Каждому своё

Подошёл Андрей. Встал рядом, тоже молча посмотрел в окно, потом кивнул:

– Красиво. Как будто мир делает вид, что он нормальный. А внутри – как будто всё

наоборот.

Женя чуть усмехнулась уголками губ.

– У тебя философское настроение?

– У меня всегда оно такое, – отозвался он, подмигнув. – Особенно когда училка по

химии задала двадцать задач, как будто мы с тобой в политех хотим.

Женя покачала головой, отстранилась от окна.

– Я не знаю, как можно сейчас вообще думать о химии…

Андрей посмотрел на неё чуть внимательнее.

– Тебе надо развеяться.

Женя молча смотрела в пол.

А он вдруг чуть наклонился и прошептал, заговорщически:

– Слышь, может… сдрыснем с последнего урока? У меня заначка осталась. Пирожки

и какао. Пойдём на крышу.

– Ты серьёзно? – Женя удивлённо подняла на него глаза.

– Абсолютно, – кивнул он. – Я, между прочим, эксперт по школьным побегам.

Только никому, а то очередь будет.

Женя замялась, но уголки губ дрогнули.

– Это ты меня развлекаешь или реально хочешь прогулять?

– Хочу тебе показать вид сверху. С крыши видно весь город.И «Олимп» в том числе.

Может, станет спокойнее.

Женя ещё немного поколебалась, потом кивнула.

– Ладно. Только если пирожки свежие.

– А как же! – засиял он. – Я их сам у бабки взял перед школой.

Они засмеялись пригнувшись, будто в каком-то шпионском фильме, юркнули в конец коридора, туда, где старая дверь с табличкой "Выход на крышу – строго запрещён!" давно уже никого не останавливала.

Школьный день подошел к концу. Они шли по тихим улицам – вдоль домов,

укутанных в снежную вуаль.

С крыш свисали длинные сосульки, фонари начинали загораться – день клонился к

вечеру, и город постепенно переходил в тот час, когда суета сменяется тишиной.

Андрей шёл рядом, то отпуская вперёд, то снова догоняя. Он жевал пирожок, который

чудом уцелел в его рюкзаке после «экспедиции» на крышу.

– Ну признайся, тебе понравилось, – кивнул он. – Вид же был шикарный?

– Очень, – кивнула Женя. – И воздух, и солнце, и снег на крыше… Как будто не

школа, а жизнь.

– А я что говорил! Я в этом городе лучше всех крыши знаю. Был бы конкурс – я бы

точно в тройку вошёл. Если не в двойку.

Женя рассмеялась. Она шла налегке – с тёплым румянцем на щеках, с чуть ожившими

глазами. Они свернули во двор, знакомый до боли.

– Андрюш… – вдруг сказала она, чуть тише, чем обычно— А пойдём в «Олимп»?

Андрей резко притормозил, словно ему под ноги бросили кирпич.

– В Олимп?.. – переспросил он, вскинув бровь. – Ты уверена?

Женя кивнула. Но не так уж твёрдо – больше как будто убеждала саму себя.

– Мне нужно туда. Надо… поговорить. Надо быть в курсе.

Андрей посмотрел на неё чуть сощурившись, потом, не отводя взгляда, спокойно

спросил:

– А ты готова к тому, что там может быть он?

Женя отвела взгляд, губы её чуть дрогнули.

– Я не знаю… – честно ответила. – Мы ведь после той ночи ни слова друг другу…

Андрей кивнул.

– Ну тогда идём. Только если он снова полезет с кулаками – я в этот раз в морду дам

не так вежливо.

Женя усмехнулась.

– Ты как мой телохранитель.

– Телохранитель, шутник и дилер школьных пирожков в одном флаконе, —

подмигнул он.

И они направились к «Олимпу» – туда, где снова гудели тренировки, где кипело

напряжение, где всё было по-взрослому. Где, возможно, её ждал разговор, которого

она боялась. И ждала.

Металлическая дверь зала со скрипом отворилась, и Женя шагнула внутрь.

Полумрак, запах резины, пота и свежевыкрашенных стен. Где-то на заднем плане

гремела груша, кто-то спорил у ринга, кто-то тянулся в углу под «Кино – Последний

герой». Внутри всё кипело – по-уличному живо, по-семейному шумно.

Её заметили сразу.

– Женёк! – крикнул кто-то из «скорлупы». – Салют!

– Вот это да, сама Женька! – откликнулся другой.

