Ливенцовская крепость

Собственно только благодаря ей я и не проспал в этот раз на работу. У Светки с утра были какие-то дела, и вопреки сложившемуся порядку она не ушла тихонько, пока я спал, а разбудила и попросила подвезти.

Поэтому я, впрочем как обычно, безумно хотел спать. И вроде бы все складывалось удачно. В дороге можно было поспать пару часов. Я уже представлял себя на заднем сидении автомобиля. Но, как говориться – не судьба.

Город, как и полагается для этого времени суток, погрузился в сплошные дорожные пробки. Мы медленно и долго двигались по загруженным центральным улицам города. Отсутствие кондиционера в машине превратили поездку в сущий ад. Открытые окна совершенно не спасали и редкие порывы ветра только наполняли салон раскаленным воздухом, городской пылью и выхлопными газами. При этом профессора, похоже, это совершенно не беспокоило. Он комфортно расположился на пассажирском сиденье и с довольным лицом любовался окружающей архитектурой, которая причудливо сочетала дореволюционные жилые строения, послевоенный сталинский ампир, хрущевский минимализм и современные сооружения из затемненного стекла и бетона.

Бруновкий ехал молча, погрузившись в какие-то свои размышления. Я долго терпел, но когда тебя что-то интересует очень сложно удержаться и все же решился нарушить молчание.

– Иван Алексеевич, я не верю, что вы приехали к нам исключительно по служебным делам. Очень сомнительно выглядит такое совпадение. Буквально в эту субботу вы проявляли настойчивость и хотели поговорить со мной. Не получилось. И вот через день вы прилетаете ко мне домой. Давайте начистоту! Что вам от меня надо? – понимая, что рано или поздно этот разговор состоится я решил играть на опережение.

– Ну начистоту, так на чистоту… Нет, Денис. Конечно это не совпадение. Более того, все случившееся – не случайная череда совпадений. Наша встреча с тобой рано или поздно должна была состояться. Как ты мог заметить, о том, что я прилетаю в Ростов тебе стало известно в пятницу. А разговор у нас с тобой не состоялся в субботу. В силу определенных обстоятельств, пока был жив твой дед, я не мог с тобой встретиться. То, что твой отец не позволит нам поговорить – было очевидно. Сейчас же я вижу, что ты обременен обещанием отцу.

– Откуда вам известно про обещание? – вопросов у меня конечно было много, но озвучить я решил пока только этот.

– Сейчас это не важно. Могу тебя успокоить. Я не буду начинать никаких разговоров о твоей семье без одобрения отца. Поэтому можешь считать, что нашей встречи в субботу не было. Мы коллеги и занимаемся расследованием. На этом точка. А дальше судьба сама подскажет дорогу.

Мы, наконец, выехали из душного города и направились по относительно свободной трассе на север нашей области. В салон автомобиля ворвался ветерок и сделал жизнь немного легче.

Ехали мы долго и не всегда по асфальтированной дороге. В отдельных местах и вовсе без таковой. Навигатор, после того, как мы съехали с трассы, начал показывать полную ерунду, а потом и вовсе потерял связь со спутниками. Мобильная сеть в лучшем случае показывала одно деление, а иконка интернета на экране смартфона гордо показывал букву «Е», что говорила о полном его, то есть интернета, отсутствии.

Тем не менее, дорога была очень живописной. Прожив всю свою жизнь в Ростовской области, я был уверен, что за пределами города раскинута сплошная степь с редкими лесополосами искусственного насаждения. Какого́ же было мое удивление увидеть лес. Настоящий хвойный лес с высокими деревьями до самого неба. Петляя по извилистой и ухабистой песчаной дороге мы добрались до небольшой речушки, крутые высокие берега которой возвышались на добрый десяток метров скальными породами над водой, а на песчаной почве раскинулся густой пойменный пролесок. Как позже выяснилось – у реки был не только необычный для этой местности вид, но и название – река Кундрючья.

На одном из высоких берегов речушки располагался хутор с незатейливым названием – Зорянка. Именно он и являлся конечной точкой нашего путешествия. В дороге мы поплутали конечно не мало. Да и на трассе останавливались на заправке. В общем, добрались мы часам к шести вечера.

Сам хутор не отличался от остальных в этой местности. Десяток однотипных домов, половина из которых заброшена. Молодежь отказывалась жить в сельской местности. Дети взрослели, уезжали учиться в города. Там создавали семьи, устраивались на работу и всеми силами старались забрать к себе престарелых родителей. Как правило, на юге не принято забывать о родственниках. Бывали случаи, что в городской дом к супругу переезжали не только тесть с тещей, но и сестры жены со своими мужьями и детьми. Да. Возможно странно, но так здесь бывает часто.

В деревнях же оставались лишь самые упрямые, которые не представляли жизнь за пределами своей малой родины, либо те, чьим детям не удалось основательно зацепиться в городе.

Все дома располагались на участках земли вдоль одной улицы. За белыми белеными известкой домами с покрытыми черной смолой фундаментами виднелись хозяйственные постройки и десятки, если не сотни, метров огородов, уходящих куда-то к горизонту. На каждом участке были ровные грядки каких-то полезных растений и как непременный атрибут – теплицы.

Вдоль дороги перед каждым подворьем был забор – штакетник с заостренными деревянными планками высотой метр – полтора. Рядом с каждой маленькой калиткой росло фруктовое дерево, создающее тень уставшим после трудового дня хуторянам, присевшим на, непременно наличествующие здесь лавочки, отдохнуть или поделиться последними новостями с соседями.

Я припарковал наш внедорожник вначале поселения возле первого дома. На улице резко в нос ударил запах, который было сложно с чем-то спутать. Даже немногочисленные жители продолжали держать всякую живность, продукты жизнедеятельности которой были здесь повсюду разбросаны в виде засохших лепешек. Для полного описания местности остается добавить, что вокруг беспорядочно бродили куры, на лужайке топталась кучка гусей, где-то орал петух, гоготал индюк и безумное количество мух, зависших в горячем летнем воздухе, ожидали свою жертву.

На одной из таких лавочек сидела дородная тетка непонятного возраста. Видимо ожидала своих подруг, ну или мужа с работы, рыбалки или охоты. В общем, сидела и сидела. Зачем – не знаю.

Кстати говоря, я недавно случайно на ретро-волне слышал песню какой-то популярной еще до моего рождения певицы про хуторянку. Так вот, слыша эту песню, ее, хуторянку, я представлял совершенно иначе, но сейчас не об этом.

К , с позволения сказать, хуторянке мы и поспешили.

– День добрый, мадам! – обратился к женщине Бруновский.

– Тоже мне, господин нашелся. Не мадам я тебе. Говорю сразу – паи продавать я не собираюсь. До тебя приезжали уже. И имей ввиду, последние покупатели ели ноги унесли, – грозно ответила тетка и демонстративно отвернулась.

– Мы из полиции. Меня зовут Иван Алексеевич Бруновский, а это Денис Алексеевич Бережной, старший лейтенант Главного Управления полиции по Ростовской области – представил нас профессор – у нас есть к вам несколько вопросов. Представьтесь, пожалуйста.

Похоже, в этом небольшом хуторе пропадал истинный талант актрисы. Быстрота и степень перевоплощения заслуживали аплодисментов восхищенных зрителей. Предвкушая возможность заполучить в эксклюзивном порядке какие-то сведения о происшествиях, интригах и расследованиях, неизбалованная такими новостями хуторянка, тут же изменилась в лице. Равнодушный взгляд сменился на заинтересованный и сосредоточенный. А ну как сейчас что-нибудь узнает такое, что потом неделю, а то и две можно будет нести по всему хутору! Это покруче будет, чем обсуждать очередное ток-шоу, которыми щедро снабжает центральное телевидение. То все смотрели и все обсуждают. А здесь намечается сольный гастрольный тур по всем соседкам, а может даже и в соседнем хуторе.

Увидев, что намечается налаживание контакта с потенциальным осведомителем, Бруновский перешел к опросу тетки-аборигена.

– Клавдия Васильевна, я – бодро ответила женщина. – А что это такое у нас случилось, коли полиция из Ростова пожаловала? Ни как снова лошадку дорогущую с соседнего конезавода сперли?

– Все лошадки на месте. Надеюсь. Хотели задать вам пару вопросов по преступлению, которое здесь было совершено тридцать лет назад. Убийство гражданки Прядкиной – ответил профессор. – Вы давно живете в хуторе? Лично были знакомы с Евдокией Яковлевной?

– Опомнились! – слегка разочаровано произнесла тетка. Но заинтересованность на лице сохранилась. А ну как что-то новое стряслось.

– Все мы тут друг друга знаем. Почитай одной семьей живем. И бабку Евдокию знавала. Кто ж не знал ее. Всей округой ходили к ней с незапамятных времен. Еще бабка моя к ней шастала. Чего надобно то? О чем поведать?

– Клавдия Васильевна, вы сказали, что всей округой ходили к Евдокии Яковлевне. Неужто она такая полезная была для всего хутора? Рукоделить умела или приторговывала чем? – начал опрос Бруновский. – Может хлеб пекла или того похлеще, самогоном промышляла, – тихим заговорческим тоном добавил профессор.

– Рукоделить! То же мне… насмешил… Ведуньей бабка Евдокия была. Подлечить кого, али дождику попросить в засушливое лето, али скотину от хвори какой непонятной избавить. Кому отвар травяной сделает. Детишек яичком вареным лечила. Бывало, начнет капризнячить. Кричит, без умолку. Принесут к бабке Евдокии, она теплое яичко покатает по спинке или по животику. Дитятко и успокаивается. С разными вопросами ходили. Но не от мира сего она немного была. Все мечтать любила. Бывало, выйдет на берег Кундрючки. Уставится на небо. И глядит так час, а то и два. Бабка моя рассказывала, что переехала она на хутор, стало быть, сразу после войны. Сама. Без мужа и без детишек. Что интересно, за без малого пол века внешне то она даже и не изменилась. И бабка моя говорила, да и сама я сколько ее помню – все одной была.

Слушая этот рассказ я прекрасно понимал, почему ничего из сказанного не было в материалах дела. Если бы любой следователь или даже участковый подобное отразил в рапорте или в допросе его попросту подняли бы на смех.

– Что вы помните о том дне, когда произошло убийство? – продолжил профессор.

– Да что помню? Ничего уже и не помню! Собственно и запоминать нечего было. День, как день. Ничего никто не слышал. Утром Танька Сутулая пошла до нее. Муж ейный снова за́пил. Хотела попросить отвадить его от водки проклятущей. Зашла, смотрит, а бабка Евдокия лежит на полу и кровища вокруг. Ночью то той гроза была. Гром гремел без остановки. Молнии сверкали. Жуть просто. Мы потом решили, что может и связано это как-то, но Митрофаныч, участковый наш, сказал, чтобы мы свою бабью ерунду не несли, а по делу говорили. Мол, видели кого пришлого али ругалась она с кем. Мужа Таньки Сутулой чуть под белы ручки не уволокли. Мол, он не хотел пить бросать, а Танька пугала его, что сходит к бабке Евдокии – будет ему тогда. Но не срослось у них. Он утром еще на ногах стоять не мог, не то, что ночью. Вечером пять мужиков видели, как Танька его от Сашки на себе тащила. Иной раз возьмет его на спину, ну на барана́, и тянет через весь хутор. Детвора вокруг бегает, хохочет…

– До этого дня, за неделю или месяц никого чужого не видели в хуторе? – Бруноский старался удерживать разговор в нужном русле.

– Так и не упомнишь теперь то. Годов много прошло. Тогда милицию такие вопросы не интересовали. А сейчас уже и не припомнить.

В это время в конце улицы из леса на дорогу вышел мужик. Высокие сапоги с отворотом и рыболовные снасти в руках однозначно говорили о целее его прогулки. В ведре у него какая-то живность активно расплескивала хвостом воду.

Увидев его – тетка, с неожиданными для ее возраста и телосложения ловкостью и грацией средненького бегемота, кинулась на встречу. Подбежав она что-то ему сказала. Видимо – кто мы и чего нам надо. Схватила ведро с активной зверушкой и проскочила мимо нас в калитку. Глядя на ведро я с грустью вспомнил, что обед как-то сегодня прошел мимо нас стороной. Хоть пирожки тети Ануш немного продлили жазнь.

Мужик подошел к нам.

– Иван Кузьмич, я. Муж Клавдии, значит. Стало быть, не забыла милиция о душегубе. Не уж то поймали кого? – поинтересовался мужик.

– Пока это тайна следствия, – вежливо отмахнулся от дежурного вопроса Бруновский. – Может вы чего расскажете о гражданке Прядкиной или о чем необычном, что происходило в течение недели – двух до ее смерти?

– Да что о ней то сказать? Лысочихой ее мы звали еще. Ворожеей она была. Людям помогала. Мечтать любила. Вот – говорила – настанет день, вспорхну я птицей к облакам в вольном полете. Может и нагадить кому на плешку хотела. А вышло то оно все иначе. Стала она на темную сторону посматривать. Чтоб мечта ее сбылась, стало быть. Вештицей она обернулась. Зла натворила, чтоб дар бодарка заполучить. Оборотня, как сейчас в телевизоре их называют. В соседнем хуторе все молоко скисло, коровы доиться перестали. Несколько поросят подохли. И все в одну ночь. В ту, которую над домом Лысочихи светящейся обруч в небе висел. А потом соседи видели, как птица из ее дома выходить повадилась. И смех и грех, как говорится. Видать получилось у нее обертышем стать, да только не в сокола она превращаться научилась, а в лысуху. Есть у нас тут птица такая. Утка – не утка, летать то и не очень может. Так… бегает без толку по воде, да и вид у нее потешный.

Не малых усилий мне пришлось приложить, чтобы не рассмеяться во весь голос. Тем временем Кузьмич продолжал…

– С соседнего хутора, помню, тогда целая делегация пришла. И точно вам говорю – с недобрыми намерениями они пожаловали. О том вилы да дубины говорили, что у них в руках были. Но мы свою Лысочиху отстояли. Нам то она всегда помогала – продолжал свой рассказ в стили фэнтези Кузьмич.

Так понемногу узнали мы от этого местного жителя обо всех проблемах хутора в позднесоветском периоде и о каждой семье, проживающей в этой местности, по отдельности.

Бабка, как я понял, была у них одним ответом на любой вопрос. Людей как лечила, так и калечила, а если точнее – наказывала мелкими болезнями за небольшие проделки. Украл пастух у соседки курицу – два дня из туалета не выходил, снес тракторист, по пьяни, забор – полгода водку пить не мог. Возьмет стакан с алкоголем в руку, а ко рту поднести не может. Тут тебе при засухе и дождик над двумя полями из всей округи, и вещь какую потерял – бабка Евдокия всегда подскажет где посмотреть.

Как ни странно, Бруновский все это внимательно слушал, и прервал монолог Кузьмича только когда он совсем заврался. Ну как мне показалось.

– Благодарим за ценную информацию. Она значительно облегчит ход следствия. И один вопрос, на последок так сказать. Вижу у вас тут много домов запустевших. Какой из них принадлежал Евдокии Яковлевне? – наконец-то соизволил остановить словоохотливого хуторянина Бруновский.

– Так почему заброшенный то? Не прошло и года, как приехала новая хозяйка. Тетка Тамара. Там и живет она. И так же людям помогает. Вон, в конце села дорога в горку к лесу идет. Подниметесь на нее и увидите ее дом. Один он там, на отшибе стоит. За ним сразу лес начинается.

Распрощавшись с нашим новым знакомым, мы направились в указанном направлении.

IV. Засечный страж

На самой окраине, на довольно большом участке, огороженном низким частоколом, стоял домик из отесанных бревен темного от старости цвета. Пара белых окошек с резными наличниками и крыльцом с небольшим козырьком над тремя деревянными ступенями. Бывший дом Евдокии Яковлевны находился, как и сказал Кузьмич, возле самой окраины леса, метров в трехстах от остальных домов хутора.

– Хозяйка, выходи! Разговор есть! – крикнул профессор, когда мы подошли к невысокой деревянной калитке.

– Какого лешего тебя сюда принесло? Старый ты черт! И здесь меня достать решил? А ну, проваливай отсюда! Не о чем нам с тобой говорить, – хорошо поставленным, низким, почти мужским голосом нас встретила с порога маленькая старушка в цветастом халате и косынке на логове.

Судя по внешнему виду возраст гостеприимной хозяйки был за восемьдесят, но этот факт не повлиял на ее осанку. Стояла она подперев бока руками с прямой спиной и высоко поднятым подбородком.

– Ты, карга старая, говори, да не заговаривайся! Если говорю, что по делу пришел – значит так и есть. Или выходи сюда или в дом пригласи. Нам только поговорить надо. Ответишь на несколько вопросов и мы уедем. Обещаю! – громко прорычал на нее профессор. Увидев, и похоже узнав, бабку настроение профессора резко ухудшилось.

Признаться от такого диалога я буквально оторопел. Мало того, что какая-то бабка, без видимых причин, облаяла. Так и от профессора я совсем не ожидал такой пламенной речи. Эти двое были явно знакомы. Но во мне взыграл праведный гнев. Мы день потратили, чтобы добраться сюда. Выслушали какие-то бредовые истории из разряда гоголевских произведений. И нас с порога гонят прочь. То же мне, суровая боярыня нашлась!

С такими мыслями я достал удостоверение сотрудника полиции, сделал шаг калитке намереваясь толкнуть ее и войти во двор и со словами: «Полиция! Старший лейтенант Бережной. Предъявите…». Договорить я не успел.

Мое сознание запоздало уловило крик профессора: «Стой!». Потом раздался треск. Все мое тело пронзила жуткая боль и перед тем, как потерять сознание я ощутил себя в свободном полете. Из всех органов пока продолжал работать только мозг. В глазах потемнело. Приземление я уже не почувствовал.

Сознание возвращалось постепенно. Вначале я услышал разговор Бруновского и тетки Тамары. Кажется, так ее звали сельчане. При этом глаз открыть или пошевелить какой-то частью тела я не мог. Так и продолжал лежать парализованный с закрытыми глазами и слушать тихий разговор двух явно давно знакомых пожилых людей.

– Ты что, дура старая, учудила? Он не посвященный. А ты орешь, как глухарь, да еще и сторожком приложила. Совсем из ума выжила? Я тебя сейчас за разглашение в Сибирь отправлю. А то пригрелась тут на южном солнышке и совсем из ума выжила, – отчитывал тетку Тамару профессор.

– Откуда мне было знать, что он не раскрытый? Я тебя, Иван, еще на подъезде учуяла. Думала, что старый пес щенка охоте обучает. Вот и приволок юнца с собой. Да и паря твой не простой. Сразу ж видно – из наших. Искорка то есть, хоть и слабая.

– Слабая! – передразнил ее профессор. – Каждому бы такую, слабую… Закрыта она. Ладно, сейчас не о том. Я вот, Тома, тебя не учуял. Совсем постарел. На кой хрен ты сторожок такой мощный выставила. Из парня чуть дух не выбила. Не известно сколько еще проваляется и какие последствия будут. Да и объяснить ему все как-то надо. Даже не представляю чего говорить то… В нынешнее время нужны ли ему эти знания наши. Без них чудес на свете хватает. То, что раньше все мы почитали за дар сейчас скорее стало проклятьем.

– Так и не мудрено, что не учуял. Забыл, где мы находимся? В пограничье мы. И силы у нас резервные имеются и полог хороший в арсенале. А встретила тебя так… Так, а что ты хотел? Жила себе спокойно. Денежку зарабатывала потихоньку. Людям помогала. Так нет! Принесла тебя не легкая. Теперь торчу в этой дыре, и даже за работу плату брать Совет запретил. А сторожок по привычке выставила. Мощный – так тут регулярно нечисть бегает. Граница, что же ты хочешь? Да и не думала я, что он его не видит. Думала – твой подмастерья. Чистым зрением уж должен владеть. А как очнется – скажем ему, что током его ударило. Мол, бабка ополоумела и ток к калитке подключила. Чтоб, значит, всяка пьянь по огороду не шарилась. Да и волки, опять же из леса шастают…

– Ты совсем из ума выжила, что ли? К твоей избушке ни одного провода не подходит. Да и калитка у тебя из деревянного частокола. Ладно, чего уж там. Хватит болтать языком. Сейчас очнется, услышит, только хуже будет.

Осознать все услышанное я не успел. Сознание снова начало отключаться. Голоса потихоньку удалялись. Слов уже было не разобрать. И я снова провалился в забытье.

Очередное пробуждение назвать бодрым тоже нельзя. Возвращение в окружающий мир было постепенное. Вначале, где-то на краю сознания, я начал улавливать продолжавшийся диалог профессора и бабки. Постепенно слова становились громче и мне даже удалось разобрать их значение. С пониманием сути самого диалога было гораздо сложнее. Это был явный бред пациентов дурдома. И если учитывать, что из двух говоривших и одного слушающего приложило чем-то только меня – значит бред этот, скорее всего, только в моей голове. Второй вариант – что я попал в логово сумасшедших, они меня чем-то приложили и скоро понесут на капище творить свои черные ритуалы.

Приложив достаточно волевых усилий я отогнал от себя эти мысли и постарался прислушаться к разговору. Правда я до сих пор не был уверен, что это реальный разговор, а не больное воображение моего травмированного мозга. Тем не менее, только в моей голове или и в реальном мире тоже, старички, явно, уже помирились и вели неспешную беседу.

