Приговор. Связанные прошлым

Рия Диас

Приговор. Связанные прошлым

Сестре, которая поддержала меня,

Без тебя я бы не дошла

ПРОЛОГ

– Холодно? – кричит отец матери, стоящей на балконе в одной сорочке, – холодно, я спрашиваю?

Мама мельком смотрит на меня, и я опускаю голову, ладонями стираю появившиеся слезы и снова поднимаю взгляд.

Я всегда плачу, когда папа кричит на маму. Она пытается сделать вид, что все нормально, но я вижу страх в ее глазах… А может, мне кажется, и это бликует стеклянная дверь балкона?

Руки трясутся и по привычке, сжимаю ладони в кулаки и прячу их за спину. Отец бьет кулаком по стеклянному столу, отчего бокал и бутылка лязгают, и я, зажмуриваясь, отскакиваю за угол. Что-то касается моего плеча, и я испуганно дергаюсь. Осторожно открываю глаза и вижу Адама. Брат притягивает меня к себе в объятия и ведет в комнату. Папа снова что-то кричит, и я оборачиваюсь назад, но брат быстро утягивает меня в мою спальню.

– Адам, там мама, – шепчу, когда дверь закрывается.

– Знаю, но нельзя, чтобы он тебя заметил, – брат поднимает меня на руки и усаживает на кровать, – Рани, сыграем в нашу игру? Помнишь правила? Тебе следует лечь в постель и сделать вид, что спишь, – это простая игра, он научил меня ей, чтобы отец не кричал на меня, но я знаю, что папу это не всегда останавливает.

Послушно ложусь, и брат укрывает меня одеялом. На кухне снова что-то падает, и мы слышим глухие шаги. Адам бросает взгляд в сторону шума, а затем снова поворачивается ко мне:

– Рани, все, закрывай глазки, – дверь открывается, и он встает с моей кровати, а я задерживаю дыхание.

Страх пробирается по моей коже со всех возможных сторон, кажется, даже время останавливается, и в груди тяжелеет.

– Ты где был? – с притворным спокойствием спрашивает папа.

– Тренер задержал, – отвечает Адам, – пап, у Рании температура…

Я снова слышу несколько тяжелых шагов и какое-то движение. Осторожно приоткрываю глаза: папа, ухмыляясь, возвышается над братом. Это плохая ухмылка, когда папа так делает – нам больно.

– И что сказал тренер? – отец хватает брата за щеку и сжимает.

Я плохо вижу в темноте, но знаю, ему больно. Папа толкает Адама в стену, и по комнате раздается глухой удар, от неожиданности я дергаюсь. Отец поворачивается, и я зажмуриваюсь.

***

Моя щека немного покалывает, противное ощущение, надеюсь, не будет синяка. Папа всегда наказывает нас за что-то. Мама говорит, что просто так он этого не делает и мы сами виноваты. Да, наверно, так и есть, точнее, нет, точно, так и есть – я это запомнила, но иногда всё равно не понимаю, за что меня бьет папа. Тогда я просто прошу прощения, чтобы он поскорее перестал. В такие моменты главное – не плакать, папу это ещё больше злит, но у меня почти никогда не получается сдержать слёзы… Как только он повышает голос, они сами выкатываются. Вот Адам быстро научился, я вообще не помню, когда в последний раз видела его слёзы.

Тихо выхожу из комнаты и поеживаюсь, видимо, где-то открыта форточка и квартира наполняется холодным зимним воздухом. Аккуратно выглядываю в спальню мамы, она не пришла ко мне ночью, как обычно это делала, не знаю почему, но мама любит спать со мной.

В квартире тихо. Я смотрю на кровать, на которой лежит спящий папа, и закрываю дверь. Вхожу в кухню и вижу маму, которая что-то моет в раковине, а Адам, облокотившись на стену, смотрит на нее. Смотрю в одинокие окна балкона, за которым светлеет небо черничного цвета – скоро утро.

