Изолиум книга первая

Только он – и соседи, большинство из которых он едва знал по именам.

Звуки с улицы становились громче, хаотичнее. Кто-то кричал, где-то ещё раз звякнуло стекло. В темноте Москва словно обнажила свой истинный характер – напряжённый, нервный, готовый вспыхнуть от любой искры.

Денис сидел неподвижно, прислушиваясь к этой симфонии неспокойного города, и думал, что утро, неизбежно наступающее через несколько часов, принесёт с собой не только свет, но и понимание того, каким будет новый мир. Мир без привычного электрического пульса.

К полуночи холод в квартире стал невыносимым. Денис ворочался под двумя одеялами, но сон не шёл, вытесненный тревогой и назойливыми мыслями. Сквозь неплотно задёрнутые шторы видел огонь во дворе – кто-то поддерживал костёр, ставший центром притяжения для жителей дома. Отблески пламени плясали на стенах соседних зданий, создавая иллюзию движения там, где царила неподвижность. Наконец, решившись, встал, натянул свитер, куртку, шапку и, прихватив фонарик с наполовину севшими батарейками, вышел из квартиры.

Лестничная клетка была погружена во тьму, ещё более глубокую, чем несколько часов назад. Денис спускался осторожно, придерживаясь за перила, отсчитывая ступени в такт дыханию. Где-то на верхнем этаже скрипнула дверь, послышались приглушённые голоса. Дом жил своей новой, непривычной жизнью – словно огромный корабль, сбившийся с курса в ночном море.

Преодолев последний пролёт, Денис толкнул тяжёлую входную дверь подъезда. Она поддалась с трудом, пронзительно скрипнув на петлях. Шагнув во двор, почувствовал, как холодный воздух ударил в лицо – свежий, резкий после спёртой атмосферы лестничной клетки. Он глубоко вдохнул, вглядываясь в темноту двора, прорезанную оранжевым пятном костра.

Вокруг огня собралось человек двадцать – мужчины, женщины, даже несколько детей, которых родители не смогли уложить спать. Пламя отражалось в их глазах, делая лица одновременно знакомыми и чужими. Они переговаривались вполголоса, передавая друг другу термосы с чаем, бутерброды, закутанные в фольгу.

Денис приблизился к костру. Никто не обратил особого внимания – ещё один сосед, присоединившийся к импровизированному племени. Он встал рядом с пожилым мужчиной в шапке-ушанке, который бросал в огонь обломки какой-то мебели.

– Здравствуйте, – неуверенно произнёс Денис.

Мужчина кивнул, не отрывая взгляда от пламени.

– Холодает, – только и сказал он. – Градуса два-три осталось.

– Что слышно? Есть новости? – спросил Денис, протягивая руки к огню.

Мужчина пожал плечами.

– Говорят, техника сдохла вся и везде. Говорят, транспорта нет – ни метро, ни электричек, ни самолётов. Говорят, что это надолго.

Каждое «говорят» звучало как гвоздь, вбиваемый в крышку гроба прежней жизни. Денис поёжился – и дело было не только в холоде.

– Спросите у неё, – мужчина кивнул в сторону женщины в тёмно-синем шарфе, стоявшей по другую сторону костра. – Она у Кремля живёт. Видела кое-что.

Денис обошёл костёр, приблизившись к указанной женщине. Она выглядела лет на сорок, с напряжённым, осунувшимся лицом, на котором играли тени от пламени.

– Извините, – начал он. – Мне сказали, что вы, возможно, знаете больше о происходящем.

Женщина посмотрела на него – глаза в свете костра казались почти чёрными, поглощающими свет.

– Я работаю… работала в библиотеке возле Кремля, – произнесла она тихо, голосом, в котором слышалась усталость. – Когда всё погасло, я вышла на улицу. И видела, как из ворот Кремля выехали чёрные машины – лимузины и грузовики. Они выстроились в линию и двинулись куда-то – без сирен, без криков, молча. Словно следовали заранее составленному плану.

Она помолчала, обхватив себя руками, будто пытаясь согреться не только телом, но и душой.

– Понимаете, в чём дело, – продолжила женщина. – Не было паники. Не было хаоса. Они просто… уехали. И полиции нигде нет. Совсем. Я шла от Кремля до метро «Библиотека имени Ленина» – ни одного патруля, ни одной машины ДПС. А ведь обычно их там полно.

