Полная версия
Пятикнижие. Рассказы и повести
– Да ты прикинь, с мамой два часа проговорила… А у меня минут под конец месяца…
– Ну ясно. Ща закину.
– Спасибо большое.
[…]
– Слушай, Лёш…
– Ну чего? Я ж закинул!
– Да вижу, вижу, что закинул! Спасибо тебе большое.
– Ну и спи уже давай. Завтра в шесть утра выезжаем, ещё не выспаться не хватало.
– Да, ты прав… Но…
– Ну скорее говори!
– У меня… это… Мне кажется, что когда ты денег на телефон закинул, я в тишине услышала, довольно отчётливо причём услышала, будто бы оттуда, из телефона, кто-то как бы засмеялся…
– Засмеялся?
– Ну да. И голосом таким… Как бы хором. Не один голос был.
– Да это ты наверно с мамой разговаривала своей, и трубку положить забыла. А она там “Аншлаг” смотрит. Вот ты зрительский смех и слышишь!
– Ну Лёша! Ну в самом деле! Я же серьёзно говорю.
– Я тебе тоже серьёзно говорю. Спи давай.
Лёша отвернулся к стенке и почти сразу уснул. Марина уснула немного позже, потому что её голову посещали мысли.
5.
Алло. Да, я. Слушаю. Что? Че-го-о? Неужели, вы хотите спросить меня, ЧТО я знаю про деньги? Мне кажется, вы на самом деле преследуете другую цель, а именно – спросить у меня, что Я знаю про деньги, или же что я знаю ПРО деньги, или же что я знаю про ДЕНЬГИ. Но никак не ЧТО я знаю про деньги. Вам это неинтересно и не пытайтесь меня убедить в обратном! Что? Вы не переубеждаетесь? И чего? Ладно, хрен с вами, я перезвоню.
6.
– Денежки, дорогие мои, живут в двухкопеечных монетах.
– Альберт Альбертович, а по-вашему сами монеты – это не денежки?
– Ну что ты, Семён. Не говори чепухи. Скажи, человеческая душа – это человеческое тело?
– Думаю, нет.
– Ну и зачем тогда задаёшь такие глупые вопросы? Сядь, ещё десять минут до конца пары.
7.
Внутри энергетического потока. Гриша и Миша, денежки, в процессе полёта.
Г р и ш а. Миша, как думаешь, мы с тобой сгорим?
М и ш а. А как же. Прадед мой горел, дед мой горел, отец мой давеча тоже сгорел. И я сгорю.
Г р и ш а. Но, может, есть какая-то альтернатива?
М и ш а. Пожалуй, нет.
Г р и ш а. Миш, а вот ты как считаешь: мы – денежки, и минуты – одно и то же?
М и ш а. Суть разное.
Г р и ш а. А почему?
М и ш а. Ну как же… Ну… Знаешь, минуты не могут жить вне сим-карты. А мы можем, скажем, находиться в купюре, или в монете…
Г р и ш а. Разумный ответ. Ба…
8.
Потёмки. Входит слабо освещённый Инкогнито, разговаривая как бы сам с собой.
И н к о г н и т о. Недолго мне блуждать по этим потёмкам.
Инкогнито бродит по сцене, как будто в поисках чего-то. Заглядывает под каждый угол.
И н к о г н и т о. Где же ты, моя любимая? Где же ты, моя родимая, душа моя? Ну куда же ты ускакала из нашей доброй избы в таком нехарактерном для себя образе? Изольда! Отзовись же! Как я буду без тебя!?
Инкогнито уходит. Завывает метель.
Новая сцена: сельская харчевня “У заставы”. За столом сидят крестьяне Прохор, Станислав и Денис. На столе пустая штофка, рядом – полная, миска с солёными огурцами и чёрный хлеб.
П р о х о р. (выдерживает паузу, тяжело вздыхает) Эхма… Ну что, мужики. Отбарабанил я.