Брат поворачивается ко мне и странным взглядом смотрит на мою щеку, видимо, на ней все-таки синяк. Я соврала отцу, что спала и болела, за это и получила наказание – все правильно.

Поджимаю губы и встаю рядом с Адамом, который притягивает меня к себе и целует в макушку. Я очень люблю своего брата: он старше меня на три года, ему четырнадцать, и он занимается баскетболом, что у него отлично получается. К слову, у нас с ним одинаковые глаза – папины, карие, а вот одинаковый цвет волос нам достался от мамы, но это, пожалуй, единственное, что выдает в нас родственные связи. Я, так вышло, не отличаюсь коммуникабельностью, что безусловно, влияет на мой круг общения, который состоит только из Адама. Брат, напротив, безумно харизматичный, и вот его "круг" безумно большой, но я бы не сказала, что он общительный, он больше любит слушать. Раньше он очень много говорил, смеялся, а сейчас повзрослел и стал, хм, рассудительным, но это не отменяет его притягательности. Да-да, в него влюблены мои одноклассницы, его одноклассницы и добрая часть девчонок школы.

Я обнимаю брата и смотрю ему в глаза, такого же кофейного цвета, как и мои. Он мягко улыбается мне и прикрывает глаза.

– Дети, идите спать, – шепчет мама и целует нас в макушки, – через два часа в школу, я вас отвезу, – она мягко улыбается и подталкивает нас к выходу.

– А ты придешь? – спрашиваю и ловлю ее кивок.

Мама не такая, как папа, она добра к нам, не наказывает, но иногда бывает, что она специально жалуется на нас отцу, в такие моменты нам обидно, но мы с братом быстро это забываем. Не знаю почему, ведь я очень злюсь на нее, думаю, Адам тоже, мы с ним это не обсуждали, но мне кажется, что его это тоже огорчает.

Мы тихо проскакиваем в свои комнаты. Включаю ночник и сажусь на кровать. Мама приходит через несколько минут: тапочки, сорочка, синяк на предплечье и заплаканные серо-зеленые, такие родные глаза. Она опускает взгляд и тихо проскакивает в постель, выключает ночник и укрывает нас одеялом. Успокаивающий, любимый запах мамы, такой нежный, убаюкивает меня.

***

– Адам! – забегаю в комнату брата и взрываю хлопушку, прыгая на него, – с днём рождения! – воплю и заливаюсь смехом.

Брат ухмыляется и крепко обнимает меня, целуя в макушку.

– Адам, возьми меня с собой на вечеринку, пожалуйста-а-а! – я, между прочим, уже неделю его упрашиваю.

Мой любимый братец собрался отметить свое совершеннолетие в одном из ресторанов нашего отца, но брать меня почему-то отказывается, точнее нет, он просто переводит тему разговора, чтобы не отказывать прямо, класс, да?

– Рани, послушай меня, – брат усаживает меня на софу и серьезно смотрит на меня, – хм, Рания, – морщусь, брат называет меня полным именем в исключительных случаях, и эти случаи далеко не приятные, например, когда он сообщил, что рассматривает колледж в другом штате, или что он уезжает на какие-то соревнования на неделю. Короче говоря, мне не понравится то, что он сейчас скажет, – я возьму тебя с собой, но тебе придется уйти в десять, хорошо?

Закатываю глаза и тяжело вздыхаю. Адам так возмужал и в свои восемнадцать имеет двухметровый рост и накаченное тело, проще говоря – мой брат – мечта любой девушки. Безумно симпатичный парень, и вопреки стереотипам, он ещё и умный: просто гений точных наук и не только. Он замечательный сын своих родителей, в отличие от меня. Я ненавижу спорт, точные науки, у меня есть сто восемьдесят сантиметров роста и нет шикарной фигуры, и, конечно, вопреки желаниям отца, я обожаю читать романы, вместо учебников, гулять, вместо тренировок и прочее, прочее, прочее.

