Ловец тьмы

Прежде чем ответить, он снова глотнул вина, а потом уточнил:

– Почему вы так интересуетесь этой страной и откуда знаете о пумоми?

– Моя учительница принесла почитать «Книгу странствий». Я пока изучаю Бакане. Но мне кажется, что не всё в этой книге правильно. Вы читали ее?

Еще бы! Кто же из любознательных детей, которым достались хорошие учителя, не читал «Книгу странствий»? Правда, побывав там несколько раз, Кедер понял, что, возможно, неизвестный автор видел Бакане лишь с борта корабля. Может, побеседовал еще с каким-то словоохотливым капитаном. Про Похороны года там было буквально одно предложение: «Необычный праздник заменяющий Новогодье, которое празднуют в Гереле и Гучине».

Шонгкор глубоко вдохнул, тряхнул головой. Жара начинала душить.

– Если ваш отец действительно вернется не скоро, может, мы найдем менее жаркую комнату для беседы?

Уна стрельнула глазками в сторону слуг и снизила голос до шепота.

– Нам лучше не покидать столовой, если вы не хотите разрушить мою репутацию. Тогда виконт Бадави заставит вас жениться на мне. Но мы сделаем по-другому…

Она выпрямилась и, взглянув на старшего из слуг, уверенно произнесла:

– Шин, выставь одну раму. Наш гость не переносит жару.

Лакей, прежде чем выполнить поручение внимательно посмотрел на графа, увидел его презрительный прищур и махнул одному из младших слуг. Как только небольшой застекленный квадрат вынули, Кедер поднялся и подошел к окну, жадно глотнул свежий воздух. Уна встала примерно в трости от него. Увидев, как девушка то и дело ежится, Шонгкор понял, что ей холодно, и предложил:

– Вы можете сесть, я буду говорить громче.

– Ничего, – она обхватила себя руками, снова попросила: – Расскажите! Правда, что пумоми размером с эту комнату?

Сначала граф рассказывал о стране, которую очень любил и в которой ему больше никогда не побывать, коротко, точно, но без подробностей отвечая на вопросы. Затем увлекся и стал вспоминать, уже не глядя на девушку, рассказывать истории, произошедшие там, странные для Гучина традиции. Описывал своих друзей, природу, семьи, предметы быта… Опомнился, только когда дверь вновь хлопнула. Перевел взгляд на Уну: глаза ее сияли, как у ребенка, слушающего вечернюю сказку у камина перед сном.

– Простите за долгое отсутствие! Простите! – провозгласил Щаб, подкатываясь к ним ближе. – А вы беседовали всё это время? Благодарю, что развлекли мою дочь! Благодарю, ваше сиятельство. Но зачем было открывать окно? Девочка может простудиться.

– Всё хорошо, ваша милость, – ответила девушка тихо, опуская голову. – Мне не холодно.

– Это моя вина, – вступил граф. – Не привык к такой жаре, и мне стало дурно.

– О! Ну тогда всё в порядке! Всё в порядке. Давайте вернемся к десерту!

– Ваша милость, можно мне пойти в свою комнату? – попросила Уна еле слышно.

– Разве можно оставить нашего гостя скучать со мной? – в голосе Бадави послышалось раздражение, и Кедер поспешил прийти на помощь:

– Боюсь, скучать здесь будет только молодая виконтесса. Мне хотелось бы обсудить с вами деловые вопросы. Очень прошу исполнить просьбу прекрасной леди.

Виконт недовольно поджал губы, рассматривая склоненную голову, но потом справился с собой и расплылся в улыбке:

– Что ж… Прекрасно. Просто прекрасно. Отдохни в своей комнате, пока мы обсуждаем дела, но обязательно вернись, чтобы проводить нашего гостя! Вернись!

– Хорошо, ваша милость, – девушка присела в реверансе и быстро пошла к дверям, за которыми, как выяснилось, ее всё это время ждала горничная.

Когда Шонгкор покидал дом виконта, в душе теснилось несколько эмоций: отвращение к хозяину дома, легкость и удовольствие от общения с его дочерью и удовлетворение от заключенной сделки.

А еще впервые он подумал, что иметь детей – не так уж плохо. Если уж у этого сморчка получилась такая замечательная дочурка, у него тоже могли быть не хуже. Дочь и сын, синеглазые и темноволосые, умненькие и любознательные. Он бы рассказывал им перед сном увлекательные истории из своей жизни и из прочитанных книг, учил их ездить на лошади, танцевать, стрелять из лука и сражаться мечом…

Жаль, что этой жизни у него уже никогда не будет. Но, с другой стороны, за всё надо платить.

