Манипулятор

Ярослав кивнул, не в силах вымолвить ни слова, и почти бегом покинул кабинет. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, оставив Амадея наедине с его призраками, с его картами нового мира и с давящей тишиной старого дворца, который он был готов покинуть, как брошенную игрушку.

А за окном, в гуще спящего города, уже зрели другие планы. Планы мести, которые не требовали бегства. Планы, для которых дата тридцатого мая и отсутствие императора были не проблемой, а идеальным подарком судьбы.

* * *

Резкий, едкий запах гари ворвался в ноздри, заставив Артура вздрогнуть и сесть на кровати. Не сон – инстинкт. Пахло не просто дымом – пахло горящим деревом, тлением дорогих ковров и чем-то химическим, сладковатым и ядовитым. Пахло нападением.

Он сорвался с кровати, не включая света, движимый слепой, животной тревогой. Первой мыслью был Даниэль. Он рванул в комнату брата, распахнул дверь – кровать была пуста, одеяло сброшено на пол. Пазл на столе лежал нетронутый. Никого.

– Даниэль? – его голос прозвучал хрипло и неестественно громко в звенящей тишине.

В ответ донесся лишь нарастающий гул огня и треск пожираемой древесины. Дым уже стелился по коридору. Оранжевое зарево мерцало в оконных проемах. Лестница. Огонь медленно отрезал путь вниз, но это не мешало быстро пробежаться по нему.

Серафим. Нужно найти Серафима. Артур, пригнувшись, бросился к комнате прислуги. Дверь была распахнута настежь. Внутри – ни души. Постель не смята, как будто дворецкий так и не ложился. Или его забрали силком.

Шкатулка. Мысль ударила как обухом по голове. Он рванул назад, в свою комнату, схватил со стола тяжелый ящик, проверил, на месте ли пистолет и дневники. Только тогда, прижав драгоценный груз к груди, он побежал к главному выходу.

Дым ел глаза, першило в горле. Он выбил плечом заклинившую дверь и вывалился на свежий воздух, глухо ахнув от резкого перепада. Ночь была холодной и звездной. Его особняк пылал как гигантский факел, освещая всю округу зловещим, пляшущим светом.

И тут он увидел его.

Даниэль. Он лежал на камнях мостовой, всего в нескольких шагах от входной двери. Его маленькое тело было неестественно вывернуто, шея сломана. Глаза, широко раскрытые и пустые, смотрели на звезды, отражая отблески пожара. Он был в пижаме, босый.

В горле у Артура что-то сжалось. Холодная, абсолютная пустота на мгновение поглотила все чувства. Он просто замер, не в силах отвести взгляд.

– Ищешь своих крыс? – раздался знакомый, ненавистный голос.

Артур медленно поднял голову.

По другую сторону от тела Даниэля, в самом центре освещенной пожаром площади, стояли они. Амадей. И Ярослав. Ярослав держал Серафима. Его новый, идеальный костюм был порван и забрызган грязью. Лицо дворецкого было бледным, испачканным кровью из разбитой губы. Но глаза его были ясными и полными немого ужаса. К горлу Серафима был приставлен тот самый, золотистый «императорский» кинжал.

– Мы наведались в гости, сынок, – сказал Амадей. Его лицо было искажено гримасой торжествующего безумия. – Решили проверить, как ты тут без нас управляешься. А ты… ты завел себе новую игрушку.

Ярослав ухмыльнулся. Его пальцы сжали рукоять кинжала. Серафим попытался дернуться, но хватка была железной.

– Нет… – успел прошептать Артур.

Но было уже поздно.

Ярослав сделал одно легкое, почти небрежное движение запястьем. Лезвие бритвой прошлось по горлу. Раздался короткий, влажный звук. Из разреза хлынула алая струя, обдавшая руку Ярослава и камни под ногами.

Серафим не закричал. Он лишь широко открыл глаза, полные невыразимого удивления, и издал короткий, булькающий хрип. Его тело обмякло и рухнуло на землю рядом с телом Даниэля, образуя жуткую, бессмысленную симметрию.

Амадей шагнул вперед, через лужи крови, и посмотрел прямо на Артура. Его глаза блестели в отсветах пламени.

– Ты следующий, – произнес он тихо, и в этой тишине слова прозвучали громче любого крика.

Артур проснулся от собственного хрипа. Он сидел на кровати, сердце колотилось где-то в горле, тело было покрыто липким, холодным потом. В комнате было тихо и темно. Никакого запаха гари. Никакого зарева пожара.

Сон.

Глупый, идиотский сон.

Он судорожно, почти панически ощупал пространство рядом с собой. Его пальцы наткнулись на холодный, знакомый металл и полированное дерево. Шкатулка. Пистолет. Он никогда не забыл бы забрать их. Никогда.

Он глубоко, с усилием вдохнул, пытаясь загнать обратно дикое биение сердца. Сон был настолько реальным, что во рту до сих пор стоял привкус пепла и крови. Он встал, подошел к окну. Его особняк стоял нетронутый, погруженный в предрассветную тишину. Все было на своих местах. Пока что.

Он спустился вниз. На кухне было пусто. Никаких следов пожара. Он механически приготовил себе завтрак – что-то простое, безвкусное – и съел стоя, уставившись в стену. Мысли работали с холодной, безжалостной ясностью.

Отец. Собрание. Сегодня.

Он спустился в подвал. Запахнул потертый плащ, заткнул за пояс пистолет, положил в карман флакон с «Покорностью» и свернутую в трубку карту тоннелей. Он сверялся с ней еще раз, пальцем вычерчивая путь в своем воображении. Не через город. Надземный путь был слишком опасен, слишком предсказуем. Только подземелье. Только крысиные тропы.

Ему нужно было добраться до Ратуши. До здания Главной администрации союза городов. Нужно было подобраться к отцу. Узнать, что он задумал. Найти соратников? Соратников? Он чуть не фыркнул вслух. В этом городе не было соратников. Были временные попутчики, полезные идиоты и ресурсы. И мэры… мэры были ключами. Ключами к системе, которую нужно было не возглавить, а изнутри разрушить. До основания.

Люк в полу подвала открылся с тихим скрипом. На него пахнуло холодом, влажной землей и вековой плесенью. Запах тления и забвения. Запах правды.

Он шагнул в темноту.

Путь занял около часа. Он шел быстро, почти бесшумно, его шаги поглощала сырая земля пола. Фонарь выхватывал из мрака низкие своды, оплетенные корнями деревьев, кирпичные кладки, местами обрушившиеся от времени, ответвления, ведущие в никуда. Он не встретил ни души. Только пару раз в темноте что-то шуршало и пищало, спеша ретироваться.

Наконец впереди показался тусклый свет и крутая каменная лестница, ведущая наверх. Он притушил фонарь, прислушался. Сверху доносились смутные голоса, шаги. Он поднялся и осторожно отодвинул тяжелую железную решетку, замаскированную под вентиляционный выход в узком, грязном переулке как раз напротив монументального здания Ратуши.

Он вышел на поверхность, стряхнул с себя пыль и паутину и, не меняя темпа, направился к главному входу. Два стражника в знакомой форме перекрыли ему путь, скрестив алебарды.

– Стой! Проход закрыт! – высказал один из них, глядя на него с плохо скрытым презрением. Вид у Артура был, мягко говоря, непрезентабельный: в пыльном плаще, с бледным, осунувшимся лицом.

– Кто ты такой? – добавил второй.

Артур остановился. Он посмотрел на них спокойно, почти лениво.

– Я – принц Артур Элиаш, – произнес он ровным, лишенным эмоций голосом. – Пропустите меня. У меня есть дело внутри.

Стражи переглянулись. Первый, тот, что покрупнее, хмыкнул.

– Принц? С каких это пор принцы ходят через помойки? – он окинул Артура насмешливым взглядом. – Вход воспрещен. По личному приказу императора. Только для мэров, их свиты, высшего совета!

В голове у Артура что-то щелкнуло. Личный приказ. Значит, отец действительно здесь. И он ждал чего-то. Или кого-то.

Он мог бы надавить. Мог бы пригрозить. Но это вызвало бы шум. А шум был сейчас последним, что ему было нужно.

Вместо ответа он сделал шаг вперед. Легкий, почти невесомый. Его движение было таким быстрым, что стражи даже не успели среагировать. Из кармана плаща в его руке уже был тот самый флакон с аппликатором.

Подул. Облачко мелкого желтоватого порошка окутало лица обоих стражников. Они ахнули, закашлялись, пытаясь стряхнуть с лица непонятную субстанцию.

Артур подождал пару секунд, пока их взгляды не стали стеклянными и отрешенными.

– Забудьте, что я был здесь, – произнес он тихо, но четко. – Вы ничего не видели. Никого не было.

Стражи заморгали, покачали головами, словно пытаясь стряхнуть назойливую муху. Их лица вытянулись в масках полного недоумения.

– Чего стоишь? – пробормотал один, обращаясь к напарнику. – Небось, опять нажрался где-то.

– Сам ты нажрался, – огрызнулся второй, почесывая затылок.

Задача Артура была не в том, чтобы его заметили, а в том, чтобы видеть и слышать. Он отступил в тень арочного проема, ведущего обратно в служебные коридоры, и бесшумно растворился в них, как призрак. Спустя несколько минут он уже спускался по знакомой каменной лестнице обратно в подземелье, но не для того, чтобы уйти. Он знал, что должен быть внутри.

Обойдя по узкому, сырому техническому тоннелю, он нашел неприметную дверь, ведущую в запасной выход прямо в боковой неф огромного зала заседаний Ратуши. Дверь была замаскирована под панель из темного дерева. Он приоткрыл ее на сантиметр – идеальная точка обзора. Зал был полон. Десятки людей в дорогих, но потускневших от времени костюмах и платьях сидели на деревянных скамьях, нервно перешептываясь. Воздух гудел от сдержанных, тревожных разговоров. На возвышении стоял длинный стол под темно-бордовым сукном – пустой. Императорский.

Артур бесшумно проскользнул внутрь и занял место на самой дальней скамье, в глубокой тени, отбрасываемой массивной колонной. Отсюда он видел всех, а его самого было практически не разглядеть.

Вскоре боковая дверь на сцене открылась, и в зал вошла группа людей. Четверо. Не пятеро. Только четверо. Артур почувствовал, как в груди что-то холодное и тяжелое сжимается.

Церемония началась. Первой высказалась церемониймейстерша с заученно-скорбным лицом.

– Приветствуем представителей городов Первого Сектора! Мэра города Ипсилон – Луизу Равскую!

Из группы вышла женщина. Высокая, худая, с острыми чертами лица и собранными в тугой узел каштановыми волосами. Ее движения были резкими, экономичными, взгляд – холодным и оценивающим. Она кивнула залу, не удостоив собравшихся и тени улыбки.

– Мэра города Зита – Виктора Бачевского!

Мужчина лет пятидесяти, с одутловатым, покрасневшим лицом и дорогим, но явно тесным камзолом. Он важно выкатился вперед, поклонился, попытался улыбнуться, но получилось лишь подобие самодовольной гримасы.

– Мэра города Пси – Мартина Новака!

Новак был полной противоположностью Бачевскому – сухой, жилистый, с умными, бегающими глазами ученого-циника. Он лишь коротко кивнул, его пальцы нервно перебирали край мантии.

– И мэра города Тау – Томаса Дадлеза!

Дадлез выглядел самым молодым и самым напуганным. Его взгляд беспокойно метался по залу, он то и дело поправлял очки на переносице. Он сгребался в неловком поклоне.

Артур мысленно дополнил список. А пятым должен был быть Амадей Элиаш. Император союза городов. Но его не было. Он сбежал. Скрылся. Бросил своих вассалов на произвол судьбы в критический момент.

Церемониймейстерша, словно отвечая на его мысли, объявила:

– К нашему всеобщему сожалению, его императорское величество Амадей Элиаш и наследник престола Ярослав не смогли присутствовать на собрании. В связи с чрезвычайными обстоятельствами они покинули город для инспекции новых… территорий и укрепления безопасности союза.

В зале пронесся гул удивления и страха. Бросил нас, – читалось на большинстве лиц. Сбежал.

Слово взяла Луиза Равская. Ее голос был таким же холодным и острым, как ее внешность.

– Господа, мы собрались здесь не для пустых церемоний. Наши города, Первый Сектор, находятся в опасности. Кто-то целенаправленно истребляет стражу. Методично, жестоко и безнаказанно. Мы не можем допустить, чтобы это породило хаос и панику среди населения. Наша сила – в единстве и порядке.

Первый Сектор. Слова отзывались в голове Артура глухим эхом. Какой еще Первый Сектор? Он всегда считал, что есть только пять городов, оставшихся после Катаклизма. Лимбо в центре и четыре других вокруг. Все, что было за стенами, считалось мертвыми землями, отравленными радиацией и возможными мутантами. Но если есть «Первый»… значит, возможен и второй. Или третий. Отец что-то скрывал. Что-то огромное.

Обсуждение закружилось вокруг убийств стражников. Мэры предлагали ужесточить патрули, ввести комендантский час, увеличить налоги на содержание армии. Это были старые, изжившие себя методы. Артур слушал, сжимая кулаки в карманах. Они не искали причину, они пытались заткнуть дыру, которая вот-вот разорвется в хлам.

И тогда снова заговорила Луиза. Она сделала паузу, обвела зал ледяным взглядом.

– Но есть вещь куда более важная, чем несколько десятков трупов, – произнесла она, и в зале воцарилась мертвая тишина. – Репутация. Доверие. Люди должны верить, что мы контролируем ситуацию. Что власть императора – нерушима. И эта власть, эта администрация… сейчас зависит от нас. От нашей твердости.

Вот оно. Именно это Артур и хотел услышать. Не слова о безопасности, а слова о власти. О ее хрупкости. О том, что трон, который все считали гранитным, на самом деле стоит на гнилых сваях, и достаточно одного сильного толчка…

В конце объявили, что все мэры остаются в Лимбо на неопределенный срок – «для координации усилий». По их лицам было видно, что для них это стало такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Их просто заперли здесь, как заложников в золотой клетке, чтобы они не натворили дел в своих городах в отсутствие императора.

Заседание объявили оконченным. Артур вышел тем же путем, каким и вошел – словно тень, не замеченная никем. Он снова нырнул в подземный ход и через полчаса уже вынырнул на поверхность в том же грязном переулке. Предрассветная прохлада сменилась душным дневным зноем. Город жил своей обычной, грязной и шумной жизнью.

Он пошел по направлению к бару, мысленно переваривая услышанное. Первый Сектор. Убийства стражи. Бегство отца. Пазл начинал складываться, но картина получалась куда более масштабной и пугающей, чем он предполагал.

По пути его, как всегда, обступили нищие. Изможденные лица, протянутые руки. Обычно он проходил мимо, но сегодня что-то дрогнуло внутри. Он молча, не глядя в глаза, стал раздавать монеты из своего кошелька. Его здесь знали. Знали его лицо, знали его привычку приходить в этот квартал. Других богачей здесь бы уже обобрали до нитки или прирезали в темной подворотне, но к нему относились со странным почтением, смешанным со страхом. Он был своим в этом аду.

Бар «У Серафима» встретил его привычной прохладной полутьмой и запахом дешевого алкоголя. За стойкой, как ни в чем не бывало, вытирал бокал Серафим. Его лицо было спокойным, лишь в глазах затаилась тень усталости.

– Как всегда? – его голос был привычно хриплым.

– Двойную, – кивнул Артур, опускаясь на табурет.

Серафим без лишних слов налил ему двойную порцию бурбона. Артур залпом выпил половину, чувствуя, как обжигающая жидкость снимает напряжение.

– Заходи потом, – бросил он, поднимаясь. – Расскажу пару интересных вещей.

Серафим лишь молча кивнул.

Дорога домой была недолгой. Артур уже почти дошел до своего переулка, как его внимание привлекло движение в узкой арочке между двумя домами. Он замедлил шаг.

В тени он увидел двух людей. Стражник в знакомой форме и… девушка. Девушка в темном, потертом плаще с капюшоном. Стражник что-то агрессивно говорил ей, тыча пальцем в грудь. И тогда все произошло мгновенно. Рука девушки метнулась, в ней блеснуло лезвие. Быстро, точно, без лишних движений. Лезвие бритвой прошлось по горлу стражника. Он захрипел, схватился за шею и рухнул на камни.

Девушка на мгновение замерла, тяжело дыша. Затем она резко обернулась, почувствовав на себе взгляд. Из-под капюшона виднелись белокурые пряди и пара широко раскрытых, диких глаз. Окровавленных глаз.

Артур сделал шаг из тени. Он не кричал, не звал на помощь. Он был абсолютно спокоен.

– Ты не думаешь, что тебя поймают? – произнес он ровным голосом.

Девушка вздрогнула, как загнанный зверь, и приняла защитную позу, выставив перед собой окровавленный нож. В ее глазах читался чистый, животный страх.

– Не бойся, – сказал Артур, не приближаясь. – Я на твоей стороне. Мы уже встречались. В переулке. Тебя избивали за долги.

Он присмотрелся. Да, это была она. Та самая девушка. Теперь он видел ее лицо – изможденное, бледное, но с острыми, почти хищными скулами и упрямым подбородком.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Она сжала губы, все еще не опуская нож.

– Кира, – просипела она наконец.

Артур медленно кивнул.

– Кира. Хорошее имя. Еще увидимся, Кира.

Он развернулся и пошел прочь, оставив ее стоять над телом в полном недоумении. В его голове пронеслась единственная мысль, ясная и оглушительная: «Неужели она? Та самая?»

Дом встретил его гробовой тишиной. Он спустился в подвал, в свой импровизированный «кабинет», зажег лампу. Пока ждал Серафима, он достал чистый лист бумаги и уголь. Его рука двигалась быстро, почти автоматически. Он не был великим художником, но его память была феноменальной. Через двадцать минут на столе лежали четыре портрета. Луиза Равская с ее холодным, колючим взглядом. Виктор Бачевский с его самодовольной одутловатостью. Мартин Новак с жилистыми, нервными руками. Томас Дадлез с его испуганными глазами за стеклами очков.

Вскоре в дверях появился Серафим. Он молча окинул взглядом рисунки, потом перевел взгляд на Артура.

– Ну? – только и спросил он.

– Садись, – сказал Артур, откладывая уголь. – Сейчас все узнаешь.

И он начал рассказывать. Все, что видел и слышал в Ратуше. Про отсутствие императора. Про мэров. Про «Первый Сектор». Про то, что власть висит на волоске, и теперь у них есть список тех, кто держит эту нитку в своих руках.

Он смотрел на портреты, и в его глазах загорался тот самый холодный, безжалостный огонь планирования. Игра только начиналась. И теперь он знал не только цель, но и фигуры на доске.

Глава 5. Химическая связь

«В жизни нет ничего такого, чего нужно бояться, есть только то, что нужно понимать.» – Мария Кюри

Комната матери была забальзамирована в времени, как склеп. Пахло пылью, застоявшимся воздухом и едва уловимым, угасшим ароматом ее духов – сладковатым и горьким, как само воспоминание о ней. Артур стоял на пороге, чувствуя, как давно заглушенная ярость и тоска снова поднимаются комом в горле.

Он не приходил сюда годами. Слишком много призраков. Но теперь призраки стали оружием. И ему нужно было найти хоть один патрон.

Он начал с комода. Аккуратно, без суеты, он выдвигал ящики, перебирая сложенные платья, шали, перчатки. Все вещи были бережно уложены, будто ждали ее возвращения. Под слоем шелка его пальцы наткнулись на что-то твердое и холодное. Небольшая шкатулка из черного дерева, простая, без замка.

Внутри лежало несколько пожелтевших листов бумаги. Свидетельства о рождении. Сначала его собственное. Потом – Даниэля. Ярослава. И… еще одно.

Сердце Артура пропустило удар, а потом заколотилось с бешеной силой. Он медленно, почти не дыша, поднял хрупкий лист.

Кира Элиаш.

Имя горело на бумаге, как клеймо. Его сестра. Не выдумка, не больная фантазия умирающей матери. Реальность.

К листу была приколота маленькая, потрепанная фотография. Девочка лет семи-восьми. Белокурые волосы, заплетенные в неуклюжие косы. Большие, светло-кровавые, не по-детски серьезные глаза, в которых уже тогда читалась какая-то дикая, звериная тоска. И черточки лица… он бы узнал их где угодно.

Она. Та самая девушка из переулка. Та, что с холодной яростью перерезала глотку стражнику. Его сестра. Его кровь.

В голове все сложилось в единую, жуткую картину с леденящей ясностью. Он использовал на ней «Покорность». Вдул ей в лицо порошок абсолютного подчинения и приказал: «Убивай стражу». И она… она выполняла. Механически, бездумно, как идеальный инструмент. Она стала его орудием мести, даже не зная об этом. Не зная, кто он. Не зная, кто она.

Он не чувствовал вины. Лишь леденящее душу удовлетворение от того, что гипотеза подтвердилась, и жгучую, нетерпеливую потребность найти ее. Сейчас. Немедленно.

Он вернулся в свой кабинет, схватил уголь и чистый лист. Его рука летала по бумаге, вырисовывая каждую черту, каждую тень на том юном лице с фотографии, но придавая ему жесткость и оскал взрослой, искалеченной жизни. Получился не портрет, а охотничья зарисовка. Цель.

С этим рисунком он рванул в бар. Было уже поздно, но «У Серафима» всегда были открыты двери для тех, кому некуда идти.