Денис слушал, ощущая, как холодок пробегает по позвоночнику – и дело было не в ночном морозце.

– Аптека на Воздвиженке пуста, – добавила она. – Не закрыта, а именно пуста. Дверь открыта, витрины разбиты, товара нет. И никого. Ни охраны, ни Росгвардии, никого из тех, кто следит за порядком.

– Вы думаете… – начал Денис, но она перебила:

– Я ничего не думаю. Я просто говорю, что видела. Мир словно лишился не только электричества, но и власти, и звука.

В её словах было что-то финальное, словно точка в конце длинного абзаца. Женщина отвернулась, глядя в огонь, и Денис почувствовал, что разговор окончен.

Он отошёл в сторону, переваривая услышанное. Если власти действительно эвакуировались по какому-то плану, значит, знали заранее? Или быстро отреагировали? И что происходит в других городах, других странах?

– Привет, сосед.

Денис вздрогнул от неожиданности. Обернувшись, увидел Аню – девушку с пятого этажа. В памяти всплыли обрывки: три месяца назад – её стук в дверь поздним вечером, бутылка вина в руке, прямой взгляд, не требующий объяснений. Потом регулярные встречи – то у него, то у неё, всегда после десяти, всегда без лишних слов, только тела и тихие вздохи в темноте. А потом её сообщение: «Давай сделаем паузу», – без объяснений причин, и он не спрашивал.

В памяти Дениса, словно вспышка молнии, ожили все те ночи – не просто тела в темноте, а обострённая, почти болезненная близость, начинавшаяся с неловких прикосновений в полумраке его комнаты, когда оба старались вести себя так, будто всё происходящее – обычная рутина, не стоящая внимания. Но стоило им оказаться в одной постели, как мир вокруг переставал существовать.

Он вспоминал, как кожа у неё всегда была чуть прохладнее, чем его собственная, и как она вздрагивала от лёгкого касания, будто не привыкла, что её трогают так бережно. Она всегда смотрела ему в глаза, даже если молчала, даже если, казалось, была где-то далеко; её взгляд был тяжёлым и цепким, как якорь, не дающий выплыть из этих довоенных (так теперь казалось) объятий. В такие моменты между ними не было ни прошлого, ни будущего – только ритмичный шёпот дыхания, быстрые, иногда неуклюжие движения и ощущение, что за пределами кровати никто их не ждёт.

Это были отношения без иллюзий, почти без слов, и именно поэтому каждая встреча запоминалась острее обычного: едва заметный изгиб её губ, когда он слишком резко притягивал её к себе, или то, как она после оргазма тихо царапала ему спину, не осознавая этого. Денис знал, что для неё это был способ пережить собственную уязвимость, как для него – попытка хоть немного её приручить. После секса они редко разговаривали; она иногда оставалась до утра, лежала на спине и смотрела в потолок, а потом, собравшись, уходила, не прощаясь. Однажды, когда в квартире вырубили отопление, они занимались этим на кухонном столе, чтобы согреться, потом долго смеялись, завернувшись в один плед, и ели сыр прямо с ножа.

Всё это нахлынуло на Дениса одной волной, пока он стоял у костра рядом с Аней, чувствуя, как от её присутствия по коже расходится странное, болезненное тепло. Он невольно отвёл взгляд, чтобы не выдать себя, и попытался спрятать воспоминания обратно в чердак памяти – туда, где они хранились в ожидании бессонных ночей. Но сейчас, при этом оранжевом свете, при живых, почти первобытных лицах вокруг, казалось, что старые правила больше не работают и маски уже ни к чему.

– Привет, Аня, – отозвался он, пытаясь разглядеть её лицо в неверном свете костра.

Она выглядела иначе, чем он помнил: волосы собраны в небрежный пучок, лицо без косметики, в глазах – настороженность, которой раньше не было. На ней была тёплая куртка не по размеру, видимо мужская, и шерстяные перчатки с обрезанными пальцами.

– Странная ночь, – сказала она, доставая из кармана плоскую фляжку. – Будешь?

Денис кивнул, принимая фляжку. Жидкость обожгла горло – дешёвый коньяк, но сейчас он показался лучшим напитком в мире.

– Спасибо, – он вернул фляжку. – Как ты?

Аня усмехнулась, сделав глоток.

