Приговор. Связанные прошлым

– А друг, семья которого поставила твоего отца на ноги, вырастила, воспитала – Эванс, – теплое дыхание смешивается с холодным воздухом города, создавая пар, – они дружили втроем: Эрик Паркер, Рик Эванс и Уберто Бенедетто. Это была настоящая дружба. Мы с твоей мамой были свидетелями и можем подписаться под каждым словом. После произошедшего, друзья разъехались из Техаса, Паркер женился на Алекс и увез ее в Лос-Анджелес, Рик и Уберто так и остались друзьями, вместе переехали в Нью-Йорк, – крестная вздыхает, – через какое-то время, мы узнали о гибели родителей Рика. Эванс, скорее всего, уверен, что это была месть Паркера. Конечно, можно предполагать, что это Эрик отомстил, он никогда не скрывал этого намерения, но точно никто не знает. Ненависть между твоим отцом и Риком перешла на немыслимый уровень, – Джен всхлипывает, – Адам, он… стал пешкой в этой войне. Кто бы мог подумать, что он полюбит именно дочь Рика… Рания, мы с твоей мамой решили, что тебе стоит знать это, чтобы ты имела основания не сближаться с семьями Эванса и Бенедетто. Адам не знал, и это привело к ужасным последствиям…

Я не могу вздохнуть, небоскребы сжимают меня и кажется, будто вот-вот раздавят. Открываю глаза и ничего не вижу, слезы не дают мне ничего разглядеть, рукавами стираю их снова и снова, но ничего не выходит.

Я смотрю на брата, который не отрываясь смотрит в мои глаза, в такие же, как и его. Неуверенная улыбка появляется на моем лице, пока слезы падают на губы, я чувствую их соленый вкус. Не могу пошевелиться и задерживаю дыхание, когда Адам протягивает мне руку. Не думаю, просто вкладываю свою. Облегчение и надежда смесью вливаются в мое сердце:

– Адам, – шепчу я, не отрываясь от глаз брата, – Адам, ты возьмешь меня с собой? – слезы снова бегут ручьем, и я с мольбой заглядываю в глаза брата, – Адам, пожалуйста, забери меня, – сломанным голосом прошу, получая в ответ лишь тишину.

Пальцами касаюсь сапфирового кулона на своей груди и сжимаю его.

– Я больше не могу, – одними губами шепчу я, ноги подкашиваются, но я не упаду, не сейчас.

Брат притягивает меня к себе. Облегчение разливается по моей душе, когда он целует меня в лоб. Я тону в его объятиях, но почему-то не чувствую тепла. Паника зарождается в груди и распространяется по всему телу. Темнота обволакивает нас, мне страшно поднять голову, но я, дрожа, делаю это. Вижу как знакомый силуэт, который мгновение назад был рядом, исчезает в этой кромешной тьме. В ужасе смотрю туда, где был мой брат, и не понимаю где я, почему темно, где мой брат? Обрывисто верчусь из стороны в сторону, но густая темнота не дает ничего разглядеть:

– Адам! – короткий вдох, паника накрывает мое сознание,– Адам! – слезы снова застилают глаза, плевать, все равно ничего не вижу, срываюсь и бегу, – нет… нет, Адам, пожалуйста! – отчаянный крик врезается в тишину тьмы, и я падаю вперед.

Колени и ладони режет камень, но я принимаю боль. Поднимаюсь и снова бегу. Воздуха мало. Я задыхаюсь, но не могу сдаться, не сейчас, он же был здесь! Я видела, я видела его! Спотыкаюсь и снова лечу вниз. Безвольно падаю и, кажется, разбиваю голову, но не чувствую боли, мое сердце разрывается изнутри. Что физическая боль по сравнению с душевной? Тьма, окружающая меня, все-таки побеждает и врывается в мое сознание.

Глава 6.