Сорок семь лет назад

Граф Иецер редко подолгу жил в Сальмане, как и у себя в замке. Обычно, проверив дела в поместье и отчеты управляющего, он уезжал в Кашшафу, Ногалу, Жен-Геди или Лейн. Там у него были деловые партнеры, и его крайне радовало, что в отношениях между соседними странами наступило перемирие. Можно было отыскивать диковинки по заказу аристократов или богатых людей Энгарна. Что-то приобретать для себя, хотя коллекцию он не собирал. Если находился покупатель, всегда готов был уступить за разумную цену. Он увеличил состояние, которое получил в наследство от отца, хотя и не сказать, чтобы слишком значительно. Кедер не гнался за деньгами и мало переживал о том, что и кому оставит в наследство.

Хотя он и не исключал того, что когда-нибудь сойдет с ума – любовь в его сознании ассоциировалась только с сумасшествием – и женится, но цели найти хорошую жену и завести пару спиногрызов он перед собой не ставил. Шонгкор с удивительным равнодушием относился к мыслям о том, кому достанется его замок, титул и накопленные деньги. Когда он умрет, пусть хоть монастырь там устроят, ему-то точно будет всё равно.

На этот раз предстояло провести в Энгарне пару месяцев. Зимнее равноденствие он любил проводить в Бакане. С этого дня там устраивали неделю праздников, которую в переводе на энгарнский можно было назвать Похороны года. Каждый день проводились определенные ритуалы: печальные, забавные, философские, вдохновляющие, и все они определенно проясняли сознание. Иностранцы к праздникам, как правило, не допускались. Но, если баканец назвал тебя другом, он мог позволить похоронить год вместе с ним.

У Кедера с каждым годом друзей в Бакане становилось всё больше, так что на этот раз ему прислали целых три приглашения, предстоял нелегкий выбор. Повстречаться можно со всеми друзьями и знакомыми, но разделить ритуал праздника он мог только с одной семьей. Уезжать в другой дом во время Похорон считалось не просто оскорблением, но попыткой нанести вред семье, которая тебя приняла.

Радовало только, что баканцы не обижаются по пустяками и любое его решение примут со свойственной им мудростью: значит, Всевышний определил, что Кедар (именно так произносили в Бакане его имя) должен остановиться именно у этого человека.

Поездка в Бакане требовала тщательной подготовки, ведь, скорее всего, граф вернется в Энгарн не раньше лета. Поэтому он собирал заказы: многие знали о его увлечении и просили привезти что-то особенное из путешествия. А еще искал попутчиков – не в Бакане, туда так просто не приедешь и абы кого не привезешь, – но, может, найдутся желающие проделать хотя бы часть пути вместе: посетить Ногалу или Жен-Геди, а то и Песчаный монастырь. Расходы на дорогу разделили бы между собой.

Еще он подбирал подарки для всех, с кем планировал встретиться в Бакане, а это очень непростое дело. Особенно если хочешь действительно порадовать друга.

Пока он готовился в путь, родная страна тоже хотела показать себя во всей красе, чтобы завоевать суровое сердце путешественника. Осенний Сальман, как и любой другой город Энгарна, развлекался, как мог. В преддверии зимы, когда все разъедутся по замкам, чтобы коротать холодные вечера у камина, люди пытались взять от жизни всё. Каждую неделю знатные семьи устраивали балы, семьи победней ограничивались зваными вечерами, да еще и два модных салона собирали скучающих аристократов, споря друг с другом за звание самого изысканного.

Кедера приглашали всюду. И пусть чаще как раз для того, чтобы представить завидному холостяку своих дочерей, и лишь изредка, потому что сам граф Иецер им был интересен, ему это было на руку. Он искал здесь клиентов и заодно дам, желающих приятно провести ночь.

Но упоительные встречи случались не так часто. С того памятного знакомства с вдовой Карсен начали происходить странные вещи: в какой бы дом он ни пришел, там обязательно была Вера. Она смотрела призывно, тоскливо, с вызовом, томно, задорно, с нежностью, дерзко. Улыбка на ее устах менялась под стать взгляду. Перстень с алым камнем сверкал, когда женщина небрежно наматывала локон на пальчик или оправляла манжеты рукава.

Казалось, он наблюдает за калейдоскопом старательно подбираемых масок. О Всевышний! Неужели он превратился в добычу, поскольку не захотел стать охотником? На него устроили облаву? Это не раздражало, напротив, забавляло и нисколько не мешало его делам. Кедер был слишком уверен в себе, чтобы беспокоиться из-за женских взглядов. Кроме того, впервые его так настойчиво преследовала женщина, да еще и добродетельная вдова. Это льстило самолюбию.

При этом каждый раз, когда он возвращался домой, появлялось ощущение чьего-то недоброжелательного взгляда. Это еще сильнее будоражило кровь. Шонгкор нанял несколько человек, которые незаметно сопровождали его, чтобы обнаружить таинственного врага.

В первый вечер, они ничего не обнаружили, но и сам Кедер не почувствовал слежки. На следующий день один из нанятых лихих ребят исчез. Просто исчез: его не нашли ни живым, ни мертвым, от него не осталось следов борьбы или спешного побега. Когда через пару дней точно так же пропал второй, наемники занервничали. Граф щедро расплатился с ними, в том числе и за тех парней, что сгинули, и отпустил. Видимо, эту задачку придется решать самому.

Пару раз он пытался застать врасплох невидимого преследователя, уезжал не туда, куда планировал, забирался в узкие кривые улочки бедной части города. Безуспешно.

Он точно знал: за ним продолжают наблюдать, но увидеть врага хоть краем глаза не удалось. От вопящего чувства опасности он не отмахивался, держался настороже. Но это не изматывало, лишь добавляло остроты в его жизнь. Скуки как ни бывало. Кедер понимал: это должно закончиться рано или поздно, и с терпением ожидал.

На одном из балов у графа Зимрана он забрел на хоры. Обычно здесь располагались музыканты, но сегодня их было так много, что они заняли галерею, оставив это небольшое пространство для Кедера. Со скучающим видом он сверху наблюдал за танцующими, не подходя близко к перилам, чтобы не обнаружить свое присутствие. Танцевать граф умел, но не любил: слишком много бессмысленной суеты! Но его одиночество вскоре было нарушено.

– Добрый вечер, граф! – мягкий проникновенный голос.

Вера сменила тактику? Решила поговорить?

Он полуобернулся к ней с кубком в руке. Сегодня она была как-то особенно бледна, будто недавно болела или сейчас заболевает. А может, просто устала. Очередная маска? Кедер вежливо поклонился:

– Добрый вечер, леди Таур! Как вы себя чувствуете? – в вопросе исключительно вежливость, граничащая с равнодушием. Ни одного движения навстречу, лишь ленивый глоток вина.

Неужели она банальная охотница за богатым мужем? Хочет его скомпрометировать? Как скучно! И она не невинная девица, и он не молодой повеса. Даже если их застанут голыми в постели, и то трудно будет заставить его жениться.

– Кажется, вам изменил такт, – натянуто улыбнулась она. – Я так плохо выгляжу, что вы спрашиваете меня о самочувствии?

Кедер немного поразмышлял и ответил искренно, но не обидно:

– Здесь такая толпа, что любой почувствует себя плохо. Посмотрите на присутствующих, они еле держатся, – он небрежно кивнул вниз.

– Да, в зале несколько душно, – согласилась женщина несколько расслабившись. – Вы поэтому сбежали сюда?

– В том числе. Но в первую очередь, потому что не люблю танцевать, – пояснил Кедер и снова обратил взгляд на танцующих.

Музыка умолкла. Какой-то белокурый юноша – куда смотрит его мама? мальчику пора спать! – встал в центр зала и начал что-то читать, держа листы перед собой. Судя по некоторым долетающим до хоров словам, рассказ о том, как юная дева полюбила таинственного незнакомца, а он оказался кровососом.

Шонгкор легко вообразил, что будет дальше: они поженились назло всем врагам (родителям девы), сливались в экстазе, он пил ее кровь, она млела, но, конечно, умерла. В отчаянии он бросился со скалы. В общем, все умерли. Подобные истории сейчас были очень популярны. Женщины восторженно ахали, мужчины сдерживали зевоту и ехидные смешки, постепенно перемещаясь в сторону карточных столов.

– Вы необычный человек, – раздался за спиной веселый голос. – Первый раз сталкиваюсь с таким.

– Чем же необычный? – безразлично поинтересовался Шонгкор, не оборачиваясь, просто чтобы поддержать разговор.

Он был далек от того, чтобы счесть эти слова за комплимент. По его мнению, обычные люди вообще не встречались. Каждый умел удивить. Только у некоторых необычность на поверхности, как украшение торта, а у других где-то глубоко внутри, как начинка шумафского пирога. Вера, например, казалась куском крестьянского хлебушка, тщетно пытающимся притвориться пирожным. Разве это можно назвать обычным?

Женщина подошла ближе, встала рядом и ответила на его вопрос, бросая взгляды из-под ресниц:

– Не буду говорить о вашей славе великолепного фехтовальщика, который ненавидит дуэли. Мне даже любопытно, как можно было заработать ее, если никто не видел, как вы сражаетесь? – она сделала паузу, очевидно надеясь на пояснения, но Кедер даже головы не повернул. – Не упомяну также и об удивительной способности приобретать друзей. Вы не пытаетесь подольститься к людям, ни к богатым, ни к знатным, говорите то, что думаете, идете напролом, и всё же у вас на удивление мало неприятелей. А врагов и завистников, по сути, и нет, – снова ожидающий взгляд, который граф проигнорировал. Вера вздохнула и завершила: – Но самое поразительное – вы имеете репутацию сердцееда, хотя никто не может назвать ни одного имени покоренной вами женщины.

Она умолкла, ожидая хоть какого-нибудь знака, что ее услышали. Но Кедеру было лень, поэтому он смаковал вино, глядя в зал, где всё еще продолжалась декламация. Кудри у белокурого ангела натуральные. Такие шпицами не накрутишь.

Он мог бы объяснить, что сражаться на дуэли ему все-таки приходилось – молодой был, глупый. А еще приходилось участвовать в сражениях – в путешествии чего только не бывает. Так что видели, потому и болтают. Потому и стараются не замечать, если он не спустит кому-то дерзость, как тому баронету (баронет он все же или целый барон?)

Мог бы рассказать, что враги есть у всех, но его ненавидят слегка, потому что он не путается под ногами и не мешает людям жить так, как им нравится. Взамен и его не трогают.

Ну а его женщин не знают потому, что он не треплется о своих победах на каждом углу. А леди с удовольствием принимают мужчину, который умеет молчать.

Ничего этого Шонгкор не сказал, потому что всё еще слышал одни банальности от этой женщины. Если бы ему попался такой скучный собеседник среди мужчин, он бы всегда держался от него на два-три человека дальше. Игра поинтереснее, чем танцы. Если виконтесса Таур так и не скажет ничего оригинального, придется так и поступить.

Не дождавшись ответной реплики, даже формально-вежливой, Вера снова негромко засмеялась:

– Я ведь вам понравилась. Почему вы сразу отступились?

Смех у нее был красивый. И она красивая. А всё остальное так себе. Граф повернулся и смерил ее довольно унизительным взглядом сверху вниз. Снова пригубил вино.

– Ненавижу фальшь, – он не отступил от своего правила и сказал то, что думает. – И я ведь вам понравился, но вы решили поиграть в охотника и жертву. Вероятно, чтобы не показаться легкодоступной. Мне подобная игра скучна до судороги в скулах. Я не люблю охоту. Да – значит да. А флирт оставьте прыщавым юнцам, – он кивнул вниз. – Им это еще в диковинку, они с удовольствием за вами побегают. Иногда даже без надежды на успех.

Вера подошла ближе к перилам и взглянула вниз. В рассказе юноши дева уже трепетала в объятиях вампира.

– Вы плохо знаете этого молодого человека, – усмехнулась она. И в ответ на вопросительный взгляд пояснила: – Это мой племянник. Несмотря на свой юный возраст, он тоже ненавидит флирт. И прыщей у него нет, – а потом повернулась к графу и посмотрела в глаза так пристально, будто предлагала убедиться в своей искренности. – Обычно мужчины любят охоту. Что с вами не так? Неприятные воспоминания?

– Скука! – тоскливо протянул он. – Что есть охота? Сильный гонится за слабым, чтобы продемонстрировать свою власть. Исход предрешен. Зачем начинать в таком случае?

– А если женщина сдается сразу, то преподносит сюрприз? – снова грудной смех, так что внутри что-то вздрагивает. Вот же нашла, чем зацепить.

– Нет. Но экономит обоим кучу времени. Не люблю ненужной суеты.

– И на что же вы тратите свое драгоценное время? – вскинула она брови.

– На жизнь! – он отсалютовал небесам кубком. Скука испарилась, он откровенно наслаждался беседой, вниманием красивой женщины. – В этом мире есть много интересного, кроме постельных утех. И любой охоте, хоть за зверем, хоть за женщиной, я предпочитаю противостояние врагу хотя бы равному по силе. В идеале чуть более сильному, тогда появляется элемент непредсказуемости.

Вера шагнула ближе. Пока на грани приличия, но он даже через одежду чувствует ее жар.

– А почему, граф, вы считаете, что это охота? Что если именно противостояние равному по силе?

Кедер отпускает пустой кубок – он со звоном катится по мраморным плитам. Одной рукой обхватывает ее бедра и приподнимает, а второй притягивает к груди, чтобы не упала, потому что теперь Вера, как и положено, вскрикивает и вырывается. Два шага, и он прижимает ее к стене, так что даже вдохнуть непросто.

И горячо шепчет на ухо почти касаясь губами. Почти.

– Я могу взять тебя прямо сейчас. И никто ничего не узнает. Я даже твое прекрасное платье сумею не испортить…

Чуть отодвигается и видит в глазах такой неподдельный ужас, что, кажется, она сейчас потеряет сознание.

Поэтому быстро отпускает женщину и возвращается к перилам.

– К счастью, – завершает он, не поворачиваясь, чтобы не смущать Веру, – издевательство над слабым я ненавижу еще больше, чем охоту. – Виконтесса Таур за спиной тяжело дышит, и это не дыхание страсти. Кедер снова становится к ней вполоборота, наблюдая, как та прижимает пальцы к уголкам глаз, пытаясь сдержать слезы.

С демонстрацией силы он явно перестарался. На душе стало тошно.

– Извините, – он вновь поклонился. – Я хотел показать, что ни о каком противостоянии между мужчиной и женщиной не может быть и речи. Кто-то всегда сильнее. Не хотел пугать вас. Обычно женщины, которые ведут себя так откровенно, жаждут подобных действий со стороны мужчины. Принести вам вина?

Вера еще раз судорожно вздохнула, прислонилась к стене, медленно покачала головой и подняла взгляд. Такой темный и усталый, будто граф и вправду ее изнасиловал.

– Похоже мы только и делаем, что удивляем друг друга, – рот болезненно кривила ухмылка, словно она старалась держать лицо, но сил на это не хватало. Вера немного помолчала, а потом добавила, словно оправдываясь: – Я встречалась с одним… человеком, который любил насилие. На мгновение мне показалось, что вы такой же. Поэтому я напугалась. Но я понимаю, что сама виновата. Я вела себя непозволительно.

Она направилась к выходу, завершая разговор.

– Вера, – бросил он в спину, и женщина замерла, – может, все-таки расскажете, что происходит? Вас кто-то обижает? Шантажирует? Заставляет дразнить мужчин? Я слышал, ваши поклонники погибают при странных обстоятельствах.

– Вы угадали, – ответила она глухо. – Обижает. Шантажирует. Заставляет. Но больше я ничего не скажу. Этот противник вам не по зубам. Он намного сильнее, а не чуть-чуть, как вы любите.

– Я заинтригован.

Она только хмыкнула и ушла. Кедер задумчиво смотрел ей вслед.

Двадцать лет назад он бы бросился за Верой и не успокоился, пока не узнал всё, что она скрывает. Сразился бы с самими демонами Шереша, чтобы спасти прекрасную леди, причем даже не надеясь на то, что его отблагодарят в постели.

Десять лет назад он бы аккуратно поспрашивал у знакомых, что они знают о Вере, не нужна ли ей помощь.

А сейчас… Нет – значит нет.

Глава 4. Еще один

И все-таки у них получилось! У найденного на улице Давира паренька перерождение проходило долго, мучительно. Около недели все сомневались, что он выживет, но продолжали поить исключительно кровью животных. Спустя две недели (обычно перерождение длилось не больше семь дней), когда граф исследовал приглашения от знатных людей столицы, чтобы определить, куда лучше пойти вечером, зашел Энье и сообщил:

– Ваше сиятельство, Дайтан пришел в себя, – немного помолчал и уточнил: – Вы поговорите с ним или поручить это Ачилле?

Ачилле был крестьянином Лейна7, которого вампир надкусил, но не убил. В тот момент ему уже исполнилось пятьдесят, был он крупный, полный. Большие щеки сияли так же, как лысина, обрамленная кудрявыми волосами. Вампира Кедер и его семья нашли и убили. Когда завершилось перерождение Ачилле, граф предложил ему то же, что и другим, кого они находили: остаться в семье и убивать лишь того, кого приговорит Шонгкор, или жить самому.

