Судьбы либерализма

Фридрих Хайек

Судьбы либерализма

F. A. Hayek

The Fortunes of Liberalism

© F. A. Hayek, 1992

© Школа перевода В. Баканова, 2024

© Издание на русском языке AST Publishers, 2025

* * *

Предисловие редактора

I

Собрание сочинений Ф. Хайека – плод не столько замысла, сколько понимания У. У. Бартли III, что полноценно вникнуть в суть мыслей автора можно, лишь наиболее полно представив его сочинения в новом виде, со сносками и ссылками. Хайек еще ранее предоставил в распоряжение Бартли все свои работы, чтобы тот взялся за его биографию, на что Бартли, естественно, согласился. В результате получилась данная серия. Они много и долго беседовали, обсуждая Поппера, Витгенштейна, Вену, и Хайек понял, что у Бартли действительно сложился специфический образ города, где он родился и провел юность. В свою очередь, Бартли, глубоко проанализировав целый ряд работ Хайека, пришел к выводу, что современные мыслители знакомы с его идеями в лучшем случае очень фрагментарно, а в худшем – не знакомы, что весьма прискорбно. Как английские последователи Людвига Витгенштейна почти ничего не знали о его жизни в Австрии, пока Бартли об этом не написал, так и американские и английские читатели Хайека почти ничего не знали о ранних его работах, написанных в Германии. Даже экономисты по большей части перестали читать работы Хайека по теории экономики и полностью отвергли его идеи насчет теорий восприятия и пополнения знания. Ни одна из работ Хайека не выбивается всецело из общего ряда, но теперь, помещенное в исторический, теоретический и критический контекст (благодаря результативному труду редакторов), его собрание сочинений обеспечивает бесценный опыт в сфере, которая описывает – ни больше ни меньше – развитие современного мира.

Представленное новое собрание сочинений – «Судьбы либерализма: статьи по экономике Австрии и идеалу свободы» – это четвертый том собрания сочинений Хайека и третий в порядке выпуска. Особенный интерес вызывает впервые опубликованная статья «Экономика 1920-х: взгляд из Вены» и статья «Возрождение идеи свободы: личные воспоминания», впервые опубликованная на английском. Также впервые публикуется Приложение к первой главе, а впервые на английском языке – третья и седьмая главы, а также некоторые части четвертой и шестой глав. Остальные главы (за редким исключением) находились не в прямом доступе и собраны здесь впервые.

II

Многое изменилось в мире с момента зарождения идеи этого издания. Падение Берлинской стены – драматическое и символическое событие, которое давно предвосхитили в своей критике социализма Хайек, Мизес и их последователи. Доводы Хайека, теперь уже неопровержимые, могут выступить неким пробным шаром в новом исследовании эволюции расширенного порядка. Значительный интерес для специалистов по Хайеку, которые хотят узнать, как именно развивались его идеи (с точки зрения постановки решаемой проблемы), будут представлять статьи об учителях и коллегах Хайека. Кого-то, возможно, поразит, что в третьей главе предстанет молодой Хайек, описывающий в 1926 году «самую важную экономическую проблему – законы распределения доходов». Даже тогда уже звучали намеки на то, что эти «законы» окажутся всего лишь предгорьями, за которыми можно будет разглядеть широкий спектр неизведанных трудностей. Так, Фридрих фон Визер, учитель Хайека, пишет: «Отныне моей мечтой стало написать анонимную историю. Однако и это ни к чему не привело. В экономической деятельности проявляются наиболее очевидные социальные отношения, и, прежде чем даже подумать о том, чтобы исследовать более глубокие, скрытые отношения, необходимо было прояснить сначала именно социальные».

Все статьи данного издания объединяет вопрос о месте истории в социальной эволюции и о роли, которую историки играют в становлении нашей национальной идентичности. Подобно повторяющейся ритмико-мелодической фигуре, эта тема звучит в самом начале эпохального спора Менгера с немецкой исторической школой Methodenstreit о том, возможно ли открыть законы истории, объясняющие, предсказывающие или определяющие судьбы наций. Великая трагедия двадцатого века заключалась в монстрах-близнецах, социальных катастрофах нацистской Германии и советского коммунизма, которые доказали: если история не «чушь» (знаменитое односложное выражение Генри Форда), то историзм не только ошибочен, но ошибочен опасно. Ясно, что судьба либерализма зависит от объективности историков (к числу которых Хайек причисляет всех исследователей социальных явлений) и «возможности существования истории, которая не пишется в чьих-то конкретных интересах».

Как примирить «верховенство истины», кое Хайек считает стандартом для всех историков, с неясностью событий, которую должны различать экономисты, – вот задача, поставленная на этих страницах. И Хайек в эссе о Рёпке нам напоминает, что «не может быть хорошим специалистом экономист, который интересуется лишь экономикой».

III

Горькие обстоятельства сопровождали работу над этим изданием. Первый редактор «Собрания сочинений Ф. А. Хайека» – У. У. Бартли III – умер от рака в феврале 1990 года. Тяжелая утрата. Но мы были готовы довести до конца работу, которая останется свидетельством его дальновидности, настойчивости и ума. Из тех, кто в этот трудный год поддерживал и продвигал вперед наш проект, я больше всего благодарен Уолтеру Моррису из Фонда Веры и Уолтера Моррис. Он был, как писал Бартли, гениальным руководителем, без чьих советов и поддержки мы никогда не организовали бы и даже не запустили бы этот проект. А теперь я могу добавить, что без его рекомендаций и упорного участия мы бы этот проект не закончили.

Аналогичную признательность следует выразить Джону Бланделлу из Института гуманитарных исследований. Я также хотел бы сказать спасибо Пенелопе Кайзерлиан из издательства Чикагского университета и Питеру Соудену из издательства Routledge – не только за то, что они снова заинтересовались данной серией, но и за их терпение и принятие сложности всей этой затеи. Мы не справились бы с этой сложностью, и книги не были бы изданы без знаний и решимости, которые проявила помощник редактора Джин Оптон. Нам также очень повезло, что переводчиком выступила доктор Грете Хайнц. Выражаем благодарность Шарлотте Кьюбитт, Лесли Грейвс и Эрику О’Кифу; и в особенности Питеру Кляйну за то, что любознательность и энергичность позволили ему на высшем уровне выполнить чрезвычайно кропотливую работу по редактированию этого тома, а также за то, что его скромность не позволила ожидать вознаграждения.

Наконец, этот проект не мог быть успешно реализован без щедрой финансовой помощи организаций-спонсоров, названия которых приведены в начале книги и которым благодарны все, кто связан с этим изданием. Поддержка спонсоров – институтов и фондов с шести континентов – не только подтверждает международное признание работы Хайека, но и демонстрирует ощутимое свидетельство, сколь далеко может простираться человеческое сотрудничество, о котором пишет Хайек.

Стивен Кресге

Окленд, Калифорния

февраль 1991

Введение

«Может ли выжить капитализм?» – таким вопросом в 1942 году задался Йозеф Шумпетер и ответил: «Нет, я так не думаю»[1]. Но тот выжил. И полвека спустя мы наблюдаем, как разрушается социализм, как идеал системы централизованного планирования падает вместе с незадавшимися экономиками Восточной и Центральной Европы. Если и можно извлечь какой-либо урок из событий 1989 года, то только такой: возрождение либерализма в этой части мира во многом, если не полностью, – это возрождение капитализма. Нужно признать, что только рыночный порядок может обеспечить уровень благосостояния, которого требует современная цивилизация. Сейчас такую точку зрения признают почти все, хотя не до конца ее понимают. Так, Роберт Хайлбронер, которого сложно назвать поборником капитализма, пишет, что недавняя история «заставила нас переосмыслить значение социализма. Ему, как полурелигиозному представлению об изменившемся человечестве, в двадцатом веке был нанесен сокрушительный удар. Как проект рационально планируемого общества, он разбит в пух и прах»[2].

Для Ф. А. Хайека подобное положение дел вызывает лишь легкое удивление. Будучи «австрийским» экономистом, он всегда понимал, что такое рынок, несколько иначе, чем современники. Причем не только те, кто выступает против капитализма, но и многие из тех, кто выступает «за». Большую часть нашего столетия считалось, что «экономическая проблема» заключается в распределении ресурсов. Эта проблема – как бы распределить производственные ресурсы так, чтобы удовлетворить целый ряд конкурирующих и потенциально неограниченных потребностей, – при этом могла быть, в общем и целом, решена неким сторонним наблюдателем (под которым подразумевался главный плановик). Для Хайека и австрийцев, напротив, в экономике важно согласовывать друг с другом планы; экономика выступает как средство, которое позволяет выстроить «чрезвычайно сложно организованное» сотрудничество, исходя из планов и решений отдельных людей, действующих в условиях неписаных знаний и разрозненной информации. Экономика как наука должна объяснять системность и закономерность таких вещей, как цена и производство, деньги, выгода и колебания деловой активности, ее задача объяснять даже взаимодействие закона и человеческого языка, когда эти явления больше никто не хочет сознательно затрагивать. Только рассматривая устройство общества с этой точки зрения, можно понять, почему работают рыночные отношения и почему попытки построить общество без этих отношений обречены на провал.

Сам Хайек принадлежит четвертому поколению экономистов австрийской школы, из той диаспоры, которая перебралась из Вены в Лондон и Чикаго, Принстон и Кембридж (штат Массачусетс), так что прилагательное «австрийский» имеет исключительно исторический подтекст. Однако даже переезжая то в Англию, то в США, Хайек сохранил большую часть взглядов школы, основанной Карлом Менгером. С самого зарождения австрийская школа была известна своим ясным и оригинальным пониманием экономического порядка. Что-то из этого понимания встроилось (в определенной степени) в господствующее направление экономической мысли, а на что-то не обратили внимания и впоследствии забыли. К первому можно отнести некогда революционную теорию ценности и обмена, предложенную Менгером в работе «Основания политической экономии», которая в 1871 году ознаменовала появление школы. Ко второму – нападки на возможность экономических расчетов при социализме, разработанную старшим коллегой и наставником Хайека Людвигом фон Мизесом в 1920-х годах, то есть на теорию, которая легла в основу современного австрийского понимания рынка как постоянного процесса познания и открытий, а не раз и навсегда устоявшегося положения дел. Традиционная неоклассическая экономика, полагая, что идеи Мизеса давно опровергнуты моделями «рыночного социализма» Ланге и Тейлора, почти ничего не могла сказать о жизнеспособности централизованного планирования. С австрийцами все вышло иначе. Понимание Хайека, что такое рынок и как работает рыночный процесс, привело его к выводу, что социализм – это серьезная ошибка, если хотите, «роковая фанаберия». На этом он и выстраивает свою линию защиты либерального порядка.

Именно этот дух и передает настоящее издание. Хайек пишет об австрийской экономике, отправной точке своих интеллектуальных путешествий, а также о судьбах либерализма, о социальной философии рыночного порядка, с чем тесно ассоциируются его работы. В первой части книги собраны эссе и лекции, посвященные значимым фигурам австрийской школы: Карлу Менгеру, учителю Хайека, Фридриху фон Визеру, Людвигу фон Мизесу и Йозефу Шумпетеру (австрийцу не по происхождению, а по воспитанию, одному из главных мыслителей в области экономики XX века, хотя и не принадлежавшему австрийской школе как таковой), менее известным экономистам Эвальду Шамсу и Рихарду фон Штриглю, а также двум фигурам на венской интеллектуальной сцене, философам Эрнсту Маху и Людвигу Витгенштейну, троюродному брату Хайека. Во второй части представлены работы по возрождению идеи свободы в послевоенной Европе, отдельно упоминается Германия и международное общество «Мон-Пелерин», влиятельная организация либералов, основанная Хайеком в 1947 году. Обе части книги затрагивают тему, которая пронизывает всю работу Хайека по описанию общественного порядка: роль идей, в частности экономической теории, в сохранении либерального общества.

В оставшейся части этого Введения будет сделан краткий обзор карьеры Хайека и предпринята попытка представить некоторые его мысли в исторической и теоретической перспективе. Но перед тем, как мы продолжим, следует сделать замечание терминологического характера. Хайек использует слово «либерализм» в его классическом, европейском значении, описывая социальный порядок, основанный на свободном рынке, ограниченном властью закона правительстве и примате свободы личности. Вот как он сам это объясняет в Предисловии к первому бумажному изданию (1956 г.) своей классической работы «Дорога к рабству»:

Я использую термин «либеральный» в его исконном значении девятнадцатого века, в котором он все еще распространен в Британии. Значение, в котором его используют сейчас в Америке, прямо противоположное. Благодаря тому что в этой стране он всегда хитро маскировал левые движения, чему способствовала бестолковость многих людей, кто действительно верит в свободу, «либерализм» стал означать поддержку почти всех видов государственного контроля. Я до сих пор недоумеваю, почему те американцы, которые действительно верят в свободу, не только позволили левым прибрать к рукам этот практически незаменимый термин, но и поспособствовали этому, поскольку сами стали его использовать как термин для выражения критики и неодобрения[3].

Мы будем придерживаться этих ограничений, отдав предпочтение термину «либерал» вместо менее удачного «классический либерал» и уже входящего в американский стандарт «либертарианец».

Хайек поступил в Венский университет в девятнадцать лет, сразу после Первой мировой войны. На тот момент это было одно из трех лучших заведений в мире для изучения экономики (два других – Стокгольм и Кембридж в Англии). Он был зачислен на юридический факультет, но интересовался в основном экономикой и психологией: последним из-за влияния теории восприятия Маха на Визера и его коллегу Отмара Шпанна, а первым благодаря реформистскому идеалу фабианского социализма, что было очень свойственно поколению Хайека. Подобно многим студентам, изучающим экономику и тогда, и теперь, Хайек выбрал предмет не ради предмета, а из-за желания сделать мир лучше… нищета послевоенной Вены ежедневно напоминала о такой необходимости. И казалось, что решение кроется в социализме. В 1922 году Мизес, который не работал в штате университета, но при этом был видным деятелем местного экономического сообщества, опубликовал работу «Die Gemeinwirtschaft», позже переведенную как «Социализм». «Для каждого из нас – молодых людей, прочитавших эту книгу», вспоминает Хайек, «мир изменился навсегда». В данной работе, которая развивала новаторскую статью Мизеса, написанную двумя годами ранее, утверждалось, что экономический расчет требует наличия рынка средств производства. В отсутствие такого рынка невозможно установить стоимость этих средств и, следовательно, невозможно определить их рациональное использование в производстве. Мизес какое-то время был начальником Хайека в одном правительственном учреждении, а еще вел семинар, который регулярно посещал Хайек. И в результате именно благодаря Мизесу Хайек постепенно убедился в господстве рыночного порядка.

До этого Мизес работал над денежной и банковской теорией, успешно применив австрийский принцип предельной полезности к анализу ценности денег, а затем схематично очертил теорию промышленных колебаний, основанную на доктринах английской денежной школы и идеях шведского экономиста Кнута Викселля. Последнее Хайек использовал как отправную точку для собственного исследования колебаний, объясняя деловой цикл с точки зрения кредитной экспансии банков. В результате изысканий в этой области его пригласили читать лекции в Лондонской школе экономики и политических наук, а затем занять пост профессора на кафедре экономики и статистики. Это предложение он принял в 1931 году и оказался в кругу ярких и интересных коллег, среди которых были: Лайонел (впоследствии получивший звание лорда) Роббинс, Арнольд Плант, Т. Э. Грегори, Деннис Робертсон, Джон Хикс и молодой Абба Лернер. Хайек сумел донести до них свои непривычные взгляды[4], и постепенно «австрийская» теория экономического цикла стала узнаваема, ее приняли.

Но всего через пару лет судьба австрийской школы изменилась радикальным образом. Во-первых, австрийская теория капитала, важная часть теории экономического цикла, подверглась нападкам со стороны кембриджского экономиста итальянского происхождения Пьеро Сраффы и американца Фрэнка Найта, а сама теория была предана забвению на фоне энтузиазма по поводу «Общей теории» Джона Мейнарда Кейнса. Во-вторых, после переезда Хайека в Лондон и вплоть до начала 1940-х годов австрийские экономисты покидали Вену по личным, а затем и по политическим причинам, так что школа как таковая прекратила свое существование. В 1943-м из Вены уехал Мизес, сначала в Женеву, а затем в Нью-Йорк, где продолжал самостоятельную исследовательскую деятельность. Хайек оставался в Лондонской школе экономики, а в 1950 году присоединился к Комитету по социальной мысли Чикагского университета. Были австрийцы из поколения Хайека, которые прославились в Соединенных Штатах: Готфрид Хаберлер в Гарварде, Фриц Махлуп и Оскар Моргенштерн в Принстоне, Пол Розенштейн-Родан в Массачусетском технологическом институте. Но в их работах не осталось и следа от традиции Менгера.

В Чикаго Хайек вновь оказался в кругу интересных коллег. Экономический факультет, во главе которого стояли Найт, Джейкоб Винер, Милтон Фридман, а позже Джордж Стиглер, был одним из лучших в мире. В школе права Аарон Директор вскоре запустил первую программу «Право и экономика», а лекции активно читали всемирно известные ученые, например Ханна Арендт и Бруно Беттельхейм. При этом стилистика экономической теории стремительно изменялась: в 1949 году[5] вышла работа «Основания» Пола Самуэльсона, в которой утверждалось, что экономика должна подражать физике как науке, а очерк Фридмана 1953 года о «позитивной экономической науке» установил новый стандарт для экономического метода. Вдобавок Хайек перестал заниматься экономической теорией, сосредоточившись на психологии, философии, политике. Австрийскую экономическую мысль ждал долгий застой. И все же в этот период появились некоторые важные работы, выполненные в духе австрийской традиции двумя молодыми людьми, которые учились у Мизеса в Нью-Йоркском университете: Мюррей Ротбард опубликовал в 1962 году книгу «Человек, экономика и государство», а в 1973 году увидела свет работа Израэла Кирцнера «Конкуренция и предпринимательство». Но по большей части австрийская традиция впала в спячку.

Затем в 1974 году произошло нечто поразительное: Хайек получил Нобелевскую премию по экономике. Благодаря престижу премии возродился интерес к австрийской школе. В том же году по воле случая несколько ученых, продолжающих самостоятельные исследования в русле австрийской традиции, собрались вместе на памятной конференции в Южном Роялтоне, штат Вермонт[6]. С той поры пошел новый виток австрийской экономической мысли, случилось так называемое австрийское возрождение: все чаще и чаще выходили книги, журналы и даже появлялись магистерские программы со специализацией на традиции Менгера. Постепенно на австрийскую экономическую теорию обращают внимание и остальные представители профессии. Теория банковского дела, реклама и ее связь со структурой рынка, а также переосмысление полемики о социалистических расчетах[7] – вот некоторые области, на которые начинают воздействовать современные австрийские взгляды. Более того, литературу последних примерно пятнадцати лет, посвященную экономике неполной информации и теории стимулов, можно считать продолжением исследования Хайека о рассредоточенных знаниях и ценах как сигналах, хотя о том, что неплохо бы признать заслуги, часто забывают[8].

Но Хайек интересен современным экономистам еще по одной причине. Сегодня анализ положительного влияния рынка представляет собой двустороннюю полемику. В защиту свободного рынка выступают «неоклассические» экономисты; они строят свои теории, априори исходя из наличия сверхразумных агентов (людей) с «рациональными ожиданиями» и мгновенного установления рыночного равновесия. Скептики, на которых обычно навешивают что-то вроде ярлыка «кейнсианцев», считают, что ожидания носят менее ясный характер, а цены приспосабливаются довольно медленно. Хайек резко выделяется на этом фоне, поскольку защищает рынок, основываясь не на человеческой рациональности, а на человеческом невежестве! «Вся аргументация в пользу свободы, или большая ее часть, основывается на том факте, что мы невежественны, а вовсе не на том факте, что мы что-то знаем»[9]. По Хайеку агенты всего лишь следуют правилам, реагируя на ценовые сигналы внутри системы, отобранной в процессе эволюции… которая представляет собой скорее некий спонтанный порядок, а не сознательно выбранную систему. Однако их действия, хоть и неумышленно, несут выгоду для системы в целом, выгоду, поддающуюся рациональному предсказанию. Современному экономисту, для которого эволюция и спонтанность очень мало либо вообще ничего не значат, это кажется весьма странным[10].

Работа Хайека отличается от работ неоклассических экономистов и в другом аспекте: она в принципе шире, поскольку интегрирует экономическую теорию в социальную философию (в широком смысле) и охватывает политические, правовые и моральные аспекты социального устройства. Неоклассики, напротив, чистые теоретики, они не сумели привлечь сколь либо широкий круг последователей. Леонард Рэппинг, сам будучи одним из первых экономистов, придерживающихся «рациональных ожиданий», отмечает, что «многих молодых идеалистов привлекают концепции свободы и справедливости, а не эффективности и изобилия. Фридман и Хайек не только внесли вклад в теорию экономики, но и привели мощные доводы в защиту капитализма как системы, которая продвигает либеральную демократию и свободу личности. Что и позволило их идеям заполучить множество сторонников в неэкономических сферах. Неоклассики такой круг проблем не сформулировали»[11]. Действительно, у студентов, изучающих австрийскую экономику, зачастую широкий круг интересов, и привлекательность австрийской традиции, несомненно, объясняется ее междисциплинарным колоритом.

Очевидно, что возрождение австрийской мысли во многом обязано Хайеку (наравне со многими другими). Но действительно ли работы Хайека могут рассматриваться как часть «австрийской экономической школы», этой отдельной, узнаваемой традиции, или же нужно считать их самобытным и глубоко личным вкладом?[12] Некоторые эксперты утверждают, что в более поздних работах Хайека, особенно после того, как он отошел от формальной экономики, влияние его друга сэра Карла Поппера заметно больше, чем влияние Менгера или Мизеса. Так, один критик говорит о «Хайеке номер один» и «Хайеке номер два», а другой, например, пишет о «трансформации Хайека»[13].

До какой-то степени это всего лишь вопрос ярлыков, но все же здесь кроются и вопросы по существу. Один из них заключается в том, полезно ли в принципе разделять школы научной мысли внутри какой-то дисциплины. Даже сам Хайек сомневается на этот счет. В первой главе этого тома, написанной в 1968 году для «Международной энциклопедии социальных наук», он так описывает свое поколение австрийской школы:

И если у представителей четвертого поколения в стиле мышления и научных интересах еще ясно прослеживается венская традиция, их все же вряд ли можно рассматривать как отдельную школу в смысле представления определенных доктрин. Школа тогда достигает наибольшего успеха, когда ее основополагающие идеалы становятся частью господствующего учения и она сама перестает существовать как таковая. Венская школа во многом добилась такого успеха[14].

Однако к середине 1980-х годов он, похоже, изменил свое мнение, приписывая австрийской школе ярко выраженную идентичность, что проявлялось в основном в оппозиции кейнсианской макроэкономике, которая продолжает существовать и сегодня[15]. Современные австрийцы также не могут определиться: некоторые глубоко ощущают свое австрийское наследие, гордятся им как неким почетным знаком, в то время как другие избегают любых ярлыков, придерживаясь концепции, что есть лишь плохая или хорошая экономическая теория, а «австрийской экономики» просто нет. Происходит это из-за глубоких убеждений или связано с попытками убедить всех представителей профессии серьезно относиться к идеям австрийской школы – сказать трудно.