– Эй, держи её от груш подальше, а то унесёт всех с ноги, – пошутил третий, и

послышались смешки.

Женя улыбалась – легко, по-настоящему. Она не чувствовала себя чужой. Здесь её

уже знали, здесь были те, кто воевал плечом к плечу с Димой. Здесь она была частью

чего-то большего.

Андрей куда-то слился – общался с молодняком у шведской стенки, кто-то передавал

ему кассету «Modern Talking», и он ржал так, что зал гудел.

Женя разговаривала с пацаном лет семнадцати – высокий, русоволосый, с задорным

лицом. Он пытался научить её правильному «угрозному» взгляду.

– Да не так ты смотришь, – смеялся он. – У тебя не «страшно», а «ой, прости»

выходит. Давай ещё раз.

Женя прыснула со смеху, но в следующую секунду замерла.Кожей почувствовала.Как

будто где-то в пространстве включился маяк. Она медленно обернулась, словно магнит

тянул её взглядом.

Он.Паша.Стоял у стены, облокотившись на турник. В руках бутылка воды, мокрая

футболка прилипла к плечам. Он не смеялся. Он даже не моргал.Смотрел.Просто

смотрел.В глаза, в душу, насквозь.

Женя тоже не отводила взгляда, и не знала, что с этим делать. Столько слов было

несказано. Столько боли с той ночи. Тишина между ними будто гудела – почти

физически, как натянутая струна. Вот-вот треснет.

Взгляд в взгляд. Дыхание в дыхание. Никто не говорил, но между ними будто что-то

кричало.

И вдруг…

– Женя, – произнёс он. – Я Ворон.

– Приятно, – коротко кивнула она. – Я знаю ,ты один из боевиков.

– Не пугайся этого слова, – чуть усмехнулся он. – Оно не про жестокость. А про то,

кто идёт первым, когда горячо. Кто не отводит глаз, когда темно.

Женя прищурилась, с лёгкой усмешкой:

– А почему Ворон, а не Сова? Ведь совы – символ мудрости, не?

Он на секунду задумался, посмотрел куда-то мимо неё.

– Потому что сова – это книжная мудрость. А я… уличная. Потому что ворон всегда

рядом. Даже когда ты не замечаешь. Потому что я не летаю – я падаю. Но падаю

точно. И потому что, если я говорю – «не туда идёшь», – лучше послушай.

Женя замолчала. Почувствовала, как под кожей пробегает мурашка. Этот человек

смотрел будто внутрь неё. Не на оболочку. На самую суть.

– Я наблюдал за тобой, – вдруг сказал он, спокойно. – С того момента, как тебя

Деготь впервые сюда завёл.Ты – не отсюда, но у тебя внутри больше огня, чем у половины здешних. Только будь осторожна. Здесь огонь быстро превращается в пепел.

Женя сглотнула. Но ничего не сказала.

И тут Ворон легко, как бы вскользь, произнёс:

– Слушай, ты ж вроде с Бравой не знакома ещё?

Женя напряглась.

– Вроде как зн…

– Ну, давай подведу. Надо же познакомиться, раз ты теперь своя.

Она хотела отказаться, уже открыла рот – но Ворон мягко, но уверенно дотронулся до

её локтя.

– Пойдём. Не бойся. Я рядом.

Они пошли через зал. Шум, хлопки, чьи-то переговоры – всё отдалилось, будто в вате.

Женя чувствовала, как внутри всё сжимается. Брава стоял у стены, курил. Он увидел

их – и замер.

– Брава, – сказал Ворон легко, – познакомься. Женя. Та самая.

Паша медленно выкинул окурок в урну, подошёл.

– Мы знакомы, – сказал он глухо.

Глаза не отпускали её. Ни на секунду.

– Ну и отлично, – сказал Ворон с хитрым прищуром, посмотрев на них обоих. Ведь он выполнил свою миссию.—Тогда я свободен.

Он растворился, оставив их вдвоём.

А между Женей и Пашей – повисла гулкая, тянущая тишина. Та самая, из которой

вырастают либо поцелуи, либо взрывы.

Женя стояла перед ним. Лицо спокойное, но пальцы сжаты в кулак – будто наготове.

Паша смотрел прямо в неё – хмуро, напряжённо. Ни улыбки, ни грубости. Просто —

сдержанность, на пределе.

– Ты чего здесь? – спросил он первым. Голос низкий, глухой.

