Сквозь Элад и туман

Алиса Кукушкина-Звездова

Сквозь Элад и туман

Но мир был бы намного прекраснее, если бы все люди были готовы принести даже самую малую жертву, не правда ли? Быть может, если бы каждый отдавал по небольшому кусочку себя, то некоторым не приходилось бы жертвовать всем.

Вильма Вейлин

Посвящается:

Экхарду Рупрехту Клинге ― хотелось бы мне, чтобы мы были близки не только по характеру, но и по генетическому материалу;

Эмерику Эверетту Фогелю ― я так тебя люблю, что даже не знаю, что ещё тут можно добавить;

о. А. ― спасибо Вам за то, что ещё терпите меня, наверное, Вам очень тяжело…

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

к двадцати четырем годам

научилась смотреть в глаза

проходить вдоль ж/д путей

широко раскрывать уста

закрывать Теллов рот рукой

шептать в пол словеса псалма,

плача в блёклом отсвете Мырке

Реку Горечи вспять пускать

убирать в дальний угол нож

отдавать другим атар а кс

и из тонко-прозрачных луж

ткать портал как ажурный плат

я смогла написать роман

не один и не два а пять

но не знаю я, Боже, слов

чтоб сказать насколько мне жаль

Эта работа похожа на акт то ли покаяния, то ли безумия. Я долго думала, что написать в предисловии, перебирала разные варианты и в итоге поняла, что всё это бесполезно, потому что «эта боль больше, чем я могу перенести или вынести, ею меня выворачивает на паперти, у аналоя на исповеди», и никто ничего не поймёт. Даже я.

А самое главное, пусть и весьма очевидное, заключается в другом. А именно в названии океана. Элад, Элохим-Адонай.

P.S. Теллы ― один из родов Третьего Основного, у изрядной части представителей имелся дополнительный рот на шее. Мырке ― одна из звёзд Четвёртого Основного, она же Звезда Раскаяния в созвездии Повешенного.

СПИСОК ДЕЙСТВУЮЩИХ (и бездействующих) ЛИЦ

Вительда Лейет ― дочь Элики Леймих и Лаккера Этхара, сестра Неймары Лейет, специализирующаяся на изготовлении светоусилителей.

Неймара Лейет ― дочь Элики Леймих и Лаккера Этхара, сестра Вительды Лейет, ныряльщица из Вальт-Альби.

Алькари Ллэрен ― веррин-исследователь, специализирующийся на фауне Кориэла, гибрид человека и эхильвы.

Вильма (Вилма, Вилема) Вейлин ― ныряльщица из Зеццера, чистокровная вилема, дочь Ирты Вейзорк и Рита Линеко, ученица Аберлика Цетры.

Экхи Нойрок ― старик-лодочник из Верр-Але, в прошлом ― заядлый любитель эфи-эка, супруг Тафрин Мельной. Изначально Экхи Нойроком звали одного из сотрудников лаборатории физико-магических явлений Лиэнсиса Коннис-Кано (отсылка на Третье Основное).

Якель Окойра ― ныряльщик из Ат-Мелиоля, младший брат Нэрики Окойры, также заядлый любитель эфи-эка, друг Неймары и Вильмы.

Ирта Вейзорк ― мать Вильмы Вейлин, гибрид человека и вилемы, ныряльщица из Зеццера.

Рит Линеко ― отец Вильмы Вейлин, гибрид человека и вилемы.

Элика Леймих ― мать Вительды и Неймары Лейет, изготовительница украшений и продавщица в лавке «Лей и Эт».

Лаккер Этхар ― отец Вительды и Неймары Лейет, доктор.

Тафрин Мельной ― супруга Экхи Нойрока.

Аберлик Цетра ― травник из Кориэла, веррин, наставник Вильмы Вейлин, гибрид человека и эхильвы.

Вилема Веральмо ― прародительница вилем и эхильв, проклятая ныряльщица.

Нэар-Фьор ― туман, падший страж горного хребта. Отсылка на Третье Основное: Нэар-Фьор там была Седьмой Тварью из Туманных миров, матерью Вайрэ Лезорда, и послужила причиной многовековой заморозки реки Фиво.

Керта Эннари ― первая ныряльщица, которой были выданы некоторые из Свитков. Энна Ри ― одно из кратких имён Энни-Ванери Ри-Крашер Вэраалис (отсылка на Третье Основное).

