Сын тренера

Он имел в виду, чтобы я со своими девчонками из класса был, а девчонок из его класса не трогал. Но я же и не трогал. Я просто смотрел. Тут же в столовке надо мной стали хихикать наши девочки, я покраснел, лицо моё пылало. Я ответил кудрявому:

− Без тебя знаю, первак.

А так как я шепелявил и картавил и «л» плохо выговаривал, да ещё нервничал, получилось, наверное: «Бес тебя снаю педвак». Все так рассмеялись. Ирина Борисовна стала нас ругать. А страшная учительница Мумия посмотрела на меня не осуждающе – нет! − а как-то профессионально, оценивающе − у меня от её взгляда запеканка застряла в горле.

Теперь на переменах я отсиживался в классе. Я не хотел встретить, во-первых, милицейскую дочку-драчунью, во-вторых – кудрявого придурка-первака, и в третьих – Злату. О Злате я ещё потом расскажу. Это были мои враги в школе.

И в бассейне появились враги. Уж такие враги. Всем врагам враги. Со школьными не сравнить.

9. Другая среда

Первые десять дней сентября в бассейне шёл набор в спортшколу. Два дня от силы люди шли, а потом – тишина. Да и в течение года свободно можно было в любую группу попасть. Можно в любом бассейне в любое время подойти к тренерам. И договориться о просмотре. Мама не переставала удивляться. В Москве в плавание было не совсем просто попасть. Все стремились в секцию. И были причины. Много людей в Москве стали колесить по курортам: разным турчатникам, египтам, кипрам, тайландам, мали, бали и гоа. И везде – море. А везде, где море, случаются утонувшие. Вот люди − обеспеченные люди! – и отдавали детей повсеместно в плавание. В абонементы с пяти лет. В Москве дети богатых самолюбивые и с амбициями, не пришибленные как бедняки, и родители с ними занимаются, разговаривают, настраивают, то многие с абонемента переходили с семи лет в спорт – оставались в бассейне ещё на год-два-три, а у кого шли результаты – те и надолго. А в Мирошеве − наоборот, все, в любом возрасте, стремились на платные занятия, в абонемент.

− Почему так, Коля? – недоумевала мама первый год, когда мы только переехали.

− Один бассейн на огромную территорию, вокруг Мирошева много посёлков, − объяснял Никник. – Нужно лечебное плавание, а не спортивное. Стараются детей отдать, у кого искривление позвоночника, сердце или что-то ещё.

− Всё равно не могу понять, – недоумевала мама. – Раз один бассейн и много посёлков, почему на спортивное плавание так мало детей?

− Потому что спортивные дети сами по себе.

− Да почему?

− Да потому что, Анюта, возить некому дитёв. Абонемент – это или богатеи или те, у кого дети больные, эти возят дитё. А спортивные дети у кого?

− У кого?

− У бедноты.

− Всё равно не понимаю, − удивлялась мама. – Не улавливаю, Коля, связь.

− Спортивными детьми родители не занимаются. Здоров, по двору в футбол гоняет, и – слава богу. Родитель – на работе. И часто – далеко от дома.

− Не может быть, Коля! Кто-нибудь должен приводить и спортивных детей…Ну хотя бы родители – сами бывшие спортсмены должны же быть в этих твоих посёлках?

− В большинстве своём нет, Анечка. У нас же во Дворце Спорта есть гимнастика и волейбол. Туда многие родители-спортсмены своих и отдают. Гимнастика – с трёх лет. А бассейн – с шести. Лучших забирают на гимнастику. Потом ещё танцы в ДК «Октябрь» бальные, многие девочки туда из гимнастики переходят. А ещё волейбол с семи лет. Крупненьких, высоких – туда. Волейбол тут любят. Пляжей-то навалом.

− Не понимаю, − упрямилась мама. – Всё равно не понимаю. Гимнастика, танцы, волейбол – такой травматизм. Плавание – самый безопасный вид спорта…

− Народу непонятный этот вид спорта, Анюта. Волейбол – это массово, двенадцать человек на площадке и ещё подменные. А плавание – это другая среда, водная, – Никник любил навести туману, зубы заговорить.

Спортивного плавания в Мирошеве боялись в то время как огня. Как же: у девочки «будут плечи». Можно подумать, что на гимнастике и волейболе плечевой пояс не разовьётся. Такое впечатление, что «Терминатор-2» и «Матрицу» никто в этом Мирошеве не смотрел. В голливудских фильмах давным-давно тётеньки подкачанные. Худосочных нет. На абонементе девочек было навалом. Дворец спорта, гимнасты и волейболисты, арендовали дорожки на выходные, чтобы не сталкиваться с нами, пловцами, чтобы наши тренеры не перетянули к себе их девочек. А кого там перетягивать, когда в плавании с семи лет надо начинать. Э-эх, провинция она провинция и есть. Серость сплошная.

Я узнал от одноклассников, что в городе есть район Иголка, куда лучше не соваться. Район жил отдельной от всего города жизнью, этот бывший промышленный район, и школа там была своя, отдельная, а попросту «отстойная». Никник объяснил, что раньше там работал завод оптических приборов и завод игрушек, а теперь осталось только побочное производство − игольный завод.

− Штампует иголки с ушками разного миллиметража, остальные без работы сидят, жизнь каратают, кто как может, − грустил Никник. – Развалили, гады, инфраструктуры. У-уу. – И Никник грозил кулаком кому-то невидимому.

По всей видимости, тех, кто развалил заводы не было в городе, потому что с холёными гладковыбритыми лоснящимися и надушенными чиновниками в стильных костюмах, со всей этой администрацией, в том числе и директором игольного завода, Никник был на короткой ноге, здоровался за руку, ходил в Администрацию на банкеты… И меня брал, и с мамой ходил, пока она не родила. А потом, когда можно было брать и подросшую Алёнку, мы очень редко стали ходить на банкеты, и уже не в администрацию, а в ресторан, где все мирошевцы свадьбы справляли, независимо от достатка – такая была в городе традиция. И ходили мы всей семьёй не на праздники, женский день или День Победы как поначалу, а всё больше на юбилеи и днюхи. Постепенно, не сразу, сменилась в городе власть, вышли на пенсию друзья Никника, у новых чиновников были свои друзья. Получалось, что я застал Никника на закате славы, Алёнка – так вообще не застала. Но и после смены руководства Никника по-прежнему все уважали, он оставался председателем общественных организаций, но эти организации не шиковали, не пировали, банкеты в своих маленьких помещениях не устраивали. Никник и до сих пор ходит поздравлять ветеранов с Днём Победы, надевает свой парадный мундир, одевает празднично Алёнку − как только она научилась топать своими короткими ножками стала с отцом поздравлять ветеранов.

10. Враги

Значит, всего год я жил в Мирошеве беззаботно и счастливо. И пререкания с перваками в школе были просто неприятны. Очень неприятны, но не более. Я потерял покой не из-за перваков, которые приставали ко мне, второкласснику. Я стал нервничать, когда в бассейне появились эти. Эти – двое мальчишек. Приехали из посёлка. И мама даже хотела их взять к себе в группу после просмотра, но я…

Первое сентября во дворце спорта. Грудная Алёнка играет в спортивном зале в детском фирменном сетчатом манеже под присмотром преданной Никнику уборщицы тётя Раи. Никник ходит по фойе, зазывает всех в стрелковый клуб. Я помогаю маме проводить просмотр. Слежу по её просьбе за претендентами в раздевалке и душевой – ребята всегда терялись на новом месте, тем более в бассейне, я обязан был приободрить, объяснить порядки. Но я никого не приободрял − больно надо. Я к ним со всей душой, а они потом в бассейне освоятся и дразниться начнут, передразнивать. В восемь лет я уяснил чётко: чем хуже к человеку относишься, тем больше он тебя уважает и немного побаивается, не лезет с глупыми вопросами и разговорами. Я старался вести себя в бассейне приблизительно как та девочка, дочка мента. Она со мной на переменах в школе не церемонилась, смотрела строго, если я попадался ей на пути, и я её не боялся – нет!, − но: опасался.