– Олимп – не твой личный бункер, – ответила Женя. – Я пришла к Диме. Его нет.

– И решила задержаться, – фыркнул Паша, отвёл взгляд. – Опять по дружбе с

Техником?

Женя мгновенно напряглась:

– Опять двадцать пять… Тебе не кажется, что ты слишком часто не туда копаешь?

– А тебе не кажется, что ты слишком быстро смеёшься рядом с ним?

– А тебе не кажется, что ты ведёшь себя как последний идиот? – вспылила она. —

Мы даже не поговорили толком с той ночи. Ты просто ушёл. Никак. Ни слова. Ни

объяснения.

– А ты сказала, что хочешь быть одна! – повысил голос Паша, шагнув ближе. – И

была. С ним. С бутылкой. С песнями!

– Да это было вино, украденное у его бабки! – громче, будто прикрикнув сказала

она. – Это был единственный человек, кто пришёл и просто посидел со мной, как с

человеком! Не как с племянницей Дегтя!

– А я кто? – прошипел он. – По-твоему, я был с тобой как с кем?

Женя замолчала.

Паша тоже.

Между ними повисла натянутая, как струна, тишина.

Потом она тихо:

– Я не знаю. Иногда кажется, что ты меня видишь. А потом – будто не замечаешь

вовсе. Ты то мягкий, то зверь.

Паша выдохнул резко, отводя взгляд.

– Я не умею по-другому, Женя. Я не вырос с цветами и сказками. У меня был район.

У меня были разборки. У меня были стены вместо тепла. И когда ты появилась… я не

понял, что со мной происходит. Это всё выжгло изнутри.

Она смотрела на него. В глазах – смесь гнева и боли.

– Так почему не сказал? Почему не вернулся тогда? Почему не постучал в дверь,

когда стоял на лестнице?

Он вздрогнул:

– Ты знала?

– Да – выдохнула она. – Я не слепая и не глухая.

Он шагнул ближе. Совсем. И вдруг прошептал:

– Я просто боюсь тебя сломать. Ты не из нашего болота. Ты чистая. А я… Я всё

ломаю, к чему прикасаюсь.

Женя подняла голову. Говорила тише, но сдержаннее:

– Не решай за меня, Паша. Я сама знаю – с кем быть и кого бояться.

Они стояли почти вплотную. Дыхание в дыхание.И только голос Ворона,

прозвучавший вдалеке:

– Брава! Каглай зовёт!– спас их от той самой точки, от которой уже нет возврата.

Паша шагнул назад. Посмотрел на неё…глухо произнес:

– Береги себя, Женя.

Сразу после этого в зал уверенным шагом зашли Деготь, Каглай и Буйвол – хмурые,

молчаливые, как три фигуры из чёрной шахматной партии. На улицах темнело, в

воздухе висела тяжесть скорого удара.

Ворон и Брава уже направлялись к ним. За ними – Женя.

Паша краем глаза заметил, как она пошла следом, и будто инстинктивно хотел

преградить путь, но не сделал этого – только напряг челюсть.

Дима, едва взглянув на неё, приподнял бровь:

– Ты-то что тут делаешь, а? – спросил без грубости, но жёстко.

Женя стояла уверенно, прямо, сдерживая дрожь только силой воли.

– А где же мне быть? Я – с вами. Это и мой дом теперь. Моё место – здесь.

И, выдохнув, добавила: – Семью не бросают, помнишь?

На секунду Дима будто остолбенел. Каглай криво усмехнулся, а Буйвол сдержанно

хмыкнул.Дима покачал головой, но глаза у него смягчились:

– Ладно, только слушай внимательно и не лезь, куда не просят.

– Не вопрос, – коротко ответила Женя, вставая рядом.

Они все направились в дальнюю часть зала – за ринг, туда, где обычно «старшие»

решали вопросы. Все обступили стол, на котором лежала примятая карта района. В

углу черной ручкой было помечено: «мойка – логово Т.»

– Ну что, – Дима сразу начал с дела, – сгораем этой ночью.

– Поджог за поджог, – подтвердил Ворон, – глаз за глаз.

Брава разложил самодельный план автомойки – нарисованный от руки, с метками

проезда, склада и заднего выхода.

– Значит, выезд один. Лобовая – широкая, но просматриваемая.Слева стена, сзади —

гаражи, пустырь и железка. Охраны – пара укурков на лавке. Но если шум пойдёт —

всполошатся быстро.