Вирильда Аконелл ― гениальная травница, изобретшая Неистовство.

Весалика Аривито ― одна из наиболее известных поэтесс Алеоста, написавшая семьдесят семь песней, посвящённых Эладу.

Рельмара Аррэто ― она же известная под псевдонимом Воспевающая боль, одна из наиболее известных писательниц Алеоста, получившая широкое признание благодаря формуле боли (см. эпиграф к главе 7).

Нормар Киндванд ― эладин-кер, написавший широко известный труд «Для просвещения верринов и утверждения эладинов», в котором излагались основы веры в Элад.

Также на всякий случай приведу памятку о временной системе, чтобы никто не запутался:

1. ильт-акель

2. эмм-акель

3. лико-акель

4. милэ-акель

5. амики-акель

6. фирр-акель

7. ярт-акель

8. макон-акель

9. нетт-акель

10. лог-акель

С ильта по амики длится день, с фирра по лог ― ночь. Каждый акель длится по два с половиной часа, соответственно, в сутках Алеоста двадцать пять часов. Десять суток составляют один фьяроаль, один год состоит из тридцати фьяроалей.

Про животных, растения и чудовищ не буду расписывать, лишь расставлю ударения:

Юктер

Эбель-норт, эбель-хок, эбель-ярт, эбель-церта

Вихтис (вихталь-костюм)

Илакия

Яктарта

Эукнемис

Оммель

Литвик

Ниферток

Дитвига

Велигерон

Актарина

Мералион

Хлико

Вилоцэка

Эфика

Ложная эфика

Мрон

Тор-ганар

Ликваль

Темноствольная рабера

Голубая емета

Керек

Ведьмина (вилемова) трава

Манопелес

Цинцика жёлтая

Веллекта

Нэртлор

Шушука

Еколи

Николи

Нэарин

Фьориол

Вилема

Эхильва

Юскатра

Яталинг

Эхтара

Локлок

Филимик

Вышэра

Нирма

Здесь на самом деле есть немного шуток и отсылок. Так, «хлико» образовалось от хлиоцитры (чудовище из Первого Основного); емета, рабера и ведьмина трава взяты из Третьего Основного (были компонентами различных растительных ядов, в частности, голубой еметой отравилась Еметона Осатэ); еколи и николи ― это вообще мем про латинское название кишечной палочки; филимики ― это, по сути, фельты из «Реки Горечи», а нирма ― крылатое чудовище, которое призывали фельты в той же самой «Реке Горечи».

«Новых чудовищ придумывают те, у кого старые нестрашные». (с)

ПРОЛОГ

Безмятежность бескрайнего Элада, голубые отблески на толстой шершавой шкуре, тишина океана, источающего свет. Сверху ― вода и нагретый за день воздух, влажный и солёный. Снизу ― та же самая вода и гребни мягкого песка, в который так и тянет зарыться. Мералион только сейчас понимает, как давно он уже не приплывал столь близко к берегу; сухо отмечает про себя, что позабыл, как тепло бывает у поверхности. Застыв ровно посредине в толще воды, он терпеливо ожидает ― чего у него не отнять, так это терпения. Если понадобится, он будет молчаливо висеть здесь хоть сотню, хоть тысячу лет, до тех пор, пока океан не изъявит ему свою волю и не скажет: «Пора». Мералион ― послушное дитя Элада ― куда послушнее, чем люди. И всё же океан любит их, и, возможно, намного больше, чем других своих отпрысков. Мералион не завидует этой любви. Мералион попросту не умеет завидовать.

Замерев в голубовато-зелёной пустоте между прошлым и будущим, он внимательно вслушивается в тишину, горделиво расправив плавники и позволяя воде омывать его жаберные щели. Он семиглазый посланник и семиплавниковый глашатай, он не больше одной из многогранных песчинок, которые в бесконечном множестве рассыпаны под ним. Мералион лениво шевелит массивными мясистыми плавниками, чуть корректируя своё положение в пространстве ― иногда едва ощутимое течение слегка смещает его к берегу. Слишком рано, ещё слишком рано. К самому побережью мералион поплывёт завтра утром, а пока что ему надо лишь ждать. Ждать, молчаливо застыв в блаженной тишине, чтобы чуть позже раскроить напополам время, разделив его на прекрасное «до» и ужасающее «после».

Сейчас мералион ― никто и ничто, лишь очередное порождение океана. Сколько их было до него, сколько их будет после него?.. Но завтра он станет чем-то несравнимо большим, ибо обратится исполнителем воли океана, станет его вестником и служителем, таким же неотвратимым и непреклонным, как сама смерть.

Но это ― позже. Мералион почти устало закрывает все семь глаз ― по три с обеих сторон вытянутой морды и один ровно по её центру ― далёкий путь утомил его. Вода у берега непривычно тёплая и почти невесомая, совсем не такая, как в тех местах океана, где обычно приходится пребывать мералиону. Даже плавать тут намного легче, чем на глубине или в открытом Эладе. И всё же мералион не завидует никому из тех, кто проводит всю жизнь на мелководье ― он и представить не может, что это за чувство ― зависть. Разум его холоден, кристально чист и сосредоточен лишь на одной задаче ― дождаться завтрашнего утра, а когда оно наконец наступит, осуществить то, ради чего он поднялся из тягучей и холодной бездны.

Вода вяло колышет жабры, плавники еле двигаются, мощный хвост висит без дела, а тяжёлые челюсти с бритвенно-острыми зубами плотно сомкнуты. Всё ещё слишком рано, чтобы что-то предпринимать. Океан безмолвствует, и мералион никак не смеет прерывать его величественное молчание, лишь вторит ему, зная, что с Эладом ему никогда не сравниться. Слабое течение вновь незаметно сносит посланника чуть ближе к берегу.

Мералион медленно приоткрывает глаза ― что-то изменилось, совсем рядом с ним кто-то есть. И правда ― вот она, заблудшее человеческое дитя, лежит на дне, незащищённая, слабая, все её мысли и чувства обнажены перед ним. Он видит её насквозь, ощущает через жабры и толстую шкуру почти животный ужас, что охватил её при виде семиглазого посланника океана. Мералион слышит, что она думает. Считывает её эмоции так же легко, как волю и замысел Элада во фрактальном узоре эбель-ярта. Скорбь, страдание, ревность, отчаяние, ярость, страх. Столько всего. Она ― открытая рана, кровавый излом, воплощённое безумие. Боль привела её сюда, а испуг парализовал. Нет смысла усиливать её агонию; пришло время явить милосердие.

Сохраняя невозмутимое молчание, мералион величаво взмахивает тремя парами плавников и хвостом, изгибает спину ― достаточно всего нескольких мгновений, чтобы уплыть прочь и скрыться с перепуганных человеческих глаз, растворившись в голубой воде. Океан спокоен и тих, а значит, всё идёт так, как надо; значит, эта встреча ― его воля.

Мералион вновь превращается в замершее изваяние, сторожа границу между прибрежными водами и неизведанными глубинами Элада. Человеческое дитя, оставшееся далеко позади, поднимается со дна и поспешно плывёт к берегу, не смея даже оглянуться. Мералион знает, что скоро они вновь встретятся.

ГЛАВА 1

Как всем среди нас хорошо известно, Большим Свитком Мералиона, полученным Кертой Эннари, было утверждено два особых пути служения океану: подводный и наземный. Подводный избрали для себя ныряльщики (однако, вернее было бы сказать, что Элад сам избрал их), и их благоговением, молитвами и непрестанной благодарностью океану за его бесчисленные щедроты ещё держится над поверхностью вод Алеост, погрязший в беззаконии. Те, кто каждый день погружается в океан, забывая о себе, своих желаниях и своих немощах, добывая дары и пищу и вознося непрерывную хвалу Эладу, заслуживают безмерного почтения, ибо только их молитвенным трудом мы, обычные люди, ещё живём на этой земле. Их знаками отличия, их символом веры служат кулоны с каплей воды из Элада, и для ныряльщика нет ничего страшнее, чем потерять свой кулон или, что в разы хуже, намеренно избавиться от него. Если в первом случае ныряльщик просто лишается права погружаться в океан до получения нового символа от эладин-кера, то во втором он отвергает оказанную ему неизреченную милость Элада и навлекает на себя проклятие.