С т а н и с л а в. (медленно, без интереса поворачивается к нему) Чего-й то ты отбарабанил? Где ты барабан-то ухватил?
П р о х о р. Ну эй-то я так. Иносказательно. Аллегорически, что ли, как барин наш. Отбарабанил я этого самого-то…
С т а н и с л а в. Кого?!
П р о х о р. Да никого, тьфу ты! На барской пашне я отбарабанил. Заработался, бишь.
Д е н и с. (глядя на штофку) Ой, не удивил. Как будто бы ты во сём един.
С т а н и с л а в. Энто да.
П р о х о р. Спина, мать её, как буй-то колотом колочена.
С т а н и с л а в. Небось, урядник изново подгонят?
П р о х о р. Ну а как же, пёс сучий, подгонят как есть! Лукьяныч. Всё похаживал, как поводырь, цельный день, кнутом стегал, чтоб пусто ему было. Ладно хоть занпларта б хоть какая-никакая… А нашему мужику занпларта – шиш.
С т а н и с л а в. (наливает всем по стопке) Ну а ты чего, братец, ещё хотел? Такая нам от Бога доля. У ярыг этих, будь они проклятые, одна радость – мужика изводить. Мне, понимаешь, на той неделе-то за подорожную взыскал пятнадцать копеек, чертюга! Пятнадцать, едрить его в самое тошнее место! Ладно бы хоть пять.
Д е н и с. Это ещё ладно, пятнадцать. Ты главно скажи, за что.
С т а н и с л а в. Будешь хохотать, Дениска. Зальёшься самым что ни на есть. Говорит, печать неясная.
Д е н и с. Ну да?
С т а н и с л а в. Вот тебе и да ну! Печать, мол, ему. А я ему и, мол, где её, печать-то, в нашей глухомани ясную взять? Все пьяные писари в земстве уж какое лето…
П р о х о р. И он-то тебе за это само дело.
С т а н и с л а в. Ну, да ладно, хресь Господень…
Все выпивают, крякают, заедают огурцом.
Д е н и с. А я, братцы, дело тако. Нонче в городе быват. Слух там промеж народа бродит.
С т а н и с л а в. Какой, ну-ка-сь?
Д е н и с. Говорят, мол, опять царь-батюшка с германцем поругался. В газетах так и пишуть: война.
П р о х о р. (отмахивается) Тьфу ты, ё-моё! Не уж то опять?
Д е н и с. Опять, опять.
П р о х о р. Вот так оно и быват. Наш-то брат всегда крайний выходит: мужика в солдаты бреют, а скотину – в обоз.
С т а н и с л а в. Слово ты интересное сказал. Обоз… Чегой-то оно мне напоминат.
П р о х о р. Хер с ним, с обозом. Помните, помните как с японцем-то было? Много ли назад-то лет? Ну, думаю, не живётся им по-спокойному.
Д е н и с. Я на энтот счёт думаю так: их бы запрячь бы, германца, японца, (переходит на шёпот) да царя-батюшку землицу-то пасти, может, и зажилось бы мужику-то… Поспокойней, что ли…
П р о х о р. (испуганно) Да ты чего, белены объелся, дурной!? Окстись! Христос с тобой!
С т а н и с л а в. Ладно тебе, Прохор. Не с дуру он сказал, а от нужды.
П р о х о р. Нехорошо всё равно.
Небольшая пауза. Все смотрят в стол.
С т а н и с л а в. (задумчиво) А мне вот недавно кум с Поволжья писал – там, говорит, и вовсе голодуха страшная. На лебеде и сидят, хлебушку-то нету. Говорит, на муку расценки – страсть Господняя! А нашинский-то помещик, Свищов, вовсе как зверь оборотился. Оброк задрал, говорит, на войну надь.
П р о х о р. Положим, и надо?
С т а н и с л а в. А ни хрена! Мужики знаешь, что говорят?
П р о х о р. Ну?
