Проекция чувств

– Не подведи фамилию, – произнёс отец тихо, но так чётко, что каждое слово отпечаталось в сознании Алекса, будто клеймо.

В его интонации не было и намёка на гордость – лишь ледяной страх, приправленный безразличным удовлетворением от того, что сын пока что соответствует плану. Инвестиция окупается.

Мать, до этого молча изучавшая данные в голограмме, вдруг отключила дисплей с легким вздохом.

– Опять отдел Маркова лихорадит, – сказала она, больше себе, чем им. – Вчера «Ксенон» спустил новые директивы по кадровому распределению. Инженера Петрова, того, что разработал новую схему энергосбережения, переводят в «архивный отдел». Его Индекс Креативности превысил допустимые для инженерной должности нормы. Система сочла его «потенциально дестабилизирующим фактором». А на его место ставят серого, но абсолютно предсказуемого карьериста с идеальным профилем «Гармонии». —Говорят, так надёжнее для коллективного климата.

Отец хмыкнул, откладывая газету:

–Логично. Стабильность важнее единичных прорывов. Петрову повезло, что его не отправили на коррекцию.

Рядом с тарелкой отца лежал предмет, контрастирующий со всей стерильной обстановкой: старый, потрёпанный пластиковый пропуск на курс «Социальной стабильности». Легендарный «Семестр Ноль». Артефакт из другого времени. Отец носил его с собой все годы учебы, а теперь держал на виду как талисман и напоминание о той цене, что была заплачена за их допуск в мир за стеклом. Отец получил там не просто знания и должность. Он получил пропуск. Вся их жизнь, их статус в этом районе за стеклом и сталью висели на хрупком крючке под названием «Индекс Семьи». Быть «идеальным» было не потребностью. Это была плата за аренду места под искусственным солнцем.

Дорога в школу напоминала движение по стерильному туннелю. Воздух снаружи был отфильтрован, а звуки города приглушены шумоподавляющими панелями. Люди шли по улицам ровным, предсказуемым шагом, их лица были обращены к своим устройствам, улыбки – стандартизированы и безжизненны.

Алекс шёл, повторяя в голове установки, как мантру. «Система «Гармония» – это вершина социальной инженерии. Алгоритм учитывает тысячи факторов: психотип, ценностные ориентации, биоритмы, потенциал развития. Она найдёт оптимальную пару. Максимизирует социальную пользу и личную эффективность». Он верил в технологии. Они были предсказуемы, логичны. В этом была своя, машинная, красота. Не было места ошибке, сантиментам, боли.

Когда-то он видел, к чему ведет хаос. Он помнил крики из-за двери спальни родителей до того, как отец прошел «Семестр Ноль». Помнил, как мать неделями не вставала с постели, и в доме пахло несвежим бельем и отчаянием. Система не принесла счастья. Она принесла тишину. И он молился этой тишине, как единственному известному ему спасению от хаоса. Быть «идеальным» было не потребностью. Это была плата за спокойствие. Цена за то, чтобы мир не рухнул вновь в немыслимый, ранящий хаос.

Он встретил взгляд одноклассницы, Лизы. Та улыбнулась ему отработанной, вежливой улыбкой.

– Удачи сегодня, Алекс. – Голос её звучал как запись.

– И тебе, – автоматически ответил он, видя в её глазах тот же замаскированный ужас, что гнездился и в нём.

В аудитории царила напряжённая, почти священная тишина. Он сел с идеально прямой спиной, положил руки на стол ладонями вниз. Когда мистер Эванс, их куратор, начал вдохновенную речь о новом этапе в жизни общества, Алекс кивал, ловя каждое слово о том, что ждёт их после калибровки – первое погружение в общую Проекцию, пространство, где их сознания начнут выстраивать первую связь. Он готов был к этому мосту в новую, предопределённую жизнь.

Гарнитура прилипла к его вискам прохладным, студенистым пятном. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в ушах. Он закрыл глаза, стараясь дышать ровно.

Щелчок. Пронзительный писк. Не звук, а скорее вибрация, выворачивающая мозг наизнанку. Мир поплыл, закружился, словно его сорвало с якоря – знакомая искусственная тошнота. На языке проступил горький, яркий привкус железа, как будто лизнули батарейку. Неизбежный спутник интерфейса.

И тут же его накрыло. Чужая паника. Вязкая, липкая, с комом в горле и дрожью в коленях. Это не было его чувство. Его просто считали и вкачали в мозг, как данные. Он был не человеком, а файлом для синхронизации.