Наземный же способ служения, для которого океаном были призваны эладин-керы, в большей степени направлен в сторону людей и их просвещения и укрепления в эладинар ― пламенной веры в Элад. Эладин-керы после принесения своих тайных четырёх обетов и трёх клятв обладают властью обращать людей в эладины, погружая их в воды океана, посвящать в ныряльщики тех, кого избрал Элад, отправлять умерших на другой берег Алеоста вниз по реке. И лишь у них есть право на чтение всех Свитков и их толкование.

«Для просвещения верринов и утверждения эладинов», Нормар Киндванд

Вальт-Альби лениво просыпался, и Элад, шепчущий переливами волн, щедро отдавал своё сияние прибрежному городу. После тёмной ночи, освещаемой лишь огненно-жёлтыми лентами, извивающимися в толще океанической воды, и их отблесками в небесах, Элад не полностью проснулся, и свет его всё ещё был мягким и рассеянным. Чем интенсивнее становилось мерцание Элада и влаги, распылённой в воздухе, тем больше людей высыпало на узкие изогнутые улочки. Набережная и вовсе уже полнилась любопытными, которые разглядывали постепенное затухание ночных лент, тщетно пытаясь разгадать их тайну, а у самой кромки воды стояли ныряльщики и ныряльщицы, облачённые в тёмные и блестящие вихталь-костюмы, тщательно подогнанные под пропорции их тел. Стройные, грациозные, гибкие служители Элада ― вихтали лишь подчёркивали их фигуры, словно специально созданные для быстрого и проворного подводного плавания. Под ногами ныряльщиков хрустела крупная серая галька, а в тёплом воздухе так и витали их непринуждённые, лёгкие, уже до дыр затёртые разговоры о правильной технике защиты от настырных юктеров и споры о свойствах разных подвидов эбеля.

Вительда Лейет слушала ныряльщиков вполуха ― часть слов ей казалась незнакомой, а оставшаяся доля не вызывала интереса. Голова её гудела после вчерашнего излишне весёлого вечера в компании друзей, в памяти звучали отголоски непринуждённых шуток. Разгорающийся свет неприятно резал по единственному глазу, и Лейет чувствовала, как её настроение с каждым мгновением становится лишь хуже и хуже. Её взгляд потерянно блуждал по людям, лицам, воде, ни на ком не останавливаясь и не задерживаясь. От сидения на гальке уже начинали болеть кости, и Вита пожалела о том, что поддалась на уговоры старшей сестры встать сегодня пораньше и проводить её на погружение. Этим утром Лейет хотелось просто выспаться на мягкой постели и подняться с кровати ближе к середине дня, но Неймара, всегда готовая к любым подвигам, была настойчива ― неимоверными усилиями ей удалось вытащить младшую сестру, растрёпанную и сонную, из дома вслед за собой. Неймара не дала Вительде времени хотя бы на умывание и расчёсывание кудрявых волос, из-за чего те, и так спутанные после буйной ночки, запутались лишь сильнее, превратившись в сплошной колтун тёмно-песочного оттенка. Вита раздражённо провела рукой по голове ― пальцы увязли в прядях, отчего её желание ворчать стало только сильнее. Неймара же, полная сил и энергии, так и лучилась счастьем, щедро одаривая улыбками и нахмурившуюся сестру, и невозмутимого Алькари Ллэрена, который явно любовался и фигурой старшей Лейет, облачённой в вихталь, и лицом Мары ― овальное, с мягкими чертами, с большими грязно-зелёными глазами, оно донельзя подходило к её характеру ― добродушному, честному и спокойному. От Вительды не ускользнуло и то, как Алькари смотрел на Неймару ― в этом взгляде было нечто намного более тёмное, чем простое любование. Желание.

Внезапно смутившись, Вита отвернулась ― это открытие всколыхнуло в глубине её души целый ворох эмоций, ранее незнакомых, основной из которых была ревность. Она не желала делить сестру с… этим. Неприятным чужаком из далёкого Кориэла, с неизвестными намерениями, веррина, отрицающего Элад. Лейет до сих пор так и не смогла точно определить причину своего неодобрительного отношения к Ллэрену, а тот факт, что Неймара что-то в нём нашла и теперь проводила большую часть времени с ним, ещё сильнее раздражал Вительду. Что-то с Алькари было не так, совершенно точно что-то было не так… За его мягкими чертами лица скрывалась червоточина, но в чём конкретно она заключалась?..