– Мы же не громко пойдём, – пробурчал Каглай. – С тыла. Через пустырь и гаражи.

Кепа с Мешком пойдут, молодняк. Оба – как мыши. Обходят, льют, поджигают.

– Кто на отходе? – спросил Ворон. – Кто прикрывает?

– Я, ты и Буйвол. На оттяжке, по периметру, – быстро бросил Дима. – Без

выстрелов. Тихо. Грязно, и в то же время чисто.

– Грязно-чисто, бля… – фыркнул Буйвол. – Как на похоронах по любви.

Женя всё это время молча вслушивалась. Она вдруг сделала шаг вперёд.

– Простите. Скажу – и уйду, если мешаю.

Все обернулись.

– Говори, – буркнул Каглай. – Раз пришла – докручивай.

– Вы сказали: «С тыла, с пустыря, через гаражи». И что пацаны зальют и подожгут.

А если с той стороны забор? Или тупик? Если они специально мусор завалили там,

чтоб никто не подлез?

Молчание.

– Я не знаю город. Но если бы хотела прятать точку, я бы мусор навалила сзади.

Чтобы только один путь был – лобовой. И тот – под глазами.

Брава приподнял бровь.

– Она дело говорит, – пробормотал он. – Я там был когда-то … Действительно, у

заднего хода могли завалить.

– И что ты предлагаешь? – нахмурился Дима.

– Проверьте с забросом. Пусть кто-то один пойдёт туда раньше, глянет. И если

проход чистый – сигналит.Только после сигнала заходят Кепа с Мешком. Если вдруг прохода нет – скидывают, и всё отмена.

– Ну и как нам, девочка, узнать, что проход чист? – фыркнул Буйвол.

– Условный знак. Нууу на пример тряпка на заборе. Белая – всё чисто. Тёмная —

отбой.

Повисла недолгая пауза.

– Шарит девка, – сказал Каглай и хмыкнул. – Прям как с нами росла.

Дима ничего не сказал. Только смотрел.

– Не по возрасту голова, – тихо бросил Ворон.

– Это не голова, – ответил Дима. – Это нервы. И пусть пока бережёт их. Ты не

едешь, – сказал он Жене. – Это – война. Не кино.

– Я и не прошу. Просто думаю, – спокойно ответила Женя.

Все снова повернулись к столу.

– Идёт, – подытожил Каглай. – План такой: Сначала – разведка заднего входа. На

разведку пойдёт Техник. Быстрый, незаметный, толковый малый. Как подберётся —

сразу сигнал. Сигнал по Женькиной идее. Белая – чисто, тёмная – отбой.

Потом – заливка и поджог. На оттяжке – Деготь, Я, Буйвол, Брава и Ворон.

Письмо – ты сам, Деготь?

– Сам, – кивнул тот.

Он подошёл к стене, открыл старую военную сумку и вытащил аккуратно свернутый

клочок бумаги.

– Уже написал.

Ночь опускалась тяжёлым покрывалом, когда Дима повернулся к Жене, глядя ей прямо

в глаза:

– Слушай, тебе лучше сейчас идти домой, уже темнеет.

Женя кивнула, чуть вздохнула и, оборачиваясь, начала идти к выходу.

– Удачи вам, – тихо сказала она, не желая показывать свою тревогу.

На пороге она встретила Пашу. Его взгляд был напряжён, но в этот момент был чуть

мягче.

– Ты тоже береги себя, – сказала Женя, тихо, но решительно.

Паша кивнул, не сказав ни слова в ответ, лишь провожал её взглядом.

Двери хлопнули за Жениной спиной. Она направилась домой, где уже ждала тишина и

холод.

Тем временем в зале Олимпа все приготовились. Каглай первым прервал молчание:

– Всё по плану. Ночь – наша. Пора действовать.

Деготь, осмотрев всех, добавил:

– Держите глаза и уши открытыми. Ни малейшего шанса для ошибок.

Буйвол сурово кивнул:

– Сегодня покажем, кто тут хозяин.

Деготь сжал кулаки и решительно сказал:

– Вперёд.

Собравшись, группа вышла на улицу – готовая отдать ответку и напомнить

Теменским: «Берега – уже не их».

Ночь была густая, как сажа. Город спал. Но в районе, где гнилые заборы и разбитые

фонари, не спят те, кто делит улицы на свои и чужие.

У въезда на заброшенный пустырь стояли восемь человек, чёрными силуэтами против

редких бликов фар.