– Ты, Иван, не суетись. Паря до утра проспит. Ночь нам вместе коротать. За одно – подсобишь может старушке? Ночка то сегодня не простая! Сам поди знаешь… Тебе чертей гонять – не привыкать… А парнише твоему, как проснется, я отварчика дам хлебнуть. Есть у меня травка специальная. Ничегошеньки не вспомнит за последние сутки. Отварчиком то поить его можно. Это силой действовать нельзя. Инициироваться может.

– Ночь то тебе чем неугодила? Перунов день завтра. А ночь тут причем? Ее полагается после этого дня с женой провести. Да и вроде кровопролитья в этот день не приняты.

– Все правильно, Иван, ты говоришь. Только про живых. Время моих подопечных – ночь. Обычно порезвятся на берегу Кундрючки, да назад, в раскол уходят. За вратами надобно приглядеть. Пока открыты будут.

Живые, мертвые, раскол, врата, Перун с его днем – все крутилось в голове, как в калейдоскопе. Мозг снова не смог осознать происходящего и принял решение произвести перезагрузку. Ну, или до осознания происходящего уйти в спящий режим. В общем, меня снова вырубило.

Пришел в себя я, когда за окном совсем стемнело. В доме никого не было. Воспоминания о приснившемся разговоре профессора с местной бабкой только усугубляли пульсирующую боль в голове.

Я осторожно попробовал пошевелиться. Тело отзывалось в привычном режиме. Значит шея и позвоночник целы. Собравшись духом я не спеша завалился на правый бок, опустил ноги на пол и плавно перетек в положение – сидя. Голова отозвалась резким болевым всплеском.

Во рту все пересохло и складывалось ощущение, что и голова болит от обезвоживания всего тела. Ну что же, придется отправляться на поиски живительной влаги. Я огляделся вокруг.

Ну да, так и есть! Я сошел с ума. А как еще можно объяснить то, что я нахожусь в избушке бабы Яги. С потолка свисают пучки каких-то трав. Вдоль стен на полках стоят банки разного калибра с непонятным содержимым. Сейчас встану и увижу в углу метлу с седлом и черного кота размером с овчарку.

Какие то сторожки́, границы, нечисть, истинное зрение… Все это говорило о том, что у меня просто сорвало крышу. Все! Прощай счастливое будущее офицера полиции. Доктора закрою в психушке, попрут из органов и хорошо если еще не буду овощем сидеть на лавочке в больничном сквере и пускать слюни.

Я снова взял себя в руки и отогнал панические мысли. Тем более взгляд зацепился за стоящий на столе чайник, рядом с которым стоял какой-то странный светильник в форме матового шара, слабый желтоватый свет которого освещал комнату.

Осторожно встав я сделал неуверенный шаг к столу и усилия увенчались успехом. В чайнике была прохладная вода. Вцепившись в чайник двумя руками я напился из носика чайник. Боль в голове постепенно начала отступать. В целом состояние было как после хорошей вечеринки. Организм начинал послушно отзываться, и я понял, что не все так плохо. Судя по общим ощущениям переломов нет, внутренние органы вроде в порядке и даже голова без внешних повреждений. Возможно обошлось и без сотрясения мозга.

Так, ну с одним разобрались. Я жив и даже относительно здоров. Приснившийся бред спишем на общее недомогание. Но остается один вопрос. Куда делся мой попутчик и не очень гостеприимная тетка Тамара. Кажется так ее зовут.

В доме было всего три комнаты. Зал, собственно в котором я и лежал, крохотная спальня и такая же кухня, она же гостиная, с русской небольшой печью, задняя стена которой выходила в спальню. Межкомнатных дверей не было. Только незадернутые шторы при входе в спальню. Пол был покрыт деревянными добротными досками и выкрашен темной масляной краской. В тусклом освещении цвет разобрать было сложно. Очевидно, что кроме меня в избе никого нет.

Задерживаться в одиночестве в этом винтажном жилище я не видел никакого смысла, да и не имел желания. Надо идти на улицу. Если не встречу профессора – переночую в машине. Утром займусь его поисками. Только сейчас до меня дошло, что надо было взять у профессора номер телефона. Но уже ничего не поделаешь. Звонить среди ночи майору и спрашивать не оставлял ли ему профессор свой номерок было бы крайне неосмотрительно. Что-то мне подсказывало, что шум на все Управление сейчас поднимать не стоит. Теперь главное, что бы во дворе меня не поджидал какой-нибудь песик размером с теленка, как это обычно бывает во всех деревенских дворах.