Рания

Почему мы все разные? Почему каждый человек индивидуален? Почему? Все дело в семье. Мужчина и женщина полюбили друг друга и их чувство переросло в нечто большее – в семью. Семья. Такое сильное слово. Крепкое. Устойчивое. Это узы, кровь, тесная связь… Ничто в этом мире не имеет большей силы, чем она. Но оглядевшись по сторонам, можно заметить – они все разные. Нет, ни одной похожей. Одни понятия, миропонимание, воспитание – были вложены родителями, в детстве, нынешней женщине и точно так же вторые – мужчине, они складываются и создают третьи, для воспитания уже их детей. Вот почему каждый человек индивидуален.

Бывает, ты смотришь на семью и думаешь: какая она  классная, от нее веет счастьем. Ты оглядываешься на свою, но в ней нет ничего. Семьи нет. И тут появляется вполне резонный вопрос: а была ли она когда-нибудь? По-настоящему. Нет. Не было. Силу этого слова, поддерживала лишь мама, которая пыталась создать хоть какое-то равновесие. Пусть неправильно. Пусть странно. Она пыталась. Однако все бы было просто, если бы дети не росли и оставались малышами всегда, но этого не бывает, поэтому рано или поздно дети все начинают понимать. И уже одного слова мамы недостаточно, вообще недостаточно слов, когда ты отчетливо считываешь зарождающийся в душе страх, поднимаясь в квартиру, где тебя ждет «семья». Ты понимаешь, что уважение не равно страху, как всю жизнь доказывал тебе отец, понимаешь, что ты был не виноват, когда тебя бил пьяный родитель. Понимаешь, что все не так. Неправильно. И снова смотришь на другие, настоящие семьи. Смотришь и плачешь. Роешь свою душу, разрывая себя, пытаясь отыскать изъян внутри.  Найти и уничтожить все, за что тебя не любят. За что бьют и унижают. Самотерзание затягивается на долгое время и утягивает тебя в большую пучину осознания: ты не можешь уйти. Ты зависишь от них. Ты ошибаешься. Падаешь. Налетаешь на бетонные стены, но ничего не можешь сделать. Нет подушки безопасности. Нет опоры. Есть давно знакомый, понятный и изученный страх. И ты соглашаешься на него, потому что не знаешь о том, что бетонных стен, на самом деле, нет. Тебе внушили это, и ты поверил. Никто, кроме семьи не скажет тебе правды, Рания.

Мои глаза ужасно зудят, а организм просит воды, и мне приходится подчиниться, привстаю и натыкаюсь взглядом на Ханну, спящую рядом в кресле. Замираю и зажмуриваюсь, снова смотрю на подругу, действительно, она сидит в моем кресле и спит, у меня нет галлюцинаций. Поднимаюсь с постели и подхожу ближе, сажусь на корточки и шепчу:

– Ханна, – легко касаюсь ее плеча, – Ханна, просыпайся.

Подруга открывает глаза и потерянно осматривается, в конце-концов заглядывая мне в глаза:

– Рани, ты как?

– Хм, предлагаю заварить кофе, и ты объяснишь мне в чем дело, – нахмурившись, встаю и тяну ее за собой.

Морщусь от озабоченного взгляда Ханны, которая все время пока я готовлю кофе, смотрит на меня:

– В чем дело?

– Рания, ты действительно не помнишь вчерашний вечер? – отвожу взгляд, вспоминая звонок крестной, – мы с Николасом вчера шли к тебе. Я забыла у тебя ежедневник и звонила тебе, но ты не брала трубку, тогда я посмотрела в Локаторе, где ты и мы с Ником пошли к тебе, – подруга оставляет свой кофе и серьезно смотрит на меня, – мы вышли на улицу, где ты предположительно находилась, и увидели, как ты упала, – качая головой подчеркивает Ханна, – мы с Ником принесли тебя домой.

Прикладываю ладонь ко лбу и потерянно смотрю мимо нее:

– Не помню, – качаю головой, – последнее, что я помню это разговор с Джен…

Подруга внимательно смотрит на меня, и я рассказываю ей то, что узнала.

– Рани, я чуть с ума не сошла от страха, спасибо Николасу, что помог тебя донести…

– Ханна, я… – не успеваю договорить, потому что телефон подруги прерывает мою мысль.

– Николас, – констатирует подруга и демонстрирует экран телефона.

Жму плечами и улыбаюсь Ханне, направляясь в душ, чтобы она могла нормально поговорить. Горячая вода обжигает мою кожу, расслабляя тело и голову. Дверь открывается, и я получаю протараторенную информацию, собранную Ханной: Джен звонила мне миллион раз, поэтому она ответила и успокоила ее. После того как Николас и Ханна принесли меня в квартиру, приехал Даниэль, который начал спорить с братом, считая, что меня нужно было везти в больницу, в итоге они достали Ханну и она выставила обоих за дверь.

– «Николасу просто не дано понять, что со здоровьем не шутят», – подруга пародирует голос Даниэля, когда зачитывает сообщения, которые братья Бенедетто отправляли ей после того, как их выгнали, – и он, черт возьми, прав, Рания!

– Не кричи, совсем дурная стала, – шиплю на подругу, обматываясь полотенцем, – я же не глухая.

– Хм, кстати, от Шерил тоже был пропущенный, – Ханна исчезает за дверью и через мгновенье протягивает мне мобильный, – вот.

– Знаешь, я не уверена, стоит ли рассказывать ей. А что если она причастна…

– Не думаю, что так. Сама подумай, она пришла и рассказала тебе то, о чем не говорят вслух и ее слова подтвердились уже несколькими людьми, – рассудительно говорит Ханна, наблюдая, как я кидаю на кровать вещи, которые одену.

Киваю, мысленно соглашаясь с доводом Ханны.

– В таком случае нужно встретиться с ней, ты со мной?

– Хм, да, только сначала на учебу, – кивает она, – давай быстрее, если мы не выйдем через десять минут и опоздаем – я тебя убью.

Быстро собираюсь и выбегаю за Ханной, в недоумении останавливаюсь, когда вижу Ника, стоящего у черной БМВ. Легко толкаю подругу, даря ей злой взгляд, который она профессионально игнорирует и идет к машине. Тяжело вздыхаю и иду за ней.

– Рания, рад видеть тебя, – улыбается Николас, – стоящей на своих двоих.

– Сомнительная шутка, для человека, караулящего у моего дома, – улыбаюсь в ответ, перенимая его интонацию, – на самом деле, спасибо, что помог вчера.

– Всегда рад, – парень снимает невидимую шляпу и кивает, – дамы, прошу, – открывает нам дверь автомобиля и дарит нам серьезный взгляд.

Мы садимся в машину, и я пинаю Ханну ногой, на что она улыбается наимилейшей улыбкой и обращается к Николасу:

– Ник, мы не сможем увидеться сегодня, может быть перенесем?

– Посвятите в планы? – внимательно смотря на нас в зеркало заднего вида, спрашивает парень.

– Нет, – отвечаю и сжимаю губы.

Николас странно смотрит на меня и, в конце концов, кивает. Через пару минут мы втроем входим в университет. Прощаюсь и сворачиваю в свое крыло, набирая сообщение Ханне: «объяснений не будет?».

Лектор монотонно читает лекцию, когда экран телефона загорается, оповещая об ответе: «Да, да, мы типа встречаемся. Хм, нет, просто каждый день гуляем. Он предложил подвезти нас до универа, и я согласилась, ничего особенного», а затем следующем сообщении: «Не заморачивайся, ему было по пути)». Еще бы, он учится здесь же.

Переворачиваю телефон, не придумав ответа, и беру в руку ручку. Легкими небрежными движениями, не задумываясь, вырисовываю свой кулон. Сапфир, в форме прямоугольника, обрамленный маленькими белыми алмазами…

– Когда я увидел это… – Адам заходит за мою спину, и я помогаю ему убрать мои волосы, – сразу понял, что это ты, Рани. Ты – бесконечная чистота, ты – моя гавань, в которой я всегда найду покой, ты – самое дорогое, что есть в моей жизни, – не отрываясь смотрю в глаза брата.

Он целует меня в макушку и кивает, чтобы я посмотрела на кулон. Бесконечная синева. Мой любимый цвет. Смахиваю слезы и оборачиваюсь к широко улыбающемуся брату, который находит в моих глазах горечь, стирающую его улыбку:

– Я буду приезжать, – опускаю голову и обнимаю его.

– Из Нью-Йорка не наездишься.

– Рани, нужно потерпеть, – шепчет брат и гладит меня по спине.

– Я очень тебя люблю, Адам.

– И я тебя очень люблю.

Встреча карих глаз, сохраняется в вечности этого мгновенья. Она бесконечна. Я навсегда запомню глубину кофейного отлива и блеск скользящий по радужке его глаз. Он – мой причал, а я – его гавань. И нет в наших жизнях никого ближе, чем мы. Шестнадцатилетняя я и восемнадцатилетний он. Сестра и брат, навечно связанные кровью и душами.

– Рания, что за место? Почему негде обычно? – вырывает меня из пелены воспоминаний, голос Шерил.

Смотрю на зелень ее глаз, опускаясь ниже, хватая каждую правильную черту ее лица. А ведь она видела Адама накануне его исчезновения. Ее глаза помнят его, входящего в здание аэропорта. Ее память хранит последние слова, взгляд…

– За нами могут следить, – я не знала, что делать, – отвожу застекленевшийся взгляд, задумчиво поглаживая корешки книг, – тут хотя бы обзор ограничен.

– Ладно, я подумаю, что можно сделать, – кивает Шерил.

Рассказываю все, о чем узнала и пытаюсь собраться. Так тяжело. Мне кажется, что у меня нет сил.

– Выходит, что мой дедушка убил родителей твоего отца? А затем, твой отец, узнав об этом, убил родителей моего отца? – Шерил внимательно смотрит на меня.

– Я думаю, что так, – киваю и опускаю голову, – самое паршивое, что и мой отец, и твой отец имели мотивы…

– Я наберу тебя позже, – брюнетка потерянно делает несколько шагов назад, – спасибо, – шепчет она, смотря мимо нас.

Опираюсь на стеллаж и закрываю глаза. Легкое касание до моего плеча привлекает мое внимание:

– Самое страшное, что я не могу уверенно сказать: «мой отец не мог убить Адама», – поджимаю губы, игнорируя внимание Ханны, – я бы очень хотела ошибаться. Нет ничего страшнее приговора, озвученного родителем и приведенного им же в исполнение.

Тру ладонью лоб и закрываю глаза. В голове нет абсолютно никаких мыслей, она пуста. Все затихло, и я словно сквозь вакуум слышу голос подруги:

– Рани, давай будем опираться на факты, ладно? Пока нет ни подтверждений, ни опровержений данному предположению.

Слабо киваю, и мы выходим из магазина. Кошусь на Ханну, которая будто ожила. Я рада, что она наконец-то нашла своего человека. Ее глаза начали гореть, и я думаю, что это не просто симпатия к Николасу ее преобразила, это нечто большее. Пусть у нее все будет хорошо. Она достойна счастья любить и быть любимой.

Бреду в сторону дома, обдумывая и складывая полученную информацию. Итак, когда-то очень давно, в Техасе были убиты родители моего отца. Он стал сиротой, и его воспитала семья Эвансов. Также они помогли моему отцу завести бизнес. И однажды на вечеринке, папа узнал, о том, что его родителей убили родители Рика Эванса. С этого момента началась вражда между отцом и Риком, они разъехались по разным городам. Отец решил отомстить и убил родителей бывшего друга. Прошло много лет, и мой брат уехал учиться в Нью-Йорк, где познакомился с Шерил Эванс, они столкнулись с недовольством родителей, но не знали причин, потому и не осознавали всех рисков. И вот через несколько лет, Адам собирался приехать ко мне на день рождения, но так и не доехал.

Мог ли мой отец быть причастным к исчезновению Адама? Отца в тот день не было дома, поэтому подтвердить его алиби может только мама, которая была с ним в тот день. Был ли у моего отца мотив? Мой отец любил произведение «Тарас Бульба», русского классика Гоголя, и бывало, цитировал фразу казака-отца, обращающегося к сыну-предателю: «Я тебя породил, я тебя и убью». А ведь в глазах отца, мой брат был предателем. Мой отец достаточно строгий и жесткий, чтобы выполнить угрозу.

Кстати, история, которую рассказала Джен, открывает глаза на причины поступков и поведения моего отца. Он ведет себя жестоко, когда выпьет, скорее всего, это связано с прошлым, ведь он узнал правду о смерти своих родителей и о «предательстве» друга, семьи, которая на протяжении десятилетия восполняла пробел, появившийся после потери родителей, когда был пьян. В этом состоянии он бросился на Рика и в этот момент потерял и друга и «искусственную» семью. Он ненавидит ложь, что тоже легко объясняется теми же событиями. Выходит, что тот день, сломал его. Что касается Рика Эванса, тут тяжело делать выводы, поскольку я ничего о нем не знаю. Надеюсь, Шерил сможет разобраться.

Подхожу к дому, когда из-за угла выходит Даниэль. Нахмурившись, смотрю, как он садится в машину, подобную той, на которой ездит Николас, берет телефон и подносит к уху. В это же мгновенье звонит мой мобильный, привлекая внимание Даниэля. Достаю телефон из сумочки и сбрасываю вызов, подходя ближе к парню.

Тени от небоскребов города играют под ногами, пока солнце скрывается за горизонтом и небо окрашивается розовыми пятнами. Заправляю выпавшую прядь волос за ухо и смотрю на Даниэля, одетого в костюм тройку. Он словно сошел с обложки журнала: необычные голубые глаза под темными, густыми ресницами, легкая щетина, придающая строгости, и серьезный взгляд, направленный на меня.

– Сбежал со скучного корпоратива? – скептически смотрю на него и складываю руки на груди.

– Почти, – ухмыляется он, – рад тебя видеть.

– Что ты здесь делаешь? – наклоняя голову, упрямо спрашиваю я.

– Приехал, чтобы пригласить тебя на ужин, – просто говорит он, сбивая меня с толку, – нам есть о чем поговорить.

– Вообще, для таких вещей есть мобильные, – поднимаю руку с телефоном, – но да ладно. Могу предложить тебе подняться, выпьем кофе и поговорим, – пожав плечами, предлагаю, изучая задумчивый вид мажора.

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга, после чего Даниэль усмехается и кивает. Вхожу в лифт и по привычке смотрю в зеркало, где, встречаясь с небесными глазами парня с итальянскими корнями, и только открывающиеся двери лифта на нужном этаже прерывают образовавшуюся связь. Открываю дверь и вхожу в квартиру, снимая пальто, которое перехватывает Даниэль, вешая его в гардероб. Киваю в знак благодарности и рукой указываю в сторону кухни. На автомате включаю кофемашину и достаю две чашки, под внимательным взглядом, который ощущается каждой клеточкой моего тела.

– Не стой над душой. Садись, – отрезаю, не поворачиваясь к Даниэлю.

Тяжело вздыхаю и несу чашки на стол, поправляя конфетницу. Сажусь напротив и складываю ладони в замок, внимательно смотря в сапфировые глаза:

– Я вся – внимание.

Даниэль хмыкает и отводит взгляд, через мгновенье иллюстрируя всю серьезность:

– Рания, я был честен ранее и буду честен сейчас, – облокачиваюсь на спинку стула и складываю руки на груди, – Шерил рассказала о том, что ты узнала. Не подумай ничего плохого о ней, она три года после исчезновения Адама, просто существовала, она сломалась. Мы с Ником ей как братья, было больно смотреть в пустые глаза, ранее жизнерадостной девушки. Она действительно никогда не пыталась, что-то выведать у меня или у Ника, но тут появилась ты, и у нее появилась надежда, – Даниэль приподнимает уголок губ, оценивающе смотря на меня, – и я хочу помочь ей и тебе. Предлагаю тебе попробовать помочь друг другу. Мой отец хочет женить меня на дочери сенатора, и эта перспектива мне не нравится, поэтому он дал мне время до Рождества, для того чтобы я самостоятельно нашел девушку, – парень переводит дыхание, подбирая слова, – Рания, я хочу помочь тебе разобраться с исчезновением брата, но для этого мне необходим повод, я не могу просто так, начать задавать вопросы, которые не задавал никогда ранее. Давай поможем друг другу? Я даю слово, что не трону тебя и не причиню вреда, напротив, я гарантирую тебе безопасность…

Не знаю, как я выгляжу со стороны, но думаю, что мои глаза уже на лбу. Я правильно понимаю, что он хочет предложить мне стать… Кем? Какой-то малопонятный поток мыслей вихрем проносится в моей голове, иллюстрируя малоприятные варианты. И я держу себя в руках. Я неправильно поняла. Нет эмоциям, Рания. В конце концов, приведя разум в холодное состояние, хмыкаю и нервно облизываю губы:

– Даниэль, я ценю твою честность, – стараюсь выбрать правильную политику поведения, тщательно подбирая слова, – я не стану использовать тебя или кого-либо еще. Ты не обязан мне помогать. Мне жаль, что я в принципе втянула тебя. Помимо внутренних противоречий, не позволяющих мне принять твое, хм, странное предложение, есть еще и внешний фактор, – поправляю юбку и закусываю губу, – мои родители запретили мне общаться с Шерил, Николасом и тобой, в противном случае меня вернут в Лос-Анджелес, – задумчиво отвожу взгляд, – а я не для того оттуда бежала, чтобы теперь вернуться.

Глава 7.

Даниэль

Я сижу напротив уникальной девушки. Ее уникальность начинается с банального – модельный рост, фигура, запах, мимика, улыбка, шелковистые, русые волосы, которые так искусно подчеркивают ее карие глаза; и продолжается внутренним миром – ее манера говорить, чувство юмора, принципы, понятия, откровенность, ее страхи и миропонимание…

Вчера, когда Ник рассказал мне о том, что случилось с Ранией, я был готов подраться с ним, чтобы увезти ее в больницу, однако боевая подруга девушки быстро и профессионально  выставила нас за дверь. Две уникальные по-своему девушки ворвались в наши с братом жизни пару недель назад, и покидать их не планировали. Они ушли, но остались в наших мыслях, вступая в беспроигрышный конфликт, с заложенной еще в детстве, установкой: пустить кого-то в душу, а тем более в сердце – значит впустить в свою жизнь риск и боль.

И вот сейчас, Рания Паркер отказалась от моего предложения взаимопомощи, потому что не хочет использовать меня в своих интересах. Меня всю жизнь пытались использовать в своих интересах, а тут я сам предлагаю, и мне отказывают. И мне бы показалось, что она слишком идеальна, чтобы быть правдой, но страшное прошлое этой девушки отметает этот вариант. Она живая, в ней множество страхов и боли. Она – непостижима, она – прекрасна. Она притягивает меня и не отпускает.

Девушка возвращает меня в реальность, когда встает из-за стола и подходит к окну.

– Мой отец был нейтралитетом в прошлом. У него не было прямого конфликта с твоим, насколько нам с тобой известно. Думаю, что я мог бы убедить отца поговорить с твоим, в случае чего, – поднимаюсь и направляюсь к девушке, – ты мне нравишься.

