Инструкция по ловле ведьм

Ирина Лещенко

Инструкция по ловле ведьм

* * *

Глава 1

Мягкая трава щекотала кожу. Я валялась посреди поля, увлеченно догрызая травинку, и щурилась от яркого летнего солнца.

Пока мое лицо не накрыла тень.

Я скосила глаза. Лица против солнца не рассмотреть, только угловатая, худощавая и явно неполовозрелая фигурка давали какую-то почву для размышлений.

Недолго же они прождали, и полчаса не прошло. Видать, припекло.

– Ну? – я выплюнула измочаленную травинку и с удовольствием потянулась, приподнимаясь на локтях.

Худенькая конопатая девчонка скомкала в руках край замусоленного передника и посмотрела на меня с ужасом, судорожно сглатывая. Кажется, ей проще было в лес к медведям, чем подойти поближе ко мне.

Я села, подобрав под себя ноги, и воззрилась на нее в ожидании.

Не далее чем полчаса назад я старательно прогулялась возле ворот, демонстрируя всем желающим серый плащ, черные, отливающие синевой пряди и яркие фиолетовые глаза.

Гоготала и возмущенно кудахтала живность, спешно загоняемая в сараи; верещали утаскиваемые с улиц дети; с грохотом захлопывались ставни. Финальным аккордом взвыл пес, которому в кутерьме что-то отдавили.

Благодать.

Я прошлась еще разочек туда-сюда и отошла метров на сто.

Кушать-то хочется регулярно, а у всяких селян очень кстати всякие беды приключаются, с которыми я совершенно случайно могу помочь.

Одна из вышеназванных селянок лет четырнадцати от роду выпучила от усердия голубые глаза, выпустила измятую ткань и выпалила:

– Сударыня ведьма, голова об вас интересовался, очень вас просил!

– Голова, значит, – я зевнула, не скрывая отсутствия интереса. – А что у головы вашей приключилось?

Девчонка вся сжалась:

– Знать не знаю, сударыня ведьма. Пойдемте, а?..

– Ну пошли, – я поднялась на ноги, с сомнением оглядела перепачканные землей и травяным соком пальцы, вытерла их о плащ, сунула в рот и заливисто засвистела. Девчонка шарахнулась в сторону, испуганно прикрывая голову руками. Видимо, несладко ей жилось.

Неподалеку захрустели ветви, но никто не появился.

– Шевелись! – рявкнула я.

Густая трава пошла волнами, и на вытоптанный мной пятачок вывалился огромный боров в черных подпалинах. Замер на месте, возмущенно взвизгнул и недобро покосился на девчонку.

– Ой, какой жирненький! – восхитилась конопатая, разом отмирая. – На убой кормите?..

Свинюх возмущенно захрюкал. Я подобрала сумки, взвалила их на щетинистую спину и закрепила ремнями.

– Нет, до ездового ращу. Зачем самой вещи таскать?

Свин передернулся всем телом. Я хлопнула его по толстому крупу, получив еще порцию свинячьего недовольства, и вполголоса пообещала:

– Будешь выделываться, к зиме заколю.

Обдав меня волной презрения, свин бодро затрусил к деревне. Мои пожитки сползали по направо, то налево, но ремни держались крепко. Надо бы при случае новые купить – недавно вредное животное повадилось спину о стволы чесать, как ты не порвал.

В деревне было пустынно.

Меж домов словно призрак прошел – ни шороха, ни скрипа. В подполах они там позакрывались все, что ли?..

– Проповедник у вас хороший, наверное. – Я оглядела добротные избы. Над каждой дверью висел знак Трехголового – три спаянные боками медные монетки.

– Отож! – охотно согласилась девчонка. Наличие у меня свиньи как-то примирило ее с соседством злокозненной ведьмы. – Отец Епат такие проповеди читает, что потом ужасы снятся неделю!

