Одно НЕБО на двоих

На озере Николай выбрал место, сгрёб с воды веткой плавающие листья и, как жрец, совершающий таинство, начал готовить снасти. Питер наблюдал. Он смотрел, как грубые, натруженные пальцы Николая ловко привязывают к леске поплавок из гусиного пера, и думал о бездонной пропасти, отделявшей эту древнюю, почти мистическую простоту от его мира – от шумных марин Окленда, сверкающих спиннингов с безынерционными катушками и холодной электроники эхолотов, вырисовывающих на экране призрачные силуэты рыб. Там рыбалка была спортом, состязанием с природой. Здесь же… здесь это было похоже на молчаливое общение с ней.

Николай протянул ему одну из удочек: – На. Лови.

Питер взял удочку. Она была живой, тёплой. Он попытался сделать заброс, как привык это делать с яхты своего друга Тома – с размаху. Поплавок с шумом шлёпнулся в воду в двух метрах от берега. Николай фыркнул со снисходительным пониманием. Он встал рядом, взял руки Питера в свои и плавным, точным движением показал, как это делается. Не было слов «плавнее» или «аккуратнее». Было только его движение – уверенное, спокойное, древнее. Поплавок Питера мягко упал в нужную точку.

– Да-а-а, – протянул Николай с одобрением. – Так.

Они замолчали. Сидели на мокром бревне, уставившись на свои поплавки, рядом пощёлкивал небольшой костерок. Питер смотрел, как первый луч солнца пробивается сквозь макушки кедров, окрашивая туман в золотисто-розовые тона. Он вдруг с абсолютной ясностью понял, что значит «дышать полной грудью». Этот воздух, густой, свежий, с примесью дыма и хвои, был настоящим наркотиком.

Прошёл час. Не клюнуло ни разу. Питер начал замерзать и ёрзать, начиная думать, что эта странная рыбалка похожа на глубокую медитацию или на то самое тяжелое испытание при его инициации, о которой говорила ему Лена в машине.

Николай, заметив это, не глядя, протянул ему термос. Он отпил. Это был не чай, а какой-то терпкий, горьковатый травяной отвар, который обжигал горло, но тут же согревал изнутри.

– СпасЬибо, – кивнул Питер.

– Наша… настойка, – хрипло улыбнулся Николай, сделав жест, будто держит стопку, потом поправился: – водка… – И широко показал на видневшуюся тайгу. – Из тайги. Травы…

И в этот момент поплавок Питера дёрнулся, ушёл под воду и резко пошёл в сторону.

– Ой! – вырвалось у Питера. Это слово понимали оба.

Николай оживился, закивал, показывая жестами: «Тащи! Не зевай!». Последовала короткая, но азартная борьба. Питер, забыв про весь свой океанский рыбацкий опыт, с замиранием сердца выуживал на бамбуковую палку трепыхавшуюся на крючке серебристую плотвицу. Николай помог ему завести сачок, его лицо в этот момент светилось почти отцовской гордостью. Когда рыба была в садке, он хлопнул Питера по спине:

– Молодец, Петь! – Это «молодец» Питер понял без перевода. – Наш… Рыбак.

Они просидели до восьми утра, поймав с десяток плотвичек. На обратном пути, когда солнце уже слегка припекало спины, Николай остановился, по-отцовски положил ему руку на плечо и, глядя в глаза, ткнул его пальцем в грудь, а потом в себя:

– Ты… наш. Понял?

И Питер понял. Не слова, а их суть. Он кивнул, повторив дословно:

– Ты… наш. ПонЬял.

Когда они вернулись, пахнущие дымком, рыбой и утренней прохладой, их уже ждал завтрак. Наташка, разливая чай, с удивлением посмотрела на Питера – на его какое-то просветлённое лицо, на старый ватник, в котором он казался своим, родным.

– А вы где пропадали? – спросила она.

– Мужики, – коротко и исчерпывающе ответил за обоих Николай, ставя ведро с уловом на порог. – Дело делали.

Лена, наблюдая за сценой, подумала, что самый главный разговор за всё утро прошёл без её помощи. И проверка на вшивость, кажется, была сдана на отлично.

А на столе их уже ждали золотистые блинчики с таявшими на них кусочками сливочного масла, рядом дымилась гора свиных котлет из свежего мяса со своего подворья, а в глиняном горшочке манила густая, прохладная сметана. Посередине стола возвышался ещё горячий круглый каравай, только что из печи. К нему – мёд с собственной таёжной пасеки, вкусный чай с душицей и парное молоко в глиняном кувшине. Каждый брал, что хотел, создавая себе тарелку абсолютного счастья.

Проголодавшийся Питер смотрел на это изобилие с почтительным благоговением:

– Ой… – прошептал он. – Это… это настоящий пир!

Галина, улыбаясь, положила ему на тарелку самый румяный блин:

– Кушай, Петруша, на здоровье. В деревне без сытного завтрака далеко не уедешь. А вам до Красноярска ещё ехать и ехать. Так что кушай давай.

Питер взял блин. Он был тёплым, почти живым. И он понял, что это не просто еда. Это – продолжение того утра, того озера, той тишины. Это та самая «русская душа», которую нельзя объяснить словами, – её можно только ощутить кожей, вдохнуть с воздухом, попробовать на вкус. И в этой простоте заключалась такая глубина, перед которой меркли все океанские закаты его прежней жизни.

Возможно, именно в это утро, за этим щедрым деревенским столом, что-то в сердце Наташки, наблюдавшей за ним с тихой улыбкой, сдвинулось, наконец, с мёртвой точки?

ГЛАВА 9

«Комбат-батяня и русская душа»

Кульминацией визита Питера должен был стать грандиозный концерт группы «Любэ» на главной площади города. Один из кандидатов в губернаторы Красноярского края привёз легендарный коллектив, чтобы завоевать голоса избирателей. Для Красноярска это было событие огромного масштаба.

Ещё за час до начала площадь уже напоминала разбуженный улей. Люди текли со всех сторон, сливаясь в одно мощное, шумное, возбуждённое море. Лена крепко держала Питера за рукав, пробираясь с ним поближе к сцене.

– Держись за меня, а то нас толпа растащит в разные стороны! И рюкзак – на живот, а то сопрут что-нибудь и концов не найдём! – скомандовала она, и Питер послушно выполнил приказ: тут же перевернул рюкзак вперёд и крепко взял Лену под локоть, его глаза округлились от масштаба происходящего.

Наташа должна была приехать на площадь после рабочего дня, и они вместе планировали встретиться здесь, но народ всё прибывал и прибывал, и они уже просто физически были не в состоянии найти её в этом океане людей, созвонились и решили, что найдутся уже после концерта, и тут же влились в гущу толпы.

Воздух трепетал от предвкушения. Питер, привыкший к порядку и спокойствию новозеландских мероприятий, был одновременно напуган и буквально очарован этой бурлящей человеческой энергией.

Они стояли почти у самой сцены, упираясь в оцепление. В этот момент, отчаянно буравя толпу, к ним с трудом пробрался парень в гражданской одежде, уже изрядно подшофе, и с несколькими бутылками спиртного за пазухой. Он попытался разорвать их с Питером сцепку, чтобы пробраться ещё дальше.

Но Питер стоял насмерть! И даже начал что-то довольно сердито говорить ему по-английски, а парень кричал им убедительно: