Одно НЕБО на двоих

Последние два пронзительных дня висели в воздухе тяжёлым свинцом. Каждая минута была на счету, каждое мгновение отдавалось эхом грядущей разлуки. Питер стал молчаливым и задумчивым, а в его глазах поселилась тихая, покорная грусть. Он уже не задавал вопросов, а просто старался впитать в себя каждый образ, каждый звук, каждый запах этой незнакомой и так поразившей его страны.

Накануне отъезда они вдвоём гуляли по центру города и зашли в небольшой магазин сувениров. Наташа, чувствуя вину и желание сделать что-то приятное, сказала:

– Выбери себе что-нибудь на память. Обо мне. О нас.

Он долго ходил между полок, разглядывая картины, керамику, матрёшек, медведей всех мастей и размеров и шапки-ушанки со звездой во лбу, но остановился у витрины с куклами в национальных костюмах. Его взгляд привлекла одна: с тёмными гладкими волосами, заплетёнными в косы, и большими печальными глазами на фарфоровом личике. В её нарядном сарафане и кокошнике угадывались знакомые черты.

– Возьми эту. Она на меня похожа, – тихо сказала она.

– Да, эту, – так же тихо ответил он. – Это будет моя маленькая Наташа. – Он держал куклу в руках так бережно, словно это было хрустальное сокровище.

Для Наташи этот жест значил больше тысячи слов. Он увозил с собой не просто сувенир, а её образ.

Вечером они сидели втроём в той же самой «хрущёвке» Питера. Лена принесла торт, купленный в лучшей кондитерской города. Было тихо и почти неловко. Говорили о пустяках, боясь коснуться того, что действительно витало в воздухе.

– Я научусь готовить борщ, – вдруг негромко пообещал Питер, разглядывая свой кусок торта. – И пельмени. Я запомнил вкус.

Наташа улыбнулась, и её глаза наполнились слезами. Она смотрела на него, так сильно похудевшего и осунувшегося за этот месяц, но такого стойкого и доброго.

И её сердце вдруг испуганно дрогнуло. Не от жалости, а от осознания, что она может потерять человека, который проделал такой долгий путь почти через всю планету ради неё.

Хотя на другой чаше её весов лежало и гораздо перевешивало то, что она так боялась утратить, то, что увидел и даже сумел почувствовать Питер за этот месяц: это были родители, братишка, её верная Ленка, тайга за околицей их села, это была РОДИНА, Россия-матушка…

Её выбор, хотя и был очень трудным, но он был очевиден.

Утро в аэропорту «Емельяново» было серым и тоскливым. Питер прошёл регистрацию и теперь стоял перед линией паспортного контроля, за которой была его другая жизнь. Он был бледен и казался ещё более худым в своём строгом пиджаке.

Лена вручила ему небольшой свёрток:

– Это – тебе. Диск «Любэ». Чтобы помнил.

Его лицо озарила слабая, но искренняя улыбка. Он взял диск так же бережно, как и куклу.

– Спасибо. Это самый лучший подарок. Я буду слушать и вспоминать.

Потом он повернулся к Наташе. Она не плакала, лишь с трудом сдерживала дрожь в губах. Он взял её лицо в свои большие тёплые ладони, внимательно посмотрел в её огромные вишнёвые глаза, в которых плескалась вся невысказанная грусть последнего месяца.

– Моя девочка, – прошептал он. – Моя Ой.

И он поцеловал её. Впервые по-настоящему, не в щёку и не в руку. Долго, нежно и с той самой тоской, что съедала его изнутри все эти дни. В этом поцелуе было прощание, благодарность и недосказанность целой истории.

Он отпустил её, улыбнулся напоследок ей и Лене, крепко пожал руку её отца, который вновь привёз их сюда на своём задрипанном «Мицубиши».

– Я не забуду. Ничего из этого, – сказал он, глядя прямо на Наташу. – И помни, твой пропуск в другую жизнь… он есть. Он ждёт тебя. До следующего 1 октября. – Он имел в виду срок действия визы. Развернулся и пошёл к контролю, не оглядываясь.

– Какой пропуск? Я ничего не поняла… – спросила дрожащим голосом Наташа у Лены, на которой не было лица.

– Да визу он тебе сделал, дурища. Ещё в мае начал всё оформлять. Думал, это обрадует тебя. Вот только позавчера дали официальное разрешение.

Наташа закрыла лицо руками. Именно в этот самый момент, и только сейчас, когда он ушёл, когда у него уже не было пути назад, она вдруг ощутила мгновенную и странную тоску, ощущение огромной и безвозвратной потери накрыло её…

Всё её существо кричало, что нужно, просто жизненно необходимо, броситься за ним вслед, схватить его за руку и не отпускать, прижаться к нему всем телом, говорить ему что-то торопливое, горячечное и такое искреннее, такое тайное, ещё совсем не вызревшее в ней, но уже робко пробивающееся на свет, что-то такое, от чего он не сможет… Да! Он просто не сможет уйти и не вернуться!..