– Адам, ну, пожалуйста, я же буду не одна, а с тобой…

– Отец будет зол, если ты не сдашь тесты на следующей неделе,– брат обнимает меня, – ты же все сама знаешь…

Да, я знаю. Знаю! Мне пятнадцать, и я ещё ни разу в жизни самостоятельно не гуляла, я всегда должна находиться в поле зрения родителей или брата. Складывается устойчивое впечатление, что я маленький ребёнок, к чему я уже привыкла, просто все беспокоятся о моей безопасности, только вот что может случиться? Все, что я могу и должна – это учиться, и если я не сдам эти дурацкие тесты, то все лето проведу с отцом, думаю понятно – эта перспектива мне не радостна. Киваю и грустно улыбаюсь брату.

– Обещаю, что твое совершеннолетие мы отметим так, как захочешь ты, – он целует меня в лоб и убирает из моих волос блестку.

Адаму в этом году поступать в колледж, и мне страшно, мне страшно без него. С братом я не так боюсь отца, да и вообще он всегда, когда у меня сложные жизненные моменты, рядом. Я очень его люблю, так сложилось, что у меня нет друзей. Нет, не то чтобы со мной не хотят дружить, хотя может быть и так, мне просто все равно, мне не нужны друзья… На самом деле, я пыталась с кем-то дружить, но у всех моих подруг, был кто-то ближе меня, и в какой-то момент я понимала, что лишняя, и больше попыток не делала, мой друг – мой брат.

– Я люблю тебя, Адам.

– И я тебя, Рани.

***

Я бегу уже минут семь, но, кажется, целых десять часов. Ступни ныряют в снег и снова выныривают, горло дерет от холода, и мне бы сейчас теплой воды и мягкую постель, но из мягкого рядом только белоснежный снег, который так соблазнительно переливается под покровом ночи и хрустит под моими, едва передвигаемыми ногами.

Со стороны может показаться, что я не бегу, а ползу, но я убеждена, что на большее, в два часа ночи, неспособна. Да, занимательно, сейчас действительно два часа ночи, и я в лесу, бегу кросс, потому что я поправилась и отец это заметил.

Началось все с того, что я учила формулы по математике, так как через два дня у нас контрольная за семестр, отец пришел домой с другом, и они выпили. Мама уехала к Адаму, он получает университетскую награду, и я осталась с папой одна. Он вошел в мою комнату, сказал, что я поправилась, и решил, что сейчас – в два часа ночи, самое время, чтобы привести мое тело в порядок. Нужно сказать, что благодаря моему росту, тяжело заметить, что я поправилась, даже пять лишних килограмм не сделают из меня бочонок на ножках, просто я была в топике и велосипедках, поэтому живот можно было заметить – это была моя ошибка, думаю, если бы я была в футболке, сейчас бы спала. В общем-то, больше я никогда не надену топики и велосипедки.

Так, мы оказались в лесу, мы – это я, бегущая и уже рыдающая, пьяные отец и его друг. Да, я плачу, плачу от обиды и из-за боли в моем колене.

Пару лет назад, я получила на тренировке, по ненавистному баскетболу, травму, и с тех пор боль преследует меня. Я сказала папе об этом, и он повез меня в клинику, но врачи ничего не нашли. Отец был безумно зол, подумал, что я вру, потому что не хочу заниматься спортом. В общем больше я ему не жаловалась, просто терпела.

– Что ты ревешь? – спрашивает отец, когда я приближаюсь к ним.

– У меня болит колено, – отвечаю, останавливаясь и тяжело дыша.

– Где наколенник? – мой отец решил, что эта штука мне поможет, однако ничего, кроме безумного стягивания, она мне не дает, опускаю голову, зная наизусть все, что сейчас мне скажут, – значит, не болит, – констатирует он и хватает меня за щеку.

Чувствую запах перегара. Закрываю глаза. Больно и обидно – снова будет синяк на щеке. Пытаюсь сдержать слёзы, сжав ладони в кулаки и до боли впиваясь ногтями в ладони.