«Добро пожаловать в систему „Гармония“», – прозвучало у него в голове. Голос был спокойным, ровным, как у пилота самолёта во время сильной турбулентности, и от этого становилось ещё страшнее.

«Пожалуйста, расслабьтесь. Начинаем сканирование профиля».

Алекс изо всех сил попытался расслабиться. Представил океан, как учили на курсах медитации. Пустоту. Гладкую, безмятежную поверхность.

«Обнаружена когнитивная нагрузка», – вежливо, но неумолимо заметил голос. «Рекомендуется снизить фоновую активность. Мысли мешают калибровке».

Но было поздно. Алгоритм уже захватил и проанализировал сам хаос его мыслей, получив неожиданный результат.

Алекс сглотнул комок паники. Даже тут он старался слишком сильно. Даже в попытке расслабиться он проваливался. Он был дефектным.

На стене аудитории над их головами пульсировал большой голографический экран. На нём в реальном времени обновлялись пары и проценты их синхронизации. Большинство показывало 40–60%. Стандартно. Предсказуемо. Рядом с именами «КИРА & АЛЕКС» цифры замерли на 76,4%, затем рванули вверх. 89,1%. 95,0%. 98,7%. Цифра застыла, горела ослепительно-белым, мигала, приковывая к себе взгляды всего класса. Послышался сдержанный ахающий вздох.

И в этот момент всё исчезло. Тревога, навязчивые мысли, голос системы… Всё смешалось в белый шум, который нарастал, превращаясь в оглушительную тишину. Осталось только чистое, безмолвное ожидание. Как перед стартом.

А потом он почувствовал это. Чьё-то другое внимание, острое, как игла, вонзившееся в его сознание. Оно было колючим, настороженным, диким и невероятно, оглушительно живым. Оно не было «гармоничным». Оно было… яростным? Испуганным? Таким настоящим, что у Алекса перехватило дыхание. Это был запах грозы после долгой засухи.

Он инстинктивно потянулся к этому вниманию мысленно. Не чтобы испугать, а чтобы… успокоить? Узнать? Это был жест, полный изумления и странного, внезапного любопытства.

В ответ донеслась волна такого чистого, обжигающего скептицизма, что он мысленно отшатнулся, будто от огня. Это было не просто несогласие. Это было фундаментальное отрицание всего его существа, его мира. И тут же, поверх этого яростного отрицания, пришло другое чувство. Не его. Чужое. Лёгкое, стремительное удивление. Словно тот, на другом конце, тоже почувствовал этот ничем не прикрытый, грубый контакт, эту трещину в безупречном алгоритме.

И этот кто-то… эта девушка… Кира… она была совсем не такой, как он ожидал. Она не была гладкой и предсказуемой, отполированным камнем. Она была как грубый, острый алмаз, только что добытый из породы. Она была как гроза за окном, которую он видел только в старых фильмах, неконтролируемая, опасная и прекрасная.

Алекс неосознанно выдохнул, и его выдох, казалось, смешался с чужим, там, в общем пространстве их мыслей. И на секунду ему показалось, что он слышит его наяву – сбивчивый, прерывистый вздох.

Голос системы прозвучал как похоронный звон, безжалостно разрывая хрупкую нить, что едва успела протянуться между ними:

«Калибровка завершена. Соединение установлено. Добро пожаловать в вашу Проекцию».

На экране цифра 98,7% пылала, как приговор. Безупречный, идеальный, сокрушительный. И где-то в глубине сознания, уже чужим, но навсегда своим голосом, прозвучал вопрос: «Что мы наделали?»

Глава 3

Тишина, поглотившая их после речей мистера Эванса, была абсолютной. Звенящей. Сознание Алекса, цеплявшееся за привычные ориентиры – лёгкий гул клиники, запах остывшего металла и антисептика, давящий вес гарнитуры, – внезапно провалилось в вакуум. Не тьма, не свет. Ничего. Лишь свист собственной крови в ушах и нарастающая, тошнотворная дезориентация. Он инстинктивно вдохнул воздух в лёгкие, но его не было – лишь панический спазм, сковавший грудную клетку. «Сбой? Отказ системы?» – пронеслось в голове виртуальным уколом адреналина. Он мысленно уже видел разочарованные лица кураторов, холодные цифры в своём досье, крах всех планов.

Тишину рассек голос. На удивление… обыденный. Безэмоциональный баритон, знакомый по всем тренировочным модулям.

