Золушка для поручика

Первая барышня была высокой, светловолосой, с ярким румянцем и выразительными голубыми глазами. Когда она улыбалась, на щеках появлялись милые ямочки. Вторая же – худенькая и невысокая с рыжими, чуть вьющимися волосами, из-за чего ее прическа казалась слегка растрепанной, Саше вовсе не глянулась – «серая мышка», – подумал он, – «нет, скорее, рыжая, полевка».

Зала поражала светом, обилием зеркал и множеством парадно одетых гостей – тут были и ученицы старших классов в платьях пастельных оттенков, и офицеры в эполетах и сапогах без шпор, даже один полный генерал, но уже того возраста, что способен был только сидеть в кресле, яростно борясь со сном. В углу недалеко от настраивающего инструменты оркестра на возвышении стоял ряд кресел, в которых восседала начальница училища Ольга Егоровна Венкстерн[6] (относительно имени юнкера просветил Жорж в кубе) в окружении нескольких дам. Все они – в глубоко декольтированных платьях из какого-то струящегося материала, с высокими прическами – были примерно одного возраста, вернее, совсем без оного, потому что на взгляд им можно было дать от тридцати до пятидесяти. Колье и диадемы дам блестели в свете люстр и притягивали взгляд.

Дебич выстроил юнкеров, и они направились прямо к обтянутым синим бархатом креслам, стараясь не поскользнуться на слишком хорошо натертом паркете. «Идти надо, как в танце, ставя ноги чуть вбок и не отрывая их от пола», – вспомнил Саша наставление училищного танцмейстера и показал этот шаг остальным. Получилось замечательно, и пол под ногами перестал быть катком.

– Князь Дебич, старший команды юнкеров, наряженных на бал от Александровского училища, – представился Саша, аккуратно поцеловал протянутую дамой руку, поклонился и отошел, уступая место товарищам. Оглянувшись, успел заметить, что давешние барышни, улыбаясь, смотрят на него, но, поймав его взгляд, спешно прикрываются веерами и ретируются за колонну. «Ну, точно мышки. Смешные», – подумалось юнкеру. Он усмехнулся, подхватил под руку Воронова и уверенной походкой направился в буфет промочить горло в ожидании танцев.

– Какие он тут все хрупкие и маленькие, – не удержался от комментария Михаил. – Не кормят их что ли?

– Может, просто не выросли еще, – пожал плечами Саша.

– Нас встречали самые старшие, выпускной класс, начальница кому-то говорила, я услышал, – парировал Воронов. – Получается, если они и моложе нас с тобой, то на год где-то. В общем, jeune fille à marier, как раз твой случай, – он усмехнулся и залпом выпил стакан сельтерской.

– Увы, не мой, тут большинство – бесприданницы, а мое положение ты знаешь. Сам не хочу, – он вздохнул, – но маменька привыкла жить на широкую ногу. Кто я такой, чтобы лишать ее радости? – Дебич тоже попросил воды, но тут оркестр заиграл в полную силу, распорядитель, вылетев на центр, объявил:

– La Polonaise, messieurs, invitez vos dames (Полонез, кавалеры, приглашайте своих дам (фр.)), – весело хлопнул в ладоши, и пары начали выходить на центр.

Дебич оглянулся, выбирая, кого из барышень ангажировать на танец. Ближе всего оказалась «мышка-полевка» в зеленом платье, и именно ей он с поклоном предложил руку:

– Позвольте вас пригласить, юнкер князь Александр Дебич, – Саша щелкнул каблуками и слегка наклонил голову.

– Александра Федоровна Громницкая, – представилась девушка, слегка приседая в реверансе, а потом положила руку на плечо юнкера, гордо подняла голову, и он почувствовал, что теряется в глубине ее карих глаз.

«Что это? Зачем? Как невовремя…», – подумал Дебич, а сердце радостно запело, и губы сами собой растянулись в улыбку. Эта маленькая мышка неожиданно сразила его наповал.

Саша знал за собой, что влюбчив – все прошлое лето в усадьбе его мыслями владела соседская Зиночка, а до этого целый Сезон он спать не мог, вспоминая голубые глаза и пухлые губы Сони Белопольской, чья матушка когда-то училась вместе с княгиней Дебич в институте. Нынешняя осень принесла новую влюбленность – в сестру корпусного приятеля Оленьку Извольскую, что с недавнего времени стала вместе с матерью навещать того в приемные дни. Именно с ней Саша намеревался танцевать в Благородном собрании, а через пару дней он был приглашен на домашний музыкальный вечер к Горецким, где обитали пять барышень разного возраста и стайками носились их подруги, создавая атмосферу всеобщей влюбленности и радости.

Дебич нравился девушкам и всегда с головой уходил в новое увлечение – дарил цветы, сочинял стихи, что, надо сказать, получалось у него весьма недурно, готов был играть с барышней в четыре руки на пианино, рисовать ей в альбом и писать туда разные милые глупости, но был он столь же ветренным, сколь влюбчивым, и расставался всегда легко, не сильно страдая сам, но и не обижая девицу. Во время танца он всегда умел не только великолепно вести партнершу, но и виртуозно занимать ее разговором на любую тему, сейчас же мог только несколько глуповато улыбаться, глядя на Александру, и односложно отвечать на ее вопросы, что выглядело ужасно нелепо.

Юнкер старался взять себя в руки, но едва он собирался начать милую болтовню, язык прилипал к гортани, сердце начинало биться сильнее, на лбу выступали бисеринки пота и даже привычные знакомые с детства па танца давались с трудом, и в один момент он едва не сбился с такта. «Стыдитесь, князь, – упрекнул внутренний умник. – Вы лучший танцор училища, и чуть не оконфузились». На какое-то время это помогло, Сашу немного попустило, и по окончании полонеза он смог поблагодарить партнершу и отвести ее к креслам у колонны. На вопрос, не желает ли она освежиться, девушка ответила отказом, тогда юнкер попросил позволения отлучиться и направился прямиком в каморку к швейцару, где выпил залпом лафитничек наливки и, попросив папиросу, не одеваясь, выскочил на крыльцо курить.

То, что случилось с ним сейчас, было ни на что не похоже. Словно удар молнии – хотелось петь, кричать, прыгать от радости и одновременно тихо спрятаться где-то в углу. Обнимать весь мир и в то же время он всех затаиться. Странное, нелепое и невероятно волшебное ощущение какого-то внутреннего полета, которое было настолько личным, что делиться им ни с кем не хотелось.

Выкурив две папиросы и изрядно замерзнув, Дебич снова выпил настойки, зажевав ее ментоловой пастилкой, потом долго приводил себя в порядок в туалетной комнате, прежде чем вернуться в зал под чарующие звуки вальса.

Глава вторая

Оркестр заиграл вальс, Аликс сидела на стуле у колонны, нетерпеливо притоптывая в такт ногой и оглядывая зал. Симпатичный юнкер, оказавшийся ее тезкой, так и не появлялся. Неожиданно дверь в залу отворилась, и девушка скорее почувствовала, чем увидела предмет своих грез. Их взгляды встретились, Саша поспешил к «мышке», боясь, что кто-то пригласит ее раньше него. Она же вся засветилась лицом, готовая вскочить со стула, едва юнкер окажется рядом.

Его предложение и ее согласие на танец прозвучали одновременно. Дебич еще не закончил поклон, как Аликс положила руку ему на плечо, готовая закружиться в вальсе.

– От вас морозом пахнет и вишневой наливкой, – неожиданно сорвалось с губ девушки, и она испуганно затихла.

– Курить выходил, а наливкой запах табака отбить пытался, – улыбнулся Саша, и на душе у него стало легко и радостно. – Мы же с вами тезки, как вас по имени называют? Меня Алекс.

– Аликс, как императрицу, мы же с ней тоже тезки, – лукаво блеснула глазами девушка, быстро потупив взгляд. – Так, конечно, дерзко говорить, – она закусила губу и глянула на юнкера из-под ресниц.

«Интересно, у кого она эдакому кокетству научилась? – подумал Саша. – Или это не флирт вовсе, а чистота сердечная?» – он снова улыбнулся девушке, виртуозно ведя ее в вальсе.

– С вами легко танцевать, можно ни о чем не думать и не считать такт, – Аликс слегка откинулась на руку юнкера, глядя куда-то мимо него.

– Вам удобно? Не быстро? Голова не кружится? – заметив ее маневр, спросил он.

– Только немного, так всегда от вальса, – она улыбнулась немного грустно. – Очень люблю его танцевать, но голова моя с этим танцем не дружит.

– Давайте сбавим темп, – тут же предложил Дебич. – А то и вовсе выйдем из круга, отведу вас в буфетную.

– Нет-нет, – слегка помотала головой девушка. – Ой, – она прикрыла глаза. – Все хорошо, еще один тур, пожалуйста. Это мой последний бал в училище. На Пасху будет не до танцев – экзамены на восьмой год обучения, а дальше вообще не знаю, как сложится.

– Зачем восьмой? – удивился Саша.

– На звание домашней учительницы. Тогда я смогу стать гувернанткой, или земство какое меня пригласит. А это и жалованье, и стол, и крыша над головой. – Аликс говорила это все спокойно и даже радостно, но сердце юнкера почему-то сжалось. «Наверное, сирота, вот и приходится думать, как на жизнь заработать», – подумал он, но вслух не сказал ничего.

Тур вальса закончился, Саша проводил свою партнершу к креслам и сам остался стоять рядом. Он знал, что это против правил, и на следующий танец он должен непременно пригласить какую-то другую девушку, но ему было так тепло рядом с этой милой «полевочкой», что никуда не хотелось от нее отходить.

– La quadrille, messieurs engagent les dames (Кадриль, кавалеры приглашают дам (фр.)), – прокричал, выбежав в центр залы, распорядитель. – Кадриль, кадриль!

Дебичу очень хотелось снова танцевать с Аликс, но он не посмел пригласить девушку, на второй танец подряд. «Не хватало еще глупых сплетен вокруг ее имени. Конечно, это почти домашний бал, и правила более вольные, но лучше я ангажирую ее на мазурку перед ужином», – подумал он, решительно пресекая собственные попытки поступить по желанию сердца, а не разума. И все-таки сердце почти победило, когда рядом с креслом Аликс возник Воронов и поклонился, приглашая ее:

– Позвольте просить вас на кадриль.

– С удовольствием, – откликнулась девушка, подала Мишелю свою затянутую в перчатку руку и пошла с ним на центр, где строились к танцу пары, мельком оглянувшись на Сашу с улыбкой, словно говоря «это ненадолго, и так надо».

Другу Дебич доверял, как себе, в то же время прекрасно понимая, что от танцев с другими кавалерами он Аликс оградить не сможет, да и прав таких не имеет.

Оркестр играет вторую ритурнель, поппури из русских песен. «Нет, нет, нет, она меня не любит. Нет, нет, нет, она меня погубит», – бурчит себе под нос юнкер, расплываясь в улыбке. В этот момент Мишель со своей парой как раз оказывается рядом, и Саше почему-то кажется, что и они напевают эти смешные слова и смеются.

Следующий вальс Дебич танцует с воспитанницей в кремовом платье. Быстро, в три такта, поэтому они почти не разговаривают. Впрочем, ему этого и не хочется, к тому же девушка – неважная танцовщица, Саше несколько раз приходится считать ей такт. Когда вальс заканчивается, барышня просит проводить ее в буфетную выпить оранжаду, юнкер галантно сопровождает даму, в то же время выискивая глазами Аликс и не находя ее в зале.

Его это немного нервирует – за вальсом будет мазурка, которую он непременно хотел танцевать с Аликс. Да, третий танец за вечер совсем не по правилам, но Дебич утешает себя тем, что они не подряд, и на таком бале можно вести себя свободнее, слегка отступив от этикета. Но вот мазурка объявлена, первые пары строятся к танцу, а Саша спрятался за колонну, не желая быть ангажированным другой девушкой. Взмах дирижерской палочки, первый такт – одновременно открывается дверь из внутренних комнат, и на пороге залы возникает Аликс. В голубом платье. Она оглядывает залу и замирает, потом видит Дебича, вышедшего из-за колонны, и делает шаг в его сторону. Юнкер тут же устремляется к девушке, стараясь, чтобы его поспешность не была замечена окружающими.

– Позвольте вас пригласить…

– С удовольствием…

Дежурные слова сказаны одновременно, Дебич ловит такт и начинает движение со своей дамой по зале. Он легко прыгает и столь же легко опускается на колено. Она порхает вокруг него. Пары перестраиваются, меняясь партнерами, ведут неспешную беседу. Саша великолепно ведет свою даму. Он прекрасно владеет телом, знает все па мазурки, особенно ему удается голубец[7] и шассе[8] – он прыгает легко и свободно, ударяя ногой об ногу, шаг уверенный, лихо притоптывая каблуком. Все повороты и подскоки делаются очень чисто, Дебич буквально летит по зале, увлекая за собой даму, которая прекрасно слушается, словно заранее зная, что будет дальше, хотя мазурка – танец импровизаций, и Саша вовсю этим пользуется. Они становятся солирующей парой, и общество расступается, позволяя им такую возможность. Музыка обрывается неожиданно, юнкер останавливается как бы на полувзлете, поднимает девушку, делает полукруг с партнершей в руках, и опускает ее аккуратно на паркет.

– Не устали?

– Нет, благодарю, голова только слегка кружится, – Аликс смеется, глядя в глаза своего визави. – Сейчас Ольга Егоровна предложит звать вас на ужин. Вы же останетесь?

– Конечно, – радостно улыбается Саша. – Как я могу уехать?

«Mesdames, просите ваших кавалеров к ужину», – раздалось отчего-то неожиданно, Аликс опустила глаза и покраснела, словно ее застали в компании юнкера за чем-то предосудительным, он же подал ей руку и интуитивно повел по коридору туда, куда двинулись все остальные, шепнув: «Не волнуйтесь так, все хорошо».

Пока они шли узким коридором, Саша так и держал руку девушки, слегка прижимая ее саму к себе, она же шла, мелко перебирая ногами в бальных туфельках и глядя под ноги, будто боялась оступиться.

В столовой зале, сияющей огнями, было накрыто несколько столов по шесть и восемь кувертов, и Саша потянул свою даму к одному из них, подвинул ей стул, после сел сам и, сняв перчатки, убрал их в карман. Что они ели и даже – о чем говорили, Дебич потом сказать не мог, но прикосновение обнаженной узкой женской ладони обожгло как огнем и запомнилось. Оно было мимолетным, при передаче то ли солонки, то ли перечницы, оба тут же резко отдернули руки, Аликс заалела щеками, да и сам юнкер почувствовал, что краснеет, а такого за ним давно не водилось.

После ужина гости одевались в гардеробе, а барышни-институтки махали им руками и приглашали приезжать на Светлой. Тройки быстро домчали юнкеров до училища, и, высыпав из саней около родного здания на Знаменке, они затеяли играть в снежки. Воронов попытался было вовлечь в снежную забаву и Сашу, но тот махнул рукой, расплатился с извозчиком и быстрой походкой пошел прочь от играющих. Ему хотелось пройтись, вдохнуть морозного воздуху, успокоить бешено колотящееся сердце и подумать.