– Ты врешь, блять! – удар в живот. Неожиданно, больно, противно. Я сгибаюсь по инерции, из глаз выступают слезы, надеюсь, друг отца поможет мне, но нет, он просто смотрит, – сколько раз нужно тебе говорить, чтобы запомнила: врать – это плохо? – оглушающий хруст колена, резкая боль и я падаю – папа ударил меня ногой в моё больное колено.

Я в сугробе. В мягком сугробе и я так хочу, чтобы эта секунда стала вечной, нескончаемой, ведь сейчас я слышу и ощущаю только звенящую тишину леса.

В общем, не помню, как все закончилось, я никому не рассказала об этом, даже брату. Адам всегда винит себя, если отец поднимает руку на меня или мать. Маме я рассказала позже, когда она приехала, потому что боль сводила меня с ума и лишала сна. В конечном счёте она отвела меня к врачу, и я не удивилась, когда меня положили в больницу и через пару дней прооперировали.

Как бы абсурдно это ни звучало, но я не могу сказать, что ненавижу отца. Нет, на самом деле, когда не пьет, он вполне сносный. Да, со своими понятиями, да, где-то жесткий, но стоит отметить, что мы ни в чем не нуждаемся, более того, живем очень даже обеспечено. Отец нас так же как и наказывает – награждает, например, когда я закончила десятый класс с отличием, разрешил поступить в университет в другом штате, о чем я не могла даже мечтать. Лицемерным будет жаловаться, я где-то слышала, что в мире все стремится к равновесию, сколько счастья – столько и горя, сколько любви – столько и ненависти…

***

– Ханна! – окликиваю грациозную девушку, я видела ее несколько раз, и она всегда, что-то читала, – Ханна, подскажи, пожалуйста, мне литературу, которую рекомендовал Мистер Дэвис, вчера на факультативе, – мне не хватило списка на занятии, а он важен для подготовки к выпускным экзаменам.

– Рания Паркер, верно? – киваю и мило улыбаюсь девушке, которая фактически младше меня на два года, но я бы так никогда не подумала, со стороны кажется, что Ханна – моя ровесница, – вот, возьми.

Ханна передает мне список. Мистер Дэвис – преподаватель литературы в нашей школе, а также отец Ханны, поэтому с ней мало кто общается. Честно говоря, я вообще не видела, чтобы она с кем-то общалась. Однако она ходит на факультатив вместе со мной, и я не совру, если скажу, что Ханна – безумно умная девушка, и при этом снова разрушен стереотип – она прекрасна: длинные ноги, тонкая талия и модельные черты лица, обрамленные светлой копной волос, и, конечно, ее глаза серо-голубого цвета, невероятно красивого и глубокого, словно кусочек льда в синем море.

– Спасибо, Ханна! Увидимся, – натягиваю улыбку и направляюсь к своим одноклассникам.

– Постой, Рания, – оборачиваюсь на голос девушки, – как ты смотришь на то, чтобы сходить, хм, в кино?

Неловко улыбаюсь, вспоминая, что отец уехал и я могу улизнуть из дома:

– Да, конечно. Хм, может, сегодня в семь?

Безусловно, предложение дочери преподавателя стало для меня неожиданным, но именно с этого странного, наполненного неловкостью, похода в кино, началась наша дружба. Моя первая настоящая дружба, и, как выяснилось позже, первая и для Ханны Дэвис.

***

Прикладываю телефон к уху и подхожу к окну. Тучи обволакивают летнее небо, которое приобрело темно-серый цвет и грозит дождем. Люблю такую погоду, кажется, будто небо готовится вот-вот оплакать, совершенные людьми, грехи, смыть грязь, боль и отчаяние со страниц жизни, подарить им чистый лист и надежду.

Облокотившись на письменный стол, вслушиваюсь, гудки наполняют пространство и, наконец, прекращаются:

– Адам! Адам, привет! Ты же помнишь, завтра у меня день рождения, – взволнованно тараторю я.