Как бы не попасться мне на глаза этому устрашающему служителю господню. Впрочем, меня бы вряд ли позвали на помощь, будь он здесь.

– Уехал куда? – я подпнула Свинюха, остановившегося возле корыта.

– Так в город, – простодушно выложила девчонка и ойкнула, закрыла рот ладошкой с криво обломанными ногтями.

Я вздохнула. Предрассудки – штука живучая, особенно касательно дел магических. Но почему до сих пор считается, что без проповедника ведьма заворожит всю деревню, устроит танцы с прелюбодеяниями до первых петухов, а после первого луча солнца все души участников отправит прямиком в геенну огненную? Я много деревень повидала, но при виде местных мужиков ни на какие прелюбодеяния не тянуло. Может, это и не предрассудки, а фантазии?

Вот клянусь, ни одна ведьма такого еще не проделывала! Заворожить, чтобы ей отдали деньги и еду, – ладно, но души-то нам зачем? За них не доплачивают…

Тем временем девчонка привела меня не то что к избе, а к целой домине. Массивную дверь охранял серебряный подробный знак Трехголового с отчеканенными лицами, а высокую крышу украсили затейливыми коваными ветряками. Оглянувшись на меня, она дробно заколотила в дверь и, заслышав тяжелые шаги, юркнула куда-то в сторону.

Дверь распахнулась, являя деревенского голову во всей красе. Я оглядела все обильно потеющее великолепие и тяжко вздохнула.

Голова был любитель всего и сразу. Колышущееся под тонкой тканью рубахи пузо, словно в нем, как в море, накатывали то приливы, то отливы; багряный нос с синеватыми венами; крошечные, почти погребенные плотью бледно-голубые глазенки с масляным прищуром.

Ох, чую, меня с целительницей перепутали.

– От похмелья не лечу, вес сбросить не помогаю, – сразу предупредила я. Свинюх согласно позвенел склянками в сумках.

– Чего сбросить? – искренне удивился мужик и поскреб подбородок в кудлатых пегих зарослях. – Ничего не надо сбросить. Ты этого своего вон привяжи, а то еще пионы потопчет…

Я сняла пропыленные сумки со спины свина.

– Он не будет ничего топтать. – И, сделав страшные глаза, попилила ребром ладони по горлу. Свинюх презрительно хрюкнул, но покорно завалился в тени забора.

Я прошла вслед за головой в дом. В сенях он замялся, складки на боках отчетливо заколыхались. Я возвела глаза к потолку.

– В комнаты жилые нельзя, заворожу стены, будут кошмары каждую ночь являться, дети перемрут, бабы полысеют, мужики силу потеряют, – по памяти забормотала я. – На кухню нельзя, потравлю, и молоко потом всю жизнь скисать будет… вроде ничего не забыла. Тащи лавку сюда, про сени еще никто ничего не придумал.

Голова посмотрел на меня с мутным одобрением и скрылся в комнате.

Удобно расположившись на широкой лавке, я содрала осточертевший плащ и ожесточенно поскребла пропотевшую шею. Вот нет бы шляпы нам или там знак какой! Паришься в этом плаще, как гусь в мешке…

– Дело такое, – кашлянув, начал мужик. Себе он притащил обитое войлоком кресло размером с небольшой сарай. – У нас тут, вишь, проповедник уехамши… а пока его нету, нечисть распоясалась, спасу нет!

– Нечисть? – я подозрительно прищурилась. Голова воодушевился.

– А то! Белье вон в озере монстр подводный утащил, бабы теперь туда не идут, а до дальнего полчаса пешком, уже чистых простыней не осталось! Ветреницы ураган с песком пустили вчера, чуть не задохлись все… С дальнего краю мертвяк бродил о прошлую пятницу, тетка моя в окно его увидела да хворает теперь, встать не может, все мерещится ей, что в окно царапается!

– Ясно, – пожала я плечами. – А звали-то меня зачем?..