По всему выходило, что девушка, столь сильно запавшая ему в душу буквально с первого взгляда, бесприданница и, с одной стороны, чтобы обеспечить матери достойное содержание, он должен задушить эту любовь и перестать думать об Аликс, но с другой – все его существо так и рвалось к ней. Дебич представил себя Фемидой, на одной чаше весов которой лежало материальное благополучие, на другой – любовь. Деньги и сердце – что перевесит? Еще никогда выбор не был таким трудным, и прямо сейчас юнкер не готов был дать ответ – ему очень хотелось отключить голову и позволить себе не думать: о будущем, о последствиях, об отсутствии денег, о том, что мать привыкла если не к роскоши, то хотя бы к удобству, и он не вправе ее этого лишить, но – не получалось.

Вконец устав и вымокнув, под хлынувшим с неба мокрым снегом, Саша вернулся в училище, повесил сушиться шинель и, быстро раздевшись, свернулся в кровати калачиком, укутавшись в одеяло с головой – не хотелось ни с кем общаться, а уж тем более откровенничать с Мишелем.

Разговора с другом избежать, естественно, не удалось. Послав по обыкновению Порфирия за пирожными, Дебич с Вороновым уселись на сдвинутых кроватях, и Саша поведал Мишелю все свои терзания и сомнения.

– С чего ты взял, братец мой, что это любовь? – Воронов посмотрел на приятеля с высокомерием прожженного ловеласа. – Ну, влюбился ты в девицу, а она и в самом деле хорошенькая, и что с того? Когда вы в другой раз свидитесь – не раньше Пасхи, так ведь? За то время сколько еще воды утечет. Давеча вы, mon ami, об Оленьке убивались, а летом – про Сонечку мне все уши прожужжали, не знал уже, куда с маневров бежать. Теперь вот эта Аликс…

– Нет, ты не понимаешь, – буквально выкрикнул Саше. – Я никогда до сих пор такого не испытывал. Увидел ее и пропал. Это совсем иное, право слово, совсем. – Дебич хотел было перекреститься в подтверждении своих слов, но в последний момент посчитал сие неуместным.

– Право, князь, вам виднее, но думается мне, все проходит, и это пройдет, – философски заключил Воронов. – Нам сейчас главное испытания хорошо сдать, чтобы в столицу или хоть в губернский город выпуститься, а то загонят за Можай, и прощай академия, достойная женитьба и все остальное, что нынче тревожит твой ум.

– Я ни о чем ином сейчас думать не могу, все время лицо ее перед глазами, как смотрела на меня и краснела, смущаясь, – Саша вздохнул. – Пирожное и то в горло не лезет, – он отложил обратно на тарелку кремовую корзиночку.

– Так я съем, – тут же подхватил лакомство Мишель. – Сладкое для мозга полезно.

– Смотря кому, – засмеялся Дебич. – Когда мозгов нет, пирожное не поможет, – и едва успел увернуться от подушки, пущенной меткой рукой товарища.

Завязалась веселая возня, и пришедший на шум дежурный офицер едва смог угомонить своих подопечных.

Придя в одно из увольнений домой, Саша хотел было обсудить свои сердечные дела с матерью, но разговор не задался: Анна Павловна ни о чем, кроме учебы сына, слушать и говорить не пожелала. Дебич несколько расстроился и пребывал в меланхолии все оставшееся отпускное время до вечера воскресенья, но, вернувшись в училище, внял матушкиным доводам, а, возможно, поддался общему настроению зубрежки и с удвоенной силой засел за учебу.

* * *

Начался новый, девятьсот тринадцатый год, и хотя романовские торжества должны были состояться в Москве лишь летом, муштра в шагистике, умении держать строй и тянуть носок усилилась уже с конца января.

– И зачем нам это? Один раз пройти на параде перед Государем? – вздыхал Воронов, за обе щеки уплетая марципан. – Война начнется, с нас совсем другое спросят.

