Ноты сердца

– Ты ведь творческая личность. По разговору так точно, да и с вышки сигать девушка без воображения не станет. Давай так, набирайся впечатлений, будешь мне о них рассказывать. У нас есть небольшие бренды, но их мало. Отличная возможность вписаться. Но бренду нужна идея, постоянное движение вперед и направление. То, что ты будешь разрабатывать, понимаешь? Основная тема. Экология, индустриализация…

Я медленно кивнула.

– Да. Так Вы хотите, чтобы я ее искала? Эту Вашу идею?

Он хмыкнул:

– Да нет, идею я нашел. А ты ищи впечатлений. И рассказывай, хорошо?

***

В холлах и номерах отеля было чисто, тихо и прохладно. Зато на улице кипела жизнь: все куда-то спешили, смеялись, пили кофе, свистели голубям, туристы группами бродили у Лувра, фотографировали очередь, а потом и сами становились в хвост. Мне очень хотелось увидеть Мону Лизу, но шеф коротко сказал: «Не в этот раз», – не могла же я ему возражать. Может, это стало бы самым ярким впечатлением… а может, и нет.

Вот месье Бертран оказался впечатлением однозначно. Он выглядел обычным дядькой за полтинник, веселым и улыбчивым. Французы вообще много и часто улыбались, везде и всегда. Хотя на первый взгляд этот полноватый господин казался довольно флегматичным, стоило им заговорить о концепции новой коллекции, с него моментом слетела вся расслабленность. Взгляд стал острым и ярким, он даже подобрался весь. Француз по-английски говорил с акцентом, и мой шеф слушал его напряженно, я вообще понимала через слово.

– Это хорошая идея для части целевой аудитории, месье Георг. – Парфюмер сложил пальцы домиком и покачал головой. – Да, перспективный рынок, особенно с прицелом на молодежь. Блокбастеры и франшизы дают прекрасную почву. Но компьютерные игры…

– Этого пока не делали же, месье Бертран. – Георгий Дмитриевич подался вперед, азартно и настойчиво. – По городам есть, по странам, по книгам даже, но духи по любимым стрелялкам!

– Это игры для мальчиков, мой дорогой месье Георг, – француз возразил мягко и спокойно. – Но мужская часть – не главные ваши потребители. Женщины покупают духи куда чаще, несравнимо. Ориентируясь на них, Вы точно не прогадаете.

– Хорошо… – шеф задумался, уже привычным мне жестом барабаня по колену пальцами. – У меня была одна мысль…

***

После этого визита и обеда в небольшом ресторанчике, Георгий Дмитриевич потер виски и выдохнул.

– На сегодня пока все. Пошли погуляем?

Остров Ситэ оказался старым, а не древним, как я ожидала. Но на этих узких улочках под ногами звенела булыжная мостовая, как будто рассыпались золотые звенящие монеты. Сувенирные лавки встречались на каждом шагу, а мне не хотелось такой памяти о Париже. Я разглядывала его, как живое существо, и прошлое смотрело из окон, как любопытная старушка.

– Георгий Дмитриевич?

Он остановился на ходу, хорошо, что мы шли не посреди мостовой. Парочка, кажется, японцев, натолкнулась на нас, мы все четверо рассыпались в извинениях, а потом шеф улыбнулся.

– Давай договоримся – Георгий. Язык сломаешь вечно выговаривать отчество.

– Хо…хорошо…

Я не ожидала и рассмеялась.

– Что ты хотела спросить?

– А Вы сами о чем думали? Что хотели бы рассказать? Ведь духи – это история, да?

– Я много чего перебрал. Но каждый раз натыкаешься на то, что все уже было. Великие дома Европы, короли, принцессы, рыцари, вселенные Марвел или DS, серии по книгам и фильмам, по странам, временам года, фруктам и даже овощам, по историческим корням. Слишком много информации, понимаешь? В этом мире слишком много информации. Все обо всем знают, все перемешано, перекрещено, повторно.

– Но Вы же начали это делать. Открыли лабораторию, нашли ребят, которые там работают теперь. Купили ингредиенты, договорились с производственным цехом. Ездили на стекольный завод, чтобы выбрать флаконы. В типографию, чтобы печатать этикетки. Это ведь все не просто так. Вы что-то нашли, да? На ходу такие вещи не придумывают же.

– Конечно, нет. Пойдем, мы собирались погулять. Потом расскажу.

***

Георгий. Я тихонько повторяла про себя его имя, без отчества, «а то сломаю язык».

