Русские парижане глазами французской полиции ХVIII века

Очень много отчетов о приезде в Париж графа Михаила Воронцова. В отпуске с конца 1745 г. вице-канцлер и свойственник императрицы Елизаветы Петровны путешествует по Европе с женой и дочкой и с 15 по 26 мая 1746 г. осматривает Париж. Его вояж более всего напоминает почетную ссылку. Летом 1744 г. канцлер Бестужев, сторонник союза с Австрией, которая воюет с Францией, перехватывает тайную переписку маркиза де ла Шетарди, отправленного послом в Россию, и добивается его высылки. Доверенное лицо императрицы, медик Иоганн Герман (Жан-Арман) Лесток, попадает в опалу. Михаил Воронцов тщетно ищет сближения с Францией.

Граф приезжает в Париж как частное лицо, но слухи возводят его в ранг посла88. В разгар Войны за австрийское наследство правительство, высший свет и дипломаты оказывают ему радушный прием. В списке посетителей, явившихся к Воронцовым с визитом, значатся принц Карл Александр Лотарингский, кардинал де Тансен, морской министр граф де Морепа, посланники союзников Франции Пруссии, Австрии и Швеции, а также Дании, Португалии и Голландии. Русский посланник Алексей Гросс сопровождает супругов в Тюильри, на мануфактуру Гобеленов, в Дом инвалидов, Валь-де-Грас, Оперу и Лувр. Наконец, 24 мая 1746 г. Воронцовы были официально представлены в Версале королеве, дофину и его супруге. Король Людовик XV находился во Фландрии, где французская армия под командованием Морица Саксонского осаждала город Турне. «Их приняли чрезвычайно благосклонно, давали водное представление, они были в Трианоне, плавали по каналу на королевских шлюпках и вечером воротились в Париж»89. Частный визит предстает как дипломатическая миссия.

В 1782 г. приезд в Париж великого князя Павла Петровича и великой княгини Марии Федоровны проходит по тому же сценарию, но с гораздо большим размахом. Франция хочет выказать уважение наследнику престола. Августейшие супруги, путешествующие по Европе под именем графа и графини Северных, прибывают 18 мая и проводят месяц в столице. Они очаровали Версаль и Париж изысканными манерами и вкусами, образованностью, желанием понравиться, узнавать новое.

Согласно составленным полицией спискам от 24 и 25 мая 1782 г., к ним явились засвидетельствовать свое почтение более ста пятидесяти человек, цвет французской и вообще европейской аристократии90. Об их пребывании в Париже по горячим следам написал Александр-Жак дю Кудре91. Граф и графиня Северные получили королевские дары из мануфактуры Гобеленов, Севрской мануфактуры и мастерской краснодеревщика Анри Жакоба. Эти драгоценные вещи, а также коллекция гравюр, приобретенная у Жан-Батиста Грёза, заняли почетное место в Павловском императорском дворце92. Визит августейших путешественников положил начало русской моде во Франции.

Прекрасный пол – сильный пол?

Приятно, что Анна Воронцова и великая княгиня Мария Федоровна понравились столице и двору, а княгиня Дашкова – философам. Но действительно ли женщины способствовали развитию русско-французских связей – культурных, торговых и политических?

Князь Михаил Щербатов утверждал в памфлете «О повреждении нравов в России» (ок. 1786 – 1787, опубл. 1870), что из‑за сластолюбия и роскоши, из‑за подражания Европе «достигла Россия до разрушения всех добрых нравов», и возлагал вину в первую очередь на женщин. Однако он всего лишь выворачивает наизнанку аргументы Монтескье, который писал в трактате «О духе законов» (1748, кн. XIX, гл. XIV), что женщины помогли Петру І привить в России европейские нравы и обычаи:

Он и сам видел, как легко совершались эти перемены. Женщины были затворницами и в известном смысле рабынями. Он призвал их ко двору, велел им одеться по немецкой моде, он сам посылал им материи на платье, – и женщины тотчас же полюбили новый образ жизни, столь благоприятствовавший развитию их вкуса, тщеславия и страстей, и заставили полюбить его и мужчин93.

Но парижская полиция уделяла мало внимания женщинам. В донесениях появляются всего 56 русских дам (9,42% от общего числа приезжих). Жены и дочери путешественников, о которых редко упоминалось в отчетах, пребывали в тени своих мужей и отцов. Дамы редко отправлялись в странствия в одиночку. Такой вояж могли себе позволить лишь богатые вдовы, женщины, заботившиеся о воспитании своих детей (княгини Екатерина Дашкова и Варвара Шаховская). Как правило, они путешествовали с компаньонками или приятельницами.