– Согласен с тобой, друже, – Саша взял трубочку с кремом и посмотрел на нее в раздумье. – Только нас с тобой спросить забыли, поэтому мы ходим по плацу до одурения, а Жорж в кубе нами командует. Кстати, не поступишь в Академию, можешь нашего Жоржика сменить, ему как раз через пару лет ценз выйдет, на пенсию. И будешь ты Ворон, – рассмеялся Дебич и отправил пирожное в рот целиком.

– Вам хорошо смеяться, Алекс, – Мишель перешел на обиженное «вы». – Как портупей-юнкер имеете право полк в столице выбрать, в лейб-гвардии.

– Зачем? Нет, форма там красивая, но на сорок три рубля и двугривенный[9] в месяц не прожить, а матушка, сам знаешь, не поможет. Польша для меня тоже не вариант – далеко и дорого, – покачал головой Саша.

– Тогда артиллерия, – и форма тебе пойдет, и вообще, – Воронов удивленно созерцал пустую тарелку и свои испачканные кремом пальцы, словно раздумывая, не послать ли Порфирия в булочную еще раз.

– Возможно. Для этого надо на испытаниях не облажаться, а то получу шестерку по фортификации, и плакал мой первый разряд, – Дебич встал и начала ходить между кроватями туда-обратно. – Скорей бы Масленица. Устал, отдохнуть хочется.

Вслед за метельно-вьюжным январем наступил неожиданно теплый февраль: небо заголубело, сосульки на крышах начали капать огромными слезами и смотрелись, как сталактиты в пещере, снег осел и местами почернел, днем припекало солнце, и хотелось расстегнуться и сдвинуть папаху набок, а того лучше надеть фуражку, но приказа на летнюю форму все не было. «Февраль – месяц переменчивый, – говорил Жорж в кубе, осматривая уходящих в увольнение юнкеров. – Ветер холодный подует, прохватит, вот вам и инфлюэнца, а того хуже – пневмония. Вы уж, господа мои остерегитесь, два месяца до испытаний».

Они и сами знали это – после дня святых великомучеников Георгия и царицы Александры, чья память празднуется двадцать третьего апреля, начнутся экзамены, которые решат будущую судьбу каждого «обер-офицера». В конце лета, перед производством в первый офицерский чин, придут из Петербурга списки двухсот с лишком вакансий, имеющихся в различных полках, и право последовательного выбора будет зависеть от величины среднего балла по всем предметам, пройденным за два года обучения.

Дебич, хоть и волновался всего за несколько дисциплин, тоже включился в общую зубрежку, помогая тем, кто успевал хуже него – корпусное братство было одной из важных составляющих обучения и потом еще не раз выручало Сашу в жизни. Особенно дружба с Мишелем Вороновым.

Каникулы на Масленицу были короткими – всего неделю, но как же ждали их все юнкера, уставшие и от хождения по плацу, и от учебы, и от ранних подъемов. Конечно, в феврале было уже легче – вставали посветлу, но все рано хотелось понежиться в мягкой постели, поесть домашней еды, окунуться в масленичные гуляния.

Когда масленичные отпускные дни, наконец, наступили, Саше они показались невероятно скучными – отоспался, поел блинов, потанцевал на балу, пару раз сводил приехавших соседок по имению на каток – а дальше что? Так и вышло, что Дебич договорился с Мишелем пройтись на ярмарку и покататься с ледяных гор: хоть какое-то занятие. Конечно, катание это считалось забавою больше детскою, но два юнкера неполных двадцати лет и были, в сущности, еще совсем детьми, потому, радостно продираясь сквозь толпу, ели петушков на палочке, моченые яблоки, от которых сводило зубы, лакомились блинами и халвой – мать выделила Саше на каникулы три целковых[10], а у Воронова их было целых пять – два от матери и три от брата, поэтому друзья веселились с размахом.

Покатавшись на карусели, выпив горячего сбитня и поев пирогов с вязигой и малиной, Мишель с Сашей подошли к палатке, где ручная белка вытаскивала всем желающим билетики с предсказанием на счастье.

