота, запах собственной одежды, смешанный с металлическим привкусом крови.

Шкаф. Я провела ночь в шкафу, спрятавшись от кошмара, который, возможно, был лишь порождением моего воспаленного сознания.

Мои мышцы затекли и протестовали против каждого движения, особенно когда я попыталась выпрямить раненую ногу. Тело казалось чужим, неповоротливым, будто я управляла марионеткой с порванными нитями. Медленно, преодолевая боль и скованность, я выбралась из своего убежища.

Комната встретила меня мертвенной тишиной. Солнечный свет проникал сквозь неплотно задернутые шторы, создавая иллюзию, что вчерашняя ночь с её ужасами была просто дурным сном. Но тупая боль в ноге и засохшие пятна крови на футболке напоминали – всё было реально. По-настоящему реально.

Первым делом нужно было проверить, есть ли кто дома. Я доковыляла до двери, стараясь не наступать на больную ногу, и прислушалась. Тишина, нарушаемая лишь требовательным мяуканьем котов из кухни. Значит, брат с женой уже ушли на работу. Облегчение затопило меня, словно теплая волна – не придется объяснять, почему я хромаю, не придется изобретать очередную ложь.

Я добралась до кухни, где три кота кружились вокруг пустых мисок, выражая всем своим видом крайнее возмущение таким пренебрежением к их потребностям.

– Сейчас, сейчас, – пробормотала я, открывая шкафчик с кошачьим кормом.

Насыпав корма в миски и поменяв воду, я бросила взгляд на часы – 10:47. Странно, что я проснулась так рано. Обычно после таких ночей, полных ужаса и адреналина, я спала до обеда, пытаясь компенсировать изматывающую бессонницу. Но сегодня что-то было не так.

Чувство тревоги, утихшее было после исчезновения ночного существа, снова нарастало, просачиваясь в сознание, словно ядовитый туман. Я не могла понять его причину, но оно сводило меня с ума – это постоянное ощущение, что что-то должно произойти, что-то плохое, что-то непоправимое.

Воздух вокруг казался густым, как вода, и каждый вдох требовал усилий. Сердце билось неровно, то замирая, то вдруг срываясь в бешеный галоп без видимой причины. В голове крутились обрывки мыслей, ни одна из которых не задерживалась достаточно долго, чтобы я могла за неё ухватиться. Это было похоже на радиопомехи – белый шум, из которого изредка проступали отдельные слова или фразы, не складывающиеся в целостную картину.

"Может, ночное существо никуда не исчезло? Может, оно просто затаилось и ждёт?" – мысль заставила меня вздрогнуть и обернуться, словно я могла увидеть его, притаившееся в углу кухни.

Но там никого не было. Конечно, не было. Это просто мой воспалённый мозг продолжал играть со мной злые шутки.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я решила заняться своей раной. Мне нужно было убедиться, что не началось заражение, и перевязать её более качественно, чем это удалось сделать ночью в панике.

Вернувшись в комнату, я осторожно села на край кровати и начала развязывать импровизированную повязку. Ткань прилипла к ране, пропитавшись кровью и сукровицей, и каждое движение отдавалось новой вспышкой боли. Но я продолжала, стиснув зубы, зная, что это необходимо.

"Всё-таки не зря на мне всё заживает как на кошке," – подумала я, разглядывая рану. Конечно, нога была опухшей, а кожа вокруг раны покраснела, но в целом всё выглядело гораздо лучше, чем я ожидала.

Поскольку ткань намертво прилипла к ране, мне пришлось буквально отдирать её, что вызвало новое кровотечение. Но на этот раз у меня было время и возможность сделать всё правильно.

Я доковыляла до ванной и достала из шкафчика всё необходимое: бинт, перекись, антисептический спрей. В этот раз я могла обработать рану как следует, не торопясь и не боясь, что кто-то войдёт и увидит меня с ножом в ноге.

Очистив рану тёплой водой с мылом, я осторожно промокнула её чистой тканью, затем обильно полила перекисью. Жидкость зашипела, соприкоснувшись с открытой плотью, пузырьки кислорода вспенились, вызывая жжение, от которого на глаза навернулись слёзы. Но это была хорошая боль – чистая, понятная, говорящая о том, что рана очищается.

Обработав края раны антисептиком и наложив стерильную повязку, я почувствовала некоторое облегчение. По крайней мере, одной проблемой стало меньше.

Закончив с перевязкой, я решила проверить почту и социальные сети – хоть какое-то подобие нормальной жизни, хоть какая-то связь с внешним миром, который не состоял из ночных кошмаров и монстров, прячущихся в темноте.

Я включила компьютер и, пока он загружался, попыталась размять затёкшую шею и плечи. Сон в шкафу не способствовал хорошему самочувствию, и всё тело ломило, словно меня избили.

Когда экран наконец ожил, я открыла браузер и автоматически вошла в ВКонтакте. И в этот момент моё сердце, казалось, пропустило удар, а дыхание застряло где-то между лёгкими и горлом.

Там, в списке новых сообщений, выделяясь словно неоновая вывеска в ночи, было имя, которое я не ожидала увидеть. Имя, которое я старательно вытравливала из памяти последние годы. Имя, от которого даже сейчас внутри всё скручивалось в болезненный узел.