С т а н и с л а в. В Ниццу с барыней укатил!
Д е н и с. Вот же козлина-то бородатая, а! Каков! (усмехается) Я вам, братцы, так скажу: это от того, что бунтуем мало. Озорные-то, знаете, как поют: “Душите помещиков, режьте офицеров!”
П р о х о р. (испуганно) Да окстись ты, Дениска! И у стен уши быват.
Д е н и с. А как по другому-то? Сил моих больше нету!
П р о х о р. Всему есть мера. Ты язык-то свой балобольный поукороти. Вот донесёт на тебя какая-нить сволочь поганая, допустим и Стахей…
С т а н и с л а в. (возмущённо) Ни хрена себе! Это чего-й то – сразу Стахей? Давно с кулаком не лобызался, а?
П р о х о р. Ладно, пущай. Хотя бы и не Стахей. Но мало ли чертей на земле русской, в остроге так и сгниёшь, за милу душеньку. А то и в Сибирь угодишь.
С т а н и с л а в. Мужики, нам впору бы выпить. Выпьем и… про дела хоть забудем.
Откуда-то звенит колокольчик. Все озираются по сторонам.
С т а н и с л а в. Мужики, чего-эт..?
Входит Инкогнито. Встаёт перед столом. Последовательно направляет по-священнически вытянутую ладонь на каждого из мужиков.
П р о х о р. Ты что творишь, оглашенный?
И н к о г н и т о. За то, что любимую мою отобрали, обратитесь в денежки.
Мужики внезапно растворяются в воздухе, образуя друг из друга светящийся энергетический поток. Поток разрывает линейность пространства кабака, после чего ослепительной вспышкой впитывается в Инкогнито.
Инкогнито немного стоит в темноте. Затем уходит.
9.
На старой крышке телефона кусками распластался хлеб. Мать, Дима вышли прочь из кухни, на ней сидеть остался только дед. Известно дедушке не понаслышке, что обитают чудеса под крышкой, а потому он кормит хлебом денежки и не меняет телефон. “Быть может, поедят и не сгорят?” – так думал он. Ведь денег на звонки, минуты, бывало, не хватало, а хлеба было вдоволь – семья жила та у реки, что меандрировала мимо поля с ячменём, пшеницей, прочим злаком. Для места этого жильца есть хлеб было не просто знаком, но вроде и традицией, и дедушке известно было это не в последней череде, что хлеб произрастает тут везде. А деньги не растут, подобно овощам, на грядках, а добываются лишь потом и трудом, а если много нужно – будь вынужден продать и дом. Итак, дед, чтобы сэкономить, кормил те средства, что имел, используя продукт из профицита.
10.
Небо Храма Большой Денежки было расписано очень живо. Необычная голубая краска, от которой как бы отражался свет энергетического потока, бьющего сквозь слой пыли, блестела и переливалась оттенками от бирюзового до почти фиолетового. Артём подумал: «Ну разве коммунисты смогли бы такое придумать? Не смогли бы. Значит, это сотворила Большая Денежка».
Артём не помнил своих родителей, но всё равно на какие у него были энергетические сбережения приобрёл в церковной лавке две свечки – неизвестному отцу и неизвестной матери. Зажёг от одной из горящих на поставце свечек свою и поставил рядышком. Напротив кануна висела старая икона. Артёму было неизвестно, какой это святой, но чем-то, может быть, взглядом, он напоминал ему его самого. Он ещё долго стоял там.
11.
Руслан очень не любил задачки по математике. Его классный руководитель, Анастасия Филипповна, так громко отчитывала его перед всем классом, что это доводило его чуть ли не до слёз. Что поделать! Не получались у бедняги примеры. То ли от невнимательности, то ли от глупости, отставал Руслан больше всех в классе. Вот, мама снова загоняет учить уроки. Какая же скука и бессмыслица, думалось ему, эта математика, которая в жизни ему не пригодится никогда. И чего эта мама так за эту математику хватается? А учительница – ей какой прок? Разве ей денег больше заплатят, если Руслан лучше будет учиться? А если и так, то пускай она просто так пятёрки ставит. Кто знания-то проверит? Глупые уроки, глупая Анастасия Филипповна, глупая мама!
