Полная версия
Манипулятор
Манипулятор
Павел Смирнов
© Павел Смирнов, 2025
ISBN 978-5-0068-1840-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От Автора
Уважаемый читатель,
Прежде чем вы погрузитесь в этот мрачный мир, позвольте мне сделать два важных пояснения.
Во-первых, для избежания разночтений: главного героя этой истории зовут Артур, и ударение в его имени ставится на первый слог – Áртур.
Во-вторых, и это самое главное. Мир, который вы найдете на этих страницах, – это мир жестокости, насилия и морального падения, порожденных абсолютной властью и безумием. Я, как автор, решительно осуждаю все действия, идеи и философию, что совершают и проповедуют персонажи этой книги. Их поступки – не пример для подражания, а предупреждение о той бездне, в которую может скатиться человек.
Вся эта история, ее персонажи и события являются художественным вымыслом и не имеют цели оскорбить, шокировать или пропагандировать что-либо. Это притча, рожденная в темных уголках воображения, попытка исследовать самые мрачные грани человеческой природы, чтобы еще ярче увидеть ценность света.
Спасибо, что отважились заглянуть в эту бездну. Надеюсь, вы найдете в ней не только отчаяние, но и ту искру, которая заставляет ему противостоять.
С уважением, Автор.Глава 1. Добро пожаловать в Лимбо
«Только те, кому вы доверяете, могут вас предать.» – Терри Гудкайнд
«Отче наш, Который на небесах!Да святится имя Твое!Да приидет Царствие Твое!Да будет воля Твоя и на земле, как на небе!Хлеб наш насущный дай нам на сей день!И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим!И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого!Ибо Твое есть Царство и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков. Аминь.»Голос в темноте был хриплым, шипящим, будто тление старой бумаги.
– Густав… Ты уже и молитвы читать начал? – раздался другой голос, резкий и полный презрения.
Молитва оборвалась. Послышался влажный, клокочущий смех.
– Хах-ха-хах! Амадей, ты никогда не блистал умом. Мое время истекает, придурок! Я и так уже почти нежилец! Часики тикают, малой. Скоро всех настигнет участь Э́лиашей! И ты будешь первым в очереди! А теперь сгинь с глаз! Дай пожрать спокойно.
Плевок громко шлепнулся о каменный пол. Амадей развернулся и удалился, высоко задрав подбородок. Гордость – вот все, что у него оставалось перед этим ничтожеством.
Я могу убить каждого, – пронеслось у него в голове. – И этого урода тоже.
Из-за угла, за грудой ящиков, выглянула пара детских глаз. Маленький Áртур затаился, подслушивая разговор отца с тем, кого он никогда не видел. Отец каждый день спускался в подвал – озираясь, крадучись, будто стыдился самого себя.
Подвал был сырым и промозглым. Воздух был густым и спертым, пахнул влажным камнем, чем-то кислым и сладковатым одновременно – Áртур еще не знал, что это вонь плесени, смешанная с запахом гниющего мяса. Стены, сложенные из грубого булыжника, сочились влагой. Мальчик бежал пальцами по холодным, скользким камням, и его знобило. Узкие проходы казались ему лабиринтами великана, а тусклый свет факелов, чадящих жирным черным дымом, рисовал на стенах пляшущие, уродливые тени.
В конце самого темного коридора стояла клетка. Массивная, железная, вся в ржавых подтеках.
Внутри копошилось что-то. Человек? Существо? Оно чавкало, громко и противно, поджаривая на свече куски чего-то темного. Мычало от удовольствия, бормоча бессвязные ругательства.
Случайный камушек, выбитый ногой Áртура, отскочил со звоном. Чавканье прекратилось.
Существо в клетке медленно повернулось. Пара глаз, налитых кровью так, что не видно было белка, уставилась на мальчика. Из-под спутанных седых патлов, больше похожих на выдерганную шерсть, сияла желтая, оскаленная улыбка.
– Привет, дружок, – просипело оно хриплым, прокуренным голосом. – Будешь кушать? У меня есть еда. Вкусная еда. Только что поймал. Жареная крыса – лучший деликатес в этом царстве. Пробуй, не стесняйся. Да подойди же ближе. И как звать-то тебя?
– Áртур… – выдавил мальчик, и голос его дрожал, но еще не был сломлен. – Ударение на первый слог. Вы с моим папой разговаривали. Я вас слушал. Он к вам каждый день ходит. А почему вы в клетке?
– А-артур, – с наслаждением протянул старик, будто пробуя имя на вкус. – А меня Густав зовут. Артур… Э́лиаш?
– Да, все верно. Вы с папой говорили про участь Элиашей? Что это значит? Я хочу знать.
– Ты слышал? – Густав обратился к пустоте в углу клетки, к воображаемому собеседнику. – Артур Элиаш! Как оно звучит! Слышишь? Да, он один из них. Один из тех, кто обречен. Совсем маленький еще Артур… ЛОВИ!
Кусок обгорелого мяса с мокрым шлепком ударил Артура в грудь. В следующее мгновение костлявая, грязная рука молнией выстрелила из клетки и впилась ему в горло. Когти впились в кожу.
– Ты никогда не будешь жить сладко, как другие! Ты сгниешь здесь! Умрешь и даже не узнаешь, какие муки готовит тебе этот мир! Проклятие Элиашей не обойдет тебя стороной, я обещаю!
Артур, задыхаясь, из последних сил рванулся, лягнув ногой в клетку. Послышался глухой удар и болезненный хрип. Мальчик отлетел к стене, ударившись затылком. В ушах зазвенело. Сделать вдох было невыносимо больно – горло сжали стальные тиски.
Старик в клетке что-то орал, беззвучно шевеля ртом, его глаза вылезали из орбит. По его подбородку текла струйка крови, он беззвучно кашлял, яростно тряся прутья.
– Я… п-пойду, – вежливо прошептал Артур.
Он не слышал ничего, кроме высокого звона в ушах и стука собственного сердца. Мир плыл. Опираясь на холодную стену, он выбрался из подвала и не возвращался туда долгие годы.
* * *
Спустя 15 летАртур проснулся от того, что на его кровати сидел Даниэль. Брат, на двенадцать лет младше, уткнулся в книгу, методично перелистывая страницы. Артур пытался его воспитывать – все попытки разбивались о каменную стену безразличия. Даниэль не поддавался. Не учился. Он только читал. Вечно читал.
– Там мама кричала, а ты спал. Как ты не проснулся? – спросил Даниэль, нарочито вздыхая. – Ты даже сейчас спишь, Артур!
– Не сплю! А если сплю, то Ярослав должен ухаживать за домом и мамой! – прошипел Артур сквозь зубы.
– Он в подвале… А еще не приближайся к нему.
Даниэль уперся взглядом в книгу и замер. Словно кто-то вырубил звук. Отключил микшер. Оглох.
Артур всегда считал, что брат болен – то ли аутизм, то ли ДЦП. Пока не перечитал кучу медицинских книг и не понял: братец просто ебнутый. С тех пор и начал пытаться вбить в него хоть каплю смысла.
Придурок мелкий, – промелькнуло в голове.
Несмотря ни на что, он любил брата. Или это ему так казалось.
Артур поднялся и вышел из комнаты. Он прошелся по дому, заглядывая в каждый угол. Зашел в столовую – пустота. Проверил гостиную – пустота. Даже спустился в подвал – ни хера. Только сырость да плесень. Вслушивался – тишина. Абсолютная. Пусто. Никого.
С полчаса он рыскал по комнатам. Дом не такой уж и большой. Его строил Амадей, отец Артура. Сначала построил слишком мелко – всем не угодил, пришлось сносить. Во второй раз вышло лучше – маме понравилось. Тогда Артура еще не было на свете. Порой казалось, что всем заправляла именно мать. А отец… у него будто вынули стержень. Сделали ничтожеством.
На бумаге батя – император. Все его уважают, все ценят. На деле же – больше половины города сидит в жопе, загнанные в угол, и пытаются выпросить у него хоть гроши. Его презирают. Ненавидят. Но – втихаря. Бунтов не устраивают – боятся. Рабы. Живут в грязи, в своих конурах, а то и в подсобках.
Артур решил вернуться к Даниэлю. Надо сказать ему, что в доме никого нет. Может, малец опять дурачится? Или это глюки?
Подниматься на второй этаж после этой беготни было тяжело. Ковры на лестнице так и манили поскользнуться.
Войдя в комнату, он почуял странный запах. И не увидел брата.
Вместо него перед Артуром висела его мать. Петля на шее, веревка уходила к люстре. Мерзость.
В этот момент он очнулся. Как всегда – сон обрывается на самом интересном. Как будто смотришь кино, а тебе в лицо лезет реклама. Твари.
Артур когда-то начал писать ее портрет. Еще до смерти. Показывал – она радовалась, называла его чудом. Именно она научила его читать и искать правду. Говорила, что все врут, что все нужно проверять. Ему врали. Постоянно. Он верил ей и научился видеть людей насквозь – по мимике, по взгляду. Она была воплощением добра и красоты. Вот только он не помнил ее лица. После смерти образ стерся. Портрет так и остался незаконченным. Он смотрел на него семь лет, пытаясь выцарапать из памяти хоть одну черту – тьма. Пустота.
Умылся. Вспомнил сон.
– Так оно и было, – прошептал Артур. – Именно так она и умерла.
– Только ушибов было много на теле, – сказала Ева.
Она стояла сзади, он ее не сразу заметил.
Темные густые волосы ниспадали до груди, светлые глаза ярко выделялись на чистом лице. Худая, белокожая, славянская внешность. Лет двадцать.
В столовой сидела вся семья. То, что от нее осталось: Амадей, Ярослав и Даниэль. Сидели и смотрели на Артура своими тупыми, маниакальными глазами.
– Ну, наконец-то! – крикнул отец. Даниэль вздрогнул. – Мы тебя ждем, присаживайся.
Императорский тон. Продавливающий, въедающийся в мозги. Таким он был не всегда. До смерти жены метался между паранойей и нерешительностью. А потом медленно, но верно съехал в тихий психоз. Теперь он – эпилептик и истеричка в одном флаконе.
Ярослав ухмыльнулся. Так сильно фыркнул, что сопли полетели. Сразу сделал серьезное лицо, вытер свое дерьмо. Придурок.
Они с Артуром никогда не ладили. Старший брат вел себя как последний инфантил: вечно соревновался, выпендривался, унижал других. Артуру всегда было плевать на него, но его бесила эта показуха. А Ярослав, в свою очередь, жаждал самоутвердиться за счет всех вокруг. Увы, получалось плохо. Ему двадцать четыре – а он все еще ребенок. Мог бы и книжку почитать для разнообразия.
Начали завтрак. Артур ковырялся в тарелке, смотря в окно. На частичку города.
Из книг по истории он мало что понял. Все они обрывались на девяностых годах двадцатого века. Вся информация – от отца, который и сам мало что знал. Ядерная война, политика, люди построили город из камня и дерева. И все. Город делился на две части: богатые и бедные. Высокие каменные стены, красиво и ровно. На окраинах – нищета, в центре – аристократы. Камень и дерево, пятьдесят на пятьдесят. Бедняки пашут, скот выращивают, лес рубают на дрова. Дерева мало, поэтому на отшибе есть угольная шахта. Есть и крематорий. Но там жгут только богатых. Остальных оставляют гнить на улице – пусть свои же и жрут. Хоть какая-то еда.
– Скоро один из вас займет мое место, – заявил Амадей. – Будет править городом и вершить суд. Карать неверующих и восхвалять благочестивых – его задача!
Он доел свою жирную порцию и ушел. Бросил на прощание: «Ждите меня здесь».
– Кто больше хочет на трон? – Ярослав важничающе прищурился и усмехнулся.
На кой черт мне это сдалось? – промелькнуло у Артура. Глупость. А этот урод так мечтает об этом. Жалкое тело, безмозглое подобие человека. Вот ты кто.
Он не заметил, как проговорил последние слова вслух, шепотом. Да, он годами копил ненависть к брату. Порой хотелось просто уничтожить его.
Жаль, не прибил, когда был шанс.
Отец вернулся с тканевым мешком. Тяжелым, провисающим.
– Подарок из этого мешка станет вашей ношей на всю жизнь. Поставите в рамку, будете хранить, может – детям передадите. Даниэль!
Амадей подошел к младшему, засунул руку в мешок и вытащил рамку с тонким золотым слитком. Глянец отражал лицо Даниэля. Тот улыбался своему отражению, коротко стриженный и довольный. Кивал отцу, корчил рожи.
– Бог наградил тебя, ибо будешь богат, сын мой. Первые крупные деньги я вложил в эту пластину. Она приносила удачу мне и принесет тебе.
Ярославу достался кинжал. Короткий, золотистый. Артуру захотелось шлифануть его, сунуть в кислоту – убрать все дефекты. Что за хрень вообще придумал папаня? Санта-Клаус, блин. Старческий маразм. Можно было бы просто раздать, без мешков этих.
– Да, Ярослав, этим орудием я защищался долгие годы. Поздравляю! Именно ты станешь правителем! Этот кинжал воссоединит твою душу с душой императора!
Несешь чушь. Фанатик сраный. А еще меня пытался переделать под себя. Хотел, чтоб я таким же стал. Таким же гнилым овощем.
– Шкатулка, Артур, – усмехнулся отец. – Тебе достается она. Самая бесполезная вещь в доме. Мы с Лилит хранили в ней кое-что, но после ее смерти ключ пропал. Взломать? Не сможешь. Глупый вопрос – я бы уже давно взломал. Внутри взрывной механизм. Сунешь что-то не то – рванет. Останешься без рук, без лица, заживо сгоришь.
Все разошлись. Артур поставил «шкатулку» на стол. Большая для шкатулки. Но если внутри взрывчатка… Что же там такого, что потребовало такой защиты?
– Хмм, – Ева наклонила голову. – Интересная вещица, да, Артур?
– Насрать. Я к Серафиму.
Вышел на улицу, вдохнул «свежего» воздуха и рванул через весь город.
По богатым улицам было скучно – ничего не происходило. В бедных – могли и ограбить. Русская рулетка. Город был выдержан в стиле Ренессанса: широкие улицы, узкие переходы, дома-лебеди. Но часто попадались строения и готического стиля.
Шел, наступил на что-то мягкое. Труп. Артур понял сразу. Не опуская глаз, пошел дальше. Любопытство пересилило – обернулся. Мертвая кошка. Людей тут тоже не хоронят – или жгут, или едят, или сбрасывают в углы, где их доедают падальщики.
Открыл дверь в бар. Пахло деревом и перегаром. Подошел к стойке, уселся, разглядывая бутылки.
Спиртное делали самогонным способом – водку, пиво, вино. Дорогое удовольствие. Водка – дешевле, проще в изготовлении. Вино – сложнее, нужен виноград, нужно ждать. Артур предпочитал не дешевую водку, а что-то благороднее. Бурбон. Его и заказал.
Серафим принес полный стакан. Артур потягивал, наслаждаясь.
– Как дела? – спросил бармен.
– Отлично. Раз пришел – значит, все херово.
– Врать нехорошо. Знаю тебя. Вижу – что-то гнетет. Расскажешь – не сейчас, так потом.
А рассказывать было нечего. Отец ебнулся, раздает подарки, как на Новый год. Кому это интересно?
В баре пили дешевую водку. Артуру сначала было несладко – аристократа тут хотели прибить. Но он купил доверие информацией – стал своим.
Оставил чаевые, вышел. Голова кружилась, но ноги держали. Пошел в богатый район, увидел в переулке движение. Избивали кого-то. Выпивка разожгла азарт.
– Ну, сволочь?! Говори! – орал стражник.
Двое солдат отца избивали девушку. Светловолосая, грязная, глаза заплыли кровью. Красивая. Похожа на Еву.
Артур подошел ближе.
– В чем дело?
– Мразь долги не платит! Выбиваем. Да? Слышишь, тварь?!
– Отвалите от нее.
Оба повернулись. Взгляд злой, дикий. У одного губы дергались в улыбке. Совсем уже.
– Сейчас и тебя уложим, – один пошел на него.
* * *
В своей комнате всегда было спокойнее. Здесь пахло им, а не ими – пылью, красками, старым деревом и тлением мыслей. И бурбоном, да. Сегодня его было чуть больше обычного.
Рядом сидела Ева. Под алкоголем ее черты смягчались, становились почти привлекательными. Почти. Она втерлась в его жизнь давно, как настырный котенок, которого не вышвырнешь за дверь только потому, что он уже обжился. Она пыталась обниматься, искала точки прикосновения, а в ответ получала ледяную стену и очередной вариант посыла на хер. Он не воспринимал ее всерьез. Злиться на нее было… правильно. Как чистить оружие или проветривать комнату после трупного смрада.
– Опять напился? – ее голос врезался в тишину, как гвоздь в стекло.
– Угу, – его ответ был плоским и пустым, как взгляд мертвеца. – Я же говорил, что к Серафиму иду. Встретил по пути девчонку. Ее избивали за долги…
– Мне не так интересно про нее слышать, – отрезала Ева, и в ее голосе прозвучала та самая, знакомая до тошноты, нотка собственничества.
Артур повернулся к ней медленно, с трудом фокусируя взгляд. Его глаза были двумя щелями во льду.
– Ну и иди-ка ты к херам собачьим, окей? – выдохнул он без злобы, с констатацией факта.
Он развернулся к столу, к шкатулке. Дерево было темным, почти черным, без единой щели, без намека на замочную скважину. Древняя работа. Бесполезная. Он с силой поставил ее на стол, и снизу донесся тихий хруст – шкатулка встала прямо на портрет матери, на незаконченное лицо, которое он так и не смог вспомнить.
– Эй, ты видел? – Ева подскочила, и в ее голосе прозвучала детская удивленная радость, такая же неуместная здесь, как смех в морге.
Артур присмотрелся. Холст на портрете неестественно выпирал в одном месте, будто под ним что-то спрятано.
– Вот ты только не говори мне, что это ключ, Ева, – он провел рукой по холсту, ощущая под тканью твердый прямоугольник.
Он не стал церемониться. Разобрал рамку, разорвал холст – аккуратно, с какой-то странной, пьяной нежностью. В руках у него оказался ключ. Простой, металлический, с магнитом на конце.
– Я либо совсем ужрался когда-то настолько, что спрятал его туда, либо я не понимаю, – пробормотал он, вставляя ключ в едва заметное отверстие на торце шкатулки. Щелчок был тихим и четким. Крышка отъехала.
– Вот это да! – воскликнула Ева.
Внутри, в бархатных ложементах, лежало наследие. Небольшая книжка в кожаном переплете, с торчащей из корешка шелковой закладкой-веревкой. Рядом – черная металлическая ручка и сверток бумаги с кривой надписью: «Покорность». А под всем этим, тяжелый и холодный, лежал пистолет. Рядом – глушитель. Настоящий, довоенный, тот, что стреляет тихо и наверняка. Ни у кого в городе такого не было. Пятнадцать патронов в обойме. Большего и не нужно. Он взял его в руки – вес был твердым, успокаивающим, обещающим решение всех проблем.
Он открыл дневник.
* * *
– Ярослав! Убивают стражу, ты понимаешь, что это может значить? – голос отца резал воздух, как плеть. – Ты, мать твою, будущий правитель, думай! Их убивали и раньше, но сейчас это делают нагло! Раньше мы узнавали через день, а сейчас – через три часа! Три! По трупным пятнам определили, кретин!
– И что ты предлагаешь? – голос Ярослава был скучающим и раздраженным. – Да, убивают. Естественный отбор, пап. Пусть будут жестче.
– Я тебе этот естественный отбор запихну так глубоко, что ты от боли будешь стонать! Их убивали в нашем районе! В центре! Ты хоть каплю понимаешь, идиот? Наследник, блядь!
Артур прошел мимо, впитывая каждый звук. Ему было все понятно и без этого цирка.
– Эй, Артур! – окликнул его отец.
– А?
– Подслушивал, да?
– Я только домой с бара пришел. Ты о чем?
* * *
– Я – принц Артур Элиаш. И я требую, чтобы вы отпустили эту девушку. Вы меня поняли, бойцы?
Его голос прозвучал спокойно и властно. Почему бы и нет? Иногда можно и повеселиться. Стражники замешкались, поерзали, посмотрели друг на друга – и отступили. Извинились. Отдали девушку и растворились в переулке.
Артур приподнял ее подбородок. Она смотрела на него пустыми глазами, вся сжавшись от страха.
– Да что ты будешь делать, а? – спросил он, почти с нежностью.
Он достал из кармана перьевую ручку, ловким движением раскрутил ее и снял колпачок. Под ним оказалось лезвие, а на нем – тонкий слой желтоватого порошка. Он дунул им в лицо девушке. Она ахнула, пытаясь стереть порошок с глаз.
– Убивай стражу, – сказал Артур, вкладывая ручку в ее дрожащие пальцы.
Он засунул руки в карманы и пошел прочь, под слепящие лучи заходящего солнца.
* * *
Текст в дневнике был выведен тем самым вычурным, одинаковым для всей семьи почерком, но слова дышали ледяной, методичной жестокостью:
«Нож был лишним. Слишком грязно, слишком лично. Веревка – куда практичнее. Петля уже ждала ее в гостиной, аккуратно закинутая над балкой. Я вошел к ней. Первый удар молотка пришелся по затылку слабо – она вскрикнула и попыталась подняться. Второй – точнее, тверже – уложил ее. Тишина. Я волок ее за волосы по коридорам. Ее пятки чертили по полу две темные полосы. Петля легко легла на шею. Я дернул за конец веревки, чувствуя, как ее тело обретает новый, невесомый вес. Когда я уходил, она уже качалась в такт сквозняку, будто маятник, отсчитывающий секунды до конца всего».
Записи обрывались. Артур издал короткий, сухой звук, нечто среднее между вздохом и усмешкой. Его пальцы нашли рядом листок, испещренный другим, знакомым до боли почерком – легким, летящим, маминым. От мамы.
«Артур. Да. Это сделал он. И я знала. Я знала, что это случится, потому что сама подарила ему этот молоток год назад – для хозяйства, для защиты. Ирония, да? Все – спектакль. Его гротескный театр жестокости. Эти жалкие подарки вам – часть пьесы. Шкатулку он выбрал для тебя как символ твоей никчемности. Он не учел, что у меня тоже есть роль. Ты помнишь „Покорность“. Помнишь, что она может не только подчинять, но и стирать? Они стерли тебе сестру. Твою младшую сестру. Амадей вышвырнул ее, как мусор, потому что девочка не могла стать его копией, его наследником. Я искала ее годами. Теперь ищи ты. Он выбрал Ярослава за его удобную пустоту. Ты для него – угроза. Даниэль – просто фон. Он – раковая опухоль этого дома. Не верь никому. Проверяй всех. Даже себя. Эта правда – мое последнее оружие. Теперь оно твое. Распорядись им. Я люблю тебя».
Артур откинулся на спинку стула. В воздухе повисло тяжелое, горькое молчание.
– Ну и ну, – наконец произнес он тихо, почти с восхищением. – Все знала. Все предвидела. Ключ спрятала, письмо составила, карту раскрыла. Настоящий стратег. А себя – не спасла. Неужели один гребаный порошок нельзя было сунуть в его вечерний чай? Взять под контроль и заставить перерезать себе глотку? Что, сложно?
Он засмеялся, но смех вышел сухим и колючим.
– Сестра. У меня, оказывается, есть сестра. Представляешь, Ева? Выброшенная на улицу сестренка. «Найди ее, Артур». Как в дешевом романе для служанок. Идиотизм.
– Но дневник… – начала Ева, но он тут же взорвался, вскакивая с места.
– Дневник? Этот жалкий папин дневник? – его голос звенел от ярости. – Этот ублюдочный, выдрессированный почерк, который нам всем вдалбливали с детства? Ты хочешь сказать, что только он один может так писать? Да я, Даниэль, даже ты, блядь, после недели тренировок сможешь так выводить эти палочки и крючочки! Это доказывает только то, что кто-то хочет, чтобы я думал, что это он!
– Но твоя мать… ее повесили! Ты же сам видел!
– Я видел ее труп! Я не видел, кто это сделал! И я сейчас не о том, кто натянул эту веревку! Я о том, почему она, такая всезнающая и всемогущая, не остановила это! Почему не превратила его в послушное говорящее дерьмо с помощью своей магии! В чем был план?!
– Не знаю, Артур… Может, она не успела? Может, не смогла?
– «Не знаю». «Может быть». – Он с силой сжал виски пальцами. – Ладно. Хорошо. Неважно. Мы сейчас не об этом.
Он глубоко вдохнул, и весь его гнев внезапно ушел, сменившись леденящей, абсолютной ясностью. Он посмотрел на Еву, и в его глазах не осталось ничего, кроме холодной стали.
– Мы сейчас о том, что у меня появилась новая цель. О том, что я теперь кое-что знаю. И мы это проверим. Мы все это проверим.
В этот момент родилось не желание. Родилась уверенность. Твердая, как камень, и острая, как лезвие. Желание отомстить не просто за смерть. За ложь. За украденную сестру. За всю эту прогнившую, театральную хуйню под названием «семья».
Глава 2. Метаморфоза
«Перемены – это то, что люди делают, когда у них не остается выбора.» – Холли Блэк
7 лет назад– Это, – отец протянул Ярославу небольшой холщовый мешочек, – твой главный союзник и оружие. «Покорность». Ничто в этом мире не дает такой абсолютной власти над другим человеком. Подсыпь в питье, смешай с едой, распыли в воздухе – мельчайшие частицы попадут на слизистую, и воля станет твоей. Они будут подчиняться. Даже если не захотят.
Ярослав ухмыльнулся, сжимая мешочек в руке. Отец ответил ему такой же ухмылкой. Оба выглядели как карикатурные злодеи из дешевой пьесы – все атрибуты зла были на месте, не хватало только глубины и ума.
– Не смей никому проболтаться, – Амадей пригрозил пальцем, и в его глазах мелькнула искорка настоящего, не наигранного безумия. – Иначе в мире настанет тьма… В том, что от него осталось.
Артур, притаившийся в колючих кустах сирени, уже с полчаса наблюдал за сценой. В голове он называл порошок не «Покорностью», а «штукой» – первоначальное название казалось ему идиотским. Кто вообще дает такие пафосные имена порошку для контроля над мозгами?