– Как все. Пытаюсь понять, что происходит. Пытаюсь не замёрзнуть, – она помолчала, разглядывая его с каким-то новым выражением. – Пойдём ко мне. Давай согреемся друг другом. Сегодня это не просто удовольствие.

Денис поперхнулся воздухом. В её словах не было ни кокетства, ни игры, только прямолинейность, словно она предлагала выпить чаю или посмотреть фильм.

– Не воспринимай как обязательство, – продолжила она, заметив его замешательство. – Просто предложение. Холодно. Страшно. Тела согревают друг друга лучше одеял.

Он смотрел на неё, пытаясь собраться с мыслями. Ещё вчера такое предложение показалось бы странным, неуместным или желанным – в зависимости от настроения. Но сейчас, в этом новом мире, оно казалось одновременно и логичным, и незначительным.

– Прости, Аня, – наконец сказал он. – Я не могу. Не сейчас.

Он ожидал обиды, но она лишь кивнула, словно получила ожидаемый ответ.

– Понимаю. Предложение остаётся в силе, – она слегка коснулась его плеча прохладной ладонью. – Выживай, сосед. Может, ещё увидимся.

Она растворилась в темноте, оставив после себя лёгкий запах духов – странно знакомый, почти неуместный в этой новой реальности запах прежнего мира.

Денис постоял у костра ещё немного, слушая разговоры людей. Кто-то обсуждал запасы еды, кто-то спорил о причинах произошедшего, называя версии – от солнечных вспышек до инопланетного вторжения. Молодой парень с жёстким, нервным лицом рассуждал о том, что нужно организовывать патрули для защиты от мародёров. Пожилая женщина тихо плакала, обнимая маленькую девочку, закутанную в одеяло.

Странное сообщество возникло вокруг этого костра – временное, хрупкое, связанное общей бедой и необходимостью выживать. Раньше эти люди проходили мимо друг друга в подъезде, едва кивая. Теперь они делились едой, информацией, теплом.

Но не с ним. Денис чувствовал себя наблюдателем, человеком за стеклом – даже стоя рядом. Что-то мешало ему полностью погрузиться в это новое племенное единство: может быть, привычка к одиночеству, может быть, неумение принадлежать к чему-то большему, чем он сам.

Когда руки начали мёрзнуть даже у костра, Денис решил вернуться домой. В подъезде было немного теплее, но темнота казалась гуще после яркого пламени. Он поднялся по лестнице, считая ступеньки и прислушиваясь к звукам дома – приглушённым голосам, скрипу половиц, тихому плачу ребёнка где-то наверху.

В квартире Денис первым делом подошёл к окну. Костёр во дворе по-прежнему горел, но людей стало меньше – видимо, многие разошлись по домам. Подняв взгляд, увидел звёзды – необычайно яркие, низкие, почти осязаемые в безмолвном небе над Москвой.

Звёзды смотрели на город равнодушно – как смотрели на Рим и Вавилон, на взлёты и падения цивилизаций, на войны и революции. Для них тьма, окутавшая Москву, была естественным состоянием Вселенной, а электричество – лишь кратким мгновением в вечной ночи космоса.

Денис опустился в кресло, не отрывая взгляда от окна. В темноте комнаты, прорезанной лишь тусклым светом звёзд, он вдруг почувствовал себя совершенно одиноким – не только в пространстве, но и во времени, оторванным от прошлого, неуверенным в будущем.

Почему-то именно сейчас, в этот странный час вынужденного бодрствования, перед ним развернулась вся история его жизни, словно кинолента, которую можно просмотреть за один присест.

Поначалу история Дениса казалась бы банальной даже для читателя с тусклым воображением: мать, всю жизнь проработавшая в бухгалтерии института связи, и отец – инженер-конструктор, который мог бы спроектировать всё что угодно, кроме собственной счастливой семьи. Детство Дениса прошло в атмосфере приглушённого конфликта, где родители, хотя и не ссорились всерьёз, совершенно не умели разговаривать друг с другом иначе как через сына или в формате совместного просмотра новостей по телевизору. В школьные годы Денис не выделялся ничем особенным – был средним учеником в средней московской школе, не вызывал ни учительского восторга, ни тревоги, а после уроков исчезал в виртуальные миры, где мог стать кем угодно: снайпером, хакером, командиром космического флота.