Хорошо, вот снова эти примеры в столбик. И кто их только придумал? Постараюсь сосредоточиться. Тридцать пять умножить на шестьдесят один. Пишем чёрточку. Что сначала? Пять на один. Это пять. Три на один, конечно, три. Переходим ко второму разряду… Шесть на пять – тридцать, кажется… Ой… Блин, снова забыл, куда нолик пишем. Чёртова математика.
– Во второй разряд, – донёсся писклявый голосок из кармана брюк.
Точно! Ноль пишем, три запоминаем. Минуточку. Кто это произнёс?
– Кто здесь?
– Я здесь, – отвечала денежка.
И действительно, Руслан достал из кармана монету в две копейки, и она показалась ему живой.
– Так ты разговаривать умеешь? Ну дела!
– Конечно умею. Но разговариваю я только с двоечниками и троечниками. А те, кто учатся на «четыре» и «пять», мне неинтересны. Потому что им с уроками помогать не надо.
– Неужели, ты будешь помогать мне с уроками?
– Если хочешь, Руслан. Давай продолжим.
– А давай.
И они вместе начали дорешивать пример.
12.
– Марин, ты мой телефон не видела?
– Лёш, ну откуда я знаю, где твой телефон? Сам, главное, как всегда задевал куда-нибудь…
– Ну, может, ты видела, я поэтому и спросил. Ладно. Позвони мне.
– Щас.
[…]
– Ой, Лёш, проблема.
– Чего?
– Милая девушка-робот произнесла мне в трубку, что средств на счёте недостаточно.
– Этого не может быть. Я тебе вчера закидывал.
– Вот именно, я помню.
– Открой детализацию в приложении. Скорее всего ткнула на херь какую-то за пятьсот рублей в день, вот они у тебя и снялись. Есть такое разводилово древнее. В смс-ках проверь, никакие гороскопы или анекдоты от оператора не приходили?
– Да вроде нет. Вот, последнее сообщение – от банка. Зачисление средств. Такого-то такого-то.
– Не понимаю. В общем, детализацию посмотри.
13.
Алло. А, это снова вы. Это снова вы. Ну разумеется, я вас узнал. Как жена? Понял, понял. А маленький-то ваш? Неужели в третьем уже? Господи, как время летит! Алло. Алло! Как-то вас плохо слышно. Что говорите? Зашли в переход? Перезвоните, ничего непонятно!
Алло. Да, теперь снова хорошо слышно. Что вы говорите? Какие ещё деньги? Ну нет… Вы чего-то путаете. Да, точно – путаете. Не знаю. Не морочьте мне голову. Всего доброго. Больше мне не звоните.
14.
– Альберт Альбертович, скажите, а как вы заработали свои первые пять копеек?
– Пять копеек? Маша, почему такая особенная сумма?
– Я слышала, что в СССР копейка имела большую ценность, чем у нас сейчас. А значит пять копеек – и подавно.
– Ну да, Маша. За пять копеек можно было купить много чего… Сам помню: зубной порошок, вазелин, газировку с двойным сиропом, билет на колесо обозрения… Да, сейчас за пять копеек можно только шиш купить с маслом.
– И всё-таки?
– Как я заработал свои первые пять копеек? Знаете, ребята, тогда время было совсем другое, не то, что сейчас. Деньги всем давали просто так, не за работу, а просто за то, что ты ответственный гражданин.
– Но этого просто не может быть! – донеслось откуда-то с задних рядов.
– Очень даже может. Государство о нас заботилось. Но, что более важно, оно заботилось ещё и о денежках. И пока с денежками мы были в ладу, всё было хорошо.
