Редактор. Закулисье успеха и революция в книжном мире

Хотя «Даблдей» открыл филиал в Париже всего несколько месяцев назад, в издательство быстро стал поступать поток заявок. Однажды, направляясь на совещания, Прайс вывалил на стол Джудит кипу книг и рукописей и попросил написать для каждой письмо с отказом. Это был самотек – тексты, которые в надежде на публикацию по собственной инициативе присылали агенты и иностранные издатели. Прайс решил, что стопка на столе Джудит не годится для «Даблдея», и она принялась составлять вежливые отказы.

Вздохнув, она начала бесцельно листать кипу бумаг. Увидев книгу с фотографией юной девочки на обложке, она остановилась. Джудит поразила ее внешность: внушительный нос, копна темных волнистых волос и густые брови. Взгляд девочки был устремлен вверх, будто она что-то искала. Это был сигнальный экземпляр книги, которая должна была выйти на французском в конце весны в парижском издательстве «Кальман-Леви» (Calmann-Lévy)[240]. В «Даблдей» его прислали для потенциального перевода и публикации на английском. Джудит была заинтригована. Прайс должен был вернуться еще нескоро. Она знала, что времени у нее достаточно, поэтому взяла книгу, села в кресло у камина, поджала под себя ноги и принялась читать.

В книге от первого лица рассказывалось о жизни еврейской девочки, рожденной в Германии и выросшей в Нидерландах. В 1942 году, когда ей было 13 лет, она с родными и еще одной семьей переехала в потайные комнаты, располагавшиеся над офисом ее отца в Амстердаме. Там они прожили два года, скрываясь от нацистов. На тринадцатый день рождения, 12 июня 1942 года, девочка получила записную книжку в тканевой обложке в красно-белую клетку и начала вести в ней дневник. За стенами дома шла война, но в убежище разворачивалась будничная драма и протекала юность девочки. В дневнике она обращалась к Китти, своей вымышленной читательнице и подруге, и рассказывала ей о каждодневных происшествиях в их семье: о поступках своих родных, как нежных, так и жестоких, и о событиях ее взросления. Записи были одновременно проницательными и серьезными, озорными и своенравными.

28 марта 1944 года девочка слушала выступление Геррита Болькештейна, нидерландского министра образования, наук и искусств, по «Радио Орэндж» (Radio Orange), базирующейся в Лондоне вещательной службы нидерландского правительства в эмиграции. Болькештейн заявил, что после окончания войны правительство планирует собрать, отредактировать и опубликовать «все исторические материалы, связанные с этими годами». Если еврейский народ не расскажет историю войны сам, то кто-нибудь сделает это за него. «Историю нельзя писать, основываясь лишь на официальных записях и архивах. Чтобы наши потомки полностью осознали, что мы как народ вынесли и пережили за эти годы, мы должны собрать огромное количество материалов, описывающих повседневную жизнь. Только так мы отразим нашу борьбу за свободу в полном объеме»[241]. Он призвал всех слушателей внести свой вклад. Девочка перечитала свой дневник, теперь представляя, что однажды его могут опубликовать[242]. Как было бы забавно, писала она, если спустя много лет «мы, евреи, расскажем, как мы здесь жили, что ели и о чем разговаривали»[243].

В августе 1944 года девочку и ее семью нашли. Ее мать погибла в Освенциме в январе 1945 года, а девочка и ее сестра, которых перевели в Берген-Бельзен, умерли от тифа в марте, незадолго до освобождения лагеря. Выжил лишь их отец. Во время Холокоста были убиты шесть миллионов людей. Одной из них была Анна Франк, девочка на обложке книги и ее автор.

На тот момент Джудит знала очень мало о масштабе зверств, которые вытерпели евреи во время войны. Но доверительный и ясный тон Франк сделал чудовищность Холокоста более ужасающей и реальной. Ее книга имела историческую важность, и Джудит сразу же это поняла. Но ее захватил именно уникальный голос Анны. Джудит решила, что Прайс сошел с ума, раз отказался публиковать эту книгу.

Весь тот день Джудит провела, погрузившись в мир Франк. Услышав вечером поворот ключа в дверном замке, она подскочила с кресла ошарашенная и с затекшими ногами. Не выпуская книгу Франк из рук, она сказала Прайсу, что он должен отправить ее в штаб «Даблдея» в Нью-Йорке.

«Мы обязаны выпустить эту книгу», – сказала она.

Прайс, удивленный, что Джудит до сих пор на работе, пораженно спросил: «Эту книжку, написанную ребенком?»