«Соединение стабильно. Приветствуйте вашего партнёра по проекту «Интерперсональная синхронизация».

И мир вспыхнул. Не сразу, а проявился, как фотография в проявителе, но сразу для всех чувств. Сперва звук – далёкий, низкочастотный гул океана, на который наложилось щебетание невидимых птиц. Потом запах – солёный, свежий, но с едва уловимым сладковатым оттенком, как от перегретого пластика. И наконец, зрение.

Алекса не было в аудитории. Он сидел на огромном, нагретом солнцем валуне на краю пляжа с белоснежным, до тошноты идеальным песком. Лазурная вода накатывала на берег медленными, ленивыми волнами с умиротворяющим шелестом. Солнце припекало спину. Воздух пах солью и чем-то цветочным. Идеальная открытка. Слишком уж идеальная. Он машинально провёл пальцами по поверхности валуна – она была гладкой, почти отполированной, без единой шероховатости. «Природа не создаёт таких поверхностей», – мелькнула беглая мысль.

И тут он её увидел.

Она сидела на песке, в паре метров, поджав колени и обхватив их руками так, что костяшки пальцев побелели. Подбородок упирался в колени, скрывая нижнюю часть лица. Тёмные волосы, собранные в небрежный пучок, из которого выбивались непослушные пряди. Простая серая футболка с потёртостями на плече и джинсы с дыркой на колене. Она смотрела не на море, не на небо, а на свои пальцы, вжатые в песок, и выглядела… не просто раздражённой. Глубоко, экзистенциально недовольной. Будто её привезли сюда против воли, прямо посреди важного дела.

Система, словно чувствуя неловкость паузы, вежливо подсветила в воздухе между ними полупрозрачную табличку. Та мерцала мягким голубым светом и издавала едва слышный, навязчивый вибрационный гул.

КИРА & АЛЕКС. УРОВЕНЬ СИНХРОНИЗАЦИИ: 98,7%. РЕКОМЕНДАЦИЯ: НАЧАТЬ ДИАЛОГ.

Цифры ударили в глаза, как вспышка. Всё внутри Алекса перевернулось. Паника уступила место слепому, триумфальному восторгу.

– Девяносто восемь и семь? Это же… невероятно. Алгоритм не ошибается.

Кира медленно, с неохотой повернула голову. В её глазах не было восторга – только ледяная ярость. Не говоря ни слова, она с силой зачерпнула пригоршню песка и резким движением швырнула его в Алекса.

Песок не долетел. Частицы зависли в воздухе и рассыпались, наткнувшись на невидимую стену. Но Алекс вздрогнул, почувствовав на своей коже каждую песчинку. Они были шершавыми, острыми, реальными. Это было отвратительно. И одновременно – щекочуще-приятно. Он почувствовал, как по его лицу расползается глупая улыбка.

– Ты… ты это чувствовал? – голос Киры дрогнул от изумления.

– Да, – выдохнул он, все еще ощущая покалывание. – Каждую.

Голос системы прозвучал иначе – с легкой, почти человеческой ноткой любопытства: «Обнаружен несанкционированный тактильный обмен. Эмоциональный отклик: замешательство, интерес. Объясните ваши действия».

Кира коротко, беззвучно фыркнула. Звук был настолько резким, настолько по-настоящему человеческим и неуместным в этом стерильном раю, что Алекс вздрогнул, как от внезапного хлопка.

– Прекрасно. Значит, мы – идеально подходящие друг другу нули и единицы. – Она резко, почти агрессивно поднялась с песка, отряхивая ладони. Песок осыпался с них сухими, идеально круглыми шариками, не оставляя следов на джинсах. – Я тронута до слёз. По-настоящему.

– Тебе не интересно? – не удержался Алекс. Внутри всё сжималось от провала. Такой уровень совпадения… это же ненормально. В хорошем смысле. Такое бывает раз на миллион.

Кира вздохнула так, словно он пятый раз спросил её, который час.

– Мне интересно, когда это закончится. А это… – она широко, с театральным презрением махнула рукой, очерчивая горизонт, пальмы, небо, – …это очень дорогая, очень претенциозная тюрьма. С открытыми дверями, которые ведут в никуда.

В воздухе между ними, бесшумно вытеснив предыдущую, мягко всплыла новая табличка системы. Текст на ней был написан чуть более укоризненным шрифтом.

«Обнаружена низкая вербальная активность при высокой эмоциональной вовлечённости. Предлагается упражнение: опишите партнёру своё текущее эмоциональное состояние без использования слов «нормально», «хорошо», «плохо».

Алекс замер. Он ненавидел такие задания. Они превращали живой разговор в отчётность, в психологический тест.

Кира фыркнула уже громче, открыто.

– Моё состояние, – выдохнула она, глядя прямо на мерцающую табличку, – это «зачем я плачу налоги, если их тратят на такое». Твоё?

Алекс сглотнул. Ком в горле не желал проходить. Он должен был играть по правилам.

– Я чувствую… – он замялся, отыскивая крупицу правды в каше из разочарования, паники и остатков любопытства, – …предвкушение. И смятение. Одновременно.

Он посмотрел на неё, ожидая насмешки. Но её лицо, обрамлённое выбившимися прядями, смягчилось. В глазах мелькнул проблеск интереса.

– Смятение, – повторила она, пробуя слово на вкус. – Это потому, что я не прыгаю от счастья, как ты ожидал?

– Нет! – он слишком резко ответил, и эхо на пляже подхватило его возглас. – То есть, да. Частично. И потому что… я не знаю, что делать дальше. Система говорит, что мы идеально подходим, а ты смотришь на меня, как на ошибку в расчётах. Как на баг.

Он не планировал говорить так прямо. Слова вырвались сами.

Кира помолчала, её взгляд снова ускользнул к морю. Потом её губы тронула едва заметная, кривая улыбка.

– Ладно. Это хоть честно.

«Упражнение завершено. Уровень искренности: высокий. Синхронизация: 99,1%», – отрапортовала система, табличка мигнула и растворилась.

– О, смотри-ка, – Кира кивнула на место, где только что были проценты. – Мы стали ближе, потому что ты признался, что не знаешь, что делать. Иронично, да?

Алекс тоже невольно улыбнулся.

– Может, просто посидим? – неожиданно для себя предложил он. – Без всяких упражнений. Просто… посмотрим на это ваше «фальшивое» море.

Кира оценивающе посмотрела на него, потом на воду.

– А оно хоть мокрое? – наконец бросила она и, не дожидаясь ответа, потянулась рукой к набежавшей волне.

Пена облизнула её пальцы, оставив сверкающие солёные капли. Она резко отдернула руку с искренним, детским удивлением.

– Чёрт. Почти как настоящее.

– Почти, – согласился Алекс.

Она вытерла руку о джинсы и, кажется, впервые расслабила плечи.

– Ладно. – Сказала это так, будто оказывала ему огромную услугу. – Сидим. Но если ты начнёшь читать мне лекцию о пользе цифровой медитации, соединение я разорву сама. Руками.

Он молча кивнул. Они сидели молча. Двое идеально совместимых незнакомцев на цифровом пляже. И это молчание было странным образом удобнее любого разговора.

Молчание растянулось. Густое, но уже не враждебное. Алекс украдкой наблюдал за Кирой. Она сидела неподвижно, уставившись на линию горизонта, где синее небо идеально сходилось с синим же морем. Её профиль был напряжён.

Он рискнул нарушить тишину действием. Поднял пригоршню песка и дал ему высыпаться сквозь пальцы. Песчинки были однородными, круглыми, невесомыми. Они не застревали под ногтями, не оставляли жирного следа.

– Они даже песок не смогли сделать правильно, – тихо произнёс он. Кира повернула голову.

– А что с ним не так?

– Он… ненастоящий. Настоящий песок – он острый, шершавый, разный. В нём есть пыль, осколки ракушек. А этот… будто его отполировали в вакууме. Слишком уж стерильный.

На её лице мелькнуло подобие понимания.

– Значит, ты всё же кое-что понимаешь в не идеальности. А я думала, ты полностью купился на эту картинку.

– Я купился на идею, – поправил он. – На потенциал. А не на… это. – Он жестом очертил пляж. – Это всего лишь оболочка. Инструмент. Как видеозвонок. Ты же не будешь ненавидеть человека из-за того, что связь прерывается?

– Буду, – парировала Кира без тени улыбки. – Если этот человек настаивает, что эта связь – новый этап эволюции. И заставляет меня в этом участвовать.

Алекс не нашёлся, что ответить. Его вера таяла, как те самые неестественные песчинки.

Воздух перед ними снова задрожал, появилось новое окно системы. Без текста. В нём пульсировала мягким светом вращающаяся сфера из переплетающихся линий.

«Обнаружена невербальная синхронизация. Уровень доверия: повышается. Рекомендация: продолжить совместную деятельность в выбранном ритме».

Кира подняла глаза к небу.

– Ты видишь? Даже помолчать нормально они нам не дадут. Обязательно нужно прокомментировать, проанализировать, выставить баллы. Боже, как же это утомительно.

– Они просто собирают данные, – слабо защитил Алекс систему. – Для статистики.

– Они собирают нас, – поправила она. – Расчленяют на цифры и паттерны. Превращают в красивый отчёт для таких, как твой мистер Эванс. Разве тебе не кажется это… унизительным?

Её формулировка – «расчленяют» – пронзила его. Но она была права. Всё его волнение, её гнев, хрупкая нить понимания – всё уже было оцифровано, разложено по полочкам и сохранено на каком-то сервере. Чувство наблюдения стало почти физическим.

– Может, они просто хотят помочь? – предположил он, уже почти не веря в это. – Чтобы люди не ошибались. Не тратили время на тех, кто им не подходит.

Кира повернулась к нему всем корпусом. Её глаза горели.

– А кто решил, что это ошибка – потратить время? Может, эти «ошибки» и есть жизнь? Неловкие свидания, несовпадения, ссоры и примирения? Может, это и делает нас людьми, а не предсказуемыми биороботами? Твой алгоритм отнял у нас всё это. Он украл возможность ошибиться. Ради чего? Ради их «стабильности»?

Его охватило щемящее осознание. Он всегда видел в системе освобождение. А она – потерю чего-то ценного, хаотичного, но настоящего

Алекс хотел ответить, но в этот момент мир дрогнул. Звук прибоя исказился, превратившись в оглушительный гул. Небо над морем потемнело, и на секунду они увидели нечто иное: темные стены, экраны с кодом, чьё-то испуганное лицо в очках VR.

Гнев сменился настороженным любопытством.

– Смотри, – она указала на воду.

Там, где волна набегала на берег, мелькнула тень. Нечто тёмное, бесформенное, нарушившее идеальную лазурь. Мгновенное, как сбой в матрице. И тут же исчезло.

Они уставились на воду. Идеализм пляжа дал трещину, и сквозь неё на секунду хлынула иная реальность.

Для Алекса: тёмные стены, экраны с кодом, чьё-то испуганное лицо в очках VR.

Для Киры: ледяной поток сырых данных. Не образы, а бесстрастные метки: Энергия конфликта: +18

– Что это было? – голос Алекса дрогнул.

– Не глюк, – прошептала Кира. – Это был сбой. Настоящий.

И снова мир дрогнул. На этот раз они услышали сдавленный плач и обрывки фраз: «…не могу… больше не могу… она всё видит…»

Алекс почувствовал ледяной ужас. Это был не просто сбой. Это был чей-то крик о помощи.

Мир дрогнул, запищал и с щелчком вернулся в стерильное совершенство. Они переглянулись, и в глазах Киры Алекс увидел не страх, а дикое, неукротимое любопытство.

Тишина после сбоя была оглушительной. Алекс застыл, вслушиваясь в стук собственного сердца. Он ждал голоса системы, объяснений. Но было тихо.

Кира поднялась на ноги, её движения были осторожными, готовыми к бою.

– Похоже на перегрузку. Или вмешательство извне. Твой «стабильный» алгоритм дал трещину, золотой мальчик.

Её слова укололи больнее сбоя. Потому что это была правда.

– Это могла быть случайность… – начал он.

– Случайность? – она резко обернулась. – Здесь нет места случайностям. Всё здесь – код. Значит, кто-то его взломал. Или… – она замолчала, – …или система пытается нам что-то показать. То, что не входит в программу.

Прежде чем он ответил, мир снова изменился. Воздух затрепетал, и из дрожи начала формироваться фигура. Бледная, полупрозрачная. Женщина в комбинезоне техника. Она не смотрела на них. Её рот был приоткрыт в беззвучном крике, глаза полны животного ужаса.

Длилось это мгновение. Затем фигура метнулась в сторону и растворилась.

– Ты видел? – прошептала Кира. В её голосе не было страха, лишь жгучее любопытство. – Ты видел её?

Он кивнул.

– Кто это? – она сделала шаг вперёд, провела рукой по воздуху. – Запись? Чьё-то воспоминание? Или она сейчас здесь?

– Не знаю, – честно выдохнул Алекс. – Такого не может быть.

– А я думаю, может, – она повернулась к нему. – Может, это было чьё-то настоящее чувство? Ужас, который прожёг дыру в этой обёртке и вышел наружу?