Некоторые дамы наделали шуму в Париже и привлекли внимание полиции. Как мы видели, графиня Мария Салтыкова, взбешенная распутством своего супруга, посланника Сергея Салтыкова, подцепившего венерическую болезнь, завела любовника-офицера, с которым встречалась в карете (май 1763 г.)94.

В том же духе полиция описывает супругов Петра и Марию Бутурлиных, которые провели в Париже осень и зиму 1763 г. перед тем, как переехать в Испанию:

Сии супруги часто давали повод говорить о себе, но редко их поминали добрым словом – как из‑за испорченного нрава мужа, его долгов и мошенничества, так и по причине скандального распутства жены, и сего поведения они придерживались во всех странах, где только жили, что и стало причиной графова отзыва из Мадрида.

Дошедшая до российской императрицы молва сподвигла государыню заключить графиню Бутурлину на некоторое время под стражу95.

Однако полиция пишет это в 1778 г., а Мария Бутурлина умерла в 1765 г., до того, как семья вернулась в Россию. Что касается донесений за 1763 г., то в них упоминается только муж.

Когда графиня Софья Разумовская проживала в Париже в 1787–1789 гг., она уже давно вышла из нежного возраста. Возможно, соотечественники помнили о скандальных похождениях бывшей любовницы великого князя Павла Петровича, за которые в России ее прозвали «petite-maîtresse», но полиция о них не упоминает.

Графиня Разумовская шила платья у Розы Бертен, модистки королевы Марии-Антуанетты. Русские аристократы много заказывали в кредит, поднимали престиж заведения, но платить не торопились и, увы, способствовали его разорению. Как показала Ксения Бордэриу, долги числись за 21 русским, в том числе за теми, кто появляется в донесениях полиции. Это, в частности, графиня Екатерина Строганова, графиня Прасковья Брюс, княгиня Мария Барятинская, Варвара Кошелева, баронесса Варвара Юлия фон Крюденер и Мария фон Круз. Кроме того, самые важные клиентки, такие как великая княгиня Мария Федоровна, не приходили сами, а пользовались услугами комиссионеров. Сумма, которую задолжали русские, составила 300 000 франков – 20% от всех неоплаченных долгов96.

Лечение

Другая забота русских, мужчин и женщин, – лечение, ибо европейская медицина была намного лучше отечественной. Князь Кантемир ездил на воды в Аахен в 1741 г. и в Пломбьер в мае 1743 г. Денис Фонвизин приехал с супругой в Монпелье, дабы избавить ее от солитера, и лечение прошло удачно97. В 1774 г. князь Александр Белосельский отправляется не мешкая из Парижа на юг Франции лечить легочное заболевание. Так же поступили Иван Мелиссино и его жена Прасковья в 1779–1780 гг. Что до графини Софьи Разумовской, то она останавливалась в Париже между поездками в Монпелье и на воды в Бареж. Курорт в Верхних Пиренеях привлек также в 1784 г. княгиню Анну Шаховскую, князя Николая Путятина и его жену Елизавету.

Но, конечно, больше всего русских притягивает курорт в Спа. Своей славой он обязан Петру І, который пил там целебные воды (и, добавим, не только их) после своего пребывания в Париже в 1717 г. Город Спа, «европейское кафе», расположенный в нынешней Бельгии, стал светским местом во второй половине XVIII века. Там необходимо было показаться летом всем европейским знаменитостям, включая коронованных особ98. Там поддерживались полезные знакомства и завязывались приятные, туда в сезон приезжали картежники (в том числе Джакомо Казанова), девицы легкого поведения (как в «Игроке» Достоевского) и, отметим особо, высокопрофессиональные врачи99.

Спа лечит, Париж калечит. Танцовщицы-чаровницы опасны не только для кошелька, но и для здоровья приезжих. Поскольку всякий знатный чужеземец обязан изведать тайные прелести галантного мира, многие русские после первого посещения Парижа возвращаются снова, уже для лечения венерических заболеваний: князь Михаил Долгорукий в 1774 г., князь Андрей Белосельский и Василий Зиновьев в 1776 г., Александр Самойлов в 1780 г.

Путешествия образовательные и мистические

Дидро уверял Екатерину ІІ, что «Париж – место погибели для всякого юнца, оставленного без присмотра»100. Русских недорослей посылали учиться в сопровождении наставника, нередко группами, в немецкие университеты101, в Лейден или в Страсбург102. Этот город представал как удачный компромисс между немецким порядком и приятностью французской жизни. Затем юноши отправлялись в Париж, где совершенствовали знание французского, светских обычаев и мод, заводили полезные знакомства103, а после путешествовали по Европе, прежде чем вернуться на родину. Лучшие из них стали частью европейской элиты и сделали блестящую карьеру в России.

Как мы уже отметили, к сожалению, нет полицейских донесений о жизни студентов во Франции в царствование Петра І, ни слова об учебе Василия Тредиаковского104. Однако известны фамилии русских гардемаринов, подготовленных в Бресте и Тулоне в 1717–1722 гг., и можно найти сведения об их жизни и об их долгах в Национальном архиве в Париже и в Портовом архиве Тулона105.

В донесениях за 1774–1791 гг. значатся 55 юношей, прибывающих в Париж в сопровождении наставников. Обычно они не учатся официально в Сорбонне, а посещают отдельные лекции. Именно в Париже Головкины, Строгановы и Голицыны находят наставников для своих сыновей. Александр Строганов использует масонские знакомства: Жильбер Ромм так же, как он, состоит в знаменитой ложе «Девять сестер», объединявшей цвет французской культуры106. Другие предпочитают нанимать швейцарцев, слывущих честными и порядочными107. Напомним, что Фредерик-Сезар Лагарп был масоном и посвятил юного Ланского во время путешествия по Италии.

В донесениях значатся 13 прибывающих в Париж из России врачей и студентов-медиков, но обучались они в Страсбурге и Лейдене. В их числе будущие профессора Московского университета, Московского врачебного училища и Санкт-Петербургского медико-хирургической академии Александр Шумлянский, Мартын Тереховский, Феодосий Курика и Федор Политковский.

С 1760 г. Императорская академия художеств в Санкт-Петербурге, основанная Иваном Шуваловым в 1757 г., отправляла своих лучших учеников в Париж в качестве пенсионеров, начиная с Василия Баженова и Антона Лосенко. В 1767 г. Дени Дидро и князь Дмитрий Голицын, посланник России во Франции (1763–1767), взяли молодых русских художников под свою опеку. Они читали им свои статьи об искусстве108, устраивали их в ученики к парижским живописцам, скульпторам и архитекторам, в том числе к Жану-Батисту Пигалю, Франсуа Буше, Жану-Батисту Грёзу и Франческо Казанове109.

Князь Дмитрий Голицын ссужал пансионеров деньгами, приглашал их обедать к себе. Дидро наставлял их. После того как в 1768 г. Голицына перевели посланником в Гаагу, философа попросили ежеквартально представлять отчеты о нравах и успехах учеников.

Зиму 1773–1774 гг. в Петербурге Дидро провел в беседах с царицей и предложил ей поместить всех пансионеров в отдельный дом наподобие Французской академии в Риме и обучать их там, дабы оградить от парижских соблазнов, или напрямую отправлять их из России в Италию. В итоге наблюдение за пансионерами поручили бывшим профессорам петербургской Академии художеств архитектору Жан-Батисту Валлену де ла Моту и скульптору Николя-Франсуа Жилле. Внимание полиции они не привлекают. В донесениях за 1774–1789 гг. появляются лишь архитектор Михаил Ветошников, художник Иван Ерменёв, гравер Гавриил Скородумов и скульптор Гавриил Замараев.

Зато в донесениях упоминаются 82 студента родом из Лифляндии и Курляндии, по всей видимости реально существовавшие. Однако все донесения написаны по шаблону: молодой дворянин из хорошей чиновной семьи, обычно после обучения в Лейпциге, следует в Орлеан, где находятся его родственники и сограждане, дабы пробыть там от четырех месяцев до года, выучить лучше французский язык, попрактиковаться в фехтовании и верховой езде, а затем вернуться в Париж, чтобы набраться в обществе хороших манер, принимая участие в увеселениях. Однако ни одного упоминания об их возвращении в Париж в донесениях нет, а посему поразительное сходство донесений заставляет усомниться в добросовестности осведомителя.