Джудит не отступала и умоляла его передумать. Впоследствии она объяснила мне: «Фрэнку Прайсу нравились мои идеи, но он не давал мне слишком много свободы. Он попросил меня написать письмо с отказом, но я не смогла. Ему была нужна девочка на побегушках, а я оказалась слишком независимой». Прайс был раздражен и позабавлен. Он согласился рассмотреть дневник Анны Франк еще раз, перечитал его свежим взглядом и решил отправить его коллегам в «Даблдее» в Нью-Йорке. В сопутствующем письме он даже не упомянул Джудит.

У книги Анны Франк уже была своя история, до того как ее нашла Джудит. После того как Франков поймали, Мип Гиз и Беп Фоскёйл, женщины, которые помогали им скрываться, нашли дневник Анны и сохранили его. Когда Мип Гиз услышала, что Анна умерла, она отдала его Отто Франку. «Вот наследие вашей дочери Анны».

Отто был поражен. «Анна, которая предстала передо мной, сильно отличалась от дочери, которую я потерял. Я и не подозревал о глубине ее мыслей и чувств», – признался он[244]. Он начал рассматривать варианты публикации дневника. Его было непросто продать: по окончании войны издатели считали, что никто не захочет вспоминать о ней. Но, как оказалось, они ошибались. Отто нашел издателя, и в 1947 году дневник Анны Франк напечатали в Голландии. Первый тираж был скромным – чуть более 3000 экземпляров. К тому моменту, как в начале 1950 года книга попала к Джудит, ее перевели на французский и немецкий, и уже к концу года она была издана в этих странах.

Убедила «Даблдей» купить права на дневник Анны Франк статья американского писателя Мейера Левина, которая вышла почти одновременно с прибытием в Нью-Йорк письма Прайса, поощряющего публикацию книги. Тогда Левин жил на Лазурном Берегу Франции. Его жена Терешка Торрес услышала слухи о дневнике и купила ему экземпляр французского издания летом 1950 года. В ответ Мейер написал статью в журнал Congress Weekly об «отношении американских издателей к книгам о евреях»[245]. В ней он назвал язык Франк «изящным», «чистым и откровенным» и привел убедительные доводы для публикации книги в США.[246]

В начале марта 1951 года после длинных переговоров «Даблдей» согласился на условия Отто и гарантировал ему защиту прав на драматизацию дневника. Отец Анны настаивал на этом пункте и потому упустил шанс заключить контракт с другими американскими издательствами. Фрэнк Прайс и Отто Франк подписали договор о публикации дневника в апреле 1951 года.

В нью-йоркском офисе «Даблдея» дневник отдали Барбаре Циммерман, молодой еврейской женщине и одной из наименее опытных редакторов издательства[247]. Автором введения значилась Элеонора Рузвельт. В нем было написано: «Автор – юная девочка (молодежь ведь не боится говорить правду), и это один из самых мудрых и трогательных комментариев на тему войны и ее влияния на людей, которые я когда-либо читала». Имя первой леди добавило книге популярности, но многие полагают, что на самом деле введение к «Дневнику» написала Барбара Циммерман[248].

12 июня 1952 года, в день рождения Анны, «Даблдей» опубликовал книгу под названием «Анна Франк. Дневник юной девочки» (Anne Frank: The Diary of a Young Girl). Первый тираж был скромным – всего 5000 экземпляров. 15 июня Мейер Левин написал на книгу отзыв в The New York Times. Он объявил Франк «прирожденной писательницей», а дневник – «классикой»[249]. Его отзыв принес изданию «Даблдея» мгновенный успех: спустя несколько дней книгу отправили на допечатку[250]. Дневник Анны Франк, впоследствии переведенный более чем на 70 языков, продается до сих пор. Всего было продано более 30 миллионов экземпляров, что сделало дневник «самой популярной светской книгой в истории», по версии The New York Times, и издательским феноменом[251]. Джудит оказалась права.

Широкий резонанс публикации «Дневника Анны Франк» доказал силу индивидуальных голосов на фоне крупных политических процессов и сыграл важнейшую роль в очеловечивании опыта Холокоста. «Даблдей» воспользовался проницательностью и дерзостью Джудит, но не поделился с ней плодами книги: и Джудит, и ее действия были стерты из истории публикации дневника и его успеха. До тех пор пока спустя много лет «Дневник» не адаптировали для театра и Джудит не восстановила справедливость, никто не признавал ключевую роль, которую она сыграла в его судьбе.