Когда пришла пора поступать в университет, он выбрал единственный факультет, где чувствовал себя относительно уверенно, – компьютерные науки, хотя и понимал с самого начала, что программировать на высоком уровне не станет. Зато с завидной лёгкостью осваивал всё новые игры и софт, быстро обрастал знакомствами в онлайн-комьюнити, где его запоминали скорее по остроумным никнеймам, чем по фамилии. Университетские годы прошли почти незаметно: без сессий на грани, без бурных романов, без глубоких разочарований. Всё происходило как бы само собой, по инерции, и, когда диплом был получен с минимальным отличием, Денис испытал не радость, а недоумение: это всё?

Его первую работу можно было бы назвать символом эпохи – тестировщик в геймдев-стартапе, где сутками напролёт играли в недоделанные прототипы, чинили баги и спорили о реалистичности анимации крови. Сначала казалось, что попал в сказку: платить за то, что он и так делал бы бесплатно, – это ли не мечта? Но очень быстро появилось ощущение пустоты, словно внутри фирмы работал невидимый пылесос, высасывающий у сотрудников всё, что могло бы сделать их по-настоящему живыми. Коллектив был молодым и дружным, но никто никогда не говорил о будущем дальше ближайшего релиза. Столы ломились от упаковок пиццы и энергетиков, все знали, кто с кем спит прямо в офисе, но вечера были глухими и бессмысленными – как после затяжной LAN-вечеринки.

Денис быстро продвинулся до старшего менеджера проектов – должности, которая не приносила ни власти, ни удовольствия. Он был координатором между кодерами, дизайнерами и маркетологами, тушил пожары, вёл бесконечные переписки и совещания, но никогда не чувствовал себя хозяином происходящего. Зарплату платили приличную – хватало с лихвой на регулярные апгрейды техники: новая видеокарта, наушники с шумоподавлением, кресло для геймеров, которое он собирал, матерясь, в новогоднюю ночь. Иногда, в приступах тоски, он задумывался, что мог бы уехать из Москвы, начать что-то заново, но тут же вспоминал: а куда и зачем?

В личной жизни тоже не было особых сюжетов. В университете у него была одна серьёзная девушка – Юля, студентка-математик, которая разбиралась в криптографии лучше любого преподавателя. Они встречались почти два года, но всё закончилось тихо и буднично: однажды она просто не пришла, а через неделю написала, что ей нужно пространство, и Денис понял – спорить не имеет смысла. После этого были короткие романы на работе, пара встреч с девушками из Тиндера, но ни одной истории, достойной хотя бы сотни символов в статусе.

И вот к двадцати пяти годам Денис с изумлением обнаружил, что его жизнь – не пролог к чему-то, а уже почти вся книга. Оставалось только механически перелистывать страницы, иногда допуская маленькие ошибки ради интереса, но не надеясь на неожиданный сюжетный поворот. Знакомые либо уехали в Европу, либо обзавелись детьми и исчезли из поля зрения.

Иногда Денис думал, что в нём нет ничего настоящего – только привычки и алгоритмы, накопленные за годы. Он никогда не был на грани выживания, никогда не дрался за девочку во дворе, не испытывал ни голода, ни страха, ни той радости, от которой закладывает уши. Все эмоции фильтровались через экраны: сериал, подкаст, ролик на Ютубе, игра. Даже чувства превращались в мемы, иронические цитаты, статусные картинки, которые можно сохранить и пересылать из чата в чат.

И вот теперь, в этой тёмной, замерзающей Москве, впервые пришло ощущение реальности – острой, неотвратимой, как зубная боль во сне. Всё, что было раньше, казалось репетицией, а настоящее начиналось только сейчас. Денис сидел у окна, смотрел на костёр во дворе и думал: что он вообще умеет, кроме нажатия кнопок и прокрастинации?

Родители, уехавшие в Испанию после выхода на пенсию, оставили ему трёхкомнатную квартиру на Чистопрудном – единственное настоящее богатство, доставшееся от советских времён, когда дед, работавший в партийных структурах, получил её как награду за верную службу.

Женщины, приходившие и уходившие, – Светлана с вечной хандрой, Марина, мечтавшая о детях слишком рано, Ольга, которую он так и не понял, и наконец Аня, с которой всё закончилось так же внезапно, как началось. Ни одни отношения не продлились больше года.

Что осталось? Виртуальные победы в стратегиях. Коллекция фигурок с игровыми персонажами. Библиотека, которую он почти не читал. Модный велосипед, на котором выезжал пару раз за сезон.

В свете настоящей катастрофы все эти детали биографии казались такими незначительными, такими… пустыми. Он вдруг понял, что за ширмами и удобствами современного мира скрывалась пустота – не только личная, но и общая, коллективная. Мир, где связи между людьми становились всё тоньше, всё виртуальнее, пока не превращались в фикцию.

А теперь эта фикция рассыпалась. Экраны погасли, серверы остановились. Остались только люди – растерянные, напуганные, не знавшие, как жить друг с другом без привычных интерфейсов.

Денис посмотрел на свои руки, бледные в полумраке комнаты. Что он умеет делать этими руками, кроме как нажимать клавиши? Починить что-то? Вырастить еду? Защитить себя или других? Создать что-то полезное, осязаемое?

Он не знал ответов на эти вопросы. И подозревал, что большинство его сверстников, выросших в эпоху изобилия и технологий, тоже не знают.

Глядя на безмолвную, погружённую во тьму Москву, Денис понял с пронзительной ясностью: старый мир отключён от сети. Навсегда. Может быть, не всё электричество пропало безвозвратно, может быть, какие-то системы восстановятся. Но прежний мир – с иллюзией безопасности и постоянства, с оцифрованными отношениями и виртуальными достижениями – больше не включится. Нельзя просто вставить вилку в розетку и вернуться к прежнему существованию.

Глаза начали слипаться. Денис почувствовал странное изнеможение, словно тяжесть целой эпохи давила на плечи. Мысли текли медленно, тягуче, будто он поднимался по лестнице сна – ступенька за ступенькой, всё выше и выше, всё дальше от реальности.

Он не заметил, как задремал в кресле у окна. Сон накатил внезапно – глубокий, без сновидений, похожий на погружение в тёмную воду. Последней осознанной мыслью стало странное чувство, почти уверенность: проснувшись, он будет уже другим человеком. Человеком нового, холодного мира.

За окном звёзды медленно плыли по чёрному небу Москвы. Где-то на окраинах города возникали и угасали огни костров. Люди искали тепла и света, как их далёкие предки тысячи лет назад. Цивилизация отступала, обнажая древние, почти забытые инстинкты и страхи.

Но вместе со страхом приходило и что-то ещё – смутное осознание, что за искусственным светом экранов и лампочек скрывалась настоящая тьма: пустота одиночества среди миллионов, иллюзия связей в разобщённом мире. Теперь эта тьма стала зримой, осязаемой – и, возможно, именно поэтому её наконец можно было преодолеть.

Квартира остывала всё сильнее. Дыхание Дениса превращалось в лёгкий пар, поднимавшийся к потолку. Но ему больше не было холодно – сон укрывал надёжнее любого одеяла, унося сознание туда, где не было ни электричества, ни его отсутствия, а только покой и забвение.

Глава 2

Глава 2

Рассвет пробивался сквозь серый смог, превращая улицы в тусклое марево.

Денис проснулся, не снимая куртки. Плечи ломило, ноги окоченели. Потянул одеяло, но оно оказалось словно бумага – не грело. В квартире стояла тишина, нарушаемая лишь каплями из ванной. Конденсат собирался на трубах и стекал вниз, будто дом медленно плакал.

Вода из крана не шла. На кухне воздух застыл, как в подъезде. Денис стукнул по трубе – в ответ отозвался глухой звук, словно кашель старика. Газ уже отключили, надежды на чай не осталось. Парень съел половину холодной консервы, не чувствуя вкуса, закрыл банку и убрал в шкаф, где раньше хранились крупы. Там пусто.

Зажёг свечу, подержал руки над огнём, словно уговаривал их согреться, потом вздохнул и поправил одежду. Из прихожей взял нож – на всякий случай, и вышел. Во дворе уже шевелились силуэты: шли за новостями, как и он.

У ближайшего дома толпились люди: на стене висели свежие листы с гербовой печатью.

«Электричества нет во всём мире. Сохраняйте порядок. Правительство с народом». Прохожие читали вслух, переглядывались и нервно смеялись.

– Опять нам лапшу вешают, – пробормотал мужчина в поношенном пальто.