В XVIII столетии образовательные путешествия по Европе зачастую соединяются с масонской инициацией. Одним из первых в масоны во Франции был посвящен Семен Нарышкин. В царствование Анны Иоанновны он уехал во Францию и жил там под чужим именем, брал частные уроки в Париже, а также был посвящен в 1737 г. в ложе «Кусто-Вильруа», куда его принял второй наблюдатель ложи, банкир, богатый финансист Кристоф-Жан Баур110. После многомесячного отсутствия Нарышкин возвращается в Париж из Италии в октябре 1740 г. и вновь берется за учебу. Полиция отмечает, что он усиленно занимается математикой, посещает иезуитов и часто видится с преподобным отцом Луи-Бертраном Кастелем, знаменитым ученым, изобретателем клавесина для глаз, иными словами, цветомузыки111. Знатность и масонские связи позволяют ему жить на широкую ногу в столице. Осведомители отмечают, что он ежедневно видится с Бауром, который также ведет денежные дела князя Кантемира. Уверяют, что банкир ссудил Нарышкину миллион. По всей видимости, именно Кристоф-Жан Баур свел Нарышкина с другим влиятельным банкиром, Пьером Корнманом112. После воцарения Елизаветы Петровны Нарышкин был назначен посланником в Англии (1741–1743), а по возвращению в Россию стал генерал-аншефом и обер-егермейстером.

Другие русские юноши отправляются в путешествие в сопровождении наставника, опытного масона, посредника между европейским и русским масонством. Наиболее известные – саксонец Карл Фридрих Тиман фон Беренд, офицер на русской службе113, Жан-Пьер Массене, Жильбер Ромм и Фредерик-Сезар Лагарп. Увы, о масонской деятельности двух последних в России нам ничего не известно. Зато есть сведения о том, что многие русские студенты, обучавшиеся в Страсбурге, проходили там посвящение114.

Тиман, масон-мистик высоких степеней, был опытным наставником. Он сопровождал юного графа Готтхарда Андреса (Андрея Андреевича) фон Мантейфеля (1762–1832), будущего сенатора, в длительном путешествии по Европе, посещал с ним масонов, алхимиков, философов, в том числе Каспара Лафатера в Цюрихе в 1777 г. Они дважды побывали в Париже, в июне 1779 г. и в октябре 1782 г.115 Там они встретились с маркизом Шарль-Пьер-Полем де Савалетом де Ланжем, королевским казначеем, основателем ложи «Соединенных друзей» (1771), Великим оратором Великого Востока Франции (1782).

Затем в 1784–1785 гг. Тиман сопровождал братьев Алексея и Сергея Шкуриных. В Монпелье они были приняты в русско-французскую ложу «Собрание северных избранников», основанную в 1784 г.116 Затем вместе с Жаном-Полем Кюрто, достопочтимым мастером ложи, драгунским офицером на русской службе, они отправились в Париж, где продолжили свое посвящение в ложе «Собрание иностранцев»117. В эту ложу также вступил князь Михаил Голицын, которого сопровождал в путешествии Жан-Пьер Массене, видный масон, друг Жильбера Ромма118. Его брат, князь Борис Голицын, был принят в ложу в Страсбурге и в лионскую ложу «Благотворительность». Луи-Клод де Сен-Мартен сопровождал Бориса Голицына и Тимана в их путешествиях в Лондон и в Рим в 1787 г.

Напротив, Алексей Бобринский, несмотря на встречи с Калиостро и с великими лионскими мистиками Жан-Батистом Виллермозом и Жан-Жак-Франсуа Миллануа, на сеансы магнетизма и сомнамбулизма, организованные Тиманом в Лионе в декабре 1784 г., высокой мистикой не проникся и в орден не вступил.

Полагают, что великий князь Павел Петрович во время путешествия по Европе был посвящен, возможно в Вене, своим другом князем Александром Куракиным, но доказательств этому нет. Позднее другой его друг, Сергей Плещеев, посетил в 1788–1789 гг. самых влиятельных масонов в Страсбурге, Париже, Лионе и Авиньоне, но его фамилия не появляется ни в полицейских донесениях, ни в регистрах французских лож119.

В 1780‑х гг. не только дворяне, но и русские разночинцы, благодаря помощи масонов круга Николая Новикова, отправляются в Европу учиться и посещают Париж. Иван Оршаво-Чижевский, Максим Невзоров и Василий Колокольников обучаются медицине в Лейдене, а затем, получив дипломы, приезжают в Париж120. Поскольку Невзоров и Колокольников попадают во Францию в разгар Революции, то по возвращению в феврале 1792 г. в Россию их берут под арест и после допросов с пристрастием отправляют в сумасшедший дом, где Колокольников вскоре умирает. Невзоров выйдет на свободу только в царствование Павла І.

