Бескоролевье

Табакерка выскользнула из рук курфюрста и со звоном ударилась о мраморный пол. Пшебендовский на секунду прервался, но затем, возвысив голос, закончил:

– А если бы мы – от чего сохрани нас Господь! – выступили против прав, вольностей или что-нибудь не выполнили бы, тогда мы объявляем граждан двуединого народа свободными от послушания, от веры нам и от нашей власти!

В комнате воцарилась тишина. Наконец курфюрст прервал молчание.

– Это всё?

– Но это ещё не все, ваша светлость.

– Что же ещё?

– Вам надлежит также подписать Pacta conventa.

– Что в них?

Пшебендовский развернул второй свиток. Август поморщился.

– И, если можно, покороче.

– Своими силами и за свой счёт, то есть войсками курфюршества саксонского, взять у Шведского королевства Лифляндию, Эстляндию и Курляндию с городами Ригой, Ревелем, Нарвой и передать Речи Посполитой на вечные времена, а также сохранять в неизменности и соблюдать все законы, вольности, иммунитеты, привилегии, статуты королевства и особенно постановленные при коронации Генриха статьи, а также и все, относящееся к исправлению вольностей и законов, что будет представлено при коронации.

– Все польские монархи подписывали эти пакты?

– Все без исключения, ваша светлость.

– И все сдержали данное слово?

– Генрих Валенсий взял на себя обязательство погасить долги Сигизмунда Августа, выставить французских солдат против московского царя Иоанна Грозного, выплачивать ежегодно из личных доходов в польскую казну четыреста пятьдесят тысяч злотых, но, ничего не выполнив, бежал обратно в Париж. Сигизмунд Ваза от имени Швеции обещал передать Эстляндию к Польше, а также предоставить оружие для ведения войны против России. Но так как Сигизмунд в Швеции был детронирован, то своего обещания не выполнил.

Август вдруг засмеялся.

– Да хоть кто-нибудь из ваших монархов сдержал данное при коронации слово?

– Стефан Баторий исполнил, что обещал: заключил союз с Оттоманскою Империею, смирил крымского хана, освободил христианских пленников в Крыму, и присоединил к Речи Посполитой все её земли в Литве и Ливонии, завоеванные ранее московитами.

Крышка табакерки в руках курфюрста со звоном закрылась.

– Я готов побороться за польский престол.

– И последнее, ваша светлость. Для избрания вам необходимо принять Святое таинство крещения по католическому обряду.

Август поморщился.

– Я родился и воспитан в лоне евангельской церкви. Мой переход в католицизм не поймет ни моя семья, ни мой народ.

– Я принял католицизм, чтобы стать сенатором. Ваше сиятельство может сделать то же самое ради польской короны.

Август с минуту хранил молчание.

– Но принять католичество ещё не значит стать королём Польши. Как мне сохранить лицо в случае неудачи?

– Если не ошибаюсь, в 1540 году протестантские теологи позволили ландгафу гессенскому, ради сохранения его положения и земель, сделать вид, будто он перешёл в католичество и выполнять наружно все обряды, требуемые римской церковью. Кто мешает вам сделать то же самое?

Флемминг, до того времени хранивший молчание, выступил вперед.

– В конце концов можно совершить переход тайно.

– Что вы имеете в виду, граф?

– Можно зафиксировать факт перехода в католицизм на бумаге, не разглашая этого до того времени, когда начнутся выборы.

Фридрих Август бросил взгляд на советника, затем опять опустился в кресло, подпер щеку рукой и задумался. Флемминг и Пржебендовский застыли по обеим сторонам кресла в почтительных позах. Текли минуты – курфюрст продолжал хранить молчание.

Никто из присутствующих не знал, что саксонский курфюрст безоговорочно верил в пророчество немецкого мистика Пауля Гребнера, который некогда предсказал об избрании императора из рода Веттинов. Будущему главе католического мира якобы было суждено вначале стать королём польским, после чего быть избранным императором Священной Римской империи, расширить её границы, подчинив своей власти Данию, Гольштейн и Вюртемберг, а также присоединив к своим владениям европейскую часть Османской империи вместе с Константинополем… Да и кто сказал, что императорский трон должен принадлежать отпрыску Габсбургов? Императорскую корону носили Каролинги, Людольфинги, Гогенштауфены, Вельфы, Виттельсбахи, Люксембурги… Может быть, пришёл час примерить её представителю династии Веттинов? И пусть императорский престол не может принадлежать курфюрсту-некатолику – но из этого следует лишь то, что польский престол станет первой ступенькой лестницы, ведущей к трону Священной Римской империи…

Наконец курфюрст встал и глухо произнес:

– Варшава стоит мессы.

Глава VI. Глава Пламя над Стокгольмом

В середине XIII века шведский ярл Биргер Магнуссон – тот самый, войска которого в 1240 году в устье Невы наголову разгромили русские полки под командованием благоверного князя Александра Невского – основал на острове Стадхольмен деревянный замок, закрывающий проход в залив Меларен. Постепенно вокруг замка появились другие постройки – так возник Стокгольм, крупнейший город и столица Шведского королевства. Размеренно текли века, неспешно бились о скалы седые волны Балтики. Замок Трёх Корон – мрачный, гордый, неприступный – стоял неколебимо, словно пустив глубокие корни в серую каменистую почву острова. Его стены и башни равнодушно наблюдали закат династии Фолькунгов, были свидетелем Стокгольмской кровавой бани, видели гибель корабля «Васа»…

Колокола на Риддархольмской кирхе отбили шесть раз. Ещё никто не знал, что в тот роковой майский день 1697 года колокола отбивали последние часы существования старого королевского замка!

Рано утром регент Шведского королевства, вдовствующая королева Гедвига Элеонора в сопровождении двух фрейлин: Катарины Валленстедт и Беаты Магдалены Виттенберг, прошла на галерею, которая вела к замковой кирхе.

Вдовствующая королева прожила долгую и удивительную жизнь. Венчание шведского короля Карла Густава и шлезвиг-гольштейнской принцессы Гедвиги Элеоноры стало результатом политической сделки: у алтаря Стокгольмского собора королевство Швеция и герцогство Шлезвиг-Гольштейн оформили союз против общего врага – Дании. Брак продлился всего шесть лет, после чего Гедвига Элеонора овдовела. Став регентом при малолетнем сыне Карле XI, юная королева, надевшая чёрное вдовье платье, быстро смогла постигать азы политики, умело лавируя между пфальцграфом Адольфом Иоанном Клеебургским, графом Магнусом де ла Гарди и риксдротсом Пером Браге. А так как судьбой ей было суждено пережить не только мужа, но и единственного сына, вдовствующей королеве пришлось брать бразды правления во второй раз, уже при малолетнем внуке – юном Карле XII.

Стоявшие в карауле у гроба солдаты преклонили колено перед вдовствующей королевой. В полутьме кирхи, напротив алтаря, лежало забальзамированное тело покойного короля Швеции Карла XI, скончавшегося месяц назад от рака желудка. Королева подошла к гробу сына, некоторое время задумчиво постояла, после чего опустилась на резную скамью – губы беззвучно зашептали молитву.

Вверху послушалось хлопанье крыльев. Богомолка подняла голову – под самой крышей в окне бился белый голубь.

Беата Магдалена Виттенберг склонилась к королеве.

– Ваше величество, нам уже пора.

Гедвига Элеонора с усилием встала со скамьи и тяжёлой походкой, опираясь на руку фрейлины, направилась к выходу.

– Мне сегодня всю ночь снились кошмары, – сказала королева, поднимаясь по ступеням винтовой лестницы. – Я шла по пустыне… небо было серое, ветер гнал низкие облака… я кричала, я звала кого-нибудь, но никто не откликнулся… я была одна… К чему это?

Возле личных покоев королеву ожидал пожилой мужчина в изящном чёрном камзоле и длинном, ниже плеч, парике – то был граф Бенгт Габриэльсон Оксеншерна, канцлер покойного короля Карла XI, в течение десятилетий державший в своих ухоженных и цепких руках нити внешней политикой Шведского королевства.

– Доброе утро, ваше величество, – Оксеншерна снял широкополую шляпу и склонился в низком поклоне.

– Доброе утро, господин канцлер, – королева повернулась к сопровождавшим женщинам. – Можете идти.

Дамы с поклоном скрылись, аккуратно притворив за собой дверь.

– Садитесь, граф, – королева, опустившись в кресло, указала собеседнику на стул. – Я вся во внимании.

Оксеншерна вынул из папки лист бумаги.

– Ваше величество, я должен сообщить, что король Людовик и король Вильгельм готовы начать переговоры о мире. Людовика будет представлять маршал де Буффлер. От имени Вильгельма переговоры будет вести фон Бентинк. Император Леопольд желал бы продолжения войны, но его финансы истощены, а войска измотаны. Таким образом, дело идёт к миру.

Королева посмотрела прямо в лицо собеседника.

– К какому именно миру, господин канцлер?

– По моим сведениям, Людовик готов признать Вильгельма королём Англии и Шотландии, а также вернуть Лотарингию Леопольду Иосифу. Взамен Людовик будет требовать себе Эльзас и Страсбург. Это всё, что мне пока известно. Только в любом случае, это не мир, а всего лишь перемирие.

– Поясните.

– Я полагаю, этот мир долго не продлится. Людовик уже сейчас собирает силы для новой войны. Всё зависит от того, сколько проживёт Карл Испанский. Едва он умрёт, Людовик заявит права на Испанию, и вновь заговорят пушки.

– Понятно. Что слышно в Варшаве?

– Пока не могу сказать ничего определённого. И Якоб Собеский, и и принц Конде имеют примерно равные шансы. Кого из них поддержит сейм, неизвестно. Но, к сожалению, саксонский курфюрст Фридрих Август также хочет побороться за польский престол.

Вдовствующая королева нахмурилась.

– Это точно?

– Увы, ваше величество.

Гедвига Элеонора закрыла глаза.

Складывающаяся ситуация её пугала. Саксонский курфюрст Фридрих Август тянет свои жадные руки к польской короне – если он сядет на трон Речи Посполитой, поляки непременно попытаются отобрать у Швеции Ригу. Естественным противовесом Польши могла бы стать империя, но сейчас Леопольд увяз в войне с Францией. Бранденбургский курфюрст Фридрих так и смотрит, чтобы оторвать от Швеции Померанию. Ливонское дворянство, эти пьяницы, лентяи и обжоры, только и ждут, чтобы восстать против Стокгольма. На востоке необъятная варварская Россия во главе с царём Петром жадно смотрит на Карелию и Ингерманландию. Наконец, датский король Кристиан – покарай его Небо! – хищно взирает на её родной Шлезвиг-Гольштейн. А её внуку, королю Карлу XII, ещё не исполнилось и пятнадцати лет, он ещё совсем несмышлёный ребёнок – его больше заботит охота на оленей и медведей, нежели государственные дела. Он не может и не хочет понять, что его родина, Швеция, буквально окружена врагами!

Раздался бой колокола – резкий, сбивчивый, тревожный. Распахнулись двери – в кабинет вбежала Катарина Валленстедт.

– Ваше величество, пожар!

Королева подняла голову, отвлекаясь от размышлений.

– Где пожар?

– Здесь, в замке! – дама показала рукой куда-то вверх. – Замок горит!

Гедвига Элеонора растерянно посмотрела на фрейлину, затем перевела взгляд на канцлера.

Где-то вдали послышались крики. Сквозь распахнутую дверь в кабинет начал проникать горьковатый запах дыма.

Оксеншерна подошёл к окну.

Южная часть замка уже была полностью объята огнем. Чёрный едкий дым скрыл шпиль башни. Пламя неуклонно расползалось по крышам и стенам – из соседних окон вырывались яркие языки огня. По двору бегали слуги и солдаты в сине-жёлтых мундирах, вынося книги, картины, мебель.

– Ваше величество, надо бежать, быстрее!

Канцлер и фрейлина помогли королеве подняться с кресла. Внутренняя галерея уже была полна дыма. Закрыв лица платками, все трое проследовали через длинную анфиладу комнат, после чего вышли к лестнице и спустились во внутренний двор. Увлекаемая слугами, королева, как сомнамбула, подошла к воротам, как вдруг повернулась и указала на здание кирхи, к которому уже приближался огонь.

– Тело… тело Карла!

В последнюю минуту солдатам удалось вытащить из кирхи тяжёлый дубовый гроб с останками покойного короля.

К этому времени королевский замок представлял собой картину Страшного суда – языки всепожирающего пламени безжалостно уничтожали резную мебель, бесценные картины, старинные гобелены… Неожиданно раздался страшный грохот, и крыша южной башни рухнула – пламя на секунду разлилось в стороны, после чего опало. Бой колокола оборвался, и снова раздался грохот – это обрушилась западная галерея.

К утру от Замка Трёх Корон остались лишь дымящиеся каменные руины. Обыватели Стокгольма, глядя на почерневшие стены и пустые глазницы окон, вдыхая горький и едкий смрад пожарища, осеняли себя крёстным знамением и шёпотом переговаривались о том, что последние события: смерть короля Карла и гибель замка – являются предзнаменованием к более мрачным и страшным событиям, которые вскоре обрушатся на Шведское королевство.

Глава VII. Зал Московитов Кенигсбергского замка

Вечерняя мгла окутала Домский собор Богоматери и Святого Адальберта, древний замок рыцарей Ордена дома Святой Марии Тевтонской в Иерусалиме, шпиль кирхи Юддитен, крышу кирхи Святой Троицы в Хаберберге, башню кирхи святого Николая в Штайндаммере, колокольни костёла Святой Елизаветы, башенки ратуш Кнайпхофа, Альтштадта и Лёбенихта…

Над Кёнигсбергом тихо опускалась ночь.

Кёнигсберг! Основанный на землях уничтоженных германцами пруссов, этот город-крепость на столетия стал форпостом для немецкого «натиска на восток». Если бы камни умели говорить, то каждый камень крепости тевтонских рыцарей рассказал бы немало историй, написанных кровью и выжженных калёным железом.

В 1190 году герцог Швабии Фридрих VI фон Гогенштауфен основал новый рыцарский орден – Орден дома Святой Марии Тевтонской в Иерусалиме. Однако звезда крестоносцев уже начала неумолимо клониться к закату – во власти христиан оставалась лишь Акра. Вскоре тевтонские рыцари были вынуждены возвращаться обратно в Германию, где для ордена не было свободных земель, а становиться нищенствующими монахами благородные братья-рыцари не желали. Но ордену неожиданно улыбнулась удача – князь Мазовии Конрад из династии Пястов обратился к великому магистру Герману фон Зальцу с предложением разместить орден в Кульмской земле, дабы с помощью тевтонских мечей обратить в истинную католическую веру язычников-пруссов. Впрочем, была у князя и другое желание – превратить тевтонских рыцарей в свое послушное орудие, дабы расширить собственные владения.

О политическая близорукость! Конрад Пяст не мог и представить, какое чудовище он приютил в собственном доме, сколько потоков крови прольётся из-за его необдуманного и легкомысленного поступка, сколько польских жизней оборвётся вследствие его безрассудных честолюбивых замыслов!

Впрочем, первое время всё, казалось, шло по плану польского князя. Братья-рыцари быстро освоились на польских землях, методично и планомерно вырезая пруссов и основывая на месте выжженных селений свои крепости: Мариенбург, Торн, Кенигсберг, Эльбинг, Орденсбург, Гердауэн… Остатки коренного населения были ассимилированы и германизированы – и уже спустя два столетия от пруссов осталось только одно название. Когда миссия по «крещению» Пруссии была завершена, орден попытался расширить свои владения за счёт Пскова, Новгорода, Литовского княжества, а затем и очередь дошла до Польского королевства.

Первый удар колокола пробил в ноябре 1308 года, когда пришедшие на помощь Гданьску братья-рыцари вероломно обратили свои мечи против горожан и поголовно вырезали население и сожгли польский город, который несколько дней назад торжественно – на Библии! – клялись защищать. Лишь тогда польские монархи осознали опасность, исходящую от Ордена – но понадобилось целое столетие непрерывных войн, пока в кровавый “Drang nach Osten“4 был, наконец, остановлен: в 1410 году под Грюнвальдом объединенное войско Восточной Европы наголову разгромило объединенное войско Западной Европы. Мощь Тевтонского ордена была подорвана – однако в роли невольного спасителя тевтонцев вновь выступила Польша – король Владислав I Ягайло, испугавшись собственной победы, приказал остановить боевые действия и подписал с орденом постыдный и позорный Торуньский мир.

Но даже после столетий кровавых войн польские короли строили планы подчинить себе Тевтонский орден. Предпосылки для этого были – в 1511 году магистром ордена был избран Альбрехт фон Гогенцоллерн, приходившийся племянником польскому королю Сигизмунду Старому. Понадобилась ещё одна война, чтобы дядя и племянник, наконец, пришли к полюбовному соглашению: Сигизмунд дал добро на преобразование Тевтонского ордена в герцогство на правах вассала Польши, а Альбрехт принес вассальную клятву Сигизмунду. Казалось, отныне между Краковом и Кёнигсбергом наступила эра мира и взаимопонимания. Однако История пошла по пути, который никто не мог предсказать: ветвь прусских Гогенцоллернов пресеклась, и герцогство досталось курфюрстам Бранденбурга. Так Польша оказалась «зажатой» между двух владений Гогенцоллернов – Пруссией и Бранденбургом. Пока Речь Посполитая была сильна, подобное соседство ей ничем не угрожало. Но пройдут столетия, и Пруссия захватит большую часть исконно польских земель, а от Польши не останется даже названия: её бренные останки будут именоваться «Новой Восточной Пруссией», «Западной Пруссией», «Южной Пруссией»… Частью Южной Пруссии станет и Мазовия со своей столицей – Варшавой. Такова будет цена, которую заплатят потомки Конрада Мазовецкого за политическую близорукость своего недальновидного предка…

Впрочем, вернёмся к нашему повествованию.

Вечером 9 мая 1697 года возле дома купца Христофора Негеляйна, расположенного на Длинной улице Кнайпхофа, остановилась карета с двумя лакеями на запятках. Из кареты проворно выскочил обер-президент государственного совета Герцогства Пруссии барон Эбергард Христоф Бальтазар фон Данкельман и, подойдя к двери, негромко постучал. Тотчас из дома, кутаясь в плащи, вышли два человека – фон Данкельман почтительно согнулся в поклоне и поспешил к карете, услужливо распахивая дверцы. Гости разместились на скамье, обер-президент сел напротив, кучер щёлкнул кнутом – и карета легко покатилась по булыжным мостовым по направлению к орденскому замку.

А в самом большом зале замка, именуемом Залом Московитов, нетерпеливо расхаживал человек, одетый в расшитый золотом жюстокор из чёрного бархата, с золотыми пуговицами, серые шёлковые чулки и чёрные туфли из блестящей кожи с золотыми пряжками – то был маркграф и курфюрст Бранденбургский, герцог Прусский Фридрих III фон Гогенцоллерн. Было заметно, что его светлость немного нервничает: некоторое время он то рассматривал безукоризненно расставленные на обеденном столе столовые приборы, то подходил к окну, стараясь что-то разглядеть в вечерней мгле, то задумчиво застывал возле огромного деревянного глобуса. Наконец в коридоре послышались голоса, шум приближающихся шагов, двери распахнулись, и в Зал Московитов вошёл долгожданный гость – Пётр Алексеевич, Божьей милостью царь и великий князь Всея Великая, Малая и Белая Руси.

Фон Данкельман, согнувшись в поклоне и пятясь задом, неслышно притворил двери, оставляя монархов наедине.

– Рад видеть у себя столь высокого гостя, – Фридрих сделал жест рукой, указывая на сервированный стол.

Пётр, не заставляя себя упрашивать, опустился на резной золочёный стульчик. Курфюрст сел напротив и поднял гранёный фужер из богемского стекла.

– Брат мой, я пью за вашу страну, которая не имеет себе равной не только в Европе, но и во всем мире.

По губам Петра скользнула мимолётная улыбка.

– Если, разумеется, не считать вашего герцогства.

Фридрих, пригубив вино, со вздохом поставил фужер на стол.

– Не льстите мне, брат мой. Вокруг Пруссии и Бранденбурга, словно грибы после дождя, вырастают новые королевские престолы. Вильгельм Оранский надел на себя корону Англии и Шотландии. А мой кузен Фридрих Август вот-вот водрузит на голову польскую корону. Даже этот мальчишка, Карл фон Пфальц-Цвейбрюкен, стал королём Швеции. А Пруссия? Нам остается довольствоваться короной курфюрста…

– Но польский престол пока вакантен, – заметил Пётр.

Фридрих снисходительно улыбнулся.

– О нет, мне не по душе польские обычаи.

– Кстати о Польше, – Пётр вытер грязные руки прямо о белоснежную скатерть – Фридрих сделал вид, что не заметил этого. – Не скрою, что я не меньше вашего желаю саксонскому курфюрсту сесть на варшавский престол. Но одного желания мало.

При последних словах курфюрст замялся.

– Я в душе полностью согласен с вами и также считаю, что для поляков будет истинным счастьем будет находиться под скипетром Веттинов. Но я не в состоянии оказать моему брату Фридриху Августу никакой помощи – для этого у меня нет ни сил, ни средств.

Пётр поставил фужер на стол. Он знал истинную причину отказа – король Людовик целенаправленно расчищая путь принцу де Конти к польскому трону, потребовал от бранденбургского курфюрста, чтобы тот не оказывал саксонцу никакой помощи.

В зале нависла неловкая тишина. Наконец курфюрст встал со стула и подошёл к огромному деревянному глобусу, установленному в углу зала.

– Брат мой, я понимаю вашу обеспокоенность. Но поймите и меня – Пруссия слишком мала, слаба, я бы даже сказал – ничтожна – по сравнению с вашей страной. Я зажат между крупных держав Европы, – Фридрих указал пальцем на две небольших, почти микроскопических, но выделенных золотой нитью области, расположенные к северо-западу и северо-востоку от Речи Посполитой. – Затронь я чьи-либо интересы – мою Пруссию раздавят, как скорлупку. Скажу больше: единственное, что заставляет считаться европейские дворы со мной, так это моя супруга, через которую я породнён с Вельфами. Для Бурбонов, Габсбургов, Пфальцев, Веттиннов или Браганса, мы, Гогенцоллерны – всего лишь парвеню, с которыми стыдно садиться за один стол, – курфюрст толкнул шар, и земное яблоко медленно закрутилось вокруг своей оси.

– Ваша светлость смотрит на вещи слишком мрачно.

– Я смотрю на вещи так, как они есть, – с горечью в голосе ответил Фридрих. – Я намного старше вас, и я знаю европейскую политику изнутри. Позвольте быть мне откровенным – то, что я скажу вам сейчас, вам не скажет никто. Вы затеяли кампанию, обречённую на провал. Да, война, которую вы ведёте с ханом Крыма во имя дела христианского, уже снискала вам великую славу, не принесёт вам никакой выгоды. Времена крестовых походов – да подтвердят вам эти стены, – курфюрст взмахнул рукой, словно призывая в свидетели сводчатые стены зала Московитов, – безвозвратно миновали. Помяните моё слово – и Леопольд, и Вильгельм, и уж тем более Людовик не окажут вам никакой помощи. Они будут вам улыбаться, оказывать вам пышный приём – но при этом будут вредить вам во всяком начинании. Вы просто увязните в большой войне с Османской империей, причём увязните в одиночку. Но даже если вы полностью сокрушите Крым, чего вы добьётесь? Чёрное море есть внутреннее море Турции, и султан при любом раскладе закроет вам путь через проливы. А выход к Балтике сулит вашему величеству куда больше выгод. Раньше по нему пролегали торговые пути Ганзы, теперь на его берегах находятся мировые столицы. Но главное – если вы обратите свой взор к морю Балтийскому, то обретёте многих союзников, а первый союзник находится перед вами, – вернувшись к столу, курфюрст вновь наполнил свой бокал красным вином. – Я не жду от вас ответа немедленно. Но знайте: двери моего дома всегда открыты для вашего царского величества. Уверен, что к этому союзу присоединится и наш брат Фридрих Август.

Пётр, не отвечая, раскурил трубку от свечи, затем встал из-за стола, подошёл к глобусу и остановил вращение земного яблока.

На часах ратуши Кнайпхоф пробило два раза, когда карета фон Данкельмана вновь остановилась на Длинной улице. Прусский обер-президент с низким поклоном распахнул дверцу – и Пётр в сопровождении Меньшикова вошёл в гостеприимный дом купца Негеляйна.

Внутри царя уже ждал два гонца с письмами – из Варшавы и Вены. Резидент при дворе императора Леопольда дьяк Кузьма Никитич Нефимов сообщал, что турецкий султан через короля Людовика пообещал радным панам в случае избрания принца Конти вернуть Польше Каменец-Подольск. Эту информацию подтверждал и дьяк Алексей Никитин.

Пётр дважды перечитал оба письма, после чего спрятал их в карман. Борьба за трон польский престол, антитурецкий союз, за выход к морям – всё это сплелось в один гигантский клубок под названием «Европейская политика», разобраться в которой неискушённому молодому царю было далеко не просто.

Царь в сопровождении Меншикова поднялся в отведённую ему комнату. Спустя десять минут в доме купца Христофора Негеляйна послышался богатырский храп государя Всея Великая, Малая и Белая Руси.

Глава VIII. Диспут о “Summae contra gentiles” Фомы Аквината