– Вита, ну улыбнись! Я же ради тебя стараюсь! ― тёплая рука сестры легла младшей Лейет на плечо, и та угрюмо посмотрела на неё снизу вверх.

– Спать хочу, ― недовольно буркнула Вительда, как бы невзначай отодвинувшись подальше от Ллэрена, ― могли бы и позже прийти. Я вчера домой после ярт-акеля вернулась.

– Мы не могли прийти позже, ― обезоруживающе улыбнулась Неймара. ― Вдруг этот камень кто-то заберёт прежде меня. Найти такой большой отпечаток нифертока ― великая удача, и я не знаю, получится ли мне ещё хоть раз отыскать нечто подобное. Надо было, конечно, взять его вчера, но у меня резко все силы закончились, не могла больше нырнуть.

– И хорошо, что не стала себя мучить, ― в разговор встрял Алькари, и Вительда заметно поморщилась ― так сильно её раздражало любое его проявление. К тому же, от его голоса голова внезапно вспыхнула болью. ― Не хватало ещё из-за какого-то булыжника рисковать. Океан очень опасен.

– Булыжник? Вечно опасный Элад? Не говори о том, чего не знаешь, за умного сойдёшь, ― презрительно фыркнула Вита, но под красноречивым взглядом сестры умерила пыл и послушно добавила: ― прости, Алькари, я и впрямь сказала грубо. Но ты действительно не разбираешься в этом!

Неймара лишь шумно выдохнула и нервно поправила рукой короткие тёмно-песочные волосы, оттенок которых походил на цвет спинных пятен матёрого, старого юктера, убрав их с лица, ― налетевший с океана ветер игриво растрепал причёску и умчался прочь. Упрямый нрав сестры ей, увы, было не переменить, да она и не желала этого ― яркая, эмоциональная, вечно угрюмая с утра, Вительда была по-своему очаровательна, и Неймара любила её такой, и обычно понимала все её поступки. Однако необъяснимая неприязнь к Алькари сбивала старшую Лейет с толку.

– Ладно, мне пора. Надеюсь, вы не поубиваете друг друга, пока я ищу отпечаток. И, Вита, веди себя хорошо, я всё же ради тебя стараюсь.

– Не переживай, буду паинькой, ― Вительда наигранно закатила глаз.

Неймара коротко улыбнулась и, наклонившись, поцеловала сестру в тёплый лоб ― их обычный ритуал перед разлукой на время нырка. Грациозно выпрямившись, она обняла Ллэрена, стоявшего рядом, ― тот оплёл её руками в ответ и прижал к себе, словно не желал отпускать ни на мгновение. В этом объятии было больше страсти, чем нежности, и Вительда в очередной раз ощутила явственную неприязнь к самодовольному веррину, который так и лип к Неймаре. И что хорошего она в нём нашла? Сутулый, тощий, с хитрым прищуренным взглядом и тонкими проворными пальцами, он выглядел как тот ещё прохвост, а слегка смуглая кожа, тёмного цвета мягкие волосы выдавали в нём выходца из городов, лежащих вдалеке от океана и раскинувших свои владения на предгорье. Однако глаза у него были необычные, Вительда никогда прежде не видела таких ― голубо-зелёные, с синими прожилками, они оттягивали всё внимание на себя.

Неохотно разорвав крепкие объятия, возлюбленные отошли друг от друга, словно опасаясь взаимного притяжения, которое могло бы задержать Неймару на непростительно долгое время. Лейет вновь растянулась в улыбке, нежной и тёплой, и, повернувшись спиной к своим спутникам, неторопливо прошла к кромке воды, ещё не успевшей нагреться до стабильной дневной температуры. Вихталь-костюм защищал от переохлаждения, поэтому Неймара спокойно, с гордо поднятой головой вошла в океан, шлёпая ластами по крупной, жёсткой гальке, однако походка её оставалась медленной и величавой. Зайдя в воду по грудь, Лейет застыла на месте, постепенно растворяясь чувствами в океане ― влага, пропитавшая вихталь, солоноватый запах, едва различимый шёпот волн Элада. Всё остальное отступило назад, включая разговоры тех, кто сидел на берегу, переживания о близких, заботы о наземных делах. Вита, Алькари, родители, подруги, знакомые ― всё исчезало и слизывалось подчистую океаном, и, когда в голове у Неймары ничего, кроме Элада, не осталось, Лейет сделала глубокий, последний вдох ― и нырнула под воду, чёрной стрелой промчавшись вдоль дна и распугивая стайки дитвиг и илакий, любящих плавать у самого берега.