В тот период, когда она убедила Прайса пересмотреть его отказ от «Дневника», у Джудит были другие заботы. Больше всего ее занимали свои амбиции, а не «Даблдея»[252]. К концу 1950 года она набралась немного опыта, продав пару статей и рассказов Дика. Она также заключила сделку о совместной с Диком редактуре нового издания «Даблдея» «Как экономить в Париже» (How to Save Money in Paris) (хотя в итоге на книге было указано лишь его имя). Работа над этой книгой вдохновила их написать свою. Писал в основном Дик, а Джудит разбиралась с правами. Они назвали книгу «Как жить в Париже почти без денег» (How to Live in Paris on Practically Nothing), которую Джудит продала в США[253]. Она также приобрела и продала права на перевод «Живите молодо, живите долго» (Vivez Jeune, Vivez Longtemps) американского нутрициолога и сторонника здорового питания Гейлорда Хаузера. Вскоре книга Хаузера заполонила витрины парижских книжных. Джудит полагала, что она особенно понравилась француженкам, потому что те всегда стремились оставаться стройными.

К тому моменту, как Джудит работала на Прайса год, он начал обращать на нее больше внимания. Он увеличил ее рабочий день и поднял зарплату на 10 000 франков, или 25 долларов в месяц. (Джудит куда больше нуждалась в деньгах, чем казалось, ведь с января 1950 года у Дика не было стабильного заработка.) «Говорю же – просто Ф. нужна компания, и ему не нравилось, что я ношусь туда-сюда и соревнуюсь с ним, поэтому он хочет, чтобы я сидела тут целыми днями», – писала Джудит домой[254]. Если повышение должно было усмирить независимые устремления Джудит, то план Фрэнсиса не сработал – она стала лишь еще более смелой.

Прайс «часто уезжал», писала Джудит Саре Мур в апреле 1951 года, и она оставалась одна[255]. Она начала использовать офис «Даблдея» для проведения вечеринок для друзей и клиентов, с которыми она надеялась заключить контракт. «Я могу устроить очень изысканный ужин, на котором гостей будут обслуживать двое слуг, а я буду заказывать марочные вина и расставлять цветы (и за все платит “Даблдей”)», – хвасталась она. Родителям она писала: «Я играю в политику на два фронта (вы всегда утверждали, что я была маленьким дипломатом!)», демонстрируя свою хитрость и предприимчивость[256]. Джудит с удовольствием использовала рабочую систему в своих целях, но еще большее удовлетворение приносили ей домашние приключения. «Должна признаться, – писала она Саре Мур в апреле 1951 года, – я лучше провожу время на своей крошечной кухне, и мы научились вполне неплохо готовить французские блюда. У нас ужасно приятная жизнь»[257].

В шестом часу Джудит вышла из автобуса, приехавшего из Парижа, и пошла в гору. Идти предстояло всего десять минут, но подъем был крутым. Она прошла квартал недавно построенных квартирных домов. Один из них так сильно напоминал тюрьму и выглядел таким огромным и излишне практичным, что был лишен каких-либо отличительных характеристик. Джудит он показался унылым. Но ее настроение упало ненадолго. Спустя несколько минут она увидела Дика, который, как и каждый день с начала весны, ждал ее в их любимом кафе. Дик встал, чтобы поцеловать ее, затем отодвинул для нее стул и заказал им по пиву. Они сидели на теплом солнце, и Джудит была рада находиться дома со своим возлюбленным в Сен-Клу.[258]

Весной 1949 года, вскоре после закрытия Weekend, компания в квартире на улице Лористон распалась. Стерлинг женился на своей девушке Доди, Расс отправился в вольное плавание, работать репортером, а Джудит и Дик принялись искать новое жилье. Они нашли дешевую комнату на бульваре Перейре, которую сдавала гречанка мадам Дамианос, чтобы сводить концы с концами[259]. Джудит и Дик ей понравились, и она разрешила им готовить на ее кухне. Удобства были минимальные: две конфорки и никакой духовки. У них также не было холодильника, но под окном располагалась garde-manger – металлический ящик, в котором еда оставалась холодной, если на улице было не слишком жарко. Дик и Джудит научились французскому образу жизни и стали по два раза в день, а то и чаще ходить на рынок в «la charcuterie, la boucherie или la poissonnière, épicerie, не говоря уже о la fromagerie и le marchand du vin», – писала впоследствии Джудит[260].[261]

К весне 1950 года после многих лет дефицита французские рынки вновь были переполнены товарами. Любую колбасу, трюфели, птицу, рыбу, салат и лук, которые бы пожелал парижанин, он мог найти на прилавках и витринах на улице дю Фобур-Сен-Дени. Однажды утром, стоя в очереди в boulangerie, Джудит услышала крики «Hourra! Hourra![262][263]» окружавших ее покупателей, которые передавали из рук в руки багет. Джудит в недоумении повернулась к стоявшей рядом женщине. «Мука белая! Она чистая!» – пояснила ей та с облегчением. Урожай пшеницы 1948 года выдался удачным, и наконец снова появилась белая мука, пропавшая на годы войны[264]. «Ну и ну, – подумала Джудит, – так радоваться хлебу насущному!»

Для них с Диком готовка дома стала общим приключением, но также способом экономить. Не будучи нигде официально устроенным, он мало зарабатывал, и, пока Джудит не подняли зарплату спустя год работы в «Даблдее», им едва хватало на жизнь. Они привыкли проявлять скромное любопытство в магазинах[265]. У мясника Джудит узнала, как готовить антрекот, в poissonnière получила совет, как обжаривать дораду. На кухне они с Диком применяли экономию и изобретательность, учась готовить потроха и другие дешевые куски мяса. Из костей и трав они готовили суп. Чаще всего по вечерам они ужинали вместе, сидя на краю кровати. Это была пора юности. Для Джудит она навсегда осталась золотой.

Дик и Джудит были довольны своей жизнью, но хотели найти отдельную квартиру, в которой могли бы принимать гостей. В конце осени 1950 года Джудит решила, что занимает надежное положение в «Даблдее», и они начали искать жилье. Квартиры непосредственно в Париже были немногочисленными и к тому же возмутительно дорогими, поэтому Дик и Джудит расширили область поиска. Они услышали про квартиру на другом берегу Сены в Сен-Клу, пригороде на холме со старинной архитектурой и большим величественным парком. Квартира в доме № 7 на улице Александра Кутюро была полностью обставлена, а кухня – хорошо оборудована. За 30 долларов в месяц в аренду были включены постельное белье и горячая вода. Но лучше всего оказалась огромная крыша на седьмом этаже, с которой открывался панорамный вид на Париж. «Там можно ставить шезлонги, – с восхищением писала Джудит домой. – Я представляю, как сушу там волосы на солнце или подаю “Томов Коллинзов” гостям за ужином. Не правда ли, безумие?»[266][267]

В предыдущей квартире Джудит и Дик едва помещались на крошечной кухне. Но в Сен-Клу они готовили плечом к плечу, хоть и в очень разных стилях. Дик экспериментировал, и, готовя с ним, Джудит тоже стала более отважной. «Думаю, зачастую мужчины меньше тревожатся, – сказала она мне. – Они не так переживают из-за того, что могут допустить ошибку. Мне это нравится». Джудит имела склонность уговаривать и исправлять, но вскоре поняла, что Дика это раздражает. «Тогда делай сама!» – говорил он, если она вмешивалась. «Я прикусывала язык, когда он швырял что-нибудь на раскаленную сковородку, из-под которой вырывались языки пламени! Я очень сознательно пыталась не командовать им», – рассказала мне Джудит. Она научилась тонко намекать так, чтобы Дик подумал, будто идея принадлежит ему. Это был искусный дипломатический трюк, который на долгие годы вперед определил ее подход к семейной жизни и работе.

На Рождество 1950 года Джудит и Дик пригласили своих самых близких друзей, семью Рот, чтобы обмыть новую квартиру. Джудит познакомилась с Беттиной весной 1949 года между закрытием Weekend и устройством в «Даблдей», пока работала на «одного потрясающего американца» по фамилии Роджерс, «хитреца, который успевал везде и всюду»[268]. Как-то вечером, когда Джудит с Диком жили в общей квартире, она пригласила Беттину и ее мужа Жака, переживших Холокост, на ужин. Пары сразу поладили.

Для рождественского ужина Джудит и Дик решили приготовить гуся[269]. Не имея много денег, они пошли на рынок под открытым небом и сбили цену на птицу, которую затем привезли домой на метро и автобусе. Однако когда они начали ее ощипывать, то с удивлением обнаружили, насколько неохотно поддаются перья. Джудит вспомнила свой удручающий опыт в Беннингтоне, где она ощипывала кур, но на этот раз она была полна энтузиазма. Они с Диком наполнили ванну кипятком из чайников и ошпаривали птицу до тех пор, пока та не потеряла все оперение. Наконец они отправили гуся жариться в духовку вместе с каштанами, дешевыми, как капуста. Ужин удался на славу. После того как пары завершили свой пир, осталось еще довольно много гусиного жира и мяса, из которых на следующий день Джудит и Дик сделали кассуле.

Джудит наслаждалась домашней жизнью с Диком. К началу 1951 года, казалось, и на работе все налаживалось. Но обстановка в Париже накалялась. Сталин жаждал власти, а Германия оставалась оспариваемой территорией. С тех пор как в мае 1949 года ее разделили пополам – на демократическую Западную Германию и подвластную СССР Восточную Германию, – Франция, западная соседка государства, ощущала на себе давление.

В конце 1950 года родители Джудит писали, что боятся, что СССР в любой момент может объявить войну Западной Европе. Филлис и Монти беспокойно настаивали на том, чтобы дочь вернулась домой в Нью-Йорк. Накануне Рождества Джудит ответила: «Я была бы готова подумать об этом, если бы меня сейчас ничего здесь не удерживало. Однако на следующие несколько месяцев на мои плечи ляжет ответственность за весь офис “Даблдея” в Париже. Пока я буду работать на издательство, оно в некотором смысле будет нести ответственность за меня. Если мне понадобится срочно уехать отсюда, я совершенно не сомневаюсь, что его связи принесут результаты»[270]. Джудит умоляла родителей поддержать ее решение остаться. «Возможно, окажется, что боги настроены против нас, но хотя бы вы будьте на нашей стороне», – писала она.

Однако на самом деле Дик и Джудит уже решили вернуться в Штаты. Дик скучал по дочерям: он и так упустил слишком много и хотел стать частью их жизни. Более того, в ответ на пропаганду США (финансовое вмешательство, замаскированное под помощь), направленную на внедрение капиталистического проекта страны в послевоенной Франции, росли антиамериканские настроения. Джудит рассказывала мне, что когда она прибыла в Париж в 1948 году, то увидела на улице Сен-Клод плакат с надписью «Американцы, добро пожаловать». Но к весне 1951 года на нем уже было написано: «Американцы, уезжайте домой». Все указывало на то, что пора было возвращаться. Перед ними стояло лишь одно препятствие: Джудит, наплевавшая в Париже на многие условности, отказывалась ехать в Штаты с Диком не расписавшись. Прежде чем они могли связать себя узами брака, Дику нужно было развестись.

Его жена Барбара согласилась, и в начале 1950 года они подали документы на развод. Но в Париже процесс двигался мучительно долго. Родители Джудит предложили деньги и помощь, чтобы его облегчить. К тому моменту они уже всё знали о Дике (хоть и не подозревали о том, что пара живет в одной квартире и спит в одной постели). В июне 1949 года Филлис отправилась в Париж со своей золовкой, чтобы проверить, как поживает ее дочь. Джудит познакомила их с Диком в ресторане, и вечером он отправил в отель Филлис букет цветов с запиской, в которой говорилось: «От мужчины, который женится на вашей дочери». Дик Филлис не понравился. «Думаю, он был для нее слегка экстравагантным», – рассказала мне Джудит. Однако, несмотря на неодобрение, в критической ситуации для Филлис главным была безопасность дочери. Бейли хотели, чтобы Джудит улетела сразу домой, а Дик – на Виргинские острова, где он мог быстрее и менее заметно подать документы на развод, как кузина Джудит, Джейн. Но Джудит переживала, что если они примут помощь Монти и Филлис, то Дик будет чувствовать себя в долгу перед ее родителями[271]. Она считала, что это было бы ужасным началом новой главы их совместной жизни.

Наконец в середине июля им сообщили, что развод одобрен и бумаги будут подписаны осенью. Официальные документы прибыли 8 октября, но пара по-прежнему не могла пожениться: по законодательству Франции между разводом и следующим бракосочетанием должно было пройти минимум девять месяцев, чтобы сохранить репутацию женщины и потенциального ребенка. Потому Дик и Джудит уехали в Вену.

Свидетелями были брат Дика, Расс, и его сестра Гвен, оба работавшие журналистами в австрийской столице. Расписались молодожены 22 октября 1951 года. Джудит выглядела сногсшибательно грациозной в сделанной на заказ имитации Диора – черном бархатном платье с узкой талией и глубоким декольте. На ней также были длинные черные перчатки, стильная черная шляпка, черные туфли и черная накидка на плечах. Длинные волосы она заколола в пучок. Образ дополняли нитка жемчуга и хрупкая белая орхидея на груди. Дик надел костюм, галстук и тренч.