Серафим, как всегда, полировал бокал. Его взгляд поднялся на Артура, и он мгновенно прочитал в его глазах ту самую опасную, лихорадочную энергию.

– Что-то случилось? – отложил тряпку бармен.

Артур швырнул рисунок на стойку. Угольная пыль легла на отполированное дерево.

– Эту девушку. Ее зовут Кира. Мне нужно ее найти. Живую. Невредимую. Ко мне.

Серафим взял рисунок, внимательно изучил. Его лицо осталось непроницаемым.

– Кто она?

– Сестра. Просто найди ее. – Голос Артура был стальным, без права на обсуждение. – Подключи своих ищеек. Всех, кого знаешь. Плачу втрое против обычного. Мне нужно, чтобы ее привели ко мне в течение двадцати четырех часов. Она где-то в бедных кварталах. Действует… агрессивно.

Серафим медленно кивнул, свернул рисунок в трубку и спрятал за стойку.

– Будет сделано. Двадцать четыре часа.

Артур развернулся и вышел, не сказав больше ни слова. Он не сомневался в Серафиме. Сомневаться было уже поздно. Охота началась. И теперь он знал, что выслеживает не просто союзника или инструмент. Он выслеживал свою собственную кровь. Своего самого ценного солдата в начинающейся войне. И своего самого главного призрака.

* * *

Подвал особняка Элиашей окончательно превратился в штаб безумной войны. На сырой, покрытой плесенью стене Артур развесил свои рисунки. Четыре портрета мэров в нижнем ряду, словно основание пирамиды. Чуть выше, над ними – надменное, глуповатое лицо Ярослава. И на самом верху, венчая эту галерею безумия, – портрет Амадея. Его глаза с портрета смотрели вниз с холодным, всевластным презрением.

Артур взял моток грубой, пеньковой веревки и начал соединять портреты. От каждого мэра – линия к Ярославу. От Ярослава – к Амадею. Получилась уродливая, зловещая паутина, наглядная схема всей прогнившей системы власти Лимбо.

Серафим молча наблюдал за этим, прислонившись к косяку. Он смотрел на эту стену с растущим недоумением и ужасом.

– Вот они, – прошептал Артур, отступая на шаг, чтобы оценить работу. Его глаза горели тем самым лихорадочным блеском. – Все враги. Все цели. Каждого из них нужно убить. Уничтожить. Стереть с лица этого города.

В подвале повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факела.

И тут Серафим засмеялся. Это был не веселый смех, а короткий, нервный, истеричный выдох, полный чистого неверия.

– Ты окончательно спятил, – выдавил он, смотря то на стену, то на Артура. – Это… это невозможно. Ты один. Они – вся власть в городе! У них гвардия, связи, ресурсы! Это же самоубийство!

Артур повернулся к нему. На его лице не было ни улыбки, ни злости. Лишь холодная, расчетливая уверенность.

– Это не самоубийство, Серафим. Это шахматы. Обычная партия в шахматы. Просто фигурки чуть большего размера. – Он подошел к стене и ткнул пальцем в портрет Луизы Равской. – Сначала нужно создать армию. Образовать сопротивление. Найти тех, кому нечего терять. Обещать им то, чего они хотят. Свободу. Месть. Кусок хлеба.

Серафим снова фыркнул, на этот раз с откровенным презрением.

– Сопротивление? Кто, блядь, согласится на это?! У людей, как ни странно, есть мозги! Они не пойдут на верную смерть!

– У людей есть страх! – голос Артура зазвучал резко и властно, эхом отражаясь от каменных стен. – Их мозгами манипулируют. Им годами вбивали в головы, что они – ничто, а власть – нерушима. Их вводят в заблуждение. – Он сделал шаг к Серафиму, и его глаза сузились. – Но я тоже могу манипулировать. Если понадобится, я вложу в их головы нужные мысли. Я заставлю их поверить в то, во что мне нужно. Я покажу им врага и дам в руки оружие. Они пойдут. Они всегда идут, когда им указывают на того, кого можно ненавидеть.

Он говорил с такой ледяной, неопровержимой убежденностью, что Серафим на мгновение смолк, смотря на него с новым, животным страхом. Он видел не юношу, мстящего за мать, а нечто иное. Холодную, бездушную машину по перемалыванию реальности.

– Значит… – Серафим сглотнул, его голос дрогнул. – Значит, я твоя пешка? Так? Пешка в этой твоей ебанутой игре?