– Всё, без лишних слов, – бросил Деготь, натягивая перчатки. – По плану.

Кивнули все, уже было решено.

– Техник, – позвал Каглай. – Ты вперёд.

Андрей шагнул из тени. Молодой, но не дрожал. Глаза уверенные, шаг – как у того,

кто понимает, зачем здесь. Он обернулся к Дегтю.

– Если там чисто – белую тряпку на угол забора. Если завалено – чёрная.Уловил.

И исчез в темноте, растворившись между ржавых гаражей и голых кустов.Все замолчали. Только слышно было, как у кого-то в груди сжималась злость, как

грохочет внутри всё невыговоренное.

Брава курил, нервно стуча пальцами по зажигалке. Ворон молча смотрел в пустоту.

Каглай раз за разом щёлкал пальцами, как метроном. Деготь – стоял, будто

выточенный из бетона.

Прошло десять минут. Пятнадцать.

– Ну? – прошептал Буйвол. – Он чё, там заснул?

– Жди, – отрезал Каглай.

И тут Ворон шагнул ближе к забору, прищурился:

– Есть.

На острие покосившегося щита трепетала белая тряпка.

– Всё чисто, – выдохнул Брава. – Чётко сработал.

– Кепа, Мешок – пошли, – бросил Дима.

Два парня, стройные, в чёрных шапках, вынырнули из темноты с канистрами. Без слов,

как тени, нырнули за забор – туда, где были ангары автомойки.

Остальные стояли. Смотрели на небо, будто спрашивали у него прощения за то, что

будет дальше. Но понимали прекрасно, что прощения увы не будет.

Через несколько минут в небе мелькнул тонкий огненный язычок. А следом – второй.

– Гори, тварь, – выдохнул Буйвол.

Здание вспыхнуло моментально. Пламя сорвалось, как голодный зверь, взлетело вверх,

захватило крышу, вылилось из окон.

В этот момент из-за гаража вернулись Кепа и Мешок – запыхавшиеся, но довольные.

– Всё чётко, – выдохнул один. – Мы не запалились.

– Мы им прямо под брюхо кинули, – хмыкнул второй.

– Хороши, – кивнул Ворон.

Дима достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги, прошёл ближе и – на

бетонной плите у ворот автомойки – аккуратно положил:

"Это только начало. Не путай берега."

– Чтобы знали, – бросил он.

– Сверху тишина? – спросил Ворон, напряжённо вслушиваясь в ночь.

Каглай вскинул подбородок:

– Ни одного звука. Значит, сработали – как надо.

– Ну всё, братва, – сказал Дима. – Ответку дали. Завтра всех собираем. Будем

думать дальше. Это – только первый выстрел.

Они развернулись и пошли прочь от горящей точки. Без суеты. Без паники.

Дверной замок щёлкнул, как выстрел.

Женя вздрогнула – она стояла в кухне, в одной из своих олимпиек, босая, с кружкой в

руках. В квартире было тепло и тихо, пахло домашним уютом, и тишина, как тёплое

одеяло, только-только начала укутывать вечер.

Но дверь открылась. За ней послышались тяжёлые шаги, запах улицы и табака. Женя

бросилась в коридор.

– Дим! – выдохнула она, налетая прямо на него. – Слава богу. С тобой всё

нормально? Всё получилось?

Она сжала его в коротких объятиях, прижалась к груди, как будто этим могла

удостовериться, что он – живой, настоящий, не ускользнувший в ночь.

– Всё нормально, – хрипло сказал Дима, погладив её по спине. – Всё по плану. Чисто.

Женя выдохнула и только сейчас подняла голову. В след за Димой в прихожую один за другим начали заходить остальные:

Каглай – с холодным взглядом и сигаретой в зубах, за ним Буйвол, морщась и

матерясь под нос, будто бы от боли в спине; дальше – Ворон, как всегда молчаливый,

и Брава , в чёрной куртке и с таким лицом, будто на улице шёл не дождь, а кислота.

Женя чуть замерла. Пашу она не ожидала увидеть. Сердце дрогнуло – в груди словно

кто-то тихо повернул рычаг.

Но через секунду из-за плеча Ворона показался он – с озорной полуулыбкой, с вечно

растрёпанными волосами , в кенгурушке с капюшоном: Андрей, её Техник.

– О господи, Андрюха! – воскликнула Женя, и в один прыжок подскочила к нему,

обняв крепко, по-настоящему.