В поезде на обратном пути во Францию Джудит делилась с домашними счастливой новостью: «Дражайшие мои, пишу по пути обратно в Париж. Сегодня утром у нас была крайне прелестная скромная свадебная церемония, полностью проведенная на немецком. Дж. Б. (теперь Дж. Б. Дж.) <…> Мы уже отметили бутылкой шампанского. Жалко, что вы не смогли быть с нами. Нам не терпится с вами увидеться. С любовью от нас обоих, Джудит»[272]. Три дня спустя Дик улетел из Парижа на рейсе «Эйр Франс» (Air France). В Штатах его ждали родители, которые приехали встречать его из Миннесоты в Бостон. Вместе они навестили дочерей и бывшую жену Дика в Кембридже. Чуть позже Джудит последовала за ним по морю на пароходе «Мавритания» (Mauretania). Она понятия не имела, что ее ждет, поскольку не была в Штатах более трех лет, однако с полученным в Париже опытом она была готова столкнуться с неизвестностью.

5

Автомобиль, за рулем которого сидела Джудит, несся на север. На заднем сиденье лежали чемоданы с их самыми теплыми вещами, накрытые массивными пальто. Печатную машинку Дика они аккуратно поставили на пол. С одной стороны ее придерживала стопка бумаг, с другой – камера Джудит в потертом кожаном футляре. Башни Манхэттена уже давно исчезли из зеркала дальнего вида. Нью-Йорк сменился сначала небольшими городками, а затем широкими просторами ферм и длинными отрезками густого леса.

Дик сидел на пассажирском сиденье и крутил ручку радио, на котором раздавались помехи. Он замер, как только на станции заиграли первые аккорды «Саги Дженни» (The Saga of Jenny), песни из 1940-х на текст Гершвина. Джудит посмотрела на мужа, который положил левую руку на золотистый меховой комочек на сиденье между ними. Завести щенка было идеей Дика. Посреди приготовлений к отъезду он нашел помет, и по пути на север тем утром, 1 ноября 1953 года, они заехали к владельцам, чтобы выбрать себе питомца. «Дженни! – воскликнула Джудит, перекрикивая припев. – Давай назовем ее Дженни».[273]

Спустя несколько часов они подъехали к причудливому домику в Олстеде, штат Нью-Гэмпшир, который они сняли с Диком. Шины хрустнули по замерзшему гравию. Они с Диком и собакой вывалились из машины с затекшими ногами. Джудит застыла, вдыхая морозный воздух и прислушиваясь к тишине. Она была так рада, что уехала из Нью-Йорка.

Возвращение пары из Парижа в Штаты прошло не очень гладко. Не имея заработка, они переехали к Бейли в дом № 139 на 66-й Восточной улице. Монти тепло принял их, но Филлис вела себя резко и натянуто. Джудит видела, что Дику некомфортно и он делает все в его силах, чтобы угодить тестю и теще. Она выполняла роль амортизатора и старалась разряжать царившее между ними напряжение. Это ее выматывало. Джудит пыталась сосредоточиться на будущем: Дик хотел продать свой роман и работать журналистом. Она же очень хотела детей, и теперь, будучи супругами, они начали процесс зачатия. Джудит решила, что в ожидании беременности будет работать.

1 ноября 1951 года, спустя несколько дней после того, как «Мавритания» в целости и сохранности доставила Джудит домой, она встретилась со своим нью-йоркским кругом общения: Сарой Мур и ее родителями, Джейн и Джоном Гантер и ее бывшей коллегой Бетти Арнофф, которая вышла замуж и сменила фамилию на Прашкер. Джудит подключила свои связи и спрашивала у всех, с кем виделась, нет ли у них какой-нибудь работы. Спустя неделю после прибытия она встретилась с Кеном Маккормиком в «Даблдее», а в понедельник после Дня благодарения – с Уильямом Шоном в The New Yorker. Они сказали, что у них для нее ничего нет. Как-то в воскресенье в середине декабря Джудит и Дик ужинали со Стерлингом Лордом и его женой Доди. Лорды вернулись в Нью-Йорк на несколько месяцев раньше Джонсов. Стерлинг сказал им, что только что переехал в крошечный подвальный офис на 36-й Восточной улице рядом с Парк-авеню[274]. Он открыл свое литературное агентство.