– Рани, да, конечно, я помню, завтра к вечеринке я буду, – заверяет меня брат, – удивлен, что отец позволил тебе устроить ее.

– Я тоже, думаю, что он не оставит меня без наблюдения,  – цокаю, – они уехали, но всё равно напрягают, поэтому будь, пожалуйста, осторожен, – улыбаюсь и прикрываю глаза, – наконец познакомлю тебя с Ханной, – она и Адам самые близкие для меня люди, и я очень хочу представить их друг другу.

– Конечно, Рани, – брат устало вздыхает, – слушай, мне пора,  не грусти, скоро мы обязательно увидимся, – отключаюсь и плюхаюсь на кровать.

Да, завтра у меня день рождения, мне будет восемнадцать, я с отличием окончила школу, мне дали стипендию, и я поступила в Нью-Йоркский университет, на факультет журналистики. К слову, родители очень рады, но они даже не представляют, как счастлива я, поступлению в другой город, в другой штат.

После поступления Адама, все стало очень напряженно. Я не спрашивала у брата, но однажды подслушала, как папа злился и жаловался на него маме, как-то он даже сказал, что у него больше нет сына. Поэтому я очень боюсь, что меня не отпустят в Нью-Йорк. Отец переключил все свое внимание на меня, и я стала просто образцовой дочерью, гордостью отца, чтобы исключить любую вероятность моего поступления дома.

Телефон вибрирует, «эй, ну ты где?» – пишет Ханна. Вскакиваю с кровати и направляюсь к подруге, ждущей меня возле дома.

– Я говорила с Адамом, – обнимаю ее, – он приедет завтра.

– Такое ощущение, что ты убеждаешь себя, – фыркает она.

Да, так и есть, я видела брата в последний раз прошлым летом, и я безумно соскучилась.

– Не понимаю, почему он не бывает у вас, а как же праздники? Я, когда поступлю, точно буду приезжать на выходные домой, – задумчиво говорит Ханна.

– Я же говорила, отец с ним в ссоре, – жму печами, – думаю, что Адам просто не хочет встречаться с ним, и я разделяю его позицию, как сумасшедшая постоянно смотрю в календарь и жду дня отъезда…

Ханна грустно улыбается и отворачивается. Притягиваю ее к себе и обнимаю:

– Слушай, ты сможешь приезжать ко мне когда угодно, и мы будем всегда на связи, – заверяю, крутя телефоном в воздухе.

– Знаю, – шепчет она, – что же такое могло случится, что твой отец отрекся от собственного сына?

– Однажды мама сказала, что Адам встречается с дочерью Рика Эванса, – пожимаю плечами, сама до конца не понимая проблемы, – я так поняла, что именно этот факт повлиял на их отношения.

– Это случайно не акционер какого-то крутого банка или что-то в этом роде, – выпучив глаза, спрашивает Ханна.

– Вроде помимо того он еще и ресторатор… Отец его ненавидит, не знаю почему, но он даже слышать не хочет об Адаме. Думаю, узнаю все, когда он приедет, – спокойно говорю и вхожу в бутик.

Модные платья привлекают мое внимание, и я начинаю рассматривать варианты. Выбираю темно-синий цвет, моего любимого черничного оттенка и бреду в примерочную, касаясь мягкой ткани.

– Ну-ка, глянь, – входит ко мне Ханна и протягивает мне мобильный, – это Шерил, единственная дочь Эванса.

Беру телефон и опускаю взгляд на девушку с зелеными глазами и темными как уголь волосами, которая в каком-то брендовом платье стоит вместе, наверное, с семьей на красной дорожке: женщина постарше с такими же зелеными глазами и прекрасной улыбкой смотрит на кареглазого мужчину с такими же, как у дочери, темными волосами. Рик Эванс – хорошо сложенный мужчина и, виден даже через фото, его защитный взгляд, кажется, будто любой недоброжелатель, покусившийся  на его семью, будет уничтожен. Возвращаю телефон Ханне и застегиваю платье:

– Она очень красивая, и знаешь, я не удивлена, что они с Адамом вместе, – констатирую я.