Хотя на самом деле никакого выбора не было. В семье было строгое правило: никого не обращать. Убить можно, обращать – нет. Позволить такому, как Ачилле, жить самостоятельно – значит, рисковать оставить на Гоште еще одно чудовище, которое потом придется искать, чтобы убить. Именно поэтому тем, кто не хотел жить по правилам семьи, сразу сворачивали шею.

Крестьянину правила понравились. Он и сейчас ходил по дому в крестьянской рубахе, подпоясанной веревкой, в широких штанах и занимался самой простой работой: колол дрова, убирал двор, топил дом, носил воду. И нахваливал свою жизнь:

– Раньше я пока дрова наколю, уже спина отваливается, а сейчас силища немеряная. Два раза топориком махнешь – и готово. Охотиться не нужно – господин граф накормит. Не жизнь, а дворцы Эль-Элиона!

Он был в числе первых, кто вошел в семью. С годами он не менялся внешне, как и все вампиры, но научился читать, считать и стал правой рукой сначала Чарека, потом Энье. Однако не стремился стать разведчиком или купцом, как другие, принятые в семью, предпочитая работать по дому.

Энье переступил с ноги на ногу, поняв, что его сиятельство погрузился в воспоминания. Кедер не торопился с ответом, глядя как будто сквозь дворецкого. Потом поднялся.

– Я сам, – принял решение он и отправился в ту комнату, где впервые увидел Дайтана.

Парнишка сидел на кровати в шерстяных штанах и белой нательной рубахе. Шонгкор впервые рассмотрел его. Типичный шумафец: довольно высокий, стройный, светло-русые прямые волосы до плеч, янтарно-карие глаза и белая кожа. Может, и не такой красавец, чтобы женщины ахали, но очень симпатичный. Увидев графа, вскочил, но Кедер махнул рукой:

– Садись.

И сам опустился в кресло напротив кровати. Долгое время здесь сменяли друг друга те, кто выхаживал Дайтана.

– Настало время еще раз познакомиться, – заговорил он, пристально глядя парню в глаза, стараясь уловить малейшие проявления эмоций. – Я Кедер Шонгкор граф Иецер. Обращаться ко мне можешь «ваше сиятельство», «господин граф» или «господин Кедер». Как ты, может быть, догадался, я из Энгарна, с другого континента. Шумафский знаю, потому что много путешествовал, когда еще меня не заразили. Мне сорок два… Да, остановимся на этой цифре. Хотя, как ты понимаешь, уже довольно давно сорок два, – он помолчал, потом предложил: – Расскажи о себе. После этого я отвечу на любые вопросы.

– Меня зовут Дайтан Уреней. – Парень опустил голову и отвечал, исследуя свои руки, то сцепляя, то вновь разводя пальцы. Имя он произнес с запинкой, словно сомневался, что теперь имеет право на него. – Мне двадцать четыре. Будет теперь. Всегда. Я сын обувного мастера… Отец дал мне образование. Хотел, чтобы я дальше него пошел. Секретарем, например, стал…

– Не успел? – поднял брови Шонгкор.

– Нет, – он покачал головой. – Когда школу закончил, мне шестнадцать было. Сначала меня там же оставили. Священникам помогал: книги переписывал, письма, документы под диктовку писал. Месяц назад отец Иво порекомендовал меня одному аристократу. Тот взял на работу – за магазинчиком присматривать. В тот вечер, когда на меня… напали, я первый день работал, – Дайтан судорожно вдохнул, потом взял себя в руки. —Продавал товары, отчеты писал – приход, расход… Виконт сказал, если хорошо себя зарекомендую, то дальше пойду… И вот…

– Ты домой возвращался, когда это случилось?

– Да. Не дошел.

– Из лавки? – уточнил Кедер.

– Да.

– В первый раз этой дорогой шел?

Дайтан удивленно поднял глаза. Задумался.

– Да, – неуверенно подтвердил он. – Вот на следующую улицу свернул бы – там всегда хожу. Но на меня раньше напали.

– Ничего подозрительного не заметил? Кто-то подходил по дороге? Пытался поговорить? – Отрицательный кивок. – Может, слишком навязчиво рассматривал? – Снова помотал головой. – Какое-то время шел следом?