Георгий. Мы шагали по улицам и смотрели, а он рассказывал, что знал о Париже – что куда больше, чем знала я, и мне нравилась эта экскурсия. Но еще больше мне нравилось то, что прогулка эта начинала напоминала романтическую. А что? Лето, солнце, Сена, я и красивый мужчина – разве не этого я хотела когда-то? Когда-то… и с другим.

Меня вдруг захлестнуло снова тем удивительным ощущением полета и солнечной пустоты разом, когда я подумала, что в каком-то другом мире я могла бы быть девушкой Георгия, такого открытого и искристого, как солнечные зайчики на воде, а не Антона, всегда такого строгого и вечно поучающего. Когда я последний раз слышала от него похвалу? Когда получала просто ласку без каких-то условий и просьб? А Георгий смотрел на меня и улыбался, щурился, как довольный кот, иногда ласково трогал меня за руку, ловил пальцы и снова улыбался. Антон был как серьезные трудовые будни в серый осенний день. Шеф – как праздничный фейерверк и теплый плед вечером на берегу океана, чтобы спрятать от прохладного бриза.

Я опять вспомнила ту поездку и последнюю ночь на Бали, и представила вдруг, что это мог бы быть он. Тот, кто шел сейчас рядом и короткими взмахами руки показывал мне на площадь перед Собором Парижской Богоматери. И залилась краской. Дурочка ты, Лизка…

И зря я вспомнила об Антоне.

Глава 21. Тонкие вибрации

Гера

Так и знал, что не ошибся в ней. На встречах от Лизы еще было мало толку, она даже записей не делала. Я, правда, тут же подумал, что занудничаю. Сам ей сказал заниматься совсем другим. И вот тут девочка была просто великолепна. Она восхищалась старинными строениями центра, с горящими глазами слушала о художниках и революции, о Бастилии и королях, и задавала вопросы. Вот в этом была ее настоящая сила: Лиза Остролистова умела задавать вопросы. От других людей они меня чаще всего раздражали. Но она умела спросить так, что не перебивала, а словно подталкивала мою мысль дальше, заставляла вспоминать больше, запускала новый виток рассказа.

Я давно не видел девушку, которая так радовалась бы совершенно простым вещам. Ее захватывали виды, восхищал запах кофе и свежих круассанов, веселила толпа. Она обрадовалась маленькому котенку, сидевшему на стуле у столика на улице, даже немолодой мужчина, сидевший рядом, улыбнулся и кивнул, когда она протянула к этому рыжику руку. Лиза смотрела на мир и видела его, видела таким же ярким, как я сам.

Она чувствовала запахи. Удивительно, но я впервые столкнулся с человеком, который, не увлекаясь парфюмерией, так легко различал ароматы. В чашке кофе она улавливала не только корицу, но и оттенки мускатного ореха и перца – только понюхав. Сказала, что от реки пахнет цветами – и правда, повернув за угол, мы увидели, что парапет украшен длинной лентой настурций и петуний. Спросив, почему у дома «Эрмес» на логотипе коляска, запряженная лошадью, рассмеялась и рассказала, что обожает запах кожи, и что лайковые перчатки у мамы пахли зеленой розой, а толстая замшевая куртка деда – дегтем и чем-то сладким, как имбирные пряники. И как завороженная слушала меня, когда я стал вспоминать о «Русской коже» от Шанель, которую придумал Эрнест Бо, парфюмер, родившийся в России и у нас же обучавшийся парфюмерному искусству.

Мы добрались до Пале-Рояля уже ближе к вечеру. Но бутик знаменитого маэстро Сержа еще работал. Кудесник и маг ароматов Востока, он сотворил целый ароматный мир, который я узнавал чуть ли не с первого вдоха. Смолы и специи, фрукты и благовония – вот что было и оставалось его коньком на протяжении десятилетий, попробовав себя в легких и нежных водах, он снова к этому вернулся. Черно-сиреневый интерьер завораживал. Лиза бродила от постамента к постаменту, и милая девушка-консультант ходила за ней, пшикая на блоттеры ароматы, пока я не попросил ее оставить Лизу в покое. И она стала просто бродить в этом царстве теней и призраков в легких облаках странных и одурманивающих запахов.

А еще она была очень красивой.