– А! – Взгляд головы прояснился. – Так ведь живот у меня, видишь? Ни сесть, ни нагнуться… может, можно убрать его как, а?

Я со свистом выдохнула.

– Пять серебром.

– Три.

– Шесть.

– Сударыня ведьма! Три, и ни медяшки сверху!

– Семь. А то порчу нашлю.

На ходу натягивая плащ и засовывая монетки в кошель, я вывалилась из душной избы. Не успела сделать и пяти шагов, как на крыльцо вывалился голова, потрясая дощечкой.

– Ведьма!!! – рев промчался над сонной деревней, вспугнув стаю воробьев. Я оглянулась.

– Чего?

– Ты мне наговор обещала! – побагровевший мужик тяжело сбежал со ступеней и сунул мне под нос дощечку. – А это что?!

– Это самый надежный наговор. Каждый раз перед едой перечитывай, – наказала я и закинула сумки на спину флегматичному свину. – Смотри, Свиныч, какие люди бывают злые и жадные, прям как ты… пока человеком был. А, с монстром вашим я поговорю. Бесплатно.

Свин затрусил к распахнутым воротам, я побрела следом, предаваясь сладким мечтам о бане. Ну, или хотя бы об озере.

Голова остался во дворе, поскрипывая зубами. Несчастная восковая дощечка ходуном ходила в толстых пальцах.

На ней моим шилом было крупно нацарапано: «Не жрать! Ведьма».

До озера мы добрели минут за десять. Сонно жужжали пчелы, расслабленно скользя над источающими сладкие ароматы цветами. Берег зарос осокой, только небольшой деревянный настил выдавался на два метра вглубь озера, нависая над зеленоватыми водами.

По неподвижной глади плыли отраженные облака и утонувшие насекомые. Пахло тиной.

С трудом выгнав свина из прибрежного ила, я вытащила из сумок тонкую костяную дудочку, подула. Дудочка безмолвствовала.

Осмотр на просвет обнаружил внутри ссохшуюся до полной неузнаваемости косточку.

– Нечего было косточками в индюков плеваться, – проворчала я, потрясая дудку. Та наконец вывалилось.

Оглядев инструмент с повышенным вниманием, я вдохнула поглубже и пронзительно загудела.

Тонкая резная дудочка издавала густой и низкий звук, расползающийся по воде как разлитое варенье по столу. Несколько секунд я прислушивалась, однако вода осталась неподвижна.

– Зараза! Не хочешь по-хорошему… – я сняла сапоги и со вздохом облегчения уселась на край настила, опустив ноги в прохладную воду. Отставленная в сторону обувь пахла чудовищно, даже трудолюбивые стрекозки, наверняка лишенные обоняния, меняли траекторию, огибая ядовитое препятствие.

Вода забурлила в паре метров от моих ног. Лопнул, поднявшись, крупный пузырь, являя заспанное зеленоватое лицо.

– Ошалела совсем? – визгливо вопросила русалка, протирая заспанные очи. – То коровы гадят, то ты тут, со своими… ногами!

– Чем тебе мои ноги не нравятся? – обиделась я. – Надо было на дудку вылезать.

– Откуда я знаю, кто тут гудит?! – огрызнулась зеленовласая дева озера и с хрустом зевнула. – Чего хотела-то? Дудка-то у тебя правильная, а дерево – не то.

– Как не то? – поразилась я. – Ясень же?

– Сама ты ясень. Делать-то из ивы надо, – постучала русалка указательным пальцем по лбу. – Из ясеня только на домовых манок да на банных…

Я оглядела дудочку. Ну, в крайнем случае буду дальше косточки плевать.

– Ты куда белье дела? – спросила я, запихивая инструмент в карман. Русалка скривилась.

– А куда его девать, вон оно, – она кивнула на серый склизкий ком под мостками. – Нужно оно мне больно…

– Так а сперла зачем? – допытывалась я. Дева нырнула, оставив на поверхности только глаза и островок зеленых волос. Просидела минуту, снова всплыла.