– Ну а сейчас?
– А сейчас не ладим мы с денежками – жжём по чём зря… Неправильно это, родимые мои.
15.
Гриша и Миша, денежки, на поверхности сим-карты. Виднеется закат.
Г р и ш а. Красиво здесь.
М и ш а. Согласен. Ты посмотри какие облака.
Г р и ш а. Очень энергетические… Интересно, когда я сгорю?
М и ш а. Ты, Гришка, так далеко не загадывай. Это ещё сначала позвонить надо, а там уж…
Г р и ш а. А вот ты как, Миша, считаешь: звонок – это как?
М и ш а. Я думаю, что раз – и всё. Как мимолётность.
Г р и ш а. А где окажется моё сознание, когда я превращусь в голос абонента?
М и ш а. В лоне Большой Денежки, разумеется.
Г р и ш а. А если Большой Денежки не существует?
М и ш а. Не говори так.
16.
Люди в чёрных одеяниях выносят на сцену три чёрных гроба. На каждом гробу уставным шрифтом изображены красные буквы. На первом – «П», на втором – «С», на третьем – «Д». Люди в чёрных одеяниях уходят. Входит Инкогнито и осматривает гробы.
И н к о г н и т о. Вот вы, какие. Мёртвые.
Инкогнито медленно обходит каждый гроб и заглядывает под каждую крышку.
И н к о г н и т о. Везде пусто. Так. Где же тогда моя любимая? Где моя Изольда? Серджио, прошу тебя, подойди.
Входит Серджио – один из людей в чёрных одеяниях, что вносил гробы.
С е р д ж и о. Да, мой государь. Что-либо не в порядке?
И н к о г н и т о. Не в порядке. Я не вижу Изольду.
С е р д ж и о. Понимаю вас, государь. Но ведь вы, как мне известно, обратили этих троих в денежки.
И н к о г н и т о. На что ты намекаешь, Серджио?
С е р д ж и о. Как только вы их поглотили, возможно, Изольда была поглощена вместе с ними. Или даже прежде.
И н к о г н и т о. Ты что, смерд, сомневаешься в моём разуме? Не уж то ты решил, что я способен так гадко поступить со своей возлюбленной Изольдой?
С е р д ж и о. Ради всего святого, извините меня, государь.
И н к о г н и т о. (криком, указывая пальцем на выход) Прочь с глаз моих, неразумный Серджио!
Серджио выходит. Инкогнито подходит к центральному гробу и печально встаёт рядом с ним.
И н к о г н и т о. Изольда, как же так…
17.
Дед глянул в микроскоп под крышку телефона. Там, среди жучков и паучков, что завелись на порах хлеба ввиду неверного режима влажности и прочих факторов, которых я не касаюсь, дедушка увидел чудо, которое на веру принимал. В потоке света – волн и частиц – он разглядел колонию светящихся созданий. Нет, знал он, это были не жуки, и были не бактерии. Подобный свет лишь денежки способны излучать. И вот, сквозь линзы трубные виднелось ясно, как маленькие существа с сим-карты крошки поглощают, питанием свои желудки насыщают. Он видел, как они растут от хлеба, и думалось ему, что хлеб, дешёвый углевод, даст жить им, может, хоть на сутки больше. Взглянул сквозь микроскоп на город их симкартный: похож на наш, но меньше во сто крат. И там стояли купола, а значит, думал дед, была и церковь. Дедушка приблизил микроскоп в окошко храма, но там, вместо Христа или Мадонны, увидел постамент он странный, непонятный: и денежки вокруг него склонились, как к Каабе. Дед подозрел, что вера денежек не православная, а несколько иная. Быть может, хлеб, что он под крышку положил, для них имеет смысл манны? Тогда, выходит, божество, что им его даёт – он сам. Да, Римме не понять сего, тем более Диме.
18.
Поставец и колыхание огоньков свечей на нём напомнили Артёму о его старом друге, который решил выбраться с сим-карты и попал в двухкопеечную монету. Друг этот был настолько образован, что зазнался и в Храм не ходил – потому, может, и решил сбежать отсюда. Он пытался неоднократно убедить Артёма, что Большая Денежка – это выдумка. Приводил всё в доказательство какие-то формулы, графики. Про «Чайник Рассела» рассказывал. Всё что угодно, кроме святого Слова Большой Денежки. Артёму слышать это было неприятно, и очень жалко было потерять друга, совращённого коммунистами. Но он воспринимал это как испытание своей веры.
19.
– Руслан, ты уроки сделал?
Руслан радостно вбежал на кухню к родителям.
– Сделал! Проверяйте.
Марина начала по очереди прорешивать примеры, заданные её сыну. Проходит минута, две. Тут глаза её округляются.
– Сынок, позови-ка папу…
Руслан забегает в зал и просит отца подойти на кухню. Тот нехотя встаёт с дивана и шагает в обозначенное место.
– Чего случилось?
– Лёш, ты посмотри, может, мне кажется… Но наш сын впервые всё решил правильно.
– Весь в меня! Ну-ка дай.
Отец выхватил у матери тетрадь и стал считать в уме.
20.
– Ну что я тебе, Марина, скажу. Сын наш молодец, все примеры правильно решил.
– А я тебе говорила, что он ещё возьмётся за ум! Кстати, у него ведь скоро день рождения. Ты придумал, что мы будем ему дарить?
– А я разве должен был?
– Конечно. Ты же мужчина. Мог бы и подумать о том, что будешь дарить собственному сыну.
– То, что у него есть такой отец, как я – уже замечательный подарок!
– Фи, не говори глупостей. Значит, подарим деньгами.
– Ты, кстати, узнала в итоге, куда у тебя делись те деньги, что я тебе на телефон забрасывал?
– Ой. Пока руки не дошли. Кстати, насчёт денег. Позвони сегодня ещё раз Семён Палычу, может, хоть в этот раз не откажет.
– Тьфу, да наверняка как всегда пошлёт куда подальше!
– А ты всё-таки позвони. Человек старый, но не глупый. Может быть, вспомнит об уговоре.
– Так и быть.
[…]
– Алло, Семён Палыч? Да, снова я. Вы извините, что беспокою в столь поздний час…
21.
– Алло. Снова вы? И что вам нужно? Нет, позвольте, не извиню! Ваши звонки – это уже какой-то телефонный терроризм. Да-да, терроризм! Вы хуже Бена Ладена в своих звонках, знайте это. Что? Чёрт вас побери, да какие ещё деньги? Откуда у вас эта навязчивая идея? Что? Долговая расписка? Нет уж, вы меня с кем-то путаете. Нет. Нет. Конечно знаю, он мой коллега по институту. Преподаёт что-то в этом роде. Хорошо, позвоню, но если он мне подтвердит, что никакой расписки не было, и что вы обыкновенный хулиган – более я трубку не возьму! Всего хорошего.
22.
– Профессор, вы куда?
– Посидите пока тихо, мне коллега звонит, наверно, что-то срочное.
Минут через пять Альберт Альбертович благополучно возвращается в аудиторию. На его лице застыло странное выражение.
– Все свободны, – произносит он монотонно.
Студенты потихоньку покидают аудиторию. Когда последний слушатель покинул помещение, профессор закрыл дверь изнутри на два замка. Закрыл французские жалюзи. На всякий случай прошёлся по рядам, чтобы убедиться, что никто не остался с ним в аудитории.
Профессор достал из-под своего стола обитый красным кожзамом чемоданчик. Из чемоданчика достал ещё один, более маленький эмалированный чемоданчик. Набрал цифры на замочке: 5 – 6 – 1 – 4. Замочек поддался, чемоданчик открылся. В мягком чехле лежала старая «Моторола». Альберт Альбертович перевернул её, открыл заднюю крышку, обнажилась полноразмерная сим-карта.
23.
Гриша и Миша, денежки, на поверхности сим-карты. Видят, как внезапно закат сменяется ослепительно ярким светом.
Г р и ш а. (закрывая глаза руками) Мои глаза!
М и ш а. Боже, что это!?
Г р и ш а. Какой кошмар. Неужели, нас уже сжигают?
М и ш а. Быть такого не может. Звонок я бы ни с чем не перепутал.
Г р и ш а. Тогда что это?
М и ш а. Погодное явление. Может быть, даже обнажение сим-карты. Но в наших краях, как мне известно, этого не случалось лет пять.
Г р и ш а. Что к чему?
М и ш а. Кажется, конец всё-таки близок. Крышку не вскрывают просто так. Видишь эти пальцы?
Г р и ш а. Это человеческие пальцы. Но я не различаю людей. Ты знаешь его?
М и ш а. Пытаюсь вспомнить.
Внезапно ослепительный свет пропадает и всё погружается во тьму.
М и ш а. (на выдохе) Кажись, пронесло.
Г р и ш а. И всё-таки, что это было?
М и ш а. У меня есть одна догадка. Я читал о кратковременном обнажении сим-карты в одном священном манускрипте… Надо всех предупредить.
Г р и ш а. Это правильно. Поспешим.
Миша и Гриша бегом направляются к ратуше. Входят внутрь, поднимаются по винтовой лестнице на самый верх, где стоит, повернувшись к окну, денежка Харуко.
М и ш а. (запыхавшись) Госпожа Харуко, у нас для вас неприятное известие.
Х а р у к о. (оборачивается) Михаил, Григорий? Как вы проскочили мимо стражи?
Г р и ш а. Мы спешили.
М и ш а. Госпожа Харуко, дело государственной важности. Мне необходим доступ в хранилище священных манускриптов.
Х а р у к о. В чём такая большая необходимость?
М и ш а. Пока не уверен. Но мы с Гришей сейчас стали свидетелями… Только не пугайтесь… Кажется, это было кратковременное обнажение сим-карты.
Х а р у к о. (испуганно) Михаил, Григорий, вы уверены наверняка?
Г р и ш а. Так точно.
М и ш а. Так точно, госпожа.
Харуко спешно достаёт из королевского комода резной ключ и передаёт его Мише. Миша и Гриша делают глубокий поклон и пулей вылетают из ратуши. Добегают до колодцеобразного здания хранилища. Миша открывает высокую дверь и вбегает внутрь. Гриша его догоняет.
М и ш а. (озираясь вокруг) Вот чёрт! Так давно не был в этом месте. Совсем забыл, где находится каталог.
Г р и ш а. (указывая на лестницу) Вот он!
Миша и Гриша поднимаются по лестнице и оказываются перед длинным книжным шкафом со множеством трудов. В спешке перебирают их в поисках нужного. Наконец, Миша его находит.
М и ш а. (воодушевлённо) Нашёлся! Слава Богу!
Г р и ш а. Скорее. Наверно, у нас не так много времени.
Миша вдумчиво читает манускрипт. Гриша тоже пытается его разобрать, но у него не получается, потому что ему неизвестен язык манускрипта. Наконец, Миша захлопывает кодекс.
М и ш а. Наверх.
Миша и Гриша поднимаются на более высокий уровень хранилища, где расположена крутящаяся конструкция.
М и ш а. Помогай.
Миша и Гриша хватают конструкцию с разных сторон и берутся её раскручивать, и та начинает издавать приглушённый гул.
24.
Инкогнито внезапно падает на пол и начинает корчиться от боли.
И н к о г н и т о. (истошно крича) Серджио! Серджио! Опять началось!
Вбегает Серджио.
С е р д ж и о. Что случилось, мой государь?
И н к о г н и т о. Это невыносимо! Они… Внутри меня… Устраивают какой-то погром.