Как мы видим, масонские связи могут сильно навредить. Но в то же время они открывают многие двери в Париже и Петербурге, помогают подняться по служебной лестнице, а на собраниях ложи позволяют беседовать как равный с любыми вельможами.

В обеих столицах высоко ценят коллекционера и мецената графа Александра Строганова121. Долгое пребывание в Париже в 1772–1779 гг. упрочило его репутацию. Член масонских лож «Соединенные друзья», «Искренность» и «Девять сестер», он готовил к посвящению Вольтера в 1778 г., имел возможность общаться с Гольбахом, Франклином, Гудоном, Грёзом, Пиччини и другими политиками, философами и художниками.

В отличие от него, дипломат Родион Кошелев вел в Париже в 1787–1789 гг. довольно скромный образ жизни. Его имя мелькает только в поквартальной слежке122. В 1786–1787 гг. он состоял в петербургской ложе «Молчание», в 1788 г. он посетил парижскую ложу «Олимпийское сообщество». Другой масон, граф Евграф Комаровский, в ту пору молодой дипломатический курьер, упоминает в мемуарах о пребывании Кошелева с женой (сестрой Сергея Плещеева) в Париже весной 1787 г.123 В 1788 г. в Страсбурге Кошелев познакомился с мистиком Луи-Клодом де Сен-Мартеном, который оказал на него огромное влияние. В царствование Александра І Родион Кошелев стал заместителем председателя библейского общества, членом Государственного совета, духовным наставником императора и обер-прокурора князя Александра Голицына. Вместе все трое объединились в духовный мистический союз124.

Русские масонки

В XVIII в. в Европе появляются парамасонские объединения, куда принимают дам («Орден Мопса»), а также смешанные ложи во Франции и Польше, но не в России125. Однако в 1770–1780‑е гг. многие дворянки, супруги, сестры и дочери масонов, интересовались мистическими учениями, в том числе Елизавета Хераскова, Варвара Трубецкая, Екатерина Урусова, Анна Турчанинова, Александра Хвостова126. Появление русских женщин в парижских смешанных ложах вызывает немало вопросов. Речь идет о моде или о духовных исканиях? Рене Лефорестье считает, что смешанные ложи давали дамам приятный и полезный досуг, возможность заниматься благотворительностью. С ним соглашается Мирей Бонье: дам не посвящали в таинства, их приглашали прежде всего на увеселительные собрания и обеды127.

Согласно правилам Великого Востока, смешанные ложи работали под руководством мужчин и принимали в первую очередь жен и родственниц масонов. Членами парижской ложи Святого Иоанна «Искренность» были граф Александр Строганов (брат-основатель), Степан Колычев, советник русского посольства (брат-основатель), князь Василий Хованский (принят по рекомендации Строганова)128. В 1775–1776 гг. ее посещали князь Федор Голицын, князь Иван Барятинский, русский посланник в Париже, и его брат Федор129.

2 февраля 1776 г. на седьмом собрании смешанной ложи в первый раз появляются две посетительницы: княгиня Барятинская и графиня Головкина130. Речь идет о невестке дипломата, Марии Барятинской, урожденной Хованской, супруге Федора Барятинского и сестре Василия Хованского. Согласно донесению полиции от 17 мая 1776 г., «она-де внушила своему деверю князю и министру чувство более глубокое, нежели уважение, и якобы не оставила оное без ответа»131.

Вторая посетительница, графиня Головкина, – дочь немца Иоганна Лоренца фон Мошейма, профессора богословия в Геттингене, жена графа Александра Головкина. Супруги жили в Париже постоянно, но порознь под одной крышей. Графиня дружила с г-жой Неккер.

Участвовали ли эти дамы в работе ложи или их допустили только на банкет? Скорее первое, ибо подпись герцога Люксембургского, главы Великого Востока, который участвовал в посвящении графини де Бриен в подмастерья, стоит ниже подписи русских посетительниц. Их представили как сестер, но где и когда их посвятили, неизвестно.

23 декабря 1777 г. посетительницам смешанной ложи устраивают проверку, дабы развеять сомнения:

Объявили, что у врат ложи дожидаются сестры княгиня Сапега, княгиня Сангушко, графиня Разумовская и брат граф Разумовский; удостоверившись, что сестры и брат были посвящены в таинства, за ними послали делегацию и усадили их на Востоке. Досточтимый мастер от имени ложи выразил сестрам-посетительницам удовлетворение тем, что они могут принять участие в работе132.