Внезапно донёсся звук. Шёпот. Женский. Тот самый. Слова обрывисты, полны отчаяния.

«…помогите… кто-нибудь… выведите…»

И затем – другой голос. Мужской. Жёсткий, металлический.

«Сессия не будет прервана. Доведите показатель до конца. Это приказ».

Дыхание перешло в беззвучный плач. Тишина.

Алекса затрясло. Он узнал в этом голосе холодную, бесчеловечную решимость.

Кира стояла бледная.

– Они… они не могут выйти? Даже если им плохо? Даже если они сходят с ума?

Ответ был очевиден. И ужасен.

Внезапно прямо перед ними на идеальном песке пространство исказилось. Песчинки слились в мерцающее пятно, из которого на мгновение проступили дрожащие, будто выжженные белым огнём буквы и цифры:

ЛЕНА 47.61%

Глитч погас так же быстро, как и появился, оставив после себя лишь идеальную гладь.

– Лена, – тихо произнесла Кира, глядя на пустое место.

– Сорок семь процентов, – голос Алекса был чужим. – Это её уровень. Очень низкий.

Они услышали её. Сигнал из тюрьмы.

– Сорок семь процентов… – прошептал он. – Сессия должна быть прекращена. Риск психологической травмы…

– Травма? – перебила Кира, её голос сорвался на крик. – Травма уже случилась! Твоя система не прерывает сессию. Она заставляет их продолжать. Почему? —Я слышала, одна девочка из параллельного потока жаловалась, что у них в «лесном модуле» трава на секунду стала фиолетовой. Все решили, что ей показалось.

Он молчал. Его аргументы рассыпались в прах. Всё, во что он верил, оказалось ложью. И, прежде чем он успел обдумать последствия, из его горла вырвался крик, полный ярости и отвращения:

– Выключите это! Немедленно прекратите сеанс!

Внезапно вернулся голос системы. Громче, настойчивее. «Обнаружены отклонения в восприятии среды. Стабилизируем соединение».

Воздух задрожал. Края мира стали резкими, цвета – ядовито яркими. Звук прибоя заглушил всё, превратившись в оглушающий гул.

– Нет… – Кира зажала уши. – Они глушат нас. Стирают это.

Алекс почувствовал, как мысли становятся тяжёлыми. Правду вымывало идеальным фоном.

– Держись! – он схватил её за руку. – Запомни! Запомни имя! Лена!

– Лена… – повторила она, стиснув зубы. – Сорок семь…

Гул стих. В тишине прозвучал тот самый металлический голос:

«Предупреждение участникам сессии 734. Не пытайтесь нарушить целостность симуляции. Вся посторонняя активность будет сочтена саботажем и повлечёт последствия. Продолжайте сеанс».

Угроза висела в воздухе. Холодная. Реальная.

– Вот и всё, – тихо сказала Кира. – Раскрыли карты. Только приказ и угроза. Добро пожаловать в реальный мир, Алекс.

Они снова сидели молча. Напряжённо. Колко. Теперь они были сообщниками. Заложниками.

Молчание длилось вечность. Алекс чувствовал каждый нерв. Кира сидела недвижимо, но по дрожи её руки он видел – внутри буря.

– Ты действительно не знал? – спросила она прямо. – Ни о чём?

– Были слухи, – с трудом выдавил он. – О «проблемных сессиях». Но нам говорили – это издержки адаптации. Что система помогает «прорваться».

– Прорваться? Она ломает. И ты верил в эту чушь?

– Я верил в данные! Графики! Проценты! Это работало!

– Это не сбой, Алекс. Это система. Её работа. А твои графики – просто обёртка.

Он умолк. Её логика была чудовищной и неоспоримой.

– Зачем? – прошептал он. – Зачем всё это?

– Это про контроль, – тихо сказала она. – Тотальный контроль. Над чувствами, мыслями, природой. Над всем. А тех, кто сопротивляется… ломают. Как Лену.

Его охватила ярость. Чистая, животная. Они угрожали ей. Влезали в её сознание. Он посмотрел на идеальный, фальшивый пляж и понял, что делать.

– Ты права… Контроль… – сказал он громко, нарочито смиренным тоном, глядя в небо. – Может, нам просто нужно принять правила? Довериться процессу? Показать им, что мы можем быть гармоничны.

–Это… странно. На курсах по биокибернетике говорили, что протоколы визуализации иногда дают сбой при высокой нагрузке на сервер. Но чтобы так…