Пока мы гуляли по городу, я дотрагивался до ее руки иногда, и пальцы кололо, как слабым током. В теплых карих глазах мерцали на самом дне золотые искорки, кожа была загорелой и гладкой. Ее легко удавалось представить оседлавшей серф и летящей по трассе с горы. Такая воздушная и легкая – и совсем сейчас не походила на ту тихую и как будто загнанную в угол мышку, какой шуршала по офису.

Обратно мы вышли, когда на Париж опустились сумерки. После бутика, полного жарких благовоний, теплый вечер пах речной водой и свежестью.

– Как будто шелковый, да?

Лиза остановилась прямо у выхода и распрямилась, подняв лицо к небу и закрыв глаза. Я скользнул взглядом по длинной шее и небольшой высокой груди, коротко сглотнув.

– Что?

– Воздух, он как будто шелковый. Чувствуете? Сиреневый, весь город сиреневый… синий, смотрите!

Я оглянулся. Париж был окутан синеватым флером, как туманом.

– Синий час.

Теперь она удивленно глянула на меня.

– Что?

– «Синий час». L'heure bleue. Это сумерки. И знаешь, – я тихо рассмеялся, – есть такие духи…

Лиза вдруг обняла меня за руку и тоже рассмеялась.

– О чем нет на свете духов?

Ее пальцы легли на плечо так просто, как будто привычно. У нее в волосах запутались ароматы маэстро. Ее лицо сейчас было так близко, что я видел легкий пушок на щеке, нежный и почти невесомый, такой бывает только у молодых, и мелкий пух по линии роста волос надо лбом походил на призрачный ореол. Это… волновало. Я, как мальчишка, готов был прижать ее за пояс, близко, эти синие сумерки на самом деле были куда прохладнее, чем казались, а ее, такую нежную, хотелось уберечь от всего.

Я хотел ответить: о тебе. Но вовремя прикусил язык. Герыч, ты спятил? Ты знаешь ее сколько, три недели? Когда ты разглядел все это, сегодня? И одного дня тебе хватило, чтобы поймать влюбленность за хвост? Наверное, у меня была латентная шизофрения, потому что и внутренних голосов оказалось не один, а два. И второй спросил совершенно спокойно: «А тогда, на Бали, хватило же одной ночи». И это была правда. Почему мне захотелось вдруг, чтобы это оказалась она? Чтобы можно было как тогда схватить, не глядя, прижать к себе, забыть про все… Только там, на острове, было страстное безумие, животное влечение, жадное и острое. А здесь, в сердце цивилизованного мира, оно лишь еле слышно звенело отзвуком, а сердце наполнило что-то похожее на сладкий туман, от которого ныло в груди и холодок щекотал низ живота.

– Пошли.

Я взял ее руку, и Лиза почему-то вздрогнула. Пальцы оказались прохладными и чуть влажными, как будто она испугалась. Чего ей было бояться такого цивилизованного меня?

– Пошли, поедим…

Я вел ее за руку, а потом притянул все-таки ближе и вытащил из маленького рюкзака тонкую легкую куртку, которую таскал с собой неизвестно зачем, для дождя, что ли? И притянул ближе, как хотел, обнимая за плечи. И она прижалась сама, обхватив меня по поясу, легко приноровившись к моему шагу.

– Знаете, я мечтала вот так гулять по Парижу… И чтобы лето, и романтика…

– Сейчас сделаем романтику!

Мне вдруг стало совсем легко, как будто девушка дала мне разрешение на эту прогулку, в которую отправлялись вовсе не шеф и личный помощник. Я вел ее спокойно и как будто с полным правом держал руку у нее на плечах. В ресторанчике на набережной нам подали меню, и я сказал, что угощаю и пусть не стесняется в выборе. Нам подали вкуснющее мясо в каком-то сливочном соусе и терпкое красное вино, от которого Лиза раскраснелась жарко и немного пьяно, став еще красивее. Ей так шло это – легкая чертовщинка в глазах и улыбка. И то, как она прислонилась к моему плечу, когда мы допивали второй и третий бокал, было странно и многообещающе, хотя ведь ни один из нас ни на что другому не намекал.

Эта недосказанность, зыбкая дозволенность очаровывали и возбуждали. Как будто в моей жизни начинался внезапный роман, неожиданный, еще только пробивающийся крошечным ростком, но за ним виделся праздник, яркий и захватывающий. От этого моя рука ловила ее пальцы снова и мягко гладила, словно обещая, что праздник этот обязательно будет.

К отелю мы подходили на гудящих ногах, но оба, кажется, не чувствовали усталости. Правда, прохлада и гладкий блеск каменной плитки на полу под лучами хоть и приглушенных, но достаточно ярких ламп, осторожно сдернул эту романтическую пелену с глаз. Я проводил Лизу до ее номера и протянул карту.