И вот заявляется чувак. Чувачок. Чувачочек. Чел. Челик. Чикобрек. Лицо взрослое, серьёзное. Не то, чтобы голова взрослого, а тело ребёнка, пацан как пацан, а выражение лица какое-то странное − спокойное. И плечищи! Сам худой, плечи широкие, руки жилистые, бицепсы маленькие, перекатываются под кожей. Он куртку снял, а под курткой – ни олимпийки, ни, на худой конец, футболки. В майке стоит у гардероба, с какой-то костлявой высокой женщиной, похожей на мужика. С такой бабой-мужиком, короче, в немодной безразмерной клетчатой рубахе и модных тогда джинсах-клёш, высветленных посередине. И я понимаю, что она, эта женщина, гардеробщика дядю Костю знает, но встретилась с ним здесь совершенно неожиданно. Чуть ли не обнимаются, не целуются. Как родственники. Я напрягся. Наблюдаю из холла, не приближаюсь. Подумал: какая же моя мама красивая, и какая страшная мама у этих ребят. Множественное число, потому что там ещё один парень стоял. Затравленно озирался как воришка – примерно такого недавно в бассейне поймала наша всевидящая наиопытнейшая тётя Рая. Стоит этот второй, красный, уши лопоухие – бордовые, и на все уговоры гардеробщика и бабы-мужика упирается, отрицательно крутит головой, руками в застёжку-молнию на куртке впился. Потом плечистый надел «общественные» шлёпки, (позже оказалось − оба правых), кивнул своей страшной маме, взял «общественную» резиновую шапочку, и пошёл в раздевалку. Я – за ним. А Ушастик остался стоять с гардеробщиком − как в пол врос.

Когда я впервые пришёл в мирошевский бассейн, мне было с чем сравнить. Конечно же сам бассейн – крутой, пятидесятиметровый, с вышками. Ну понятно: военный городок был тут серьёзный, секретный, тренировались тоже серьёзно, и соревнования проводились серьёзные, секретные. Никаких детских спортшкол и детских соревнований в помине не было. Проходили ведомственные соревнования, и всё больше по подводному плаванию. Ну приблизительно как в фильме «Человек-Амфибия» и «Капитан Немо» − ласты, гидрокостюмы. Много тут подводники тренировались. С вышек здесь учили прыгать. Всё было засекречено. А перед олимпиадами приезжала сборная. На сборы. Пловцы, но чаще – синхронистки. Они скрывали свою программу, окончательный вариант, а не тот, что в «Олимпийском» или в «Труде»21 разучивали. Это всё мне Никник рассказал, а ему – его друг, директор бассейна Артемий Иннокентьевич. И одна синхронистка у нас в бассейне среди тренеров была. Бывшая синхронистка. Татьяна Владимировна. Она тут на сборах с военным познакомилась, поженились. Когда мы с мамой переехали, она вела абонемент и индивидуальные занятия, частным образом, минуя администратора. Мама с ней сразу сдружилась, потому что мне нужна была грамотная растяжка, а синхронистки по растяжке спецы. Помню: меня бассейн удивил. Поразило пространство. Глубина, вышки, тумбочки с обеих сторон, акустика, вода – зелёная, по цвету − как обложка самой дешёвой школьной тетради. Бассейн крепко хлорировался по-старинке. Никакого озонирования и в помине не было. Бассейн глубокий, длинный, но достаточно узкий – на пять дорожек. Зато легко следить на соревнованиях было, сейчас-то камеры понавесили, а тогда по старинке следили, вдоль бортика тренер шёл22.

Но больше бассейна меня поразило то, что в душевых никто из мелких пацанов не бесился. Не то, чтобы чинно мылись, но никто не игрался с водой. Бои на полотенцах в раздевалках шли, вот и всё. Пеной кидались крайне редко, потому что пены тогда ещё не у кого не было, и гелей для душа тоже − все мылились мылом, как пенсионеры. Вообще мирошевцы – угрюмые, особенно в то время. Завод оптических приборов, где многие работали, был закрыт. В то как раз время закрывался завод игрушек. Мирошевцы переживали, волновались и митинговали на площади Святого Косьмы. Старинный завод не выдерживал конкуренции, разорялся. Это откладывало отпечаток на настроение ребят. Помню, меня ещё поразило в городе, что мобильников ни у кого не было. (В Москве-то были у многих.) Но зато в Мирошеве был местный телевизионный канал, очень интересный, всё время фильмы старые детские крутили. Меня прикалывало, когда в фильме дворник из шланга народ поливает – это весело и смешно. Разговорился как-то в душевой об этом фильме, который все тоже видели. И пошло поехало – болтали с пацанами. Главное ж – начать. Это во всём так, в любой сфере. Я обожал водные бои. Я быстро научил всех ребят «контрастному душу»: плеваться холодной водой. Не все, но многие, принимали игру, вовлекались в неё. Если кто-то с надутыми щеками шёл на меня, я использовал собственно изобретённой авторский трюк: включал кипяток и вставал за водной струёй, к стенке кабинки. И никто не мог в меня плюнуть водой – она бы не пролетела через заслон кипятка. Конечно, это опасно стоять за заслоном горячей воды, можно и обжечься. Но она не всегда была прям горячей, иногда просто горячей, почти терпимой. Если что, можно было выйти из кабинки бочком-бочком, обойти пышущую жаром струю, если двигаться вдоль стенки, плотно прижимаясь. Ещё шапочками окатывали друг друга. Наполняли резиновую шапочку ледяной водой и окатывали.