– Погадаем? – предложил Воронов товарищу.

– А давай, – почему-то сходу согласился Саша, хоть и считал всякие гадания глупостью и даже матушкины пасьянсы не любил.

– Сколько? – спросил Мишель у хозяина зверька.

– Две копеечки-с, – последовал ответ.

– На двоих, – он протянул мужику пятак и, получив пару полушек[11] сдачи, тут же отдал их вертевшейся рядом нищей попрошайке.

– Благодарствуйте, барин, дай вам Бог счастье и невесту красивую, – поклонилась старая нищенка и скрылась в толпе.

Белка вынула билетик с предсказанием сначала Воронову, затем Дебичу, и только они собрались развернуть бумажки и прочитать, что там написано, как услышали откуда-то сзади:

– Здравствуйте, господа юнкера, – и радостный девичий смех. – Какая неожиданная встреча. Правильно нянюшка говорила, что Москва – большая деревня.

Саша с Мишелем машинально повернулись на голос, и Дебич застыл, не сводя глаз с предмета своих грез. Александра Громницкая в короткой заячьей шубке стояла рядом с тремя подружками, и улыбалась. Небольшая шапочка-кубанка, казалось, чудом держится на слегка растрепанных волосах девушки, одну руку она вынула из висящей на шее муфты и протягивала Саше, здороваясь, ноги в аккуратных подшитых валеночках чуть не плясали, и вся она искрилась смехом и радостью.

– Неожиданность весьма приятная, – начал Мишель, видя, что Саша стоит истуканом и не спешит ответить на приветствие. – Рады видеть вас, барышни, в добром здравии. А как вы тут одни оказались? Удрали?

– Что вы, как можно, – рассмеялась одна из девушек, стрельнув глазами в Воронова и тут же опустив взгляд. «Та, что была на балу в кремовом платье», – вспомнил Мишель и тоже улыбнулся.

– Запамятовал ваше имя, мадемуазель, – козырнул он, щелкнув каблуками. – Юнкер Александровского училища Михаил Воронов.

– Элен, – подала ему руку девушка, на европейский манер, для пожатия. – Елена Платоновна Щеглова. – Потом указала рукой на двух остальных барышень. – Аделаида Львовна Бремен и Наталья Евграфовна Льгова. Мы ученицы второго класса и как старшие, ходим в город без провожатого, к тому же у нас поручение, – выпалила она и замолчала.

– Кастелянша лент наказала купить, в косы и для шитья, – откликнулась до того молчавшая Аликс. – А вы счастье загадали, господа?

– Да так, шутили, – прокашлявшись, проговорил Дебич. – Мы даже не развернули еще бумагу. Пустяки это все.

– Покажете, Александр Ильич? – попросила Александра, и он не мог ей отказать.

– «Предмет ваших грез встретится вам в скором времени», – прочла она вслух и улыбнулась. – В самом деле, ерунда какая-то, – девушка пожала плечами, скомкала предсказание и кинула его подальше в снег. – Вы же ни о ком не грезите? Грезы и мечты – удел барышень.

– Вероятно, вы правы, Александра Федоровна, – кивнул Саша. – Мужчинам несвойственно предаваться мечтаниям, – сказал он строгим серьезным голосом, а потом, улыбаясь, прошептал так, чтобы слышала только она, – но иногда так хочется помечтать, – и оба неожиданно рассмеялись столь звонко и весело, что заразили окружающих. И вот уже два юнкера и четыре барышни громко смеются, стоя посреди ярмарки. На них оборачиваются, им улыбаются, а кто-то, проходя мимо, тоже начинает смеяться. Но вот из проулка показывается полковник, и все стихают. Воронов и Дебич вытягиваются во фрунт, ловко козыряя старшему по званию, он отвечает им с вальяжной небрежностью и проходит мимо, лишь мельком взглянув на расшалившуюся молодежь.