– Спасибо за сегодняшний день, Лиза Остролистова.

– Спасибо… – Она улыбнулась и толкнула дверь. И закрыла за собой сразу.

Я постоял немного и отправился к себе.

Глава 22. Ноты сердца

Лиза

Зря я вспомнила про Антона. Этот день не был похож ни на один из тех, что я провела с моим парнем. Никогда я не чувствовала столько внимания, тепла, интереса ко мне, как сегодня. Никогда со мной столько не говорили, не рассказывали, не смеялись, никогда не обнимали так – осторожно, но все же крепко, от этого появлялось чувство защищенности и покоя. Но в этом покое, как в синих сумерках, трепетал какой-то далекий огонек, маленький, почти невидимый, но я знала, что он обжигающе горяч. Откуда? Не знаю, не спрашивайте меня!

Я с ума сошла, если решила, что между нами какое-то притяжение! Откуда ему взяться? Даже если я увлеклась своим шефом, который в моей жизни появился недавно и вспыхнул солнцем так внезапно, то с чего ему-то на меня обращать внимание? Он женат, девчонки говорили, что у него и любовница имеется. А я знала его только три недели. Что там себе напридумывала моя дурная голова…

Я села на край кровати, потом забралась на нее с ногами, только скинула кроссовки. Свет не включила, и в окно неторопливо вползала светлая от городских огней ночь. У меня, за плотной занавеской, она была даже темнее, чем на улице. Почему-то до сих пор на плечах ощущалась рука Георгия, теплая и тяжелая. Я поежилась, без него стало неуютно, это немного пугало. Всегда считала себя самостоятельной девчонкой, не имела привычки прятаться под чье-то крылышко, мне его никто не предлагал. А сейчас хотелось еще, еще и больше. Там, на берегу Сены, казалось, что все правильно, как должно быть. Что впереди у нас еще много таких вечеров, объятий и… поцелуев? Господи, Лизка, да ты пьяная, что ли?

Но накатившее при воспоминании о руках Георгия томление никуда не исчезало. Оно росло, все быстрее, нарастало все жарче, спускалось дрожью в кончики пальцев. Я растерла руки и плечи и поняла, что надо в душ. Днем было даже жарко, потом этот бутик, духи, которые распыляли вокруг, они оседали на волосы и кожу, и сладковатый, пряный запах будто въелся. Мне не хотелось избавляться от него, но хотелось свежести и чистоты. Я сползла с покрывала и пошла в душ.

Капли ударили в дно идеально белой ванны, вода тяжестью прокатилась по волосам, застучала по плечам, тепло закружила по ногам. От мягкого пара смолы, травы и цветы на моей коже оживали, плыли радужными разводами вокруг, оглаживали по шее и спине, нежно соскальзывали с ягодиц. Я дышала сейчас духами, как туманом, невесомым и плотным сразу. Вылив на губку геля, взбила пену и принялась растирать себя, сначала привычно резко. Но постепенно движения становились все медленнее, мягкая губка скользила плавно и шелковисто. Так же плавно, как сегодня Георгий гладил меня по плечу… Я выжала пену на шею, подняв голову, и она побежала пушистыми ручейками по ключицам, стекла по груди, защекотала соски, и они сжались, потемнели, ареолы сморщились, горячо потянуло живот внизу. Черт, я возбудилась в секунду, представив, что это его пальцы щекочут кожу, ласково очерчивают ключицы, обводят соски.

Стон вырвался сам собой, я сжала грудь, медленно потянула вперед и чуть вверх, дыхание прервалось, а между ног горячо и тесно набухли губы. Губка влажно шлепнулась на дно ванны, когда одной рукой я уперлась в стену, а второй продолжила гладить себя по груди, животу, бедрам, пока не выдержала и не скользнула пальцами между ними. Клитор набух почти болезненно, но этого было мало. Я трогала его, терла мягко сверху вниз, чувствуя, как он вздрагивает, наливается все сильнее, становясь чувствительным до всхлипов. Я ловила его двумя пальцами, сжимала и отпускала, снова терла, не убирая складочки кожи, попробовала надавить снизу вверх и чуть не забилась от боли и острого удовольствия. Этого тоже было мало.

Стоило развести бедра шире, вода скользнула между ног, но смыть смазку не смогла, ее было очень много. Скользкая, густая, пальцы проталкивались легко, раздвигали плотно налитые кровью складки, входили глубже. Я медленно села, опираясь спиной о стенку ванны, и широко развела колени. Так выходило жестче и сильнее, туда, где той самой ночью побывали пальцы того мужчины… только вот я не знаю, хотела ли я теперь их, или мне нужны были руки Георгия, который спал, наверное, сейчас за стеной. Господи, зачем я про него подумала?!

Рука двигалась теперь быстро и резко, я буквально трахала себя пальцами, текла и стонала, кусала губы и чувствовала, как внутри все начинает сводить короткими спазмами, сладкие судороги все сильнее схватывали мышцы и снаружи, и внутри, живот мелко задергался от напряжения, и меня выгнуло, когда подушечкой пальца, неудобно вывернув запястье, я надавила на пульсирующую внутри точку – ту самую и именно так как надо, чтобы заскулить от обрушившегося оргазма.

Я долго сидела под падающими на меня струями теплой воды. Ноги стали ватными, вставать совсем не хотелось. Не знаю даже, получилось бы или нет… Потом все-таки встала, выключила воду, вытерлась пушистым мягким полотенцем и добралась до постели. Спать, теперь больше ничего не хотелось, тело было разгоряченным и вялым. Я забралась под легкое одеяло, свернулась и уснула.

***

Думала, что утром не смогу посмотреть Георгию в глаза, но когда спустилась на завтрак, он уже сидел за столиком и улыбнулся мне так легко, что я невольно расцвела в ответ. Села напротив и взялась за вилку, придвигая принесенный омлет. Голод был какой-то зверский, как после особенно бурной ночи. А она у меня такой и выдалась, если подумать. Сны захватили меня, стоило головой коснуться подушки, и кружили всю ночь, как в каком-то венецианском карнавале. Кругом мерцали яркие огни и сочные краски, сладкие, терпкие, острые и пряные запахи оглушали, вокруг танцевали люди, закручиваясь, как водоворотом. И я веселилась, но все время кого-то искала, там в толпе, и мне казалось, что без этого человека счастье этого праздника будет неполным.

– Выглядишь немного… озадаченной? – Георгий выразительно поднял бровь и улыбнулся снова. – Я тебя вчера угулял?

Я чуть пожала плечом, неловко и смущенно.

– Ну, я и больше иногда нагуливаю… Правда, нечасто. Много впечатлений очень, дома так не бывает.

– Это да…

Он рассматривал меня пристально, но без той чуть презрительной снисходительности, которую я часто видела в глазах Антона. Как будто искал что-то в моем лице, и я снова смутилась.

– Я тоже вчера набрался впечатлений. И хотел еще раз поблагодарить тебя за чудесную прогулку.

Он взял с соседнего стула небольшой пакет с логотипом SL и подвинул на мой край стола.

– Что это? – Я положила вилку, поскольку помнила эти буквы.

– Подарок, Лиза. Не стесняйся. Мне больше всего понравились на тебе именно эти. Ты достойна самого лучшего, а они прекрасны.

Плотная глянцевая бумага пакета. Коробочка в целлофане и заклеенная стикером с логотипом сверху. Плотный темно-серый цвет, сиреневые линии. Я вспомнила этот запах тут же. Нежнейший серебряный ирис, прохладный и текучий, туманная сказка.

Я не ожидала подарка, но если бы и представляла себе, какой из ароматов выбрал бы мой шеф, то остановилась бы на дымной копченой коже или сухофруктах в тягучих расплавленных смолах. Но потом поняла – это для него. Он был бы прекрасен в густо-сером ладане или сливовой коже, в жарких или острых специях. Но эту цветочную нежность он выбрал для меня, и сердце забилось быстрее, гулко стуча в ребра.

– Мне кажется, что ты такая и есть, Лиза. Тонкая, волшебная, изящная и почти неуловимая. Расцветаешь только в руках того, кого выберешь сама.

Такие слова обычно говорят, объясняясь в чувствах. Ну, я так думала раньше. Но ведь никаких таких чувств Георгий ко мне испытывать просто не мог. Да? В который раз я краснею уже, когда он со мной говорит? Есть такая примета: как встретишь новый год, так его и проведешь. Она мне всегда казалась дурацкой. А если накосячил, в плохую компанию попал, скучно его провел или заболел, что, так весь год и маяться и ничего изменить нельзя? Но с Георгием, похоже, работало именно по этой схеме. Как я начала краснеть, когда мы с ним стали общаться – если можно назвать ту выволочку за звонок общением, – так и пошло. Я снова цвету красной розой и не знаю, куда девать руки. Хотя нет, знаю.

Я робко потянулась к коробочке и осторожно отколупала стикер. Внутри оказался колокольчик. Георгий сам мне объяснял вчера, что такие флаконы, колоколом, с притертой стеклянной пробкой так называются. А обычные прямоугольные с этикеткой на одной стороне звались как-то ужасно – «гробиками». Как можно так называть флаконы вообще? Ясно, что не парфюмер это придумал, так их стали звать у нас люди, увлеченные парфюмерией, которые общались на форумах и встречались, чтобы понюхать что-то интересное. Обалдеть, да? Хотя, собираются же люди, увлекающиеся рыбками или марками, или вообще спичечными коробками.

На ощупь стекло было шелковым, а пробка снаружи, аккуратный круглый шарик, гладким и сияющим. И духи… Они мерцали бледно-сиреневым цветом, и, кажется, даже сам флакончик дымился этим серебряным ирисовым туманом.

– Будешь носить?

Я подняла на него взгляд и почти шепнула:

– Да, Георгий. Спасибо.

Он откинулся на спинку стула и вздохнул облегченно.

– Думал, отвергнешь, как неуместный.

Губы у меня приоткрылись, стыд плеснул волной. Это же и правда неуместно, это дорого, с чего и почему мне такие подарки? Но шеф уже отодвинул флакончик и пакет и взялся за чашку кофе.

– Ну, что, Лиза, сегодня у нас опять брейншторм по разгадыванию акцента месье Бертрана. Он согласился еще на одну встречу…

Глава 23. Послевкусие

Гера

Мне везло в этом году на путешествия. Кто бы мог подумать, второй отпуск, пусть и на три дня, и снова я вернулся обратно окрыленный, заряженный солнцем, красотой и непонятной нежностью. Димка, как обычно, заявился в гости на следующий день – выслушать мои излияния, в смысле, впечатления.

– Ну, как Париж? Увидеть и умереть?

Мы сидели сегодня на кухне, Томка быстро смылась в спальню. Она Маренова сильно недолюбливала, и это тоже было всегда точкой напряжения, даже в самые лучшие наши времена. Я достал бутылку и пару низких стаканов, достал льда из морозилки и плеснул вискаря.

– А можно просто увидеть и дальше жить?

Димон рассмеялся.

– Ну-у-у… Это тебя надо спросить. Будешь жить дальше?

– Да не без этого.

Мы чокнулись краями стаканов, глухо застучали кубики льда. Я в задумчивости подвинул ему пепельницу и уставился в окно. Ощущение было непривычным, я не знал, с чего начать.

– С Бали ты вернулся взъерошенный и довольный, как натрахавшийся кот. А сейчас тихий и приличный такой.

– Я девушке подарил духи.

Маренов хмыкнул, снова отпивая.

– Какой ты мо-ло-дец! Девственность, можно сказать, потерял!

– Да пошел ты!

Кубики в янтарной жидкости таяли быстро, и я допил в пару глотков, разбавленный виски неприятное питье.

– Не волнуйся, ночевать не останусь. Ну так что?

Я дернул носом и потянулся за бутылкой снова.

– Если ты надерешься, значит, ничего хорошего не произошло, – заметил мой друг и философски добавил: – А если и произошло, то рассказать не сможешь. Ты нашел свою балийскую любовь?

Помотав головой, я налил совсем немного и взглянул на него. Димон сидел с довольной мордой и нагло меня провоцировал. В эту игру он играл с особенным удовольствием все время нашего знакомства. Знай я его чуть хуже, обиделся бы. Но столько лет дружбы за плечами, и не только он читал меня как открытую книгу.

– Нет, Димыч, я нашел совершенно потрясающую девушку.

– Француженку?

– Нет.

– Соотечественницу, что ли, встретил?

– Можно и так сказать. – Развеселиться от абсурдности моих ответов было нетрудно, и я веселился. – С собой привез.

– В одном самолете летели?

– И в одном такси ехали.

– Герыч, – он сказал это с нескрываемым ехидством, – с каких пор ты пользуешься функцией «едем вместе»?

– Дурак… Я взял новую секретаршу, не говорил?

– Тебе Мими надоела? – он удивленно вскинул брови.

– Нет, это реально секретарша и больше ничего. Меня Костик попросил. Какой-то его знакомый хотел дочку пристроить.