– Да, – задумчиво шепчет подруга, рассматривая меня.

Платье не обтягивает мою фигуру, лишь немного очерчивает изгибы, и темно-синий оттенок отлично подчеркивает мои глаза. Ткань, безумно приятная на ощупь, прикрывает колени – в общем, даже примерять ничего больше не буду, беру его.

– Это то, что нужно, – подтверждает Ханна, – я бы, конечно, выбрала что-нибудь более откровенное, но спорить не стану, – закатываю глаза, а подруга поднимает руки, словно сдаваясь.

Перекладываю пакет в свободную руку и достаю мобильный, вбивая в поиск инициалы Эванса. Ничего, кроме скудной информации о главе семьи я не нашла. Присаживаюсь на скамейку и закрываю глаза, недоброе предчувствие зарождается в душе, но я отбрасываю его. Все будет хорошо.

Пасмурное утро будит меня, и я потягиваюсь, чтобы взять с тумбочки телефон, где вижу несколько поздравлений в соцсетях и три пропущенных от Адама. Сажусь и набираю брата, но безуспешно, его мобильный выключен. В груди отчего-то тяжелеет, и я, поджав губы, откладываю телефон. Вхожу в ванную комнату и прищуриваюсь, глядя в свои же глаза. Облокачиваюсь на стену и тяжело вздыхаю, принимая в объятия до боли знакомое чувство тревоги.

Время тянется до ужаса долго, хожу от стены к стене, когда меня выводит из мыслей звонок в дверь. Впускаю Ханну, которая сразу же кидается на меня, начиная громко и активно поздравлять, сует мне в ладонь воздушные шары синих цветов, и тащит меня за собой в комнату.

– Рания! Ты, почему еще не готова? – возмущается подруга, – через полтора часа нам нужно быть в клубе!

– Адам, – запинаюсь, – он звонил мне, когда я спала, а сейчас он недоступен, – жму плечами и быстро ныряю в платье, – меня это напрягает.

Подруга усаживает меня за стол и принимается укладывать мои волосы.

– Эй, прекрати, пожалуйста, он обещал быть к началу вечеринки, – заверяет Ханна и закручивает утюжком прядь волос, – твои родители в Вегасе, учеба закончилась, ты зачислена в крутой университет, к тебе едет брат, а теперь объясни, что, черт возьми, с твоим выражением лица?!

Закрываю глаза, понимая, что Ханна права:

– Предчувствие, – одними губами говорю я.

Ханна включает музыку и пританцовывая, заканчивает работу над моей прической. Быстро подкрашиваю ресницы и подвожу губы.

И вот я смотрю на себя в зеркало: темно-синие ботинки, немного приталенное, такого же цвета, платье с короткими рукавами, на руках золотой браслет с шармами, полученный сегодня утром – подарок брата и серьги-колечки в ушах, в общем мой внешний вид сегодня вполне себе.

Перевожу взгляд на лучшую подругу и натягиваю улыбку. Ханна в туфлях серого цвета на каблуке и платье золотистого цвета, которое подчеркивает ее шикарную фигуру и доходит лишь до середины бедра, светлые волосы убраны в конский хвост и минимум макияжа. Подруга быстро обнимает меня и, хватая клатч, цвета ее туфель, направляется к выходу.

Постоянно проверяю мобильный и оглядываюсь, где же Адам? Шумная музыка взрывается за спиной, и я делаю глоток коктейля, встречаясь взглядом с Ханной:

– Я выйду, на секунду, и наберу Адама, – извиняясь смотрю на подругу, которая поджимает губы и кивает.

Выхожу из клуба и достаю из сумочки телефон. Кроме поздравлений, никаких уведомлений нет. Снова набираю Адама.

Недоступен. Поднимаю взгляд на небо, которое со вчерашнего дня не стало светлей, уже несколько дней темно-серое полотно нависает над городом и грозит дождем.