Вот я и окатил этого плечистого мальчишку. Он мне сразу не понравился, в раздевалке – ещё больше. Приехал в бассейн, и даже плавки не взял, не то что бы мыло с мочалкой. В трусах попёрся в ванну бассейна. Вот и получил от меня ледяной дождь. Окатил я его и убежал, я ж одетый вообще-то был. И побежал на трибуны, чтобы смотреть, как мама этого мальчишку продинамит – с трибун я маме делал знаки, что парень ненадёжный. Но мама стала с ним разговаривать. Тут подошла медсестра Белла Эдуардовна. Я надеялся: выпроводит. Она очень скандальная, ругучая, инфекций боится. Это ж не 25-метровая ванна, это глубокий прыжковый бассейн со всеми вытекающими отсюда трудностями очистки. И вдруг мама меня зовёт. Что такое, думаю, неужели берут этого чувака, чувачка, чувачочка, челика-чекобрека? Мама кричит, чтобы я принёс плавки, очки, мыло, мочалку, полотенце. Я сбегал в тренерскую, принёс, всё, что мама просила, и даже две пары плавок, потому что этот плечистый и о своём Ушастике успел сообщить. Они вместе пошли мыться, а мама меня подозвала и говорит:

− Стёпа! Дело на сто рублей. Сходи к Коле, так чтобы никто не слышал, спроси: что это за Толян-плотник из посёлка Семенного и что это за Иван, у которого сын Михайло Иваныч. И мне доложишь тогда. Повтори вопрос.

Я повторил мамин вопрос, она кивнула: «всё правильно», и я стремглав к Никнику. Мы с Никником вышли на улицу, подальше от бассейна. Никник перезвонил своей дочери, она жила в этом как раз посёлке. Никник выслушал, я успел кое-что разобрать, не всё: в посёлке до войны селили бывших заключённых, их потомки так и живут там. Никник меня отослал обратно, а сам стал звонить маме. Ничего себе! И таким чувакам ещё плавки давать! Я вбежал в раздевалку, сам быстро переоделся в плавки, вбежал в душевую − двое чувачков, плечистый и ушастый, ещё мылись в душе. Я хотел там с ними пошутить, поболтать, но тот чувачок зыркнул зло, шепнул что-то Ушастику и приказал выходить. Я тоже побежал на бортик, чтобы ничего не пропустить. Мама разговаривала с чувачками, сказала: «Ясно. Посмотрим». Я нервничал: что тут смотреть-то, ведь они тупые дятлы! Между тем, эти поселковые не могли разобраться с дорожками. Ну я объяснил им, идиотам, нумерацию дорожек. Они плюхнулись в воду раскоряками. Но когда поплыли, я, хоть и не люблю жаргона, прифигел конкретно. Плечистый был первый раз в бассейне, а плыл, будто три года отзанимался. Ушастый плыл намного хуже, но для самоучки очень даже ничего. Я даже подумал: может, они наврали, что впервые в бассейне, может они уже в абонемент ходили? А может они в своём посёлке плавали с тренером на озере? У них же там озеро большое—Никник на карте района нам его как-то показывал. А может, эта баба-мужик сама тренер? «Точно! – осенило меня. – Баба-мужик сама пловчиха!» Я выжидал, я ждал, что мама проигнорирует этих ребят. Но она вдруг начала ругаться с Максом – молодым перспективным тренером. Я подумал: вот тебе и мама, вот тебе и мамочка. Зачем её нужен этот плечистый? Да он занимался. Специально всё лето готовился к просмотру! Мне хотелось крикнуть: мама! ты что не видишь? с ним занимались! он специально прикидывается простачком! Мама, мама! Мне восемь лет и я это понимаю, а ты не понимаешь в свои тридцать с гаком?! (Собеседники меня часто переспрашивали, что я говорю. Я старался реже говорить вслух, но про себя любую эмоцию оформлял в слова, особенно возмущение.) Моя мама тем временем ругалась с Максом не по-детски, Макс хотел «хапнуть» плечистого. Тренеру нужен способный ученик. Да и любому учителю он нужен. И тут я сделал маме знак, подошёл и передал ей на ухо, что баба-мужик, и её дети – плохо одеты, что они − нищеброды. Мама спросила:

− Точно?

− Да точно, − отвечаю. – Она с гардеробщиком дядей Костей обнималась. Родня, наверное.

− А-ааа, − протянула мама.

И нехотя, но отдала чувачков Максу. А я побежал в раздевалку, открыл шкафчик плечистого, взял его трусы, закинул за шкафчики, чтобы знал, кто тут главный. Мне не понравилось, как этот плечистый на меня смотрел. Он не злился абсолютно, как обычно все злились, когда я их ледяной водой окатывал. Этот плечистый просто смотрел удивлённо и совершенно спокойно, как будто я какая-то надоедливая букашка, вроде комара или рыжего муравья, и меня надо перетерпеть. Да и, если уж начистоту, в детстве я был уверен, что плаваю лучше всех. В случае с Лизой я проигрывал. Но мама и Громова убеждали и доказывали: девочки в плавании взрослеют раньше и сильнее только по началу, мальчики «выстреливают» на два года позже. И юниорам в плавании – 15-17, а юниоркам—13-15 лет. «Плавание – не пятиборье, в плавании много стилей и много дистанций, всем медалей хватит», − уверяла меня мама. «Длинные дистанции – твои, − говорил мне позже Никник, − будешь бегать, ноги будут ещё сильнее, а в длинных это важно работать ногами, чаще, чем руками»23. Я знал, был уверен: мои крупные победы впереди, когда вырасту, смогу плыть 400 или 80024. Как плыть полторашку25 я в свои восемь лет не мог даже нафантазировать. Но я знал одно: в бассейне я самый сильный, я победил по региону ребят на два года старше. В школе со мной особенно не считаются, но в бассейне всё решают результаты. Я крут, потому что быстро плаваю. А если кто со мной дрался, тот имел дело с мамой. Хулиганы вылетали из группы. Родители этих хулиганов утверждали, что хулиган – я. А я не хулиган. В бассейне, да и в любой секции, каждый должен знать своё место. Если результаты слабые, не надо высовываться, следует помалкивать. Я же в школе терпел наезды даже от перваков, хотя учился лучше многих в своём классе. В общем, я как говорится, холил и лелеял свой авторитет в бассейне.

И тут – эти двое дятлов с бабой на мою и мамину голову. Я стал жалеть, что Никник не привозит и не заезжает за мной в бассейн на своей крутой бэхе. За многими заезжали. И даже мама этих чувачков-чувачочков рулила, пусть и не на крутой тачке, но вполне себе для Мирошева приличной тачке. «Эх! – думал я, когда потихоньку наблюдал чувачочков, выходящих из бассейна, – даже тупых дятлов на тачке из бассейна увозят, а Никник – никогда, скромный он, видишь ли. Мы с мамой вечером, после старшей группы сами пешком топаем». Топать совсем рядом: минут десять, но разве в этом дело.

В ноябре мама, когда шли домой, сказала:

− Эх! А нищеброды из посёлка оказались не нищебродами. И вовсе они гардеробщику не родня. Просто односельчане. Никогда не оценивай людей по одёжке, Стёпа.

Я уверил, что ошибся, что больше никогда не буду оценивать по одёжке, я был рад, что мама не раскусила моё коварство, и я был расстроен, что, если бы не мои «рекомендации», она бы взяла без разговоров этих чувачков. Я тогда стал уверять маму, что эти поселковые – психи. Рассказал, как наблюдаю одну и ту же картину из раза в раз: худая баба-мужик в вечных джинсах-«клешах» и кроссовках, заставляет на выходе своих чувачочков надевать шапки и капюшоны. Это была умора, особенно Ушастик сопротивлялся. «Ну идиоты, − говорил я маме. – Гайморит с отитом хотят заработать». А мама почему-то только смеялась над моим рассказом, видно было, что она не считает поселковых идиотами.