– Ну ни хрена себе встреча! – засмеялся он, подхватив её. – Ты чё, будто меня

похоронила а теперь воскресила?

– Да я реально думала, что ты можешь остаться там… – выдохнула она, отпуская. – Я… я так рада, что ты живой.

– Да куда я денусь, – отмахнулся он. – Я ж как таракан: всё горит – а я вылез.

Паша стоял в прихожей и наблюдал. Глаза его сузились. Он молчал, но в пальцах

хрустнула сигарета, которую он не успел закурить.

Ворон, проходя мимо, похлопал Пашу по плечу, как бы между делом, и глухо

сказал:

– Брат, не начинай. Не здесь и не сейчас.

– Да я спокоен, – прошипел тот. – Просто наблюдаю. Можно?

– Наблюдай, – кивнул Ворон. – Только не кипятись. Ты ж не чайник.

Дима уже ушёл в комнату и бросил:

– Проходите, не стойте тут, как в очереди за керосином. Сейчас грею плов, чай,

стаканы – всё как полагается. Дом, блядь, не пансионат, но всем место найдётся.

Они прошли в гостиную – тёплую, полутёмную. Стол, низкий, широкий, был уже

частично накрыт: закуска, хлеб, бутылка коньяка, стопки.

Женя, всё ещё немного ошарашенная, стояла в стороне, оглядывая всю эту «банду». Ей

всё казалось сном: только недавно придумывали план в Олимпе, потом одиночество в квартире… и вот они— вернулись. Все, целые, даже с шутками.

Паша сел за стол напротив Жени. Она бросила взгляд – и сразу отвела глаза. Чуть

заметный румянец выступил на её щеках.

Андрей, как ни в чём не бывало, уселся рядом с ней.

– Ну чё, племяшка Дегтя, – сказал он, улыбаясь, – ты тут теперь как хозяйка?

Может, чай сделаешь?

– А может, ты сделаешь, – фыркнула она, весело. – Я вообще-то гостья.

– Гостья? – рассмеялся Андрей. – Да тебя тут уже все за главную держат.

Паша снова сжал челюсть. Ворон, подлив себе в стопку, бросил через плечо:

– Паша, тормози. Ещё одна такая мина на лице – и стол треснет.

– Я что, сказал что-то? – буркнул Паша. – Я молчу. Я вообще за мир.

– За мир с войной в глазах, ага, – отозвался Каглай, наливая себе.

Так и начался этот вечер.

Со смехом, тостами, переглядами, напряжением – и чем-то таким, что оставалось не

высказанным.

Женя и Андрей шутили, дурачились, говорили про школу, про двор. Андрей всё время

держал лёгкость, чтобы не давать ей снова тонуть в мыслях.

А Паша – смотрел.Каждый её смех звучал в его голове, как царапина.Он не говорил.

Только пил. И ждал. И никто, кроме Ворона, не видел, как он рвётся внутри.

Вторая бутылка коньяка почти опустела. Смех стал глуше, речи – размазанней.

Андрей ушел домой минут сорок назад. Буйвол наливал себе уже без счёта и грации,

хлопал стопки, как будто пытался что-то заглушить внутри.

– Ну чё, пацаны… мы – как пулемётная очередь, понял, а? – он шепелявил, криво

улыбаясь, – бах-бах-бах – и пепел. А мы стоим.

– Всё, Игорь, хорош, – сказал Каглай, отобрав у него стопку. – С тебя хватит.

– Я стою! – возразил Буйвол, и почти сразу опёрся на край стола, пошатываясь. —

Видишь, стою.

– Да ты щас столу объяснишь, как в Афгане под танк кидался, – буркнул Дима. —

Поднимайся, брат, поехали.

– А Женя пусть скажет какое погоняло она себе хочет ! – не унимался Буйвол, кивая

в её сторону. – Её, между прочим, пацаны уважают! Правда, пацаны?

– Вставай, Игорь, – спокойно повторил Каглай, уже поднимая его с табурета. – Ты

завтра и не вспомнишь, что нёс.

– Да я шутил же… – пробормотал Буйвол, пока Каглай и Дима, подхватив его под

руки, начали выводить в коридор.

Перед самым выходом Дима повернулся к Жене:

– Закроешь потом?

– Конечно, – кивнула она, немного удивлённо.

Ворон задержался. Он стоял у окна, молча, словно вслушивался в собственные мысли.