Телефон в руке вибрирует в одном темпе с нарастающим чувством тревоги. Опускаю взгляд на экран мобильного. Неизвестный номер. Обычно я не отвечаю, но сейчас просто прикладываю телефон к уху:

– Рания? – спрашивает женский голос.

– Да, – шепчу и прочищаю горло.

– Хм, я Шерил, девушка Адама, твоего брата, – произносит собеседница, – Рания, Адам утром поехал к тебе, но он ни разу не взял трубку за весь день, скажи все в порядке? Он доехал?

Закрываю глаза и пытаюсь вдохнуть, но отчего-то не получается.

– Рания? – взволнованно зовет Шерил.

– Да, Шерил… Нет, Адама нет, – шепчу, – Адам, его нет…

Оборачиваюсь и кручусь на месте, взглядом пытаясь отыскать что-то, что поможет мне сейчас… Я ищу глаза. Глаза брата.

– Утром, когда я проснулась, было несколько пропущенных от него, но… но, – быстро шепчу, – он не брал трубку…

– Рания, пожалуйста, спокойно. Скажи мне, а где Эрик?

Я снова задерживаю дыхание, Шерил спрашивает о моем отце, почему? Мой отец уехал. Родители уехали к папиным друзьям. Мама специально согласилась на поездку с отцом, чтобы он не испортил мой день рождения.

– Он в Вегасе, – отвечаю, пытаясь понять, к чему был этот вопрос.

– Послушай, Рания, я не хочу тебя пугать, но будь осторожна и не тяни с переездом, – отрешенно произносит Шерил, – когда, ты переедешь, мы встретимся, и я тебе все расскажу, а пока, – девушка запинается, – пожалуйста, придерживайся того, что с братом ты не общаешься и ничего не знаешь, вы же так с ним договаривались?

Да, отец запретил мне общаться с братом, вскоре после их «ссоры», но мы с братом тайно нарушали запрет, он даже приезжал ко мне прошлым летом, когда отца в городе не было…

– Нет-нет, Шерил, скорее всего, рейс просто задержали. Да, точно, просто самолет вылетел с опозданием, – я сама не верю в свои слова.

Оседаю. Колени касаются теплого, нагретого летним воздухом, камня.

– Да, такое возможно, – неуверенно и где-то далеко говорит женский голос, – но я обещаю, что если что-нибудь узнаю, я тебе сообщу, – невнятно добавляет она, – пожалуйста, придерживайся легенды, мне пора, – Шерил сбрасывает вызов.

Усмехаюсь и болезненно смеюсь. Слезы бесконтрольно выкатываются из глаз, а чувство тревоги, сопровождающее всю мою жизнь, в эту минуту вырывается горьким смехом и горячими слезами. Мой брат, мой друг, спаситель, защитник, соратник, часть моей души и моего сердца в один миг исчез.

Девушка в синем сидит на коленях, прикрыв ладонями, мокрое от слез, лицо и покачивается. Капли долгожданного дождя падают на теплый асфальт и с каждой секундой ускоряют свое движение, призывая братьев и сестер, падать все скорее, и уже через несколько секунд дождь полноценно ниспадает на город, скрывая слезы, одиноко сидящей на асфальте девушки, а последующий раскат грома заглушает и смех, переходящий в вой боли.

Глава 1.

Рания

Страница книги уже минут сорок не получает моего внимания, я уставилась в окно своей квартиры и безынтересно смотрю на небо. Отчего-то натянутые над городом тучи, когда-то любимые, сейчас меня совершенно не волнуют, не солнце и ладно. Плевать. Телефон наверно скоро сам начнет сбрасывать вызовы, он час уже вибрирует, кому-то жизненно необходимо со мной связаться. Печально для этого кого-то, но я не собираюсь брать трубку, я, вообще-то, в университете, «должна быть, но меня там нет», но об этом этому «кому-то» знать не обязательно.