– Я до сих пор не могу к этому привыкнуть, ― честно признался Алькари, без спроса севший рядом с Вительдой и недовольно скривившийся от жёсткости камней.

– К чему именно? ― настороженно уточнила младшая Лейет. Не то чтобы она желала поддерживать разговор с Ллэреном, но ждать Неймару пришлось бы долго, и делать это в тишине и напряжённой атмосфере было бы совсем некомфортно. К тому же, она пообещала вести себя с Алькари чуть более приветливо, чем обычно.

– К способностям ныряльщиков. Как они просто берут и перестают дышать на акель.

– Ты ошибаешься: они не перестают дышать, когда ныряют. Они просто начинают дышать… по-другому. Эладом. И да. акель ― это ещё немного, ― хмыкнула Вительда. ― Неймара рассказывала, что один из её приятелей, Якель Окойра, может задерживаться в Эладе на пять акелей. Сейчас он, правда, покинул Вальт-Альби и отправился в Ат-Мелиоль, поэтому лично спросить у него не удастся.

Ллэрен присвистнул.

– Пять акелей… Это же половина суток!

– Такой срок исключение, а не правило. Средний показатель ― два акеля. В любом случае, длительность и глубина нырка ― это не заслуга ныряльщика, потому что Элад сам решает, кому и сколько позволено пребывать в нём, и лучше ему в этом подчиниться. Если задержишься сверх своей нормы, то потом придётся слишком долго восстанавливаться, ― с видом знатока пояснила Вительда.

Алькари сдержанно кивнул, переваривая полученную информацию. Взгляд его всё ещё был прикован к тому месту, где Неймара ушла под воду, и смутная надежда на то, что она вот-вот там же вынырнет, не покидала его. Однако разумом он понимал, что скорее всего ждать придётся долго.

Вита же смотрела на границу горизонта ― водяная гладь простиралась до самого конца, сливаясь с голубоватым небом, отражавшим свет и цвет океана. Элад был воистину бескрайним, и никто и никогда не смог бы его пересечь. Ни один из тех смелых глупцов, что всё же решался на это, не возвращался из своих «грандиозных» путешествий, и периодически, спустя много лет, Элад выплёвывал на берег останки их поломанных кораблей и послания, закупоренные в бутылках. «Здесь всё ― Элад», ― неизменно говорилось в них. Три слова, всегда лишь эти три слова. Здесь всё ― Элад. И его не пересечь, не сбежать от него, не скрыться. Куда бы ты ни отправился ― везде будет Элад ― в воздушной влаге, в белёсой дымке тумана, в раздутых брюхах облаков, в журчаньи лесного ручья. Вся вода, что текла по Алеосту, проносилась над ним в небесах или была растворена в воздухе, происходила из Элада. И вся она, подобно ему, светилась днём, озаряя Алеост, и потухала ночью, погружая архипелаг во тьму, которую освещали лишь длинные золотистые ленты ― акели, извивающиеся в океане, отражающиеся в небесах и походящие на гигантских, но безобидных змей. Время измерялось либо в акелях, либо в волнах. Период, за который одна из океанических лент разгоралась, светила в полную силу и исчезала в темноте, назывался акелем, а в одном акеле умещалось семь волн ― с такой периодичностью Элад, обычно спокойный и тихий, дыбился и выплёскивал на берег волну высотой в два человеческих роста, и после затихал. Однако, измерение в волнах было неприменимо в Зеццере ― городе, расположенном на самом краю Алеоста, в котором почти постоянно бушевал шторм, а волны достигали поистине гигантских высот. Элад там был всегда холоден и неприветлив, скуп на дары, и даже рыбы в нём почти не водилось. Но именно в Зеццере в любое время года сохранялся наибольший шанс повстречать мералиона ― загадочное, молчаливое, огромное создание, которое могло как спасти ныряльщика, попавшего в беду, так и оборвать его жизнь в мгновение ока. Мералионов почитали, как исполнителей воли Элада, его посланников и приближенных, и никто и никогда не осмеливался поймать одного из этих величественных созданий, не говоря уже о том, чтобы причинить им вред.