– А если правда? – робко спросила женщина с ребёнком на руках.

– У меня в гараже целый ящик батареек был, – произнёс мужчина средних лет, стоявший вполоборота. – Вчера проверил – все как будто умерли. И старые, и новые, и даже в заводской упаковке. Ни одна не работает.

– У меня то же самое, – отозвался другой, с усталым лицом и седой щетиной. – В радиоприёмнике сменил три комплекта. Всё мёртвое. Это не «садится», а словно внутри пустота. Будто сама энергия исчезла.

– Сначала думал – холод. Или влага. Потом разобрал фонарик. Там всё на месте, и контакты чистые, и плёнка не повреждена. А толку? Света нет.

– У соседа – аккумулятор от мотоцикла. Полный заряд был. Подключили к лампе – ничего. Ни искры. И генератор бензиновый тоже не заводится. Словно не воздухом дышим, а пустотой.

– Это не техника сломалась, – сказал первый, опустив глаза. – Это будто само электричество исчезло. Не в проводах дело, а в природе. Его больше нет. Совсем.

Молчание, возникшее после этих слов, стало плотным, как туман. Кто-то покашлял. Женщина с ребёнком отвернулась, сделав вид, что не услышала.

Разговоры сливались в гул, каждый пытался уловить крупицу истины. Сомнение мешалось с раздражением, но не только у объявления бурлили эмоции. Всюду звучали голоса, полные растерянности и злости. Москву накрыло липким чувством безысходности, которое забивалось в каждый вдох, заставляя прохожих жадно хватать воздух.

Девушка в ярко-зелёной куртке нервно выкрикивала о заговорах и просила окружающих послушать. На неё смотрели равнодушно, как на очередную сумасшедшую, каких развелось слишком много. В этих взглядах чувствовалось, как постепенно москвичи замыкались в себе, переставая верить во что-либо, кроме собственного опыта.

Денис медленно двинулся вдоль толпы, стараясь никого не задеть плечом. Мысли вернулись к родителям, давно переехавшим в благополучную Европу, и от этого сердце сжималось. Но даже эти воспоминания казались ненастоящими, далёкими, словно осколки выдуманной истории. Замедлил шаг и, чтобы себя занять, внимательно прислушался к разговорам вокруг.

– Говорят, кто-то ночью видел людей в форме, расклеивающих эти листовки, – произнёс низкий голос уличного торговца, обвешанного коробками со свечами.

– Какая форма? – не поверил другой. – Да уже давно ни ментов, ни солдат не видно. Поумирали они, что ли?

Торговец пожал плечами и недовольно отвернулся, возвращаясь к своему нехитрому бизнесу. С каждым днём его товар ценился всё выше, и гордость ощущалась в каждой реплике. Словно был хранителем последней крупицы цивилизации, даже продавая обычные свечки.

На перекрёстке стоял пожилой мужчина в аккуратно выглаженной, но заметно потрёпанной военной форме. На груди поблёскивали ордена. Говорил тихо, ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно громко, чтобы прохожие оглядывались.

– Мы потеряли свет, но не потеряли себя! – доносился хриплый, но уверенный голос. – Настоящие люди проверяются во тьме. Кто останется человеком, тот и выживет.

– Выживет тот, кто сожрёт другого первым, – хмыкнул парень лет двадцати в спортивной куртке, сжимая кулаки в карманах.

Денис задержал взгляд на ветеране, чувствуя симпатию и одновременно тревогу от правоты слов молодого человека.

Возле продуктового магазина возникла суета. Несколько мужчин спорили с продавцом, в глазах которого исчезло прежнее дружелюбие. Торговец, обычно спокойный и улыбчивый, теперь напоминал человека, готового защищать имущество кулаками и зубами.

– Цены выросли втрое за ночь, это грабёж! – возмущался плотный мужчина в бейсболке.

– Не нравится – не бери, – отрезал продавец, сцепив зубы и глядя пустым, стеклянным взглядом. – Не мы этот бардак начали, брат.

Толпа вокруг разрасталась, наполняясь новыми голосами, каждый из которых добавлял к общей тревоге свою ноту. Кто-то говорил, что запасы еды на складах скоро закончатся, другие рассказывали о ночных выстрелах в соседнем районе. Город пропитывался страхом, как старая губка – водой, становясь тяжелее и мрачнее.