– А покурить у тебя не найдется, ведьма? – вкрадчиво спросила она. Я сморщилась.

– Я же ведьма. Есть, конечно…

За полминуты скрутив сушеный лист в тонкую трубочку, я запалила один конец и протянула русалке. Та, зажав самокрутку между мокрых пальцев, с блаженным выражением лица втянула дым.

– Вот нет чтоб табак носить, – протянула она, не открывая глаз. – Да не хотела я белье это воровать. Повадился тут ко мне один, у кузнеца работает. Мальчик молодой, волосы льняные, краси-и-ивый… увидел раз, говорит – никогда такой, как ты, не видел!

Русалка кокетливо заулыбалась и плеснула хвостом с трачеными плавниками, едва не загасив курево.

– Ходил, ходил… цветы носил, а раз репу принес. Хороший парень. А тут пришли бабы, я глядь – штаны его полощут! Ну я выглянула тихонько, а там девчонка его тряпки стирает. Такая, знаешь, толстая, щеки красные, – дева от обиды хлюпнула носом. – Ну я и не сдержалась… ее притопить хотела, да куда там – весу в ней…

Я сочувственно покивала и стянула рубашку. Русалка русалкой, а когда еще постираться получится?

Огонь весело потрескивал, подрумянивая нанизанные на прутик кусочки мяса. Тени обступили костер, искры взлетали прямо к звездному небу. Свин дрых, развалившись на боку, я же, подстелив плащ прямо на землю, смотрела в огонь и то дремала, то проваливалась в воспоминания.

…три медяшки и крошечная плошка с зельем. Ровно столько отдала старая Грая, ведьма из Двуречья, по случаю прикупив способную девчонку. Я даже не спрашивала, где та деревня.

В тот год мор шел такой, что деревни сжигали целиком – и вывозить было некого. Даже ведьмы, плюнув на все свои распри и нелюдимость, шли по городам и селам, пытаясь хоть как-то помочь. Сил и знаний хватало, чтобы сварить толковое зелье, только вот времени было в обрез.

Мать, видать, заболела, да и вряд ли я была единственный ртом в семье. Отдала – и глазом не моргнула, благодаря за спасение; после я тряслась на осле Граи, вытирая сопли худым рукавом. Я не помнила, но она любила удариться в воспоминания, усадив меня за самую маетную работу – обрывать сушеные лепестки, не повредив, или перемывать все пузырьки от протухших зелий.

Словно наяву увидела я в языках пламени горбоносый гордый профиль, низко нависшие полуседые брови и отчаянно-мальчишеский, дерзкий блеск аметистовых глаз.

– Так просто порчу не наложить, – пронзительный, звонкий голос раздался в ушах как вживую. – Тут дело тонкое. Мы не палачи по заказу, однако! Иногда порча дело хорошее, а то и прибыльное. Не можем мы взять да и проклясть. Вот придет баба к тебе, голосит, волосы рвет, уйми, говорит, мужа, чтобы не гулял направо да налево, вся деревня надо мной смеется! А ты пришла – мужик как мужик, и рука не поднимется. А ты похитрее. Покрутись вокруг, поулыбайся зазывно, оденься как… баба нормальная… хвать он тебя в темном углу, сопит, слюни пускает – тут-то тебя и проймет. Бей ему проклятьем своим промеж глаз, хорошее выйдет, крепкое. А без личной неприязни какая там магия? Чушь одна!

Костер стрельнул снопом искр. Я очнулась и протянула руку, снимая палочку с куском курятины.

Хорошая курица, жирненькая. Надо было сразу еду мне предлагать, а не торговаться как скот распоследний.

Где-то вдалеке завыл волк. Свин испуганно прянул ушами и перевернулся на живот, поблескивая бусинами глаз.

– Спи, далеко он, – пробормотала я, утирая рот.

Однако зверь с завидным упорством косился куда-то вбок, не реагируя на мой голос. Я присмотрелась, но ничего не увидела. Свин хоть и не самого великого ума, но животные многое видят отчетливее людей; если он настороже, то и мне лучше быть готовой ко всему.

– Вылезай, я тебя вижу! – мрачно бросила я в сторону кустов, подкидывая сучья в огонь.

Глава 2

Тьма за пределами светового круга вздохнула. Хрустнула попавшая под ногу ветка.

К костру вышел парень, придерживая на весу плетеную корзину.

– Ты, что ли, ведьма? – угрюмо проговорил он, поблескивая глазами.

– Я, что ли, ведьма, – я сняла еще один прутик и протянула гостю. – Голоден?

Парень повел носом, но угощение взял. Сел напротив.

– Я к тебе по делу, – начал он, разглядывая поджаренное мясо так, как будто впервые такое увидел. – Меня тут… на охоте подранили, полечить сможешь?

– Смогу, – я пожала плечами. – Да у вас и проповедник заговорит любую рану.

– Не станет он, – мотнул парень головой. Я прищурилась.

– Ну-ка покажи.

Охотник, сосредоточенно посапывая, стянул рубашку, обнажив перевязанное плечо.

Я обошла огонь и наклонилась над раной. Нашарила в кармане маленький кинжал, потянула из ножен и принялась разрезать повязку. Парень скосил на меня бешеные глаза и едва не шарахнулся в сторону, но в последнее мгновение крепче сжал челюсти и остался неподвижен.

Рана как рана, как будто волк ухватил да мотнул, только мясо не вырвал – глубокие порезы от зубов, синева вкруговую. Кожа вот только…

Я содрала с парня всю рубашку, ощупала под мышками и шею. Присвистнула, припоминая, хватит ли запасов трав.

– Ясно, чего ты к проповеднику не пошел. Прибил бы тебя, да дело с концом. Где ты летом оборотня нашел?

Парень пожал здоровым плечом.

– Волк и волк. Знал я разве, что то не волк, а сосед мой…

– Во как, – вытянув свертки, я разложила их поверх плаща и пристроила котелок над огнем, плеснув воды. – А с соседом что?

Чем больше скажет, тем лучше. Придвинув котелок, я обмотала руку краем рукава и сунула лезвие в огонь. Рукоять от такого обращения нагревалась тоже.

– Сожгли, – незадачливый охотник с тревогой наблюдал, как я раскаляю лезвие. – Это зачем?

– Затем, – отрезала я. – Сюда иди.

Он с опаской приблизился и сел на траву рядом со мной. Не давая парню опомниться, я резанула горячим острием по следам зубов.

Парень взвыл похлеще оборотня, пришлось свободной рукой зажать ему рот.

– Терпи, – прошипела я, делая надрез и с обратной стороны. – А то вся деревня соберется. Я-то уйду, а тебе конец.

Парень промычал мне что-то в ладонь, смаргивая выступившие слезы. Вытащив мешочек с заживляющей золой, выдула немного на рану; жечь будет, но зато никакая зараза не просочится.

Тем временем вода в котелке закипела. Повозившись минут десять с зельем, перелила его в кружку и протянула парню, скрежещущему зубами от боли.

– Остуди. Повезло тебе, что я вовремя мимо проходила. Затянулись бы раны – все…

Охотник отпил глоток и скривился.

– А ты как хотел? – я подтянула сумку поближе к себе. Свин, задремавший было, снова раскрыл глаза. – Зелья вкусными не бывают. А в деревне никто на тебя не смотрел косо?..

Парень в два глотка осушил кружку, протянул мне, открыл было рот для ответа, но раздавшийся сбоку визг прервал нашу доверительную беседу.

– Вон он, вон!!!

Кружка выпала из моих пальцев, угодив в костер. Охотник вскочил, на ходу запахивая рубашку.

– Свиныч, подъем! – скомандовала я и схватила плащ вместе с сумками.

Вокруг топало и ухало. Пугать решили, что ли? Я сунула руку в карман, нащупала один из старательно замотанных в слои ткани шарик и бросила его в огонь.

Повалил густой красноватый дым. Он стелился низко, как подступающая вода, но быстро затянул всю поляну. Я ногой толкнула свина в сторону нападавших, на бегу завернула сумки в плащ и закинула сверток за спину. Костер погас, засыпанный песком. Ну, в темноте даже удобнее, рассудила я и на полусогнутых проскочила между двумя мужиками с вилами.

Свина поймают, туда ему и дорога. Парня жалко, но себя жальче.

В темноте уворачиваться от нападавших, пока красный дым скрывает мои следы, было весьма удобно, а вот вслепую мчаться по лесу мне совсем не нравилось. Трижды споткнувшись о выступающие корни и едва не рухнув в овраг, я мчалась не туда, куда глаза глядят, а просто куда-то.

Отбежав так далеко, что и шума не было слышно, я опустила мешок на землю и уперлась ладонями в колени, пытаясь отдышаться. Совсем рядом кто-то надрывно закашлялся.

– Ну ты и… – просипела я, разглядев в двух шагах от себя знакомую светлую рубаху. – Ты чего за мной увязался?

– Тебе не впервой убегать, – тоскливо отозвался охотник. – А я в таком не мастак.

Снизу сочувственно хрюкнуло.

Позади потянуло дымом – недотушенный костер дотянулся до собранных мной сухих веток и вовсю собирался превратиться в лесной пожар.

– Ты так и будешь за мной плестись? – обернулась я к охотнику. Тот насупился.

– До деревни дойдем, и уйду. Все равно ты в ту же сторону идешь.

Я хмыкнула и прибавила шаг. Потихоньку розовело небо. Деревья понемногу редели, вместо корней под ноги попадалась только мягкая трава да мелкие кусты. Путаясь в стеблях, я влезла на холм и выпрямилась во весь рост. Деревня оказалась совсем рядом, уже виднелись первые заборы. У подножия холма столпились унылый свин с длинной царапиной поперек хребта и парень в разорванной рубашке, что хорошего настроения мне не прибавляло.

– Так, – развернулась я к ним. – В деревне кто знакомый есть?

Охотник неопределенно пожал здоровым плечом, что я посчитала согласием.

– Вот и хорошо. Топай, а я дальше одна.

Не дав ему рта раскрыть, я с разбегу съехала с холма, оставляя полосу примятой зелени, и зашагала в сторону леса.

От деревни, к которой мы вышли вместе с охотником, я забрала резко к югу, на большую дорогу. По ней и идти удобнее, и постоялые дворы попадаются…

Последнее интересовало меня больше всего. В горячую воду влезть хотелось почти непереносимо, а мытье в озере больше измарало, чем очистило.

Между деревьев уже показалась пропыленная желтая лента дороги, когда прямо перед моим носом с диким треском рухнуло массивное дерево. Я отскочила в сторону, спасаясь от разлапистой ветки, и с чувством выругалась. Дождавшись, пока осела пыль, осторожно обошла дерево. Сруб радовал свежей янтарной желтизной.

– Кошелек или жизнь! – тонким голоском проорали из ближайших кустов. – Иначе не проедете!

Я свела брови домиком и перешагнула дерево:

– Я ж без телеги.

Из кустов выглянула бледная физиономия и огорченно цокнула.

– Какие телеги по кустам? Шли бы вы на дорогу, а? – я поддела носком сапога торчащую ветку.

– Так там деревьев нету, – простодушно объяснил разбойник и вылез из зарослей. В куцей челке застряли свежие зеленые листочки.

Я с сомнением глянула на тощего изможденного мужика, ожесточенно чешущего спину.

– Муравьи поналезли, – объяснил он, заметив мой взгляд. – Монеты есть, нет?

– Нет, – я развела руками. – Давно сидишь?

Мужик призадумался.

– Со вчера вроде, – неуверенно отозвался он и вдруг встрепенулся: – Это что, свинья?

– Она отравленная. – Я шикнула на свина, тот понятливо хрюкнул и утопал обратно в траву. – Я на нем заклинания испытываю.

Разбойник сморщился и махнул рукой.

– Опять дерево зря уронил, – пробубнил он. – И топор затупился уже, еле рубит!

Оставив его сокрушаться о своей невезучести, я бочком отошла к дороге и побрела дальше, тихонько насвистывая. Люди тут что-то совсем дикие, чудо еще, что свина моего никто до сих пор не заколол.

К вечеру показался первый постоялый двор. Вместо вывески над дверью болталась огромная деревянная кружка.

Правильно, читать-то едва половина умеет, а кружка она кружка и есть. В нее чего-то нальют.

Перед входом я содрала с себя плащ, засунув в одну из сумок, и подтолкнула свина к коновязи.

– Присмотрите за моим животным. – Монетка, перехваченная в воздухе, обрела новый дом в кармане мальчишки. Он с приоткрытым ртом наблюдал, как я привязываю борова при помощи конструкции из нескольких ремней, перекрещивающихся между передних ног, и кольца на спине, за которое и цеплялась веревка.

Спиной ощущая его ошалелый взгляд, я расправила плечи и толкнула дверь.

Тусклый свет едва сочился сквозь мутные окна. По углам таились тени и мотались клочья паутины. Возле стойки кто-то раскатисто храпел. Я глянула по сторонам и сразу же натолкнулась на недобрый взгляд.

В середине зала, за относительно чистым столом сидел невысокий коренастый мужчина с упрямым подбородком и блестящими глазами буйно помешанного. На стоячем воротничке алели три ровно нашитых кружочка.

Проповедник, чтоб его Трехголовый прибрал пораньше. Я невозмутимо прошла мимо, обогнув его стол, и уселась у дальней стены.

Вовремя мы разминулись… а то как бы и меня на вилы не подняли. Хотя, может, и не тот вовсе? Мало ли куда они ездят.

Нет, по закону на ведьм нападать не положено, не такие дикие времена, однако государь далеко, а проповедник вот он, в каждой деревеньке… никто и не узнает, куда одна незадачливая девчонка пропала. А то и не одна.

Комната оказалась мелкой и темной, похожей на сарай, но я не сильно расстроилась. Некогда мне было – уснула я еще в полете, падая на постель.

Наутро служителя Трехголового в зале не было. Я не спеша позавтракала, растягивая минуты до того момента, когда вновь придется брести, утопая по щиколотку в пыли, траве или еще в чем похуже.

Свин – напугала я мальчишку, не иначе – был сыт, чист и уложен на солому.

– Вот видишь, как надо с животными? – с укором обратилась я к нему. – А вот не твоя жадность, так я бы на коне ехала, а ты дома чаи гонял!

Свин тоскливо, по-человечески, вздохнул.

Три недели назад занесло меня в пригород, где наняли меня для изгнания неведомой дряни, что завелась в погребе. Пока я исправно ковырялась в холоде между бочек и ларей, хозяин постоялого двора прикинул стоимость моей лошади, учел разгар ярмарки в городе и захлопнул тяжелую крышку над моей головой.

К тому времени, как я, изрядно промороженная, выжгла дыру в полу и вылезла, лошади моей уже и след простыл вместе с хозяином. Дверь была заперта на засов, а поверх крышки в погреб стоял здоровенный сундук.

Видимо, вариант, в котором я смогу выбраться сама, мужик опрометчиво отбросил.

Я дождалась его, разгромив все, что можно было разбить: пол усеивали обломки мебели и осколки посуды, всю еду, что могла, я распихала по сумкам, а что не влезло, то понадкусала; из свиного окорока вырезала изрядный ломоть, остальное догрызали урчащие кошки.