– Я уже все сказала и даже объяснила причину, – Рания резко оборачивается и строго смотрит на меня, когда осознает, последнюю сказанную мной, фразу, – взаимно, – с мимолетным намеком на смущение отрезает она, – но это ничего не меняет.

Рания опускает взгляд на мои губы, уголки которых неосознанно поднимаются. Опасная близость грозит воспламенением, в тот момент, когда я опускаю взгляд на ее губы. Однако Рания уверенно толкает меня, обрывая всякие искры, и идет к столу.

– Мы же пришли к консенсусу, – взгляд, наполненный замешательством, устремляется на меня, – мы друг другу нравимся, – констатирую я.

Девушка фыркает и убирает со стола чашки. Подхожу к ней и перегораживаю раковину, облокачиваясь на столешницу. Рания хмыкает и ставит чашки на кухонный островок, складывая руки на груди:

– Это ничего не меняет, – отрезает она.

– То есть, если бы я предложил тебе встречаться по-настоящему, ты бы мне отказала? – прищурившись, спрашиваю я.

– Да, – даже не задумываясь, отвечает Рания.

Эта девушка издевается над моей логикой. И мне бы хотя бы немного понять ход ее мыслей или я много прошу?

– Почему?

– Потому что, мне не нужны отношения, – просто отвечает девушка, – и проблемы. Я не хочу рисковать, достаточно того, что я нарываюсь на убийц, пытаясь разобраться с исчезновением брата.

– Я тебя понял, – делаю шаг вперед и останавливаюсь напротив девушки, – но если ты не против, я хотел бы быть в курсе расследования, – мгновенье, обдумывая, Рания все-таки кивает, – и пообещай, что  в случае необходимости, ты обратишься ко мне.

– Обещаю, – шепчет девушка, не отводя взгляда от моих глаз, – спасибо.

Натягиваю улыбку и иду к выходу. Оборачиваюсь, чтобы попрощаться, но сбиваюсь, видя побледневшее лицо Рании:

– Все в порядке?

Девушка поднимает на меня потерянный взгляд и кивает. Нахмурившись, вхожу в лифт, обдумывая сказанные слова. Выхожу на улицу и поправляю пальто, когда грузный мужчина задевает меня, влетая в дом как ураган. Сажусь в машину и слепо смотрю в лобовое стекло, вибрация мобильного привлекает мое внимание – отец.

– Да, отец, – прикладываю телефон к уху и выруливаю на дорогу.

– Даниэль, ты сможешь через двадцать минут быть в офисе?

– Через пятнадцать минут буду на месте, – отвечаю и сбрасываю звонок.

Паркуюсь на стоянке у офиса, и через минуту секретарша отца ведет меня в кабинет. Стучу и вхожу, встречаясь взглядом с отцом и Риком Эвансом:

– Отец, крестный, – киваю каждому в знак приветствия.

– Даниэль, – отец взглядом указывает на кресло, – объясни нам, пожалуйста, что связывает тебя с Ранией Паркер.

Неожиданно. Хотелось бы взять минуту на размышление, но сейчас нельзя ошибиться. Неизвестно, что рассказала Шерил Рику. Эмоции я уже давно прекрасно контролирую, дело за малым, дать им то, чего они хотят:

– Рания Паркер. Она из нашего университета, познакомились на вечеринке Николаса, кажется, она сестра Адама, – безразлично смотрю сначала на отца, потом на Рика.

Отец дарит многозначительный взгляд Рику, чьи глаза устремлены на меня:

– Я же говорил.

– Могу поинтересоваться, в чем дело? – внимательно смотрю на Рика, контролируя каждое движение.

– Дела прошлых лет, сынок, – отрезает отец.

– В таком случае я свободен?

Выхожу из офиса и задумчиво осматриваю здание. Не удивлен, что информация выползла так быстро, но я в замешательстве от разговора «ни о чем» пять минут назад. Двери лифта открывают вид на гостиную нашего пентхауса, захожу и кидаю пальто на спинку дивана, натыкаясь на брата: