Полная версия
В углу стоял заваленный бумагами стол. Ну, или точнее – левая половина стола была завалена, а на правой аккуратно лежали какие-то непонятные штуки с кнопками – одна побольше, другая поменьше, – и чёрный прямоугольник в углу у стены. Там же лежала бумажка, исписанная аккуратным почерком, на знакомом мне языке:
«Чёрт побери, –, как ты мог так поступить? Как мог предать меня после всего, что было между нами? И с кем? С этой чёртовой дурой! И именно сейчас, когда мне и без того так плохо».
Чьё-то имя было многократно зачёркнуто.
Плач стих, как только я заметил записку, как будто вёл меня к ней. Смысл всего этого остался для меня непонятным. Комната была выдрана, словно из другого места, из другой эпохи, перенесена сюда из руин древних городов, но без следов разложения и распада. Словно писавший эти строки только что вышел ненадолго. Не хватало лишь окон и какого-то источника света, помимо факелов, светивших из коридора замка.
Я отправился дальше, но не успел пройти и пары десятков шагов, как плач вновь раздался у меня за спиной. Я обернулся и увидел призрачную женскую фигурку, выглядывавшую из комнаты. Простые джинсы и футболка. Девичье личико, обрамлённое длинными, спускающимися за спину чёрными волосами. Она исчезла почти сразу, как я её заметил. Но плач не стих – усилился, превратился в настоящие рыдания, лившиеся нескончаемым потоком.
Они затихали по мере того, как я продолжал идти вперёд. Но необычное чувство осталось со мной, как верёвка, протянувшаяся от призрака. Бесформенные уныние и печаль. Тени стали чернее, и дрожащий свет факелов уже не мог разгонять их так хорошо. У меня хватало собственных внутренних ран, которые, казалось, никогда не заживут. Но я был уверен, что этот новый мрак исходил от неё, что это её горе я теперь несу внутри себя.
И плач как будто бы так и не смолк до конца, хотя я уже и не мог слышать его.
9
Мне снился странный сон, а когда проснулся, то даже не мог вспомнить его. Осталось лишь бесформенное чувство тревоги, нагнетаемое туманными пейзажами ранней осени за окном.
Я с трудом отодрал себя от кровати, и доковыляв до кухни включил чайник. Выдрал из кучи посуды в раковине свою любимую чашку, из второго ящика кухонного стола из вороха пакетиков выбрал кофе и сахар. Смешал всё это в чашке и стал ждать пока вода закипит, снова уставившись в окно.
Детская площадка покрытая туманом. За ней пара высоких домов, чьи крышы я даже не мог рассмотреть отсюда, хотя в них было всего по девять этажей. Дажа парк который обычно виден в проход между ними, сегодня скрылся в белой дымке.
Я попытался сделать глоток из кружки, забыв, что она пуста. Поставил её на стол, отправился в большую комнату. Ткнул кнопку компьютера, рухнул в кресло, покрутился пару раз и уставился в экран.
Слева от меня ещё одно окно во двор. Прямо перед ним небольшое деревце и его ветви, качающиеся на ветру время от времени легонько постукивают в окошко.
Справа небольшой коридорчик, ведущий в комнату повешенной. Дверь туда закрыта. Эта комната последнее время вызывала у меня странный дискомфорт. Может с тех пор, как я стащил оттуда дискетку с надписью «My game». Дискетку! Кто вообще использует такое в наши дни. Но в её комнате я нашёл целый ворох.
Я знал про повешенную, когда начинал снимать квартиру. Трёх-комнатная квартирка на первом этаже по цене раза в два меньше чем она должна бы стоить. Я навёл справки и нашёл что-то вроде некролога на сайте местной газеты. Не отличаясь суеверностью я не особо раздумывая въехал в квартиру.
А потом у меня проснулся археологический интерес. Здесь повсюду были следы предыдущих жильцов, словно пытаясь рассказать их историю. Вмятина на двери в спальне была яркой деталью. Плакаты в комнате девушки были слегка архаичными. Diablo II, Final Fantasy VII, Sillent Hill II. Игры скорее из моего детства, чем из её. Стопка дискет, тоже была интересной деталью. В ящике стола я нашёл её дневник – простая зелёная тетрадка, усыпанная мелким аккуратным подчерком. Я пролистал его, но читать не стал. На одной из страниц было изображие какой-то демонессы. Голой, рогатой и с крыльями.
Компьютер включился, показав мне единственный ярлычок в углу абсолютно чёрного экрана. Чёрно-белая фотография сжатая до очень маленького разрешения. Лицо крупным планом. Возможно лицо девушки, жившей раньше в соседней комнате. Это была игра с дискетки и я начал её вчера, когда мне наконец-то доставили внешний дисковод.
Я постучал пальцами по столу, раздумывая и отправился обратно на кухню доделывать кофе и готовить бутерброды.
10
Мне снился странный сон, а когда проснулся, то даже не мог вспомнить, о чём. Осталось лишь бесформенное чувство тревоги, нагнетаемое туманными пейзажами ранней осени за окном.
Я с трудом отодрал себя от кровати и, доковыляв до кухни, включил чайник. Выдрал из кучи посуды в раковине любимую чашку, из второго ящика кухонного стола, из вороха пакетиков, выбрал кофе и сахар. Смешал всё это в чашке и стал ждать, пока вода закипит, снова уставившись в окно.
Детская площадка, покрытая туманом. За ней – пара высоких домов, чьи верхушки я даже не мог рассмотреть отсюда, хотя в них было всего по девять этажей. Даже парк, который обычно виден между ними, сегодня скрылся в белой дымке.
Я попытался сделать глоток из кружки, забыв налить воду. Поставил её на стол, отправился в большую комнату. Ткнул кнопку компьютера, рухнул в кресло, покрутился пару раз и уставился в экран.
Слева от меня – ещё одно окно во двор. Прямо перед ним – небольшое деревце и его ветви, качающиеся на ветру, время от времени легонько постукивающие в окошко.
Справа – небольшой коридорчик, ведущий в комнату повешенной. Дверь туда закрыта. Эта комната последнее время вызывала у меня непонятную тревогу. Может, с тех пор, как я стащил оттуда дискетку с надписью «My game». Дискетку! Кто вообще использует такое в наши дни? Но в её комнате я нашёл целый ворох.
Я знал про повешенную, когда начал снимать эту квартирку: трёхкомнатная, на первом этаже, по цене раза в два меньше, чем должна бы стоить. Я навёл справки и нашёл что-то вроде некролога на сайте местной газеты. Но, не отличаясь суеверностью, въехал, не особо раздумывая.
А потом у меня проснулся археологический интерес. Здесь повсюду были следы предыдущих жильцов. Вмятина на двери в спальне была яркой деталью. Плакаты в комнате девушки были слегка архаичными: Diablo II, Final Fantasy VII, Silent Hill II. Игры скорее из моего детства, чем из её. Стопка дискет тоже была интересной деталью. В ящике стола я нашёл её дневник – простая зелёная тетрадка, усыпанная мелким, аккуратным подчерком. Я пролистал его, но читать не стал. На одной из страниц было изображение какой-то демонессы – голой, рогатой и с крыльями.
Компьютер включился, показав мне единственный ярлычок в углу – чёрно-белую фотографию, сжатую до очень маленького разрешения. Лицо крупным планом. Возможно, лицо девушки, жившей раньше в соседней комнате. Это была игра с дискетки, и я начал её вчера, когда мне наконец-то доставили внешний дисковод.
Я постучал пальцами по столу, раздумывая, и отправился обратно на кухню – доделывать кофе и готовить бутерброды.
11
Дверь не поддавалась. Я хотел прогуляться, купить воды в середине дня, но входная дверь застряла, словно приваренная. Я тянул за ручку изо всех сил, но не мог открыть её. Стучал, но никто не слышал. Лифт приехал, и из подъезда доносились какие-то женские голоса, но меня как будто бы никто не слышал.
Я пробовал стучать в окно на кухне, пытаясь привлечь внимание двух девушек, вышедших из подъезда, но ничего не произошло. Никакой реакции. Я чувствовал себя призраком.
Я прошёлся по квартире от кухни до большой комнаты. На большом экране была запущена игра: белые чёрточки карты на чёрном фоне и текст внизу. Стрелок шёл сквозь тёмные коридоры шахты, когда я отошёл от компьютера. Но что-то изменилось. Я ничего не делал, но текст поменялся – теперь он описывал каменные стены замка. Лёгкий ветерок доносился откуда-то спереди.
Двор снаружи был по-прежнему затянут туманом. Девушки скрылись из виду, и теперь он был совершенно пуст. Словно вымер.
Я вернулся к двери и подёргал ручку ещё раз. Вниз и на себя. Снова и снова. Дверь не двинулась с места, не пошевелилась. Я пнул её ногой в отчаянии, но тоже – ничего. Я вспомнил ночной сон. Точнее, то ощущение нарастающей тревоги, с которым проснулся. Словно почувствовал, как что-то странное грядёт.
Я вернулся на кухню, взял сковородку из ящика и со всей силы ударил по окну.
Ничего. Ни единой трещинки.
Я решил попробовать то же самое с остальными окнами и понял, что так же не могу открыть дверь в спальню. На ней не было никакого замка, но, когда я пытался толкнуть её, дверь не открывалась.
Я вернулся в большую комнату и со всей силы ударил сковородкой по окну там. Ничего. Сковородка делала громкое «дзинь», но стекло не реагировало. С таким же успехом можно было стучать по каменной стене.
Комната повешенной. Дверь закрыта, и я приблизился к ней с опаской. Откуда у меня взялся страх перед ней? У меня не было его, когда я въехал, когда разглядывал и перебирал её вещи. Но несколько дней назад он появился внутри, словно дурное предчувствие.
Аккуратно повернул ручку, дёрнул на себя. Не поддаётся. Запечатана – так же, как входная или дверь в спальню.
Я вернулся в большую комнату. Оставил сковородку на столе и упал на диван. На мне всё ещё была тонкая осенняя куртка, в которой я хотел прогуляться, но я как будто забыл про неё.
Медленно и тошнотворно наплывало осознание… Чего?
Я вернулся к входной двери и подёргал ещё раз.
Такого просто не бывает. Я поворачиваю ручку, и язычок замка шевелится в замочной скважине, но дверь не двигается с места, с какой бы силой я за неё ни тянул.
Я прислонился к ней спиной, сполз вниз и уселся на коврик для обуви.
– Так просто не бывает, – произнёс я.
И неожиданно для себя рассмеялся.
– Не бывает так.
Замолк и затих.
Слышал звуки дома снаружи: гудение проводов, чьи-то очень далёкие голоса, грохот стекла в мусоропроводе. Где-то заиграла музыка, где-то залаяла собака. Мир был жив и продолжал существовать, как обычно. Но я каким-то образом оказался от него отрезан.
Я застонал. Ударил локтем по двери и от боли застонал сильнее.
Хотелось плакать.
Нет. В такое невозможно поверить. Мне снится какой-то кошмар, и я вот-вот проснусь.
Двери откроются. Всё вернётся на круги своя.
Я закрыл глаза. Я слушал. Я ждал.
Я просидел так, наверно, полчаса. Потом наконец встал. Дёрнул ручку без особой надежды. Снял ветровку. Вернулся в большую комнату, на свой привычный стул.
Стрелок не заметил, как грубые каменные стены подземной шахты сменились аккуратной каменной кладкой замка. Он чувствовал лёгкий ветерок спереди и видел свет где-то далеко впереди этого бесконечного туннеля.
Я нажал клавишу вперёд, и стрелок двинулся навстречу этому свету.
12
Стрелок блуждал по бесконечным лабиринтам замка. Коридоры переплетались в странных и невозможных комбинациях. Описания были довольно однообразны. Вид с балкона был описан красочно и в подробностях – все эти башенки, коридоры и величественные вершины гор вокруг. Но всё, что было после, довольно однообразно. Немногочисленные битвы с зомби слегка разбавляли рутину.
На обед были тосты с колбасой. На ужин – банка фасоли. У меня был полный ящик круп, пасты и банок с консервами, несколько пачек доширака. О голодной смерти я пока не беспокоился. Фильтрованная вода была противной на вкус и, наверняка, не столь чистой, как из киоска за домом, но ничего не поделаешь.
Стемнело, а я всё ещё вёл Стрелка через коридоры замка. Северные Врата – так он назвал её в редкие моменты внутреннего диалога.
Когда описание мерцающих факелов вдоль аккуратных каменных стен сменилось, это сразу бросилось в глаза. Женский смех доносился откуда-то издалека.
Женский смех доносился до моих собственных ушей.
Я вскочил со стула, отошёл в дальний конец комнаты, как можно дальше от комнаты повешенной.
Это правда было или это всё игра моего воображения? Тихий, истерический женский смешок раздался вновь – из-за закрытой двери в конце короткого коридора.
Я стоял в темноте, вглядываясь туда. Ветви деревьев постукивали по окну за моей спиной. Единственным источником света в комнате были буквы на экране монитора. Смех сменился плачем – женские всхлипы и завывания. Текст на экране отразил эту перемену.
Женские всхлипы где-то далеко впереди.
Я прошёл мимо компьютера, опасно близко к проклятому коридору, из которого доносился этот душераздирающий женский вой. Щёлкнул выключателем на стене, но ничего не произошло. Я по-прежнему был в темноте – наедине с призраком мёртвой девушки, жившей здесь раньше. Я взял клавиатуру со стола и вернулся поближе к окну и подальше от всхлипов.
Стрелок двинулся дальше по коридору, и звуки становились громче. В конце концов он остановился у куска стены, откуда доносился плач. Я выбрал:
– Осмотреть.
Стрелок ощупал стену, нашёл камень, который подался под его пальцами, и дверь открылась.
Я услышал это. Плач смолк, и раздался массивный грохот, как будто стена куда-то отъехала. И когда я ввёл Стрелка внутрь, из комнаты послышались шаги.
Это было каким-то безумием. Персонаж из игры стоял за этой дверью. На экране было описание комнаты, но только она выглядела чуть иначе, чем на самом деле. Стол завален тетрадями, кровать не заправлена. На стене всё те же плакаты.
Я прочитал записку на столе вместе со Стрелком – что-то про её парня и про измену. Неужели она покончила с собой из-за такой мелочи? Чёртова дура. Впрочем, там было ещё что-то в духе того, что это наслоилось на какие-то другие её проблемы.
Стрелок ушёл, и дверь закрылась за ним с тем же грохотом.
Он пошёл дальше, и посреди монотонных описаний стен и факелов были ещё крупицы его внутреннего монолога – о чужой тоске, которая поселилась внутри него. Чувствовал ли я то же самое? Я чувствовал страх. Жуткие звуки из соседней комнаты. Один в темноте. Ветви стучат по окну, словно пальцы мертвецов. Туман снаружи кружится и беснуется в свете уличных фонарей, словно что-то живое и злое.
Я отложил клавиатуру и лёг на диван. Хотел успокоить сердце и уснуть – с надеждой, что утро наступит, и утром станет лучше.
Под всем этим ужасом я не чувствовал её тоску. Но я чувствовал свою – подступающее одиночество. Обычно оно тихое. Обычно оно спокойное. Я почти наслаждаюсь им. Обычно. Но не сегодня. Я отрезан от всего мира, наедине с чем-то давно ушедшим, и тихий безумный голосок в голове посмеивается надо мной: «О-о-о-о? Неужели в этом есть что-то новое? Неужели так было не всегда?»
Один в темноте. Наедине со старыми играми и мыслями людей, которых на самом деле нет.
Этот кошмар всегда был рядом – на расстоянии вытянутой руки.
Он просто обрёл форму, наконец.
13
На часах было девять, но ничего не изменилось. Тьма. Внутри и снаружи. Утро не наступило. Не то, которое я ожидал.
Телефон как фонарик. Свет на кухне не включается, но чайник работает, освещая воду внутри в яркие цвета – от синего до красного, по мере нагревания.
Пакетики с кофе и сахаром на месте. Холодильник слепит в темноте, как фары приближающейся машины. Колбаса, сыр, масло. Сюрреалистический завтрак в кромешной тьме. Где-то загудел лифт. Где-то залаяла собака.
Я выглянул в окно. Что-то бродило там, во дворе. Кто-то вышел из подъезда, как будто не замечая монстра на детской площадке.
Я подёргал входную дверь на всякий случай, не уверенный, правда ли хочу выходить куда-либо. Снаружи казалось опасно. Там бродили чудовища.
Как и всегда, – хихикнул издевательский голос в голове.
И я поморщился от колкости, как от боли.
Я вернулся назад, за компьютер. Стрелок всё ещё был в лабиринте. Всё выглядело столь запутанно и однообразно, что я не мог сказать, продвинулся ли он куда-то, пока я спал, или спокойно ждал на месте, как и положено персонажу видеоигры.
Коснулся пальцами клавиш, и стрелочка в середине экрана двинулась дальше. Часы рядом с компьютером говорили, что было утро, но вокруг меня была лишь бесконечная ночь. Я провалился в какой-то кошмар и даже не был уверен, что он мой. Дверь повешенной была по-прежнему закрытой, и у меня не было никакого желания проверять, откроется ли она.
Я шёл вперёд, ну или, по крайней мере, персонаж в игре шёл вперёд. Время от времени попадались монстры, и приходилось немного пострелять. Потратить какие-то патроны, получить какие-то назад. Получить какой-то опыт во владении огнестрельным оружием. Цифры росли, но они казались абстракцией. По большей части ничего не менялось.
Пока Стрелок не набрёл на странную дверь в конце очередного коридора. Белая потрескавшаяся эмаль и простая круглая ручка. Из другого места. Из другого мира. Ничуть не подходившая к готическому замку вокруг.
Он вошёл внутрь и оказался, судя по описанию, в общественном туалете. Кабинки справа, большое зеркало с умывальниками слева.
Раздался щелчок, от которого я чуть не упал со стула. Вскочил, пытаясь найти источник звука, и увидел тусклое свечение, доносящееся из коридора, который вёл на кухню. В конце коридора была ванная, и в ванной висело зеркало. И светилось.
Я пошёл к нему. Осторожно. Приглядываясь. Придерживаясь руками за стены, как будто пол может в любой момент накрениться или вовсе исчезнуть.
Казалось, кто-то светил фонариком с той стороны. Свечение стало тусклее, как будто его отвели в сторону. Потом, когда я вошёл в ванную, снова ярче.
Стрелок стоял по другую сторону зеркала, с ручным фонариком в руке. Неряшливая, взлохмаченная причёска, небольшая бородка, на голове шляпа, а за спиной большой рюкзак и винтовка. Лицо было испещрено морщинами, словно прорезанными ветром каньонами. Глаза – внимательные и серьёзные. Рукоятка большого револьвера торчит на поясе, и правая рука где-то рядом с ним. Потом она поднимается. Тянется к зеркалу. Я повторяю его жест. Наши пальцы касаются сквозь тонкую холодную поверхность зеркала.
А потом мы неожиданно меняемся местами. Стрелок стоит посреди моей ванной. А я?
Он осмотрелся, посветил фонариком на меня, повернулся и медленно пошёл в сторону большой комнаты. Винтовка на спине, револьвер покачивается на поясе. Он казался совершенно неуместным в моей простой квартирке.
А где же я? И как мне вернуться? Там, где была дверь в подземелье на карте, теперь было окно. За окном, посреди темноты и хищных клубов тумана, высятся коробки домов. Кажется, что-то движется где-то там, далеко, в этом тумане – за рощей деревьев и за маленькой оградкой.
Напротив окна была дверь с простой круглой латунной ручкой, казавшаяся странно знакомой.
Я открыл её и оказался в длинном тёмном коридоре. Я не брал с собой телефон, но сейчас он лежал в кармане. Связи не было, но его можно было использовать как фонарик. Свечение тусклое и едва пробивает темноту на пару метров передо мной.
Здесь нет окон, но двери с обеих сторон. Простые деревянные, с номером на каждой и такой же простой круглой ручкой, как и на двери туалета.
И всё это вновь кажется знакомым. Далёкое детство. Начальная школа. Я дёргаю одну из дверей, но та оказывается закрыта.
Разочарование.
И облегчение.
Это была моя начальная школа. И это был уровень из видеоигры. Всё вокруг превратилось в ночной кошмар. Запертая дверь, неработающий свет, всхлипы из соседней комнаты – всё это поблёкло рядом с тем, что происходило сейчас. Я внутри. На своих двоих проверяю двери, за каждой из которых может таиться неведомый ужас.
Я прошёлся по коридору, решив для начала просто осмотреться. В центре был столик вахтёра. Напротив – пологая лестница вниз, которая, наверное, вела из здания. В темноту, с клубящимся туманом и чудовищами. Рядом со столиком висела карта. И красный квадрат, от взгляда на который у меня шевелилось странное чувство в голове.
Это ведь всё ещё игра? Её игра?
Я осмотрел карту. Один длинный коридор с кучей кабинетов по бокам. Туалет в одном его конце. Лестница наверх посередине. И что-то странное с другой. Там был нарисован коридор, уходящий в никуда. Выход?
Я пошёл дальше, освещая себе путь телефоном, намереваясь выяснить, что это за странный проход на карте.
Я остановился, услышав всхлипы в одном из кабинетов. Как будто плакал ребёнок. По законам жанра нужно идти туда, где страшно. Но сначала я всё-таки хотел добраться до конца коридора и узнать, что там.
Рядом с простенькими белыми дверками кабинетов эта казалась огромной. Массивная, дубовая, с деревянной ручкой и большой замочной скважиной. Я попытался открыть, но дверь не поддалась. Видимо, нужно найти, что вставить в эту скважину. Я попытался заглянуть в неё, но там была темнота, и фонарик был слишком слаб, чтобы пронзить её.
Я вернулся к кабинету, где плакал ребёнок. Глубоко вздохнул, повернул ручку и вошёл внутрь.
14
Я чувствовала всё: как воздух покидает лёгкие, как горло борется за хотя бы единственный вздох – и не может. В последний момент я боролась. Боролась изо всех сил, чтобы не умереть. Вся апатия и вялость исчезли, и наступило отчаяние иного рода. Что я наделала? Как я могла? Я хочу жить. Как я могла даже подумать о том, чтобы поставить точку здесь? Так рано. Когда вся жизнь ещё должна быть впереди.
Но тело перестало дёргаться, обмякло, и я осталась висеть под потолком. Я всё видела. Видела ужас родителей, когда они вернулись. Крик матери, казалось, сотряс весь дом, впитался в стены – и до сих пор его отголоски можно услышать в ветреную ночь.
Видела, как моё тело снимают с потолка и укладывают на мой старый диван. Его осматривают какие-то люди в полицейской форме, уносят под всхлипы матери.
Не было никакого света в конце туннеля. Не было ни рая, ни ада. Моя маленькая комната стала моим личным адом. Стала? Она была им всегда.
Я видела, как последние крупицы нашей семьи распадаются. В конце концов родители съехали, и квартира какое-то время пустовала. Я осталась одна. Продолжала висеть под потолком. Иногда приходили слёзы – о том, что было, и о том, что есть. Я вспоминала крепость. Сны о ней приходили ко мне последние месяцы – такие яркие, такие чёткие. Я надеялась оказаться там после смерти. Но я осталась здесь – заперта в крепости моих собственных страданий.
Мне было скучно. Мне было грустно. Мне было тоскливо. Мать навела в комнате порядок перед тем, как они съехали: кровать была застелена, на столе ничего не валялось. Дискеты были сложены аккуратно в коробочку на краю стола. Большинство из них были пусты. Я купила целую пачку, но использовала всего одну. Она лежала где-то в середине этой пачки с надписью «Моя игра» – и, вполне возможно, была проклята. В этой игре была часть моей души. Я чувствовала связь с ней. Этот бесполезный кусок пластика был моим наследием, и я была почти уверена, что его никто никогда не найдёт.
Дни шли и шли. Я начинала забываться. Я была здесь – и в то же время где-то далеко. Словно бы сны начали возвращаться. И вместе с ними – крепость. Мост между мирами начал восстанавливаться.
15
Я словно бы попал в другое место, или другое время. В окна светил мягкий свет райских, тёплых оттенков. В воздухе висел детский гомон и суета, слегка приглушённые, словно звуки далёкого праздника. Кабинет был по-прежнему пуст, но было странное чувство, что он опустел только что. Как будто на полу всё ещё следы ног, а парты ещё хранят отголоски человеческого тепла.
Рисунок на доске бросался в глаза. Девочка в окружении других детей. На каждом лице – маленькая улыбка. Кто это? Она? Повешенная? Я коснулся рисунка пальцами. Он был чуть тёплый. В открытое окно с улицы доносился приятный майский запах – запах цветущих деревьев, бегущих ручьёв, запах последнего дня в школе перед долгими каникулами.
Я тоже был здесь. Я помнил это место. И это время. Но я не был в окружении детей. Я обычно был один. Когда все разбегались, я иногда оставался в одиночестве, рисовал что-нибудь в тетради, смотрел в окно.
Я прошёл за заднюю парту – ту, что стояла у окна, – отодвинул маленький школьный стульчик и уселся на него, наклонившись вперёд.
Мы все вспоминаем детство с радостью, но я помню, что была и тоска. Я не умел заводить друзей. Я всегда был один, и в те далёкие годы это чувство угнетало. Я чувствовал себя не таким. Неправильным. Неполным.
Годы спустя это чувство одиночества въелось. Стало привычным. Естественным. Я не исправился – я просто привык.
И, смотря на доску, на девочку в окружении друзей, я почти завидовал. Был ли этот рисунок правдив? Если да, то как она могла? Как она могла, имея всё, отнять свою собственную жизнь? Где что-то пошло не так?