Когда мы ходили с Никником ко всенощной, я шептал молитвы, я умолял Бога: сделай так, чтобы они не надевали шапки и капюшоны, сделай так, чтобы они заболели ангиной, гайморитом и отитом! Но молитвы мои оставались не услышанными: на выходе из дверей сопротивление этих поселковых заканчивалось всегда одинаково. И одному и другому баба-мужик впендюривала такие подзатыльники, отвешивала такие пендели, что я всегда удивлялся, как они не улетают в космос. И своего и чужого била злая мать одинаково.

Через месяца два, как-то вечером дома, мама мягко и ласково сказала Никнику:

− Жалею, что послушалась Стёпу, испугалась и не взяла их.

А Никник сказал:

− Не жалей, Анюта. От зэков всего, чего угодно ждать можно.

− Но они не зэки. Когда это было, − сказала мама.

− Не зэки, именно, − согласился Никник. – В Семенном посёлке много приличных людей, там после войны орденоносцам участки давали и творческой интеллигенции из самой Москвы. Дачные товарищества там тоже всё приличные люди. Но именно эти пацаны с крайних трёх улиц – опасны. Помяни моё слово. Я в этом деле опыт имею.

− А кто такие зэки? – решился спросить я.

− Кто в тюрьме сидел, − поспешно сказала мама. Мама всегда, когда речь заходила об отношениях мужчины и женщины, о политике, о тюрьме и о папе старалась говорить кратко, быстро тараторя.

− Почему в тюрьме? – удивился Никник. − Они тут сидели, в посёлке, на поселении. А зэк, Стёпа, это значит – заключённый.

− А-аа. Понятно, − сказал я. (Я тогда конечно же ещё не читал Шаламова и Довлатова «заключённый», слово, знал, аббревиатуру ЗК – не знал.)

− Ты, Стёпа, с этими ребятами поаккуратней, − продолжал Никник. − Хотя, опять же, по опыту, такие ребята как раз чемпионами и становятся.

− Нет, − запротестовала мама. – Чтобы стать чемпионом, нужны железные нервы, а у них, во всяком случае, у одного из них, нервы ни к чёрту. − Мама зашептала «прости господи» и перекрестилась

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Бегуны меряют скорость за 1 км

2

2 -В повести описано время до оптимизации медицины в конце десятых годов, «скорые» тогда ездили на все вызовы, можно было договориться с врачом по поводу нужного укола и выбрать за мзду в больницу

3

Длинная вода – бассейн 50 метров

4

Стипль чез – стадион, где скачут лошади

5

Тренажёры-приспособления для упражнений по плаванию

6

Дуатл: бег-плавание-бег-плавание и т.д. Триатл: бег со стрельбой (комбайн) и плавание и т.д. Количество циклов зависит от возрастной группы.

7

Имеется в виду сто метров

8

«Перевозчик дроидов Торговой Федерации» − самый дорогой и лучший набор Лего по первому эпизоду «Звёздные войны. Скрытая угроза»

9

Двоеборье – бег, после, с перерывом – плавание. Это отличие многоборья (двоеборья, троеборья, четырёхборья, спортивного пятиборья) от «атлонов» (дуатлона и триатлона) – дистанция без отдыха, и «атлов» (дуатлов и триатлов) − дистанция без отдыха с повторяющимися циклами.

10

В пятидесятиметровом бассейне плавать тяжелее, чем в двадцатипятиметровом, но при недостаточной отработке поворотов, на короткой воде теряется больше времени.

11

В плавании важна растяжка. Хорошие спортсмены не частят, не извиваются, когда устают. Стараются не нарушать технику и больше обычного скользить.

12

Поворот у бортика в стиле на спине труден для детей, маленький спортсмен не видит бортик, поэтому перед тем как сделать кувырок, оборачивается, теряет много времени. Многие спортсмены до 10 лет вообще не выполняют кувырок на дистанции на спине: касаются рукой, поворачиваются без сальто, отталкиваются ногами от бортика и плывут дальше.

13

При сильном отталкивании спортсмен какое-то время быстро скользит под водой, не теряя скорости и экономя силы.

14

В плавании заплывы формируются по предварительному времени, представленному тренером. Чем сильнее заплыв и центральнее дорожка, тем в более выгодном положении находится спортсмен.

15

Имеется в виду времяна пятьдесят метров на спине

16

Плыть на спине идеально прямо по дорожке ребёнку тяжело. Это происходит из-за того, что одна рука как правило сильнее другой.