Их ввели уже после посвящения французских «сестер» из учениц в подмастерья и после приема графини д’Эврё в ложу. Однако две польки, княгиня Магдалена Сапега и ее дочь княгиня Анна Сангушко, и двое русских присутствовали при выборе руководства ложи, которую возглавила графиня де Бриен.

Русские, о которых идет речь, – граф Петр Разумовский, генерал-майор, масон, и его супруга, уже упоминавшаяся Софья Разумовская, урожденная Ушакова, дочка масона, вдова Михаила Черторыжского (ум. 1771). В 1776 г. Разумовские проводят лето в Спа и зиму в Париже. Согласно донесению парижской полиции от 1 ноября 1776 г., граф Петр Разумовский, капитан гвардии, старший сын графа Кирилла Разумовского, прибыл на днях из Спа, «намеревается провести здесь два месяца, по истечении которых он отправится со своей супругой графиней в Ниццу, что в Провансе, дабы провести там зиму»133.

В конце февраля 1778 г. Денис Фонвизин встретил в Париже Петра Разумовского134. Если дата писем Разумовских к отцу Петра, Кириллу Разумовскому, верна (СПб, 24 августа (4 сентября) 1778 г.), то после недолго пребывания в Москве супруги вернулись в Европу, чтобы вылечить Софью Степановну от солитера. Они намеревались проехать через Германию, посетить врача в Лейдене, а затем продолжить лечение в Лионе или в Швейцарии135. Однако осенью они снова в Париже. 27 октября 1778 г. князь Иван Барятинский обедает у графини Шуваловой вместе с супругами Разумовскими136.

Софья Разумовская слыла легкомысленной женщиной. Свекор ее не выносил и порицал кочевую жизнь супругов137. Василий Зиновьев, путешествовавший по Европе в 1784–1788 гг. в поисках высшей истины (он был посвящен в масоны в Берлине в 1784 г., посещал английские ложи, состоял членом лионских лож «Благотворительность» и «Шотландский капитул» в 1788 г.138, свел дружбу с Луи-Клодом Сен-Мартеном), в июне 1787 г. встретился в Париже с Софьей Разумовской. По сведениям полиции, она приехала из Петербурга 12 апреля 1787 г. Зиновьев пишет в дневнике, что провел два чудесных дня с графиней, что их возвышенные беседы длились до двух часов ночи и что он подпал под ее обаяние139.

В том же месяце Василий Зиновьев встретил в русской церкви Родиона Кошелева и его супругу Варвару, урожденную Плещееву, которая произвела на него огромное впечатление. Зиновьев воспринял ее как духовную сестру и в многочисленных письмах именовал ее «моя дорогая сестра». В частности, он рассказывал ей, как в Лионе познакомился с Терезой Провансаль, родной сестрой Жан-Батиста Виллермоза, которую в августе 1773 г. с дозволения Луи-Клода Сен-Мартена приняли в «Ложу Избранных Коэнов»140. Зиновьев представил супругов Кошелевых Сен-Мартену, и они подружились с «неведомым философом».

В том же 1787 г. Софья Разумовская общалась в Париже с Алексеем Бобринским, поручила Евграфу Комаровскому передать подарки свекру (шейный платок, жилет, пуговицы для камзола)141. По донесениям полиции, 29 августа 1788 г. она вернулась из курорта Бареж в Париж142. С осени 1788 г. по июнь 1789 г. она принимала в своем салоне дипломатов: русского посланника Ивана Симолина и прусского посланника барона Вильгельма фон дер Гольца.

В своем завещании, составленном в декабре 1802 – июле 1803 г., графиня Разумовская перечисляет многочисленные долги: покойному Сергею Плещееву, модистке Розе Бертен, многочисленным английским и голландским портным и поставщикам, французским аристократам, своим родственникам и горничной. Перед смертью она дарует вольную своим крепостным слугам и думает о Боге. Супруг ее повелел выбить на надгробном памятнике эпитафию:

Во мраке веры ты Спасителя любила,Любила ближнего, порочных не судила,Любила ты меня, любила всех людей,Любовь к Спасителю был свет твоих путей143.

Мистический термин «во мраке веры», возможно, отсылает к учению св. Иоанна Креста о «Темной ночи души»: «чтобы получить больше от Божьего сияния, нужно скорее слепнуть и идти, погружаясь во мрак, нежели отворяя очи» («Восхождение на гору Кармель», книга ІІ